Ой ли, милые мои, ой ли,
Колеи да колеи в поле…
Не видали дорог худых? –
Поезжайте в село Пруды.
Поезжайте да посмотрите
На погост, на могильные плиты.
Прежде было село, приход.
А теперь две старухи – народ…
А в годочки давние царские
То село было вотчиной барскою.
А в селе был господский дом,
И аллеи, и сад с прудом.
Дом с колоннами, там тогда
Жили Тютчевы господа.
И дворы были и коровы.
И как водится, люд дворовый.
Меж дворовых-то мужиков
Управляющим был Чистяков,
А по имени Пётр Никитин,
Он был грамотен, исполнителен.
Господа-то им были довольны,
Его деток пустили на вольную.
Вольным стал и сынок Павлуша.
От дьячка он учение слушал.
Да всё больше любил рисовать,
Угольком половицы марать.
Он пошел на житье городское
Да в училище приходское.
А потом поступил в уездное
Городское училище местное.
Хорошо успевал в науке
И опять рисовал рисунки.
А учитель Пылаев приметил,
Похвалил зарисовочки эти.
Как умел, он Павлуше помог,
Подсказал, научил чему смог.
Надо дальше Павлу стремиться,
В академии делу учиться,
Постигать бы азы, секреты,
Да деньжонок у Павла нету.
Чтоб исполнить свои мечты,
Он пошёл измерять версты,
Землемером работать-служить,
По полям и болотам ходить.
Мало проку с полей-болот,
Невелик от работ доход –
Обманули, не стали платить,
Надо денег у тяти просить.
– Милый тятенька, ты пожалей,
Одолжи мне семнадцать рублей,
В Петербург я поеду, в столицу,
Рисованию буду учиться…
И отец пособил немного,
И пустился Павлуша в дорогу.
От родимых убогих дворов
За наукою в город Петров.
Оправдалось Павлушино рвение,
Поступил паренёк в академию,
В живописные светлые классы
Под крыло академика Басина.
Хорошо было б только учиться,
Да учебою не прокормиться…
И пошёл Чистяков опять
По столице версты топтать.
И зимой, и в осеннюю сырость
Он уроки давал на квартирах,
Рисованью за плату учил,
Содержанием этим и жил,
И набил той работою руку.
Было тяжко, а вышла наука.
Уже пишет Павлуша портреты
На заказ, ему платят за это.
Пронеслись месяца вереницей,
Даже годы, и уж за границу
Едет Павел на целых шесть лет,
Посмотреть, чем живёт белый свет.
Посмотреть на творенья великих,
На полотна, скульптуры и лики,
Что на фресках старинных видны,
На пейзажи чужой стороны.
Он объехал Европу, и Рим
Вековечный предстал пред ним.
И теперь на чужбине наш Павел
Для работы мольберт поставил.
А писал-то всё больше окрест
Живописно заросших мест.
Во вьюнах, виноградах виллы
Да лицо Джованнины милой,
Милой девочки-иностранки.
Черноглазенькой итальянке
Приходилось подолгу сидеть,
Научилась по-русски петь.
Вместе песни тверские пели…
И увез он домой акварели,
И этюды, и маслом картины,
И большую – на смерть Мессалины.
И поменьше, работы тонкой,
Черноглазой портрет девчонки.
В итальянские эти глазки,
На чудесные римские краски
Петербург восхищённо взирал,
И художников круг одобрял.
Это славно, да полно хвалить,
Чистякову – профессором быть
В Петербургской родной академии,
Ясно всем, никакого сомнения.
Руководство ответило строго:
Чистякову служить педагогом!
Педагогом? О чем же тужить!
Ведь кому-то да надо учить.
И учил живописцев Павлуша,
И в учебу он вкладывал душу,
И достойнейших учеников
Воспитал педагог Чистяков.
И каких! – говорю и не верю:
В Третьяковской они галерее,
В Государственном Русском музее
Знаменитые эти картины
На почетных местах и поныне.
Пусть сменились уже времена,
Но весь мир знает их имена:
Это Врубель, Поленов, Серов,
И Грабарь, и Бруни, Васнецов,
Это Нестеров, Суриков, Репин,
И Борисов-Мусатов, и Рерих.
А подумай-ка, Боже ты мой!
Кто учил-то их? – наш, тверской!
Самородок, земляк Павлуша,
Что дьячкову науку слушал.
Вот какие прошел труды
Паренёк из села Пруды.
– До села-то? Сходить-сходи,
Да дорогу поди найди –
Колеи, да колеи в поле,
Ой ли, милые мои, ой ли…