Господи, я устал. Первую куклу купил в двадцать. Дурак! Мальчишка! Жизнь. Целая жизнь.
Тиран, жадюга. Кто ещё? Престарелый шарнир с размазанным помадным ртом покланяется там и шмыгнет мимо, пригнув спину. Всё равно получит по колпаку! Чтоб не ждал! Иди по-человечески!
Достал этот пошлый звон. В ушах вязнет. Днём и ночью. Дешёвые бубенцы. Всё – дешёвка. Да на ж тебе, угодник! Шныряешь, как животное! Перед публикой и то в рост не можешь встать! Какой ты Арлекин? Пенсионер осиновый. Хватит трястись! Пшёл! Оставь папу.
Ноги. Как болят ноги! И где шляется этот пёс? Знает, собака, что никто без него ран не залижет. Пьет, зараза, кровь. Содержание - двойное. Одних подарков родне – разориться. Весь доход на него. Псина проклятая.
- Артемон!
Крик сгинул в темноте резинового тоннеля. Бормоча, хромая и тяжело дыша, он двинулся к еле различимому в тусклом свете ящику, подпиравшему стойку обшарпанного шатра.
– Мальчик мой! Собака моя дорогая! Где ж ты, подлая твоя душа? Папа страдает. Где же пёс его любимый? Где собачка моя?
Угрюмо зыркнув в открывшееся впереди пространство, он устало опустился на шаткие перекладины.
Все собаки. Девица шастает непонятно где. Парик голубой – купил. Ресницы натуральные две штуки в упаковке – купил. Платье атласное, ленты – в копеечку! И какая из тебя Мальвина вышла? Вертихвостка ходячая! Субретка и есть.
- Коломбина, дочь моя!
Справа и слева полыхали похожие на мокрые попоны листы. Пахло лошадиным потом и стружкой.
Хорошо тебе, Карло, за намалёванным холстом! Бросил своих недоделышей. Новых, поди, настрогал, чистоплюй? А смотреть на лживых юнцов, тягающих мелочь? А отдирать из пивных луж крахмальные воротники?
- Детки! Поможет ли кто своему старому папе?
Слева, далеко, бил в ладоши разгоряченный зал. Мимо, задев одеревеневшую ногу, швыркнула крыса.
- А знаете, что у папочки для вас есть? Что же у меня есть? – зарычал, раскатывая звуки, бородач и, наклонившись в сторону здоровой ноги, полез в карман. Подтянул ладонь ближе, посчитал прилипающие мокрые монетки.
– Да ни черта больше нет. Нет ничего больше! – Заорал, не целясь, в пустоту.
Где-то, взвизгивая, смеялись. Всхрапывали лошади. Карабас нащупал стойку, грузно привалился и закрыл глаза.
Крыса вернулась, обнюхала его разбухшую ногу и села рядом.