Утром Евангелина проснулась с мыслью, будто ей чего-то не хватало. Все её тело было пронизано какой-то непонятной истомой, чего раньше за ней не наблюдалось. И списав свои ощущения на полученные от вчерашнего вечера ощущения, она вспомнила приснившийся ей накануне сон, чей смысл она так и не уловила, проснувшись чрезвычайно взволнованной.
Вот уже три ночи подряд ей снился Лисов, имевший её в самых грязных позах, которые только могло нарисовать ей собственное воображение. Он шептал ей на ухо всякую пошлую дрянь, а она только ловила от этого невероятный кайф, стараясь не вспоминать ни о чем таком с наступлением утра. Как иначе можно было трактовать суть таких снов, как не её подавленной тоской по интимной близости?! Именно такой, с огоньком… Или она уже успела забыть, что происходило в отеле?!
Что-то подобное ей уже приходилось слышать от Зои и Рамахевой, как те, пребывая под впечатлением собственных фантазий, рассказывали с восторгом о собственных снах, в которых безобразничали если не с Зонтиновым, так с Сильвестром или с кем-нибудь ещё. И с удивленным видом слушая рассказы подруг, чьи ликующие выражения лиц говорили сами за себя, тогда Евангелина ещё не догадывалась, что в один прекрасный момент что-то подобное начнет сниться и ей. Только не с участием вышеуказанных парней, а того, кого в данный момент ей хотелось уничтожить больше всех. Сделать все возможное, чтобы он раз и навсегда исчез из её жизни.
Конечно, Евангелина была не против, чтобы ей снились и другие парни, но факт оставался фактом. Её не влекло ни к Сильвестру, ни к Зонтинову, ни к другим одногруппникам, испытывая к ним сугубо дружеские эмоции и не больше. А вот по-настоящему её влекло только к этому баламуту и придурку Лисову, оставаясь холодной по отношению к более-менее порядочным парням.
Достаточно было пару пошлых шуток этого типа, либо нечаянно брошенных им в её сторону красноречивых взглядов, чтобы заставить её «пламенеть» от подспудного желания. Её молодому и горячему телу было сложно подавить собственные ощущения, особенно когда окружающая атмосфера была пронизана зноем и негой, способствовавших зарождению разнузданных мыслей не только в её голове. Она, конечно, и раньше испытывала что-то похожее, но то были слишком слабые ощущение, по-хорошему ждущие своего момента, чтобы дать о себе знать в полной мере только чуть позже, с подходящим партнером.
Пока что разбудить её чувственность по-настоящему удалось только одному человеку, чье общество она предпочитала избегать. И не зная, как удовлетворить свое либидо и тем самым избавиться от навязчивых мыслей, Евангелина тщетно пыталась отвлечься на малозначительные дела, забивая голову всякой ерундой. И только ночью, оставаясь более-менее предоставленной сама себе, она проваливалась в сны, наполненные яркой эротикой, где ощущения в десять раз превосходили то, что она переживала в реальности, просыпаясь под утро со слегка влажными трусиками.
Так и не дождавшись её сегодняшнего пробуждения, девочки ушли завтракать без неё, пообещав между собой в обязательном порядке поделиться с ней новыми сплетнями о соседях. И эти новости не заставили себя долго ждать.
Открыв глаза в половину восьмого утра, чтобы пораньше выдвинуться в город и прикупить ещё медтехники для отца, с которым разговаривал вечером, Егор был несколько удивлен, когда бросив взгляд на пол, обнаружил напротив своего прикроватного столика зеленые перья, принадлежавшие загадочной птице. Как будто сожрав накануне попугая, кто-то подбросил ему эти улики, заметая за собой следы. Впрочем, стоило ему увидеть на своей постели облизывающуюся кошку, которую взял с собой на базу, он быстро понял, чьих рук это дело, по существу оценив «трофей» этого хищника. Похожего мнения был и Кирилл Драгомарецкий, заглянувший к нему перед завтраком.
— Откуда эти перья? — переспросил он, уставившись на недоумевающего одногруппника.
— Понятия не имею, — ответил тот, рассеянно почесывая макушку.
— Кто-то сожрал ночью попугая.
— Похоже на то, — бодро кивнул Егор, внимательно изучая перья. — Только кто мог это сделать?
Его вопрос так и остался без ответа. А ближе к обеду, не без усилий растрепавшей об этом инциденте всем и каждому Мельчуцкой, почти все отдыхающие уже были в курсе, что вечно голодный Новаковский съел попугая Корнелиуса, которого привезла сюда Соне.
Украл его из клетки в отсутствие хозяйки, пустив его на суп, а сам свалил все на свою кошку. Неудивительно, что большая часть одногруппников поверила её басням. Накануне у него как раз заканчивались съестные припасы, но взяв с собой слишком мало денег для их пополнения, он вполне мог пойти на воровство, довольствуясь пищей и кровом ближнего. Так, Корнелиус и оказался под ударом.
Хвастаясь своим пернатым питомцем кому ни лень, из-за жары Сонечка оставила его клетку открытой, не подозревая, чем эта инициатива аукнется ей в ближайшем будущем. И заглянув в тот же день в клетку, где должен был сидеть попугай, она была несколько удивлена, так никого там и не обнаружив. Клетка до их пор была открыта, а сам Корнелиус, похоже, пустился в бега, закончив свой жизненный путь в пасти кошки, привыкшей охотиться на птиц в поселке у деда Матвея. Что для кого-то было просто декоративным развлечением, то для этого животного считалось кормом. И решив похвастаться своими достижениями перед хозяином, она принесла останки этого попугая ему прямо под кровать, тем самым поставив под удар его репутацию в глазах окружающих.
— Похоже, это все, что осталось от Корнелиуса, — констатируя факт, отозвался позже Драгомарецкий, сравнивая цвет перьев крыла, поднятого им с пола, с теми, что удалось накануне Егору вытащить из кошачьей пасти. — И что мы будем теперь делать?
— Не знаю, — чистосердечно признался Новаковский, понятия не имея, как возместить нанесенный Соне моральный и материальный ущерб. — А у тебя есть какие-то предложения?
Кирилл отрицательно кивнув. Он думал, что у одногруппника есть какие-то идеи, но судя по обреченности, сквозившей в его взгляде, он понял, как ошибался на его счет, когда надолго о чем-то задумавшись, Егор внезапно выдал:
— Кажется, я кое-что придумал.
Драгомарецкий с удивлением уставился на него. Мало ли какая мысль могла прийти в голову этому человеку, чьей фантазии, казалось, не было предела. И будучи чрезвычайно настойчив в достижении тех или иных своих целей, не боясь высказывать вслух самые смелые предположения, идущие вразрез с общественным мнением, смерив одногруппника хитрым взглядом, он тотчас заявил:
— А что, если поймать обычного воробья и перекрасив его в зеленый цвет, посадить в клетку вместо попугая?
— Идея, в целом, неплохая, — согласился Драгомарецкий, заранее представляя себе, что может получиться из этого бредового замысла, — но ты не забывай, что в любой момент он может защебетать, и тогда Соня быстро заметит подмену.
— Н-да, я как-то об этом не подумал, — досадливо протянул Новаковский, только сейчас сообразив, что прежде чем взяться за перекрашивание воробья, его надо было для начала ещё где-то достать.
Придя к мысли, что проще будет купить нового попугая, нежели потратить день на поимку той же вороны, либо воробья, пытаясь выдать их за «оригинал» после надлежащего перекрашивания, Егор все же отправился в город, как планировал, договорившись с одногруппником ничего не говорить Соне, спрятав подальше пустовавшую клетку.
Теперь ему уже ничего не мешало «визуально» пройтись по магазинам, заодно посмотреть для отца акупунктурные иглы. И пока он собирался на птичий рынок, успел вспомнить, как пытался поймать в семилетнем возрасте попугая цвета морской волны, случайным образом приземлившегося на крышу дома его деда.
Он и по сей день не мог простить себе своей нерасторопности, вспоминая, как эта птица выскользнула прямо у него из-под носа, когда до неё оставалось пару сантиметров. Взмахнув крыльями, попугай упорхнул, взмывая в небо, где за ним погнались местные воробьи, а сам он так и остался сидеть на крыше с протянутой рукой, с досадой наблюдая за происходящим.
Жара немного уменьшилась, но самочувствие окружающих ничуть не улучшилось. Особенно невыносимым стал в этом плане Дмитрий Терехов, чей характер и раньше оставлял желать лучшего. Каждый день проклиная погоду, он не переставал сокрушаться по этому поводу, утверждая, что если бы знал заранее, что здесь будет такое, никогда бы сюда не приехал. А когда СМИ, объявляя прогноз погоды на следующий день, заявило о повышении температуры воздуха до плюс тридцати семи в тени, с трудом сдерживаясь от ругательств, староста группы обозвал здешнее место «Сахарой». От зноя устали все, но критиковать в открытую погодные условия решались не все. Остальные более-менее держались, кроме дедушки Карлы и его самого младшего внука. В последнее время Айк начал вытворять такие «фокусы», что изо дня в день следя за выходками этого капризного мальчишки, Фекла была уже не рада, что вообще взяла его с собой.
Постоянно изнывая от жажды, он заставлял их с Дорофеем затариваться водой каждый раз, как только дело доходило до походов по супермаркетам. Спустя пару дней невыносмого зноя этот ранее адекватный и боязливый ребенок превратился в невиданного водохлеба, не знавшего меры в подавлении собственной жажды. Купленная ими вода стояла уже везде: на кухне, в номере, в ванной комнате, в коридоре нижнего этажа, на окнах у соседей, даже в погребе у дедушки Карлы. Огромное количество бутылок и тары загромождали собою пространство, постепенно превращающееся в какой-то дельфинарий, но сделать с этим ничего было нельзя.
За день Айк мог запросто ухлопать до четырех емкостей газировки, выпивая её прямо из горлышка бутылки. И устав каждый раз наблюдать за картиной его очередного приступа жажды, Фекла решила прекратить это безобразие, всерьёз взявшись за воспитание брата.
Пытаясь хоть как-то остудить его пыл, она даже начала прятать от него эти бутылки, но это, в общем-то, не сильно помогло. Выхватив однажды емкость прямо из её рук, он уже начал открывать на ней крышку, когда с воплем: «Хватит пить воду! Треснешь, придурок!», Фекла сделала попытку отобрать у него эту бутылку обратно. Выхватив невесть откуда взявшийся у него кинжал, Айк приказал ей оставить его в покое, вскрывая бутылку лезвием. Крышка оказалась настолько плотно закрытой, и, не имея достаточно сил, чтобы открыть её цивилизованным способом, он был вынужден пойти на крайние меры, обернувшиеся против него самого.
Отскочив в сторону, Фекла лишь покрутила пальцем у виска. В следующий момент из вскрытой лезвием бутылки забила фонтаном газированная вода, заливая все вокруг.
Вода была повсюду: на стенах комнаты, на столе, на полу, часть её даже попала на листы бумаги с изображением мантр и энергетических чакр на теле человеке, которые Золотовицкий дал накануне почитать его сестре. Насквозь промокшая бумага с такой силой приклеилась к поверхности стола, что одну её часть пришлось соскребать позже ножом, а остатки второй — просто оставили сушиться на подоконнике до лучших времен.
Все, что было нарисовано там фломастерами и карандашами лично Теодором, расплылось до неузнаваемости, а фигура мужика, на чьей спине были изображены чакры, теперь вовсе напоминала астральную сущность, которую раздуло по сторонам по неизвестной причине. Лисов с Егором были свидетелями этой сцены. Все происходило у них на глазах. И ещё долго перебирая в руках влажную бумагу, оба смеялись так, что самой Фекле становилось не по себе от их смеха и шальной выходки брата одновременно.
Лицо перепуганного Айка также было всё в воде. Но теперь, (Фекла была в этом уверена), такая ситуация навсегда отучит его от привычки кидаться на бутылку газировки с ножом. А с подмоченными листами Золотовицкого они обязательно что-то придумают, стараясь заранее не представлять себе выражение его лица.
Угодив накануне в липкую ленту от мух, которую повесил в коридоре Алекс с Дорофеем, Теодор ещё долго не мог прийти в себя, отряхиваясь после неё как собака, и вообще стараясь держаться от неё после этого инцидента подальше. Муху они так и не поймали. Зато туда угодил сам Золотовицкий, обходя эту ленту потом за километр.
История с исчезнувшим попугаем была ещё свежа в памяти присутствующих, когда Егор рискнул предложить Сонечке свои услуги, стоило ему узнать, что она собирается повесить во дворе гамак. Она подозревала, что его кошка причастна к данному инциденту, но до последнего надеясь, что все это сплетни и её Корнелиус просто куда-то улетел, не обещая вернуться, решила немного отвлечься, занявшись общественно-полезными работами.
Она как раз искала себе напарника для установки гамака, пока её выбор не пал на Новаковского, убедившего девушку, что на других парней ей даже не стоит рассчитывать. Не став возражать, она согласилась с его кандидатурой, вручая ему свернутый гамак, который ещё следовало повесить между деревьями.
Так, расхаживая по саду, пристально изучая прочность одного дерева за другим, на чьих ветвях можно было закрепить эту вещь, эти двое представляли собою весьма удивительную «делегацию». Увы, как ни старался Егор приловчиться, рассчитывая на собственный глазомер, дело с выбором месторасположения гамака грозило затянуться до вечера, так ничем и не закончившись. И причин тому было предостаточно. На одних деревьях ветки были слишком сухими для закрепления на них каната гамака, другие — не устраивали Новаковского в плане расстояния: либо они располагались слишком близко друг к другу, либо были слишком далеко. Перепробовав в результате чуть ли не все деревья на уровень крепления, они нашли подходящие спустя полчаса хождения по саду. И после того, как процедура с закреплением гамака была завершена, неуклюже подхватив Соню на руки, он тотчас попытался её туда закинуть, как обещал накануне, чтобы проверить его на прочность.
— Ты сейчас меня уронишь! — причитала та, обхватив его за плечи.
Ей все время казалось, что он усаживает её мимо злосчастного гамака, не в состоянии перебороть свой страх и отпустить парня, пока ему не удалось с ней справиться.
Кое-как изловчившись, он таки закинул её в гамак, чьи плохо затянутые крепления на ветках могли развязаться в любой момент. Неплохо там устроившись, Соня не спешила покидать эти «пенаты». И с подозрением уставившись на сухую ветку, к которой был привязан второй конец гамака, со словами: «Лучше вылезай оттуда, пока он совсем не оборвался», Егор хватил её за руки, пытаясь вытащить её оттуда. Все это дело заняло у них от силы пару секунд. И тотчас очутившись на земле, Соня обнаружила на своей юбке мелкого паука. Тот упал на неё, по всей видимости, с ближайшего дерева, когда она выбиралась с гамака.
Не в состоянии убрать его оттуда самостоятельно, она тотчас завизжала на весь сад, позвав на помощь Новаковского. Прибежав на её крик, Егор хотел ударить по её юбке рукой, но слегка промахнувшись, попал по ноге. Визгнув от боли, Соня схватилась за бедро, тут же растирая кожу ладонью, после чего набросилась на Новаковского с кулаками.
— Я же говорила тебе легонько его прибить! — причитала она, никак не унимаясь. — Теперь у меня там точно будет синяк.
Пока они ссорились, упав, тем временем, на землю, паук побежал по траве, пытаясь там скрыться, так что глядя на этих двоих, было неизвестно, кто из них и кого испугался больше всех: Соня — паука, или он её. Евангелина как раз возвращалась в номер, случайно став свидетелем этой картины.
Этот день прошел для неё как обычно.
Все ещё находясь под впечатлением сна, она отправилась поплавать в бассейне. Там никого не было, и ей никто не мог помешать насладиться моментами тишины и полной свободы. Чуть позже проведав Феклу и удостоверившись, что с её дедом все в порядке, она отправилась завтракать, довольствуясь кофе и легким салатом, не прочь позавтракать чем-то более существенным в более холодную пору года. В жару аппетита, как такого, не было. Остатки еды приходилось засовывать себе в рот чуть ли не в буквальном смысле этого слова.
Девочек в номере не было. Теперь они сутки напролет проводили в компании Сильвестра, Терехова, Эла и Зонтинов. Пользуясь моментом, Евангелина приняла душ и как следует высушив волосы, повесила на балконе свой купальник. Делать особо было нечего. Зной за окном нейтрализовал всякую активность, отбивая охоту на активный досуг, и, не видя ничего плохого в том, чтобы подремать часок-другой, она тут же легла на кровать, захватив с собой телефон.
Она уже забыть забыла, когда переписывалась в последний раз, вычищая оттуда лишнее, чтобы не забивать память телефона. Евангелина не могла сказать, что это была любовная переписка, но личных моментов там хватало. Ей не хотелось, чтобы все это попалось на глаза посторонним, а уже о хорошем пароле она позаботилась давно.
Так, погруженная в собственные мысли, девушка не сразу услышала, как щелкнула дверь номера. Точнее у неё не было времени проконтролировать этот процесс. Пересмотрев все снимки, сделанные пару месяцев назад, она закрыла папку, выключая телефон, когда отбросив в сторону локоны, повернула голову в сторону двери.
Вопль удивления, готовый сорваться с её уст, так и остался неозвученым. В комнате она уже давно была не одна. Осторожно прикрыв за собой двери, словно показывая ей, чтобы она ни в коем случае его не выдавала, на неё смотрел Лисов собственной персоной. Довольная улыбка не сходила с его лица.
Он как раз проходил мимо, когда привлеченный странной тишиной в этом номере, решил сюда заглянуть, надеясь застать Евангелину одну. Какой же была его радость, когда ворвавшись в помещение, его глазам предстала картина, о которой ранее он мог только мечтать, фантазируя также смело, как раньше.
Поздоровавшись с ней шутки ради, он в два счета оказался рядом, и словно преследуя цель пощекотать ей нервы, рывком стащил с себя футболку, тут же швыряя её на пол. Так и не ответив на его фальшивое приветствие, Евангелина тотчас отвернулась от него, показывая всем своим видом, что пока не готова вступать с ним в открытый диалог.
Она и до этого не особо спешила поддерживать с ним некое подобие общения, а после той сцены он и вовсе как личность исчез для неё. Ничуть не обидевшись на её напускное равнодушие, как будто не ожидая от неё ничего другого, Лисов уселся с ней рядом, и, ловким движением перехватив запястья её рук, вопреки оказанному ему сопротивлению повалил девушку на кровать, игнорируя угрозы оставить её в покое.
Книга 1. Глава 74
http://proza.ru/2022/05/02/1447