Она полууеденилась на самом краю застекленного балкона. По-детски широко раскрытые глаза тоскливо выискивали собеседника в редких огнях пятиэтажек. Перекладывала руки друг на дружку, мнула пальцы. Двое мужчин сидели за столиком позади. Это было время после жизни, после разговоров и переживаний, те часы суток, когда вещи, охваченные влиянием бурного социума, давно закончены, и человеческие мысли, отрешенные от своего привычного амплуа, обретают возможность быть узнанными своим хозяином в каждом скрипе половиц.
Уже просчитанный противником ход черного коня. Пешка сбита. Щелк шахматных часов и продолжение неспешного молчания.
Теплый свет слабо просачивался из-под выцветшего абажура гостинной, едва касаясь белой ткани подвязаной шнурком туники. Устало торчали непослушные золотые локоны. Некоторые сдавались и спадали на сутулившиеся плечи.
Ход. Тот, что повыше, с бакенбардами, брат, поднялся и безмолвно вышел куда-то в коридор, оставив соперника чахнуть над партией. С кухни послышалось громкое хлопанье дверц и звон потревоженных тарелок. Вытянутый вернулся с железным подносом, несколькими гроздями винограда, и кружкой чая. Чашку аккуратно подал девушке. Она слабо улыбнулась и пробормотала растерянное "спасибо". Он наклонился к окну и что-то прошептал, не дав её улыбке сойти. Самозабвенно хихикнул, прошествовал обратно к столику и бережно водрузил миску на рядом стоящуюю тумбу. Отодвинул стул и погрузился в страсти на поле боя.
Краем уха девушка продолжала следить за партией, глазами изнеживала одинокий погибающий цветок в пыльной вазе. Лениво переливались сгустки уставшей ночи, унося с дорог последние машины. Каменные пейзажи города за день возвенавидели все человеческое. Балконный сквозняк крал последнее тепло. Манили за свои крыши в надзирательное одиночество горожи, горчили на губах безмолвные позывы воссоиденения с игрой звезд. Двоё мужчин сидели сзади, колдуя над доской на розовой скатерти. Она полууеденилась с ночью.