Простишь меня?

Александр Чумичёв
  Помутнение. Что-то шипит. Или откуда-то льется, сопровождаясь запахом
гнилого винограда.
  — Лори! — раздраженный стук в стену, — Лори!? Где Ширл?!
 Наверное, только свою дочь она была рада видеть. Ширли Сандерсон пропала 20 июля 1988 года — в прошлый понедельник. И каждый раз, когда он выкрикивал ее имя, Лори царапала руки. Ведь теперь за пивом и сигаретами можно послать дочь, а не идти самому. Не так ли?
  И она-то знала: корень всех зол — МУЖЧИНЫ.
  — Лори?!
  — Ширли пропала, Берт. Ты это знаешь.
  — Что знаю? Что ты ее так и не разыскала, Лори? — докапываясь сказал он.
  Запах свежих апельсинов ударил ей в нос. Она вышла из сознания и оказалась на стоянке у клуба "Шермон" ночью. С набережной доносилось шуршание волн океана, к прохладе и запаху которого она не успела привыкнуть.               
  Берт схватил ее за руку, и Лори оказалась в комнате. Теплые обои и приглушенный свет лампы нагнали на нее возбуждение. Они сидели друг напротив друга и затягивались вином — терпким, но сладковатым. Алкоголь отдавался в голове плясками и...
  "Почему я не облила его вином?" — вздернуло в голове.

  — Лори! Где ШИРЛ?!
  — Тебя не смущает, что она ПРОПАЛА? — Может, встанешь и САМ сходишь за пивом. А, БЕРТ?
  Она была готова свернуть ему шею, но замерзла. Взгляд Берта был хладный и пустой, будто он старался разглядеть внутренности телика сквозь экран.
  Услышав, как Лори шагнула назад, Берт выключил телевизор. Его глаза продолжали смотреть сквозь блеклый экран, а пухлая ладонь (совсем как медвежья лапа) сжалась в кулак.
  Она почувствовала странный запах — смесь кроличьего страха и волчьей злобы.
  Что-то холодное поразило ее желудок.
  Лори отшагнула назад и оглядела холл, соображая, куда сможет убежать.
  Из гостиной донесся взвизг пружин.
  Она обернулась... Как надгробие, Берт смотрел ей прямо в глаза.
  Слегка улыбаясь...
  — Дорогой. Простишь меня? Я принесу тебе бутылочку...?
  Наивность заставила расцвести улыбку на его лице.

  Лори постаралась выйти в холл как обычно.
  Она достала из холодильника взмокшую бутылку пива и... почувствовала, что кто-то смотрит на нее со спины.
  (!Не трогай меня!)
  Она резко обернулась.
  Никого не было.               
  Может, он притаился за дверью? Или за лестницей в погреб?..

  С воплем бешеного пса Берт накинется на нее, сдавив Лори всем весом. Она потеряет дыхание и начнет лупить Берта по животу. Но удары будут слабыми, словно ручеек попытается сдвинуть огромный «плимут». Страх обнимет ее, и она заметит, что левой рукой Берт сжимает вазу.
  (Дамы и господа! Фарфоровая ваза!)
  Его лицо скукоживается в дьявольской ухмылке и, хихикая, он замахивается вазой. За секунду до удара она почувствует запах кислого пота, исходящего от него.
  — Тебя не смущает, что она пропала, Берти!
 (Удар — чавканье.)
  Взрыв боли поразил ее лоб, и в глаза полилась вязкая кровь.
  — Берт, пожалуйста...!
  — Может, встанешь и сам сходишь за пивом, Берти?
 (Взмах, удар)
  — Я помыкаю тобой?!
 (Взмах, удар)
  — Отвечай же? Помыкаю?!
  Она забулькала кровью: "Берт..."
  — Помыкаю?!
  (Взмах. Удар. Чавканье)
  Голова Лори стала выглядеть как фаршированный перец, плавающий в собственном соку. И на полу в холле она наконец поняла, что вела себя как ПЛОХАЯ ЖЕНА. Поняла, что Ширли пропала по ее вине, потому что она была ПЛОХАЯ МАТЬ. Додумала, что Берт — прав.
 
  (Ты сходишь с ума, милая.)
  (Неправда)
  (Ты просто не любишь фаршированные перцы. Вот и все)
  Ей показалось, что она сказала это вслух, но тишина кухни не нарушалась. Сжав бутылку, Лори подошла к двери, осмотрела холл и направилась к гостиной.
  Берт смотрел телевизор, будто то, что она говорила, он воспринял как воздух. Лори поставила бутылку на столик и подняла голову. По телевизору рекламировали новый радиоприемник "Сони", который можно приобрести за пятьдесят баксов. А если купить кассету, то в комплекте пойдет ремешок.
  Она взглянула на радиоприемник. Новенький. Потом посмотрела на Берта; голова опиралась на стену и была готова оторваться от перерезанной шеи окончательно.
Глаза были бледными как у свиньи, и один прищурился. Треть лица оккупировала рота трупных пятен, отчего она казалась выгоревшей. Только одна-четвертая осталась нетронутой — выцвела как забор. Губа, синяя, хладная, обнажила зубы — белые как снег.
  — Я принесла пиво, Берти. Простишь меня?