РОМАН А.И.СОЛЖЕНИЦЫНА «КРАСНОЕ КОЛЕСО»: ИСТОРИК VS ХУДОЖНИК
Ключевые слова: окказионализм, композиция, несобственно-прямая речь, карнавал, модернизм
История русской культуры и в частности литературы таит в себе множество загадок. Одна из этих загадок для меня заключалась со студенческих лет в вопросе: «Почему столь трагичен финал жизни Бориса Пастернака?». И второй вопрос, связанный с первым: «Почему А.И.Солженицына после конфискации у него рукописи “Архипелага ГУЛАГ” экстрадировали в Германию, в то время как перед Б.Л.Пастернаком захлопнулись все двери после гораздо более безобидного романа “Доктор Живаго”»? Разгадку мне подсказал известный журналист Александр Товмасян. В 2019 году в газете «Голос Армении» он отметил симпатию канадского премьер-министра Джастина Трюдо к армянским революционерам и предложил экстрадировать пламенного армянского революционера в Канаду. По мысли А.Товмасяна, «года через три наш глашатай свободы адаптируется в Канаде и начнёт там свой пеший марш». И вот тогда-то Джастин Трюдо с ужасом попросит Армению: «Заберите его пожалуйста… Я вам 5 миллиардов долларов дам, я вам внешний долг закрою – только заберите его!»
Полагаю, что Ю.Андропов и другие руководители КГБ не были простачками. Они изучили психологию А.Солженицына и знали, что автор «Архипелага…» станет ярым оппозиционером и на Западе. И, видимо, не ошиблись в своих расчётах. А.И.Солженицын стал оппозиционером и в США. Статус нобелевского лауреата и миллионера не остановил его. В 1981 году Солженицын демонстративно отказывается от встречи с президентом Рональдом Рейганом в знак протеста против воинственного заявления начальника военных штабов США. Автор «Одного дня Ивана Денисовича» настолько досадил Белому дому, что американская пресса окрестили его «православным имамом» и предрекала, что зарождающаяся в России Русская партия опаснее Коммунистической.
Роман А.Солженицына «Красное колесо» оказался злободневным не только для Армении. Ещё в 1991 году представители либерально-демократического лагеря в России выражали своё недовольство тем, что «порою перекличка семнадцатого с 1991-м становится до неприличия прямою» . Ещё более категорична в своей оценке критик журнала «Новое время» Дора Штурман, утверждавшая, что в романе Солженицына «российская, 1917 года, Февральская революция начинает представляться протомоделью не только нынешнего пост-СССР, но и всего человечества» . Содержание заключительных томов «Красного колеса» А.И.Солженицын излагал в ходе своей телепередачи по РТР в 1994 году. И хотя писатель не называл имён современных политиков, параллели для телезрителей были очевидны: конфликт Керенского с Корниловым и генералитетом и противостояние Горбачёва и ГКЧП, приход к власти большевиков в 1917-ом и победа демократов в 1991-ом… Очевидно, эта злободневность и стала одной из причин того, что прежнее политическое руководство в том же году закрыло телепередачу под предлогом «низких рейтингов».
Помимо злободневности, роман «Красное колесо» имеет целый ряд и других достоинств, однако начну свой обзор с нелицеприятной критики, дабы статья не превратилась в панегирик. Писатель В.Е.Максимов считал «Красное колесо» сокрушительной неудачей нобелевского лауреата: «Тут за что ни возьмись - всё плохо. (...) Герои, как на подбор, функциональны, вместо полнокровных, живых характеров - ходячие концепции,. Любовные сцены— хоть святых выноси. (...) сочетание (...) умопомрачительного воляпюка с псевдомодернистской стилистикой а-ля Дос Пассос (...) порождает такую словесную мешанину, переварить которую едва ли в состоянии даже самая всеядная читательская аудитория» . Апологеты Солженицына обвинили Максимова в голословности. Поскольку он не иллюстрирует своё мнение примерами, попытаемся взглянуть на «Красное колесо» сверхкритично и найти эти примеры самостоятельно.
Начнём с авторских неологизмов и окказионализмов.
1. И вчера, в субботу, сидели с Алиной к вечеру дома, и Георгий - да вполне честно с собой - убеждал жену: что он совсем вернулся к ней, вернулся навсегда, надёжно, - и пусть она успокоится, усветлится. И она — усветлилась .
И.Горовая, посвятившая свою диссертацию анализу окказионализмов в романе «Красное колесо», справедливо постулирует: «Окказионализм - одно из средств представления индивидуально-авторской картины мира писателя .
Однако высокую оценку авторских окказионализмов Горовой мы разделить не можем и именно по той причине, что в вышеприведённой цитате выделенный окказионализм не вписывается в индивидуально-авторскую картину мира писателя. В финале своего многотомного романа Солженицын приводит свою героиню в церковь (несколько прямолинейно назвав её Верой). Таким образом в центре сюжета не изменение социального статуса и материального положения, а внутренние перемены, открытие некой духовной эманации, что подчёркивает связь «Красного колеса» с романом девятнадцатого века (для русской литературы золотого). Однако в русской классической традиции просветление, как и талант, даются свыше, и потому фразу «пусть усветлится» мы не можем считать удачной находкой.
2. «Уковылял Цыж поспешной развалочкой» .
Поспешная развалочка возможна, однако уковылять развалочкой, да ещё и поспешной, вряд ли удобоваримо.
3. «Варя не бывала красива и не похорошела за эти годы, оставался тот же твердоватый подбородок и удолженный нос, но вспыхнуло радостное настроение встречи, отчего она опалена и просто хороша» .
Данный окказионализм Солженицына не выдержал испытания временем. В 21 веке в свете массовых пластических операций и повсеместных услуг в кредит «удолженный» воспринимается как «одолженный», в то время как автор хотел сказать: продолговатый.
4. В Той России много таких красот умеренных, разделённых лесами и взгорками, а вот таких разгарчивых, разливистых восходов на всю Вселенную — не бывает .
Процитированное предложение, вкупе с аналогичными, позволило С.С.Аверинцеву сблизить поэтику автора «Красного Колеса» с модернистской традицией, известный критик отказывается следовать идеологически мотивированному мифу о Солженицыне-«архаисте» и революционно декларирует: «... таких неистовых плясок ритмической прозы под резкое звяканье созвучий в русской литературе не было со времён Андрея Белого» .
Однако мы видим, по крайней мере в данном примере, наличие желания создать аллитерации и ассонансы а ля модернизм при отсутствии виртуозного владения языком: если восход «разгарчатый», он не может быть «разливистым». Показательно и то, что оба неологизма не прижились в современном языке. Я уж не говорю о том, что мы, кавказцы, эпитет «умеренная» к слову красота считаем неуместным.
В начале первой части романа «Август четырнадцатого» Саня отправляется добровольцем на фронт. В поезде он встречает подругу детства Варю, которая влюблена в него и пытается отговорить от поездки на передовую.
Не находясь возражать, не защищаясь, Саня кивал. Грустно: -Россию ... жалко ...
-Россию ... жалко ... Урчала, гудела, уходила вода из озера! -Кого? - Россию? - ужалилась Варя. - Кого Россию? Дурака императора? Лабазников-черносотенцев? Попов долгорясых? Саня не отвечал, ему нечего было. Слушал. Но под хлёстом упрёков нисколько не ожесточался. Он на каждом собеседнике себя проверял, всегда так. - Да разве у вас характер -для войны? - подхватывала Варя всё, что только можно было, что под рукой. В первый раз она чувствовала себя умней его, зрелей его, критичней, - но от этого только холод утраты сжимал её. -А Толстой! - нaшлa она ещё, последнее. - Что сказал бы Лев Толстой - вы подумали? Где же ваши принципы? Где же ваша последовательность? На загорелом Санином лице под пшеничными бровями, над пшеничными усами голубели ясные, печальные, в себе не уверенные глаза. Плечи чуть подняв, чуть опустив: -Россию жалко ...
Саня деревенский крепыш, обливающийся каждое утро бадьей холодной воды, однако в диалоге с Варей сильно смахивает на ипохондрика: на фронт он едет не потому что любит или негодует, а потому что «Россию жалко» (и всё это проговаривается с поднятием плеч и опущенной головой). Психология знает различные комбинации психологических типов: смесь сангвиника и меланхолика, флегматика и холерика, но смесь сангвиника и ипохондрика невозможна. Складывается впечатление, что А.Солженицын в первом томе не различает психологические типы. Впрочем, этому есть объяснение. По свидетельству Натальи Солженицыной, «Александр Исаевич задумал писать о русской революции ещё мальчиком, ему было 18 лет, он учился на первом курсе, причем физмата (Ростовского государственного университета ; «ТД») » и некоторые фрагменты написаны ещё в студенческие годы.
Помимо этого, автор в первом томе очевидно испытывает трудности в композиционном плане. Переход от главы, повествующей о юноше Сане, к армавирской помещице Ирине не имеет никакой мотивированной или ассоциативной связи: из окна пассажирского вагона Сане «показалось мелькнула женская фигура, может быть красивая».
Последний узел (четвёртый) — «Апрель семнадцатого» — в художественном плане заметно превосходит первый том. Мастерство автора заметно, к примеру, в описании партийного съезда кадетов.
Но тут, в Лепно-бархатном зале, под потолочным плафоном с амурчиками, так единственен разогрелся политический воздух, как будто ни в каком кислороде, ни в каких птичках на зелёных ветках не нуждались сидящие тут, — а только в торжестве кадетской зелени, своего оттенка. Столько блистательных умов- и все собраны в одном зале, сразу. Даже не наплывёт такая мысль, что это всё - мужчины, которые выбирают же себе подруг и совсем не безразлично смотрят на женщин, — нет, в плотном электрическом воздухе зала как будто плавали лебедями одни интеллекты — и о чём бы речь ни пошла, то всё интересно. И главное: что в этом зале решат — то и будет близкая судьба России .
«Торжество кадетской зелени» в этой сцене символично и художественно выверено, поскольку партия кадетов по своему составу самая молодая политическая сила. Вместе с тем «плафон с амурчиками» и интеллигенты, плавающие лебедями, подсказывают нам, что описание пронизано горькой авторской иронией.
В последних томах выдержки, представленные из газет, подобраны с непередаваемым юмором, порой саркастичны. Чем-то они напоминают сцену на ярмарке в романе Флобера «Мадам Бовари» (где диалог героев перемежается с выкриками торговцев):
Жертвуйте сухари для наших пленных воинов.
ЦАРСКОСЕЛЬСКАЯ БЛАГОДАТЬ — фарс-эпизод из жизни старца Григория Распутина. ТЕАТР-ФАРС- В ЧУЖОЙ ПОСТЕЛИ.- Конкурс натурщиц .
Особый интерес в художественном плане представляет сравнение демонстрации с карнавалом:
Давид опять смеялся, что глупое зрелище, нечего и время терять, а Сусанна всё-таки пошла смотреть, с Руфью. Она ожидала, что это может стать явлением нового мира. И не ошиблась. Лозунги все можно было предвидеть, - но как и кем это неслось! По белому знамени красными буквами «да здравствует Интернационал» несла большая группа... монашенок. А инвалиды несли плакат «что кому дала война», держимый костылями. А прислуга - «долой рабство домашней прислуги».
А у подростков - «подростки Москвы, объединяйтесь». (Ох, не будет ли от этого битых стёкол ...) Шествие дворников несло впереди метлу, повязанную красными лентами. (Видно, что она останется без прямого употребления.) И с такими же красными лентами в петличках и на фуражках открывали процессию завода Гужона - почему-то военнопленные австрийцы и немцы, вот и зримый интернационал, быстро они получили права. Ещё и чехи, словаки - отдельно, судя по надписям. И отдельно украинцы, и отдельно латыши. Пожарные в касках. На плакате, в россыпи недостающих тут солнечных лучей, рабочий от наковальни братается со старинным русским витязем: «Лучи свободной России да осияют весь мир!» У кожевенного союза Георгий Победоносец поражал дракона-царя. А один душевнобольной вышел с портретом Николая. Толпа изорвала портрет, а носчика задержали.
Сусанне приходилось видывать западные масленичные карнавалы. И сегодняшнее чем-то походило на те - что все были как будто ряженые, что ли, не сами собой?
Эта сцена ощутимо пересекается с описанием вакханалии в увеселительном заведении в Токио в книге Никола Пашиняна «Обратная сторона страны» — с той лишь разницей, что у японцев карнавал является условным и не протяжённым по времени. Карнавал изображает жизнь перевёрнутой, а в романе Солженицына — перевёрнутая жизнь, ставшая похожей на карнавал.
Мастерство Солженицына ощутимо растёт с каждым новым томом его фундаментального труда. В отличие от первого тома, в последних частях романа упор в повествовании сделан на несобственно-прямую речь, что позволяет автору быть более объективным. Хотя Солженицын возвышает образ Николая Второго, однако его взаимоотношения с супругой, с родственниками подаются объективно. Вот он нашёл подходящую жёсткую кандидатуру для назначения в правительство, однако колеблется: «Аликс будет против, а что скажет Григорий?»
Солженицын выступал в роли непримиримой оппозиции к советской власти, но, в отличие от некоторых диссидентов, никогда не был в оппозиции к собственному народу. С болью говорят его персонажи в первом томе романа («Август четырнадцатого»), как части генерала Самсонова шли в штыковую атаку против пушек и пулемётов германской армии («самой могущественной на тот момент»). Но галантный век, когда торжествовал «штык-молодец», остался позади. Как проницательно заметил П.Е.Спиваковский, Солженицын показал парадокс исторического периода со второй половины XIX века и до 1917 года. Он «состоит в том, что всё без исключения российское революционно-«демократическое» движение было, по сути, глубоко антидемократично, а ненавидимая ими «недемократическая» монархия опиралась на поддержку большинства населения, для тогдашней, по преимуществу крестьянской России была самой демократической формой правления» . Данный тезис наглядно демонстрирует книга вторая «Апреля семнадцатого». Официальный орган большевиков Известия СРСД пишет:
Русская революция громким благовестом отозвалась во всех концах мира ... Нет, не России первой суждено войти во врата социалистического царства. Но она вселяет ... будит ... зовёт. Русский народ, который до сих пор невольно был тормозом мировой цивилизации ... Неслыханное торжество идей Интернационала ... («Известия СРСД») .
Порой Солженицын-государственник вступает в конфликт с Солженицыным-гуманистом. На весеннем съезде 1917 года социалисты призывают заявить об отсутствии территориальных притязаний к Турции. И лишь один депутат Думы напоминает собравшимся: то, что социалисты называют территориальными притязаниями — это истекающая кровью Армения, освобождённая кровью русских солдат. Автор понимает, что в условиях, когда разваливается армия, падает моральный дух и в тылу, и на фронте, России не до проливов — Босфора и Дарданелл. Но и «отказ от территориальных претензий к Турции» его не может удовлетворить, поскольку писатель осознаёт, что означает подарить освобожденную ценой крови русских солдат и армянских добровольцев, истекшую кровью Западную Армению.
Для Солженицына Вторая мировая была продолжением Первой. И потому после работы в исторических архивах идея о том, что И.В.Сталин был агентом царской охранки, отнюдь не шокирует его. Солженицын на седьмом десятке лет приходит к выводу, что огромное многонациональное государство без сильной централизованной власти развалится. Это убеждение разделял в зрелом творчестве и А.С.Пушкин. Однако Александр Сергеевич пришёл к этой мысли, сидя в своём кабинете, а Александру Исаевичу для этого пришлось пройти три материка. Ярому антисталинисту, за свои взгляды попавшему сначала в шарашку и позже в лагерь, приходилось сорок лет спустя выслушивать обвинения в сталинизме. И дело здесь не только в политических взглядах, но и в субъективной неприязни слабовольных правителей. Матёрому фронтовику и лагернику Солженицыну не по душе рафинированные (с постоянной оглядкой на супругу) правления Николая Второго и М.С.Горбачева. Впрочем, Солженицын-публицист показывает, что в исторической перспективе проиграть могут лишь отдельные правители: Николай Второй, Михаил Горбачёв. Спецслужбы никогда не проигрывают…
Солженицын блестящий публицист и замечательный историк. Он не равняется на авторитеты, во всём старается дойти до истины. И секрет непреходящей злободневности романа в высокой объективности автора. Солженицын-художник уступает Солженицыну-историку и публицисту, однако с каждым томом художественные достоинства «Красного колеса» возрастают.
SOLZHENITSYN'S NOVEL "THE RED WHEEL": THE HISTORIAN VS THE ARTIST
Keywords: occasionalism, composition, improper-direct speech, carnival, modernism
Аннотация
Солженицын-художник уступает Солженицыну-историку и публицисту. Авторские окказионализмы не выдержали испытания временем и не вписываются в индивидуально-авторскую картину мира писателя. В первом томе автор испытывает затруднения в композиционном плане. Однако с каждым томом художественные достоинства романа прибавляются. Сравнение майской демонстрации с карнавалом глубоко выверено и символично. Мастерски описаны партийные съезды. Использование несобственно-прямой речи в последних томах позволяет Солженицыну достичь максимальной объективности, с которой неразрывно связана злободневность романа.
Abstract
Solzhenitsyn, the artist, is inferior to Solzhenitsyn, the historian and publicist. The author's occasionalisms have not stood the test of time and do not fit into the individual author's picture of the writer's world. In the first volume, the author has difficulties in compositional terms. However, with each volume, the novel's artistic merits are added. The comparison of the May demonstration with the carnival is deeply verified and symbolic. The party congresses are masterfully described. The use of improper-direct speech in the last volumes allows Solzhenitsyn to achieve maximum objectivity, with which the topicality of the novel is inextricably linked.
Актуальные проблемы литературоведения и культурологии. Выпуск 13. Ер., гос. ун-т им.В.Я.Брюсова. 2022