Реанимация

Михаил Предзимний
Такого света никогда не было в больничной палате, да и никогда раньше в ее жизни не было, как не было и такого неотличимого от света Человека: того, кто был сейчас с ней рядом. Несмотря на ослепительную, всепоглощающую яркость, глаза не резало, и было видно все, но видно не глазами, а… И вдруг мозг ее прожгла мысль, как это, я не вижу никаких форм, все залито светом, так как же мне все понятно и ясно?!

И тут Человек этот вдруг с ней заговорил:

-- Просто то, что вы всегда считаете самым важным в своей жизни – форма, но она ведь на самом деле ничего не определяет: ничего не определяет в людях, разве что в предметах. Но предметы разве тебе сейчас так важны, когда ты стоишь на черте, между жизнью и смертью: быть предметом или Человеком. Предметы все останутся здесь, а там от тебя останется только свет, если он в тебе был, не растратился и не угас. Людям это очень удобно, подменять свое содержание формой, это и более наглядно, и более просто. И они всю свою энергию жизни тратят на эту оболочку, пытаясь через нее, как через кривое зеркало, исказив, приятно отразить, преподнести свое совсем нелицеприятное содержание. И это вместо того, чтобы хоть немного суть свою улучшить, и сохранить хоть лучик того божественного света, с которым они рождаются и который после них лишь и остается, -- если остается.

-- Кто Вы? – спросила она, и как-то до того наивно и по-детски у нее это получилось, что он на мгновение даже улыбнулся.

-- Тебе важней теперь знать КТО ТЫ, моя девочка. Не так уж и много у тебя осталось времени, чтобы тратить его на вопросы, от которых ни тебе, ни мне, ни Ему не будет никакой пользы. Береги время своей жизни, растратив его на пустое, а то и просто вредное, у тебя однажды просто не останется мгновений жизни, чтобы даже успеть пожалеть об этом.

-- А кто я, кто? – спросила она. Потом хотела добавить, уточнить, но что было уточнять: кроме света  и… тьмы, -- тьмы! -- больше в комнате, или… мире ничего не было, и сейчас для нее ничего другого уже не существовало. И еще она поняла, содрогнувшись всем телом, что тьма – это не отсутствие свете, это -- отсутствие бытия…

-- Тебе почти с рождения выпала не сладкая доля, девочка моя, ты даже не получила того родительского тепла и той должной заботы, которых заслуживает каждый ребенок. Ты прошла через холод и цинизм самых близких тебе людей, и ты не очерствела сердцем, не озлобилась на этот мир, ты сохранила в себе эту Божью искорку, пронеся ее в себе с детских лет и до ныне, ..  почти до ныне… Она, эта искорка, то чуть разгоралась, то только тлела, коптя и задыхаясь в сумраке того черного, что взрослая жизнь, полная соблазнов, привносила в тебя. И вот энергии жизни, чтобы сохранить в тебе этот огонек, у тебя уже не осталось. Вся толща накопленного тобой зла придушила его… Тебе страшно, девочка моя?

-- Мне обидно, и жалко себя, и… да, мне страшно… Как мне зажечь, этот огонек, я бы разожгла им свою душу тем светом Божьим, которого она была достойна!

-- В тебе уже нет этой энергии, она исчерпалась… Но, я снова дам тебе ее извне, и это будет твой последний шанс – не упустишь?! Ведь этой благодати для земли не может быть много, если кто-то получает ее больше, чем было отмерено при рождении, то у кого-то она убывает уже при жизни. Поэтому ее можно взять лишь у сильных духом: тех, кому немного дано было этого света, но много они его смогли приумножить к концу своей жизни. Но таких мало, очень и очень мало…

-- ..?! – говорили, просили глаза, молила душа и не смел повернуться язык.

-- Хорошо, моя девочка, я дам тебе эту, чуть тлеющую искорку, но ты уверенна, что сумеешь ее сохранить и разжечь ярким факелом,  ведущим тебя к Богу? Ведь самое порочное, до чего смогли додуматься люди, что Бог что-то должен для них, а не они уже с самого рождения всей своей жизнью обязаны Богу!

-- А что мне надо будет для этого сделать?!

-- Ты, в первую очередь, должна хотя бы понять, что та дорога, по которой ты шла всю свою жизнь вела тебя в никуда! Это не так и просто, ведь если раньше за всю свою долгую жизнь ты этого не смогла осознать, то теперь-то и жизни у тебя останется не так уж и много. И, самое главное, об этом разговоре ты, естественно, напрочь забудешь! Можно дать тебе подсказки? Но они ведь уже были у тебя, и ты не смогла, вернее, не стремилась их понять: они, обращаясь несчастьями,  все старались столкнуть тебя с твоего порочного пути -- эти беды были обратимы, хотя и страшны. Ты могла бы и догадаться, что это все не спроста, ведь на тебя, даже когда ты ходила по лезвию ножа, нечестными, хотя и общепринятыми тогда путями, собирая материальные блага, -- даже тогда на тебя не сваливалось столько неудач и несчастий, как в то время твоей жизни, когда, казалось бы, оставалось только лишь радоваться, стремясь жить спокойно, размеренно и счастливо. Эти несчастья, наконец накопились, приняв критическую массу, они были и особого характера, -- они как водовороты вдруг стремительно и неожиданно, непонятно откуда появившись  утягивали тебя в очередную невзгоду, чтобы так же неожиданно вдруг тебя из нее выплюнуть, что пророка Иона из пасти кита. Да и само богатство, известность и знаменитость все это тебе вдруг доставшееся, -- все это должно было родить в тебе чувство благодарности к тому, кто, возможно (да хотя бы возможно!) решил наделить тебя этим за все твои страдания в прошлом, как и за твое не огрубевшее сердце в настоящем.  А то, что богатства эти были нажиты не совсем честным путем, должно было лишь подтолкнуть тебя обратить лик свой от искушающего, губящего дьявола к спасающему тебя Богу. Тебе лишь и надо было отщипнуть кусочек своего сердца и для Него!
 
-- Умоляю, дай мне еще одну подсказку, такую, которую я раньше еще не встречала! А прежние… я ведь буду помнить и о прошлых бедах, буду о них задумываться, и этот новый ключ, поможет мне распечатать тайны сердца и души моей, он тогда и спасет меня!

-- Хорошо, моя девочка. Смотри, сейчас тебе станет лучше, ты очнешься, и забудешь все то, что сейчас с тобой здесь произошло. Ты оправишься и от этой смертельной для тебя болезни, и это будет первая твоя подсказка, так как после такого: постояв на краю бездны, заглянув в нее и пристально всмотревшись в это ничто,  людям свойственно переосмысливать свою жизнь, понимать ее бренность, осознавая как все это, твое родное и материальное, может обнулиться в одно мгновение, просто в одно невесомое мгновение, которое, что легким взмахом крыла бабочки, рушит в пыль и прах железобетонные замки, что казалось, настолько прочно установлены, что будут вечно возвышаться, словно громадные монолитные горы над землей.

Но будет дана тебе и вторая подсказка: ты в скорости, после этой болезни, встретишь в своей жизни человека, похожего на которого ты никогда раньше не встречала в своей жизни. Да, у тебя было много интересных людей: успешных, известных, знаменитых, богатых, властных, но тот человек, которого встретишь ты, будет отличаться от всех их, и от сонмища всех тех, кого ты просто когда-либо встречала в своей жизни, он будет отличаться от них и от тебя одним: тем, что он идет к Богу, идет не от рождения, а начав этот путь уже от середины своей жизни, спотыкаясь, падая, продираясь через тернии, иногда и вовсе сворачивая на более легкую, но уводящую от Бога дорогу, но он всегда возвращается к ней, и как прежде уже никогда жить не сможет!
 
Да он идет по этой дороге медленно и тяжело, он, может, и не успеть дойти до этой цели, цели – которая лишь и оправдывает саму жизнь. Эта жизнь человеческая зачастую оказывается слишком коротка для такого пути, но он пробивает дорогу другим уже одним этим своим примером! Узнать этого человека, вроде бы, должно быть легко, очень легко, и как раз не тем, что он много может сказать о пути своем (слушал бы еще кто его!). Говорят многие, и у многих есть это знание, которое давали людям пророки, многие это знание даже изучают, но не живут по нему, подменяя его суть своей формой! А он живет так, как чувствует его, он взял крест, такой молодой, успешный, красивый и талантливый отказался от всего этого и понес эту убивающую его многие, многие годы тяготу.

Только так и оказалось возможно: через страдания, с высоты креста хорошенько разглядеть этот мир человеческий, вывернув словно наизнанку, что потроха во всей неприглядности своей, выставив на всеобщее обозрение, оголив всю суть нелицеприятной породы человеческой, которую, что фиговым листком, лишь и прикрывают те немногие, кто и есть соль земли этой грешной!

 Узнать этого человека, обыденно (долго и монотонно, без геройских криков или жалобных стонов) несущего крест, очень просто, так как это тягота, а не горе. Горе – это то, что уже случилось, что от тебя уже не зависит, и это надо лишь пережить, и смириться. А нести крест, это значит, переживая горе свое, каждую секунду, ты имеешь возможность, каждую же эту секунду от этой пытки отказаться. Причем, тягота эта не должно сразу убивать, она должна постепенно доканывать человека, чтобы хорошенько испытать его, ведь принять даже и мучительную смерть это все же проще бывает: ведь у тебя есть возможность собрать весь дух свой, всю волю свою вместе и протерпеть секунду, минуту и даже часы. Но когда у тебя есть достаточно времени, чтобы засомневаться… это ведь и вода по капельке за многие годы пробивает гранит, и только истинный дух человеческий может оказаться сильнее всех законов физики, может нарушать и попирать их!
 
-- О, эту подсказку я легко распознаю! Спасибо, спасибо тебе, мой ангел хранитель!

-- Ох, не торопись радоваться, моя девочка, люди давно извратили этот мир. Вот посмотри, у всего же есть свое название: это вот стул, это -- ложка, это – потолок и если вдруг найдется человек,  который будет называть стул -- ложкой, потолок – кружкой, чайник – слоном, этого человека все сочтут сумасшедшим. Но вот когда люди называют, по своему произволу называют, свои и чужие характеры и поступки, переворачивая их с ног на голову, подменяя одно другим, и делают это прямо в глаза, никто не считает их ненормальными, потому что все этим занимаются -- рука руку моет. И даже наоборот,  они назовут сумасшедшим того, кто будет называть жадного – жадным, жестокого – жестоким, укравшего – вором, несправедливого – несправедливым и т. д.
 
Нет, сейчас ты вернешься в тот мир, где все извращено, мир несуществующий, а выдуманный людьми. Да, они живут в нем, думая, что так оно все и есть, и говорят ложь, не понимая, что этим выдают не сущее за сущее: подменяя мир Божий – реальный, миром лжи – миром который не существует в реальности, и в котором они все и окажутся после своей смерти – кто всю свою жизнь делал из существующего не существующее и сам будет не существующим – обнулится и это есть закон!

Так что не торопись благодарить меня, моя девочка, за эту вторую мою подсказку… поможет ли она тебе? Это ведь лишь подсказка: ты не возьмешь этого человека за пальчик, и не пойдешь вслед за ним, так нельзя, ты лишь увидишь пример, что кто-то ведь идет по этому пути, что этот, кто-то, простой человек, такой же как и ты, а значит и любой другой это сможет, -- сможет понять бесценность своей жизни, и осознать какое это безумие – потратить этот бесценный дар ради бренного, мимолетного, а не попытаться взять билетик в вечность.
 
Ты увидишь пример, и больше подсказок в твоей жизни уже не будет, тебе, возможно, лишь останется еще время для правильного выбора жизненной дороги, первых правильных шагов по ней, и это решение ты будешь должна принят сама и без чьей-либо помощи…


Опять чай остыл, побурчала сонная медсестра себе под нос. Медленно поднялась, с каким-то притупленным, отстраненным от всего сущего чувством глядя на больную, и в то же время ощупывая рукой холодную чашку. Она и не заметила, как сползающее на край стола блюдце вдруг соскользнуло и по реанимационной палате нарушая мертвую тишину, дерзко и звонко, разлетелся, отскакивая от кафельного пола, стен и потолка, звон десятков маленьких керамических колокольчиков. Пациентка -- вдруг слегка вздрогнула, шмыгнула носом  стараясь вобрать в себя побольше воздуха, ее дыхание с каждым таким глотком жизни становилось все более ровным, спокойным и уверенным – больная медленно, как бы еще робко и не решительно выходила из комы…