Вчера она пришла домой рано. В середине дня он позвонил и сказал, что придёт вечером. Она была рада, они уже не виделись три дня и для неё это было много. Он, правда, в таких случаях встречал её перед работой, почти у самого института с розой или небольшим букетом цветов в руке. Она была рада, сияла при встрече, но ей хотелось обнять, прикоснуться руками и губами к нему, любимому. Он жил не далеко от её института и недостаток близких встреч восполнял этими милыми, неожиданными, мимолетными, но согревающими и вдохновляющими на целый день.
Обычно она работала допоздна. Когда шёл эксперимент она не могла его остановить или прервать, в другой раз нужно было в тишине дописывать статью или срочно прочесть статьи по чужим работам. Иногда, устав от почти ежедневного двенадцатичасового режима работы, она говорила: "Всё, выхожу на вторую смену" и приходила на работу в середине дня.
Сегодня была суббота, ей было грустно и не хотелось никуда идти, не было ни настроения, ни желания.
В прихожей раздался звонок и она услышала голос мамы: "Сергей Васильевич, здравствуйте! Да, дома, проходите. Да, у себя в комнате".
Она сидела, опустив глаза. Когда она их подняла, он стоял в проёме двери, опёршись о косяк и с легкой улыбкой смотрел на неё: "Привет!" "Привет! – она поджала губы и отвела взгляд в сторону. "Извини, я вчера не смог прийти. Заболел сын. Сегодня ему лучше. У детей меняется всё быстро" Она посмотрела на него. Она ждала и любила его, никогда ничего не требуя. Вздохнула, её взгляд переместился с его сожалеюще улыбающегося лица на стену, которую они пару лет назад вместе обклеили обоями. "Выключатель стоит не на месте, он должен быть под портьерой, - ни с того, ни с сего сказала она задумчиво и безнадёжно. Он ожил. "Сейчас, Солнышко, перенесем, – сказал облегченно-деловито. Энергично пошел к шкафу в прихожей, с аккуратно разложенными инструментам. Деловито выключил рубильник на лестничной клетке. Принёс в комнату и разложил на полу дрель, паяльник, провода, инструменты и сосредоточенно принялся за работу.
Она сидела с тем же потухшим выражением лица. Но по мере продвижения работы и созерцания его спокойной деловитости оно стало светлеть и оживляться. Сначала оно стало лукаво-насмешливым, потом нежно улыбающимся, потом восхищенно- влюбленным.
Он аккуратно сложил инструменты, заполнил образовавшуюся дыру, выровнял её шпателем и повернулся к ней: "Пусть подсохнет, я потом заклею обоями. Одобряешь, принимаешь?" Она, растроганная, с улыбкой обняла его, прижалась к нему и где-то в районе шеи прошептала: "Принимаю и одобряю тебя всего".