Желаемое за действительное.
---------------------------------------------------------
Учительница диктовала, мы записывали в тетради:
«Принятие желаемого за действительное является результатом решения конфликта между убеждениями и желаниям».
Ничего не понимаю, что она говорит, - сказал Наум, мой сосед по парте.
- Если чего –то сильно хочешь, то кажется, что оно уже есть.
- У меня так все время, - сказал Наум. – Нужно это запомнить.
До двенадцати лет я прожил в городе. В деревне никогда не был. В первый раз я увидел по-деревенски устроеный быт, когда пришел к своему товарищу Науму Грайзелю в гости. Он жил в большом деревянном доме возле троллейбусного кольца. Дом был разделен на две половины условной, огромной, как театральная декорация, занавеской на протянутом от стены к стене электрическом проводе. На одной половине в этом доме спали, на другой готовили и ели. Позади дома стоял умирающий заброшеный сад.
Еврейская семья, где родители с детьми разговаривают на идиш. Они жили словно цыгане. Только потом, я понял, что эта неустроенность, временность их быта определялась одним, давно принятым семейным решением. Они задумали уехать Что-то ужасное случилось с их родственниками во время войны, и они не хотели здесь больше быть.
Часть двора занимал большой, как дом, сарай. Рядом пустая собачья будка с подстилкой. В сарае жила всего лишь одна коза, которую сестра Наума летом водила пастись в Севастопольский парк.
Наум как-то сказал, что этот дом купили у деревенских, как только приехали из эвакуации. Деревенские построили его еще до войны. Никакого Минска здесь не было, а была деревня, названия которой уже никто и не помнит. После войны всего три дома осталось. С них и начался сельхозпоселок. Старые хозяева продали дом не задумываясь. Мать дала за дом большие деньги.
— А где твой отец? — однажды бестактно спросил я.
Он как то головой отмахнулся от вопроса. И больше я у него про отца никогда не спрашивал.
Уже давно по всему сельхозпоселку в каждом доме стояли газовые плиты на баллонах. У Грайзелей, на кухне была и газовая плита и русская печь, которая осталась от старых хозяев. Дом большой, места много. На плите готовили обычную не очень кошерную еду, а в печке его мама к каждой субботе, и на еврейские и на все советские праздники, пекла лейках, халу, хоменташен, земелах и просто булочки с маком и корицей.
В 1958 году наша семья переехала жить на сельхозпоселок. Меня перевели в другую школу. С Наумом мы познакомились в первый же день. Он подошел ко мне на перемене и спросил:
- Вос идос?
Увидев на моем лице непонимание, спросил:
- Ты еврей?
Мне было двенадцать лет, но я уже понимал смысл этого вопроса. Наум поймал мое смущение, все понял, протянул руку, сказал:
- Я тоже еврей.
Я ответил на рукопожатие, он очень сильно схватил мою кисть и сжал так, что мне стало больно, я вскрикнул. Наум сказал:
- Если будут обижать, обращайся.
К его годам он обладал невероятной для подростка физической силой. Это была сила не мальчика, а маленького взрослого человека. Он не ходил ни в какие спортивные секции. Наум передрался со всеми сельхозпоселочными пацанами в округе. Один на один он дрался каждый день. У него был хороший гладиаторский опыт. С необычной данной ему от природы силой и звериной ловкостью, он дрался так, что в восьмом классе его опасались десятиклассники.
Учился Наум плохо. Нет, он не был глупым, у него было чудесное еврейское чувство юмора, ядовитый местечковый сарказм и несколько ироническое отношение к гоим. Что-то мешало ему в понимании отвлеченного, абстратного. Он мало читал. Писал по-русски с ужасными грамматическими ошибками. Учителя нас сажали вместе. Он списывал у меня уроки, я писал ему сочинения и решал контрольные. Еврейский ребенок с задержками в развитии, ставили тройки. Только по немецкому пятерка. Он свободно говорил на идиш.
Я часто ходил к нему в гости. Помогал делать уроки. Его мама радовалась нашей дружбе, всегда угощала меня чем-нибудь вкусным.
Однажды Наум встретил меня в дверях и сказал:
- Давай делать уроки на кухне. Там сеструху из больницы привезли.
Ох, это была новость.
- Из какой больницы? – вцепился в него я.
- Из Новинок.
- Твоя сестра сумасшедшая?! – спросил я с восторгом. Никогда еще не видел сумасшедших.
- Не сумасшедшая, а дурная, - сказал Наум - Со всей улицей перееблась. Триппером поперезаражала. Ее перед этим на Прилукского месяц принудительно держали.
Вдруг из занавески высунулось красивое женское лицо со странными особенностями в речи слюняво спросило:
- А сто вы здесь деваете?
Наум закричал на нее словно на собаку. И лицо исчезло за занавеской.
- Ну все, - сказал Наум, - пока она здоровая, выдадим ее замуж.
- За кого? Неужели найдется человек, который захочет на ней жениться? - изумленно спросил я.
- За такого же как она, - сказал Наум. — Вообще-то, знаешь, я больше уроки делать не буду.
- Почему? – спросил я.
- Ухожу из школы. Нет смысла учиться. Профессии они никакой не дадут. У еврея должна быть профессия.
- Какую ты себе выбрал профессию? - спросил я.
- Мне нравится электричество, - сказал Наум
- Тебя не отпустят из школы.
- Это мы решим, - сказал Наум.
Через неделю он вырубил боковым в челюсть учителя труда, который назвал его «ж..дом».
В восьмидесятом меня посадили, а когда я вышел, узнал, что Грайзели год назад уехали в Израиль. Все-таки уехали.
Однажды проходил мимо их дома. Двери и ставни были закрыты. Я подошел, посмотрел через забор. Из соседнего дома вышел Коля Короткий. Мы учились в параллельных классах. Что-то крикнул мне издалека. Я подошел ближе. Коля спросил:
- Это правда, что ты сидел?
- Сидел.
- Освободился?
- Нет, сбежал.
- Видишь, он кивнул головой, - эти тоже сбежали. Уже два письма мне прислали, хотят дом через меня продать. Наума сразу в армию забрали. Здесь его не брали. А там он служит и ему нравится. Арабов убивает. Уже в какие-то командиры выбился.
Прошло много лет. Я часто прилетал из Нью-Йорка в Минск. Ходил пешком по городу с постоянным дежаву, вот все это мне снилось, только бы опять не исчезло на самом интересном месте.
Один, оставив всех родственников и друзей, ехал на троллейбусе на сельхозпоселок, смотрел в окно. Я бродил по сельхозпоселку, по улицам. Какие случались встречи. Колька, Колька Короткий. Увидел меня с высоты крыльца и стал махать рукой, давая понять, что хочет сообщить что-то важное.
- Наума Грайзеля убили, - крикнул он через забор.
- Когда?
- Да, вот сейчас, на войне.
- Что ты гонишь, - сказал я, - какой войне. Война там была пятнадцать лет назад.
- Ну, не знаю. У них же там все время воюют. По телевизору показывают.
- А в двухтысячном раздался звонок по скайпу и знакомый голос спросил:
- Вос идос, аид?
Я воскликнул:
- Наум, ты живой. А Колька Короткий сказал, что тебя убили.
- Это ему так хочется, - сказал Наум. - Он выдает желаемое за действительное.