Вот явилась. Заслонила…
* * *
Вот явилась. Заслонила
Всех нарядных, всех подруг,
И душа моя вступила
В предназначенный ей круг.
И под знойным снежным стоном
Расцвели черты твои.
Только тройка мчит со звоном
В снежно-белом забытьи.
Ты взмахнула бубенцами,
Увлекла меня в поля...
Душишь черными шелками,
Распахнула соболя...
И о той ли вольной воле
Ветер плачет вдоль реки,
И звенят, и гаснут в поле
Бубенцы, да огоньки?
Золотой твой пояс стянут,
Нагло скромен дикий взор!
Пусть мгновенья все обманут,
Канут в пламенный костер!
Так пускай же ветер будет
Петь обманы, петь шелка!
Пусть навек не знают люди,
Как узка твоя рука!
Как за темною вуалью
Мне на миг открылась даль...
Как над белой снежной далью
Пала темная вуаль...
Декабрь 1906
Это первое стихотворение последней книги "тома II" Блока - "Фаина".
Биографически его исток можно найти в воспоминаниях В.П. Веригиной:
«
…С постановки «Сестры Беатрисы» театр [театр Комиссаржевской при главном режиссёре В.Э. Мейерхольде] приобрел поклонников.
…Из всех поэтов чаще всего приходил в наш театр Блок. Александр Александрович всем импонировал, все дорожили его словами, его мнением. Обычно он проводил в антракте некоторое время внизу, перехваченный Мейерхольдом или Ф. Ф. Комиссаржевским, иногда разговаривал с Верой Федоровной, а затем поднимался наверх, в уборную, где гримировались Волохова, Мунт и я. Мы встречали его с неизменной приветливостью, хотя и не так почтительно, как те внизу.
…На длинном узком столе — три зеркала, перед каждым по две лампы, на белой клеенке грим, пуховки, лапки, растушовки. Если шла пьеса С. Юшкевича «В городе», за столом сидели: Дина Глан с лицом врубелевского ангела (Волохова), большеглазая Ева с голубоватым тоном лица (Мунт) и безумная Элька, вся в ленточках (Веригина). Если шла «Сестра Беатриса», тут были игуменья и три голубые монахини (третья — В. В. Иванова). В вечер «Балаганчика» — голубая средневековая дама, розовая маска и черная маска в зловещем красном уборе и черно-красном костюме. Мы подправляли грим, перебрасываясь словами. В дверь стучали, появлялась высокая фигура поэта.
…Больше всего, особенно первое время, Блок разговаривал со мной, и Н. Н. Волохова даже думала, что он приходит за кулисы главным образом ради меня, но однажды во время генеральной репетиции «Сестры Беатрисы» она с изумлением узнала настоящую причину его частых посещений.
Блок зашел по обыкновению к нам в уборную. Когда кончился антракт, мы пошли проводить его до лестницы. Он спустился вниз, Волохова осталась стоять наверху и посмотрела ему вслед. Вдруг Александр Александрович обернулся, сделал несколько нерешительных шагов к ней, потом опять отпрянул и, наконец, поднявшись на первые ступени лестницы, сказал смущенно и торжественно, что теперь, сию минуту, он понял, что означало его предчувствие, его смятение последних месяцев. “Я только что увидел это в ваших глазах, только сейчас осознал, что это именно они и ничто другое заставляют меня приходить в театр”.
»
То есть прообраз героини стихотворения – Волохова, а “нарядные подруги”, которых она “заслонила” – Веригина, Иванова, Мунт. “Нарядные” – потому что:
«… Звездный купол сиял над нами даже тогда, когда мы сидели в квартире Блоков или перед камином у В. В. Ивановой. У нее мы стали собираться по субботам тесной компанией, причем у нас был уговор не приходить в будничных платьях, а непременно в своих лучших вечерних нарядах, чтобы чувствовать себя празднично.»
В.П. Веригина. Воспоминания.
Но название данной книги – «Фаина» прямо отсылает к пьесе «Песня судьбы», являясь своеобразным эпиграфом к ней. А эпиграф у Блока – это ссылка на предшествующую произведению картину, сценку.
Сюжет пьесы незамысловат: жили-были в белом домике муж (Герман) и жена, но смутила мужа история калики захожего о странной деве Фаине, которая своим пением о Судьбе на берегу реки лишила покоя всех окрестных мужиков. Он уходит из дома, встречается с Фаиной, которая уже стала столичной дивой. Они, одержимые страстью друг к другу, проводят вместе некоторое время, а после Фаина возвращается от него к своему старому богатому «Другу». Оставшийся один Герман сквозь метель с коробейником бредёт в город. Его жена, томимая тяжелыми предчувствиями, бросает свой белый домик и срывается искать любимого мужа. (А дом остается калике захожему.)
И вот сцена объяснения героя с Фаиной:
«
Ф а и н а
Приди ко мне! Я устала жить! Освободи меня! Не хочу уснуть! Князь! Друг! Жених!
Весь мировой оркестр подхватывает страстные призывы Фаины. Со всех концов земли набегают волны утренних звонов. Разбивая все оковы, прорывая все плотины, торжествует победу страсти все море мировых скрипок. В то же мгновение, на горизонте, брызнув над лиловой полосою дальних туч, выкатывается узкий край красного солнечного диска, и вспыхивает все золото лесов, все серебро речных излучин, все окна дальних деревень и все кресты на храмах. Затопляя сиянием землю и небо, растет над обрывом солнечный лик, и на нем – восторженная фигура Германа с пылающим лицом.
Фаина близится, шатаясь, как во хмелю, и в исступлении поднимает руки.
Ф а и н а
Здравствуй!
Г е р м а н
Ты хлестнула меня бичом. Ты отравила меня поцелуем. Ты снилась мне все ночи. Ты бросила мне алую ленту с обрыва.
Ф а и н а
Нет, ты – не тот. Он был черен, зол и жалок. Ты светел, у тебя – русые волосы, лицо твое горит Господним огнем!
Г е р м а н
Смотри, у меня на лице – красный шрам от твоего бича.
Ф а и н а (хватая его за руку, смотрит ему в лицо)
Это – солнце горит на твоем лице! Ты – тот, кого я ждала. Лебедь кричит, труба взывает! Час пробил! Приди!
Г е р м а н (в страхе и восторге)
На лице твоем – вся судьба! Ты – день беззакатный! Час пробил!
Фаина торжественно распускает алый пояс и кланяется Герману в ноги. Лебедь умолк. Только море мировых скрипок торжествует страсть. И, задыхаясь и трепеща, как земля перед солнцем, лебяжьим трубным голосом кричит Фаина.
Ф а и н а
Старый, старый, прощай! Старый, я свободна! Старый, я невеста! – Тройку! Тройку!
»
В пьесе никак не расписаны все эти последующие «тройки», и как в «море мировых скрипок торжествует страсть». Здесь – читайте:
…И душа моя вступила
В предназначенный ей круг.
И под знойным снежным стоном
Расцвели черты твои.
Только тройка мчит со звоном
В снежно-белом забытьи.
Ты взмахнула бубенцами,
Увлекла меня в поля...