Dixi et levavi animam meam
Тема сегодняшней лекции, может быть, покажется кому-то странной. Но не мне. Я посвящаю одну из лекций Шпенглеру по традиции, начиная с 2010 года. Некоторые могут возразить, что это вкусовщина, что целую лекцию на Шпенглера – это слишком жирно ему будет. А мне наоборот, даже не хватает одной лекции, чтобы о нем рассказать. Мало мне двух академических часов. И вот я думаю: почему так?
Может быть, вы слышали, что у Шпенглера есть культовое произведение «Закат Европы». Особенно приятно слышать о закате Европы сейчас, когда она такая сильная, интригует против нас, санкциями хочет задушить. И поэтому приятно слышать, что она «закатывается». Но если обратить внимание на немецкое название этой книги (“Der Untergang des Abendlandes”), то мы увидим, что там нет слова «Европа». «Abendland» означает «западный мир». А слово «Untergang» должно быть уже вам знакомо по фразе из «Заратустры» Ницше: «Also begann Zarathustras Untergang» («Так начался закат Заратустры»). Это заключительная фраза первого параграфа «Введения». Она звучит после рассказа о том, как Заратустра, побеседовав с Солнцем, решает сойти с горы, где он пребывал отшельником в течение 10 лет. Есть также в немецком языке глагол «untergehen», который переводится как «закатываться» и «погибать». И вот Заратустра обращается к Солнцу: «Ich muss, gleich dir, untergehen» («Я должен, подобно тебе, закатиться»). Поэтому, если перевести дословно заглавие книги Шпенглера, получится «Закат западного мира» или «Закат запада». Но это нехорошо, потому что «запад» в переводе с церковнославянского и есть «закат». Потом появился и «закат». Все эти «закаты» - это всё новодел, XIX век. А если брать церковнославянский язык, там был «запад». Если кто был в православном храме на вечерне, может вспомнить песнопение «Свете тихий». Там есть такие слова: «Пришедше на запад солнца, видевше свет вечерний». Смысл такой: «Мы, пришедшие на закате солнца, видевшие вечерний свет...».
Теперь кто такой сам Шпенглер? Почему он Освальд? Что это за странное имя? Действительно, я не встречал среди студентов Физтеха ни одного Освальда. Это имя берет начало от английского святого, жившего в VII веке. Он жил до разделения церквей, но у нас как-то не почитается. Поэтому назвать сына Освальдом было бы странно. Были Адики (Адольфы), но только до 1933 года. У моих родителей был приятель, математик из Одессы Адольф Абрамович Нудельман. Но он родился в 1931 году. Было популярно имя Эдуард. А имя Освальд как-то «не зашло».
Родился Освальд Шпенглер в 1880 году, обучался на философском факультете университета Галле, где в 1904 году (со второй попытки) защитил диссертацию, посвященную метафизике Гераклита. Так что начало карьеры не было блестящим. Можно сказать, что философы неохотно приняли его в свою команду. Поэтому он решил сдать экзамен на преподавателя математики и естественно-научных дисциплин в средней школе, после чего преподавал в гимназиях Саарбрюккена, Дюссельдорфа и Гамбурга. В 1911 году, после смерти матери, получив скромное наследство, уволился из гимназии, поселился в Мюнхене и вел жизнь частного лица, время от времени публикуя статьи по вопросам культуры. В этом смысле его биография сходна с биографией Шопенгауэра. Однако популярность философа не всегда связана с его статусом в академическом сообществе. В то время тон в Германии задавали неокантианцы (Марбургская школа), и Шпенглер, конечно, совсем туда не вписывался, он был абсолютно вне школ. Пока он не опубликовал свою книгу «Закат Европы», о нем вообще никто ничего не знал. Он начал над ней работать еще до Первой мировой войны, но выход первого тома совпал с завершающим годом этой войны, и ее стали читать, когда Германия уже потерпела поражение. Поэтому книга пользовалась фантастическим успехом среди немцев. Противники Шпенглера объясняют ее популярность именно тем, что она «утешила немцев». Не только мы проиграли войну, думал австрийский и немецкий читатель, но и весь западный мир гибнет, так что не стоит особенно горевать. Поражение Германии и Австро-Венгрии – это лишь еще одно доказательство неизбежности этой гибели. Конечно, в Советском Союзе эта книга была воспринята как реакционная. Но удивительно, что в 1923 году вышел перевод на русский язык первого тома (в 1922 году Шпенглер опубликовал второй том «Заката Европы», его перевод на русский язык был опубликован уже после перестройки). Заглавие перевели именно как «Закат Европы». Потом, после перестройки, были и другие переводы, где заглавие переводилось как «Закат западного мира». Надо сказать, что большевики (Пятаков и другие) организовали идеологическую кампанию в целях дискредитации книги Шпенглера. Главным аргументом был такой: Шпенглер – философ эпохи империализма. Империализм – это загнивающий капитализм, канун социалистической революции, как об этом писал Ленин в статье «Империализм как высшая стадия капитализма», поэтому империалисты, предчувствуя свою гибель, впадают во всякого рода упадническую пессимистическую философию, ибо она созвучна тому, что реально происходит в империалистическом мире. К нам это не имеет никакого отношения. У нас совершенно всё по-другому, мы строим социализм, и нам пессимистические прогнозы Шпенглера не страшны. В результате второй том «Заката Европы» не был тогда издан в переводе на русский язык. Так что вплоть до эпохи перестройки на русском языке можно было прочесть только первый том. В перестройку многое стали переводить и издавать, появился на русском языке и второй том. Но это прошло незамеченным, потому что в «лихие девяностые» было уже не до Шпенглера. А сейчас, как ни странно, политическая ситуация больше располагает к такого рода размышлениям и прогнозам. В частности, Шпенглер помогает нам ответить на вопрос, почему Россия не вписалась в западный мир.
Основной тезис Шпенглера заключается в том, что культур много. У Маркса совершенно другой подход. Маркс ищет в разных культурах общее. Он как бы говорит: вот есть египетская цивилизация и есть греко-римская (по Шпенглеру – классическая). И там и там ищите корень, а именно, классовую борьбу, экономические отношения, способ производства, и вы увидите, что несмотря на то, что в Египте пирамиды, а в Греции колонны, способ производства тот же самый – рабовладельческий. Вот тезис Маркса. А тезис Шпенглера – греко-римская и египетская цивилизации несоизмеримы. Египетская ментальность так устроена, что египтянин грека понять не может. Египтянин может выучить греческий язык, но он не может принять основных греческих мировоззренческих принципов, основных греческих ценностей, того, что поддерживает грека в существовании. Египтянин, только родившись и еще будучи младенцем, уже начинает готовиться к смерти и к переходу в будущий мир. Самый распространенный памятник египетской письменности – это «Книга мертвых», т.е. инструкция как вести себя в загробном мире. А греку это было неинтересно; загробная участь – последнее, о чем он думал. И Шпенглер на основании этого делает вывод, что египтяне и греки живут в разных культурах. Можно, конечно, попытаться вжиться, вчитаться, вдуматься, примерить на себя эту маску египтянина. Какая девушка не мечтала побыть на месте Нефертити? Но полностью перевоплотиться в египтянина трудно, практически невозможно. Но это лишь один конкретный пример. Шпенглер выделяет несколько типов культур. Египетская культура, как и другие культуры, внутри себя замкнута, самодостаточна, и ей очень трудно проникнуться идеями другой культуры. Вот Персидская империя захватывает Египет и пытается навязать египтянам свое мировоззрение: персидский царь Камбиз II отдает приказ убить священного для египтян быка Аписа. Чего добивался Камбиз? Он хотел этим сказать: вот, я убил вашего священного быка, а ваши боги меня за это не покарали. Я по-прежнему жив. Все это глупости, что вы в этого быка верите. Египтяне плакали, а Камбиз вошел в историю как имя нарицательное, как образ жестокого и кровожадного тирана (мемуаристка Нина Берберова называла Сталина «кремлевским Камбизом»). Но жестокость Камбиза не привела к тому результату, которого он добивался. И когда Александр Македонский прогнал персов из Египта, выяснилось, что египтяне не забыли своих обид, а потому радостно приветствовали Александра как освободителя и даже провозгласили его богом. Но Александр Македонский навязал им греческую культуру вместо персидской. И тут тоже шла некоторая борьба. Египтяне, несмотря на то, что они оказались управляемы греками, пытались сохранить свои традиционные ценности. Но египетская культура, как и все прочие культуры, имеет определенное время жизни. Любая культура, согласно Шпенглеру, переживает периоды рождения, расцвета и гибели. И так совпало, что с приходом Александра Македонского египетской культуре настало время умирать. Всякая цивилизация рано или поздно уходит с исторической арены, иногда вместе со своими носителями и своим языком. Вы знаете, что египетский язык прекратил свое существование, египетские иероглифы долго не могли расшифровать, это удалось лишь французскому египтологу Шампольону в XIX веке. Благодаря ему мы научились читать египетские тексты. В частности, удалось прочесть «Книгу мертвых», о которой мы уже упоминали ранее. Т.е. перед нами открылась целая цивилизация, своеобразная, которая умерла. В Египте сейчас живут арабы. Территория, как говорится, не пропала. Но арабы не говорят на египетском языке, исповедуют ислам и совершенно не собираются поклоняться Осирису или Исиде. Нет у них, конечно, никакого Аписа, никаких священных кошек и скарабеев. Всё это ушло в прошлое.
Всего Шпенглер насчитывает 8 культур: китайская, индийская, вавилонская, египетская, классическая (греко-римская), магическая (арабо-византийская), майя и фаустовская. И к этому списку он добавляет потом (хотя и с определенными колебаниями) русско-сибирскую. Один из корреспондентов (Родерих Шлубах) писал Шпенглеру в 1931 году, что не верит в конец света, несмотря на близость заката западного мира, надеясь на то, что на просторах Сибири возникнет новая культура, которая уже кристаллизуется в России. Сам Шпенглер формально не выделял русско-сибирскую культуру в отдельный тип, но если мы обратим внимание на те места из «Заката Европы», где говорится о России, то выясняется, что, согласно Шпенглеру, русскую цивилизацию нельзя, строго говоря, отнести ни к арабо-византийской, ни к фаустовской.
Я сейчас расскажу об этих цивилизациях по отдельности. Китайская цивилизация очень обособленная, она мало контактировала с другими цивилизациями. Впрочем, был период, когда в Китай прибыли европейские миссионеры и стали изучать китайский язык. Но поскольку это было проще, чем расшифровывать египетские иероглифы или вавилонскую клинопись: китайцы ведь еще были живы – и не только живы, но и заинтересованы в торговле с Европой, то скоро на латинском, а потом и на французском языке стали появляться переводы китайских литературно-философских памятников («Книга перемен», «Дао де цзин», «Лунь Юй» и др.). На Китай пошла мода в Европе, наблюдался всплеск интереса к Китаю, ко всему китайскому: в европейских дворцах появились китайские комнаты и т.д. Но по сути китаец остался не понят европейцами, и даже сейчас, когда Китай вроде бы принял марксизм в качестве господствующей идеологии, всё равно неясно, то ли это китайский вариант марксизма, то ли это оболочка, за которой скрывается все та же своеобразная китайская цивилизация. В Китае произошло то, что Шпенглер называет псевдоморфозой, используя термин, взятый из геологии (псевдоморфоза – это когда кристалл вымывается, а образовавшаяся полость заполняется другой породой, например, песчаником). Марксизм придал китайской цивилизации не свойственную ей форму. Это произошло уже после смерти Шпенглера, но введенное Шпенглером понятие «культурной псевдоморфозы» прекрасно описывает произошедшее в Китае. Т.н. «китайское экономическое чудо» - прямое следствие этой псевдоморфозы.
Потом индийская цивилизация. Она очень упорно противостояла влияниям извне. Первая попытка захватить Индию была предпринята, как вы знаете, Александром Македонским. Но индийцы отнюдь не желали, чтобы греки ими управляли. Они обстреливали греческое войско отравленными стрелами. И эти отравленные стрелы (в сочетании с сезоном дождей) были, по-видимому, последней каплей, которая переполнила чашу терпения греков: войско взбунтовалось и Александру Македонскому пришлось отступить. Правда, отступая, греки привезли в Европу сахар. Ушли не с пустыми руками. Но всё равно понять индийскую цивилизацию грекам было очень трудно. Хотя, конечно, какое-то влияние индийская философия на греков оказывала. В результате завоеваний Александра Македонского на границе с Индией образовалось эллинистическое государство Бактрия. Им управляли греки, а население было смешанное. И там появилась книга на языке пали «Вопросы царя Милинды». Милинда – это греческий царь Бактрии Менандр I. Книга представляла собой полемику греческих философов из окружения Менандра с буддийскими монахами. Вот такой диалог культур!
Что касается вавилонской цивилизации, с ней всё более-менее понятно. Первая её форма – это шумерская цивилизация. Потом последуют аккадская и ассирийская цивилизации. Наследниками ассирийской цивилизации стали персы. Их бы стоило выделить в отдельную цивилизацию, но Шпенглер этого не сделал. Поскольку Персия исповедовала зороастризм а затем ислам, Шпенглер причислил ее к магической (арабо-византийской) цивилизации. Казалось бы, когда Александр Македонский разрушил Персидскую империю, эта цивилизация должна была погибнуть. Но это не так. В III веке н.э. зороастрийская Персия возродилась и вплоть до VII в. н.э. представляла собой мощного геополитического противника Римской империи.
Шпенглер также выделяет цивилизацию, которая должна нас очень интересовать, потому что мы отчасти к ней принадлежим: это арабо-византийская цивилизация. Он ее также называет магической, чтобы объединить ее с персидской цивилизацией. Но дело здесь не только в магах, которых мы ассоциируем с Персией, но и в т.н. «магическом сознании». Первой характерной чертой этой цивилизации является единобожие, т.е. в ней нет пантеона богов, характерного для индийской, шумерской, египетской, греко-римской цивилизации и цивилизации майя. Второй характерной чертой является то, что Бог допускает некое общение с Собой. Можно обращаться к Нему с молитвой и получать ответ. Для Шпенглера это был пример магического сознания. Я произнес какую-то молитву и что-то благодаря этому получил. А это и есть магия. Ее можно встретить у шаманов и колдунов, но Шпенглер видел ее следы и в молитве древнего еврея к своему Богу. Вот еще один пример. Эрнест Ренан вспоминает в своей «Автобиографии» о популярной среди бретонских крестьян молитве к святому Иву. Святой Ив считался покровителем справедливости. И вот Ренан пишет, что если кто-то из крестьян испытал несправедливость, он шел в церковь и произносил перед статуей святого Ива следующую молитву: «О святой Ив! Ты был защитником справедливости на земле, не переставай быть защитником справедливости и на небе». И считалось, что в течение года после произнесения такой молитвы человек, который совершил несправедливость, должен умереть. Народное сознание: бретонский мужик так верил. Если кто-то его обидел, он шел к святому Иву и просил о заступничестве. Если на это смотрит Шпенглер-протестант (а протестанты всего этого не любят), то для него это магическое сознание. Для него и мусульмане, и евреи, и христиане – носители магического сознания. Но почему он исключает западный мир? Ведь на Западе тоже христиане. Тот же Ренан или сам Шпенглер – разве они не потомки христиан? Нет, отвечает Шпенглер, здесь разница. Потому что когда христианство было принято северными народами: франками, германцами, скандинавами, – то из-за того, что у них уже была своя мифология, они внесли нечто новое и в христианство. Получился сплав христианства и германо-скандинавского язычества. И образовалось нечто совершенно новое. Здесь мы снова сталкиваемся с таким понятием, как псевдоморфоза. Я уже говорил, что это такое, как это понимал Шпенглер. Внешние формы одни, а наполнение другое. Лучший пример псевдоморфозы – это куличи в песочнице. Песку несвойственно принять форму ведерка, т.е. круглой башни. Песок приобретает эту форму насильно.
Шпенглер приводит несколько примеров псевдоморфоз. Первый, наиболее яркий – это как евреи страдали от греков. Вы знаете, что, когда Александр Македонский захватил Ближний Восток и в том числе город Иерусалим, жители Иерусалима поступили мудро. Они не стали сопротивляться, как жители Тира, которые выдерживали осаду в течение 7 месяцев, за что и были наказаны, когда город был в конце концов взят. Они вышли ему навстречу, священники – в своих священных облачениях, и вручили ему ключи от города. Не то чтобы евреи не любили персов. Но отношения были прохладными. Всё-таки персы – это не евреи. Евреи смотрели на персов с некоторым подозрением, что нашло отражение в библейской книге «Эсфирь». В ней повествуется о том, что персы задумали истребить евреев, но в последний момент что-то пошло не так. Эсфирь – еврейская наложница персидского царя – сумела предотвратить грозящий геноцид. Евреи были спасены, и это спасение ежегодно отмечается в еврейский праздник Пурим. Всякий еврей в этот праздник должен напиться пьяным, так чтобы он не мог отличить проклятие Аману от благословения Мордехаю. Аман – это как раз тот советник персидского царя, который готовил истребление евреев, а Мордехай – родственник Эсфири, узнавший от нее о грозящей катастрофе. Короче, напиться так, чтобы не отличать Кутузова от Наполеона. Отмечу, что меня сейчас не интересует вопрос о том, насколько книга «Эсфирь» исторична. Но то что евреи празднуют Пурим и включили книгу «Эсфирь» в библейский канон (Танах), говорит о том, что они относились к персам, мягко выражаясь, сдержанно. И поэтому, когда пришел Александр Македонский, они приняли это спокойно. И Александр Македонский, если верить Иосифу Флавию, отнесся к евреям очень милостиво. Кроме того, он основал город Александрию в Египте в устье Нила, на берегу Средиземного моря. После смерти Александра Македонского его империя распалась на три части. Иудея досталась Птолемею, царю Египта. И благодаря этому евреи могли активно селиться в Египте, прежде всего в Александрии, сделавшейся столицей. Уже в III веке до н.э. в Александрии существовала мощная еврейская диаспора. Евреи, поселившиеся в Александрии, освоили греческий язык, а не египетский. И действительно, какой смысл учить египетский язык, если всё равно правят греки? Но по духу евреи были глубоко чужды и грекам, и египтянам. И это проявилось в следующем эпизоде. Между Селевкидами и Птолемеями («наследниками» Александра) всё время шла борьба за владение Палестиной. И вот, когда Селевкиды в конце концов отвоевали Палестину у Птолемеев, они решили навести там порядок, насильно насадить греческую цивилизацию. Принцип был такой: все наши подданные должны жить одинаково. Особенно раздражал греков еврейский обычай обрезать у мальчиков крайнюю плоть. Поэтому правитель Селевкии Антиох IV Эпифан запретил обряд обрезания под страхом смерти. Он также приказал внести статую Зевса в Иерусалимский храм. Естественно, евреи восприняли это как осквернение их святыни и подняли восстание, которое закончилось изгнанием греков из Иудеи. И отсюда другой еврейский праздник – Ханука. Этот праздник связан с очищением или обновлением Иерусалимского храма после осквернения.
Для Шпенглера восстание иудеев против владычества греков (известное как Маккавейская война, по имени одного из вождей восстания Иуды Маккавея) – это свидетельство несовместимости двух цивилизаций: еврейской (магической) и греческой (классической). Но освободившись от греческого господства, евреи вскоре подпали под власть Рима, так что влияния классической греко-римской цивилизации им избежать не удалось. Вот это вынужденное существование евреев во враждебном им культурном окружении Шпенглер приводит как пример псевдоморфозы. Праздник Ханука и национальный день траура 9 ава, когда евреи постятся, вспоминая, в частности, разрушение второго храма, говорят о том, что евреи не смирились с этим внешним и чуждым для них культурным давлением. Но всё-таки грекам и римлянам удалось навязать евреям хотя бы отчасти свое видение мира. И вот, согласно Шпенглеру, в этой мучительной борьбе евреев с греко-римским культурным влиянием и родилось христианство. Христианство, если его рассматривать как продукт псевдоморфозы, представляет собой некий синтез греко-римской философии и традиционных понятий и ценностей еврейской религии. Если бы греко-римская культура не была доминирующей, не заставляла бы евреев постоянно оглядываться на чуждые им культурные образцы «и с ненавистью, и с любовью» (метафора из стихотворения Блока «Скифы»), то не было бы и христианства в том виде, в каком оно сформировалось как мировая религия.
Христианство и вообще все ценные в культурном отношении вещи появляются в результате больших геологических сдвигов, когда одна порода приходит на смену другой породе и под большими давлениями происходят очень важные преобразования. Другой пример псевдоморфозы – это когда Карл Великий стал насаждать христианство среди северных народов. Христианство как таковое было им поначалу чуждо. И неудивительно, ведь оно родилось на стыке еврейской и греко-римской культуры. Франку, германцу и викингу эти культуры чужды. Но что получилось? Мы имеем дело с попыткой пересадить греко-римскую культуру в христианской оболочке на северную почву. Карл Великий – император франков и германцев – понял необходимость и важность приобщения к греко-римской культуре. Он в своей столице Ахене стал собирать ученых, книжников. Именно с Карлом Великим Шпенглер связывает процесс христианизации Запада, к которому позднее подключились и викинги. В конце концов христианство было объявлено официальной религией Запада. Были истреблены священные рощи, друиды, культ языческих богов. Языческим богам, например Вотану, уже нельзя было поклоняться. Но, поклоняясь христианскому Богу, северные народы сохраняли в душе образ Вотана. А Вотан (он же Один) – бог очень воинственный. Поэтому в результате появилась какая-то новая разновидность христианства, не очень похожая на то христианство, которое родилось на Ближнем Востоке. С точки зрения Шпенглера, это разные виды христианства. Христианину-викингу было очень трудно понять христианина-еврея или христианина-грека. Хотя на первый взгляд это вроде бы одно и то же. Если вы рассматриваете витражи какого-нибудь готического собора, то вы видите сцены из еврейской истории (например, как Моисея нашли в корзинке в водах Нила). Среди франков, германцев и скандинавов распространились еврейские имена: Иаков (Жак), Иоанн (Жан, Ганс, Юхан), Мария. Произошло какое-то слияние двух (или даже трех) культур, и скандинавская культура должна была вписаться в греко-римскую форму, причем в ее христианизированном варианте.
И вот получилась новая фаустовская цивилизация. А почему она фаустовская? Откуда взялся Фауст? Вы знаете, что Фауст – герой одноименной трагедии Гете. Фауст, как мы узнаем из пролога к трагедии, «требует у неба звезд в награду и лучших наслаждений у земли». В дословном переводе с немецкого – «хочет схватить всякую звезду с неба и испытать всякое наслаждение на земле». Т.е. Фауст – это человек ненасытный, устремленный к бесконечности, который никогда ничем не бывает доволен, как старуха из «Сказки о рыбаке и рыбке». Как говорили марксисты, «каждая удовлетворенная потребность порождает новую». Но это характерно только для фаустовского человека, это не характерно для человека вообще. Египтянин просто не понял бы психологии Фауста, как он не понял бы психологии Колумба, Ротшильда или Дон Жуана. В Египте вопрос стоял так: «Зачем создавать новые потребности, когда надо готовиться к смерти?». Позднее, уже в христианскую эпоху, в Египте появилось монашество (тоже следствие определенной культурной амальгамы). Всем известен святой Антоний и его искушения, талантливо описанные Флобером. И даже скит – слово египетское, название пустыни в Египте, где жило много монахов. Потом скитом стали именовать разновидность монастыря. И отсюда, по-видимому, происходит глагол «скитаться», который поначалу означал «переходить из одного монастыря в другой» или «подыскивать себе скит».
То, что первые монахи появились именно в Египте, очень понятно, потому что это обусловлено особенностями египетской цивилизации, где человек, еще не успев родиться, уже готовился к смерти. Монах – это человек, который умер заживо. Конечно, в буддизме вы тоже можете найти что-то похожее. Но там есть свои нюансы. Идея в том, что когда христианство проникает, скажем, в египетскую культуру, оно порождает гармонирующий с этой культурой тип религиозной жизни. А когда оно распространяется среди северных народов Европы, оно порождает не монахов-отшельников, а предприимчивых людей – рыцарей и ученых. Доктор (преподаватель университета) и рыцарь – вот два главных деятеля средневековья. Рыцарь – фигура столь типично западноевропейская, что непонятно даже, как это слово перевести на русский язык. Всадник? Наездник? Что имеется в виду? В популярном диснеевском мультфильме «Щенячий патруль» есть такой персонаж, как «Ryder», что на русский язык перевели как «Гонщик», но слово восходит к немецкому «Reiter», т.е. всё к тому же всаднику-рыцарю. Reiter и Ritter – всадник и рыцарь – слова в немецком языке тесно связанные. Но когда мы говорим «рыцарь», мы имеем в виду не искусство верховой езды, а наличие у человека определенных добродетелей. Как Дон Кихот, например. Он типичный фаустовский человек, пустился в странствие, не сидит на месте. Не всякая цивилизация способна породить такой тип людей. А университетский доктор? Он прокомментировал один трактат Аристотеля, и немедленно приступает к комментированию другого трактата. Ему всё интересно. Альберт Саксонский в «Вопросах к четырем книгам Аристотеля о небе и мире» спрашивает: «А почему масло поднимается на поверхность воды?». И вот я подумал: если человек задает такие вопросы, он дойдет и до полупроводников, и до атомной бомбы. Вот египтянин никогда бы не задумался, почему масло поднимается вверх. Хотя оливковое масло было в Египте. Попытка проникнуть в тайны природы – это чисто фаустовское явление. Шпенглер пишет, что трудно представить себе русского человека, который стал бы интересоваться гелиоцентрической системой Коперника. У русских, согласно Шпенгеру, совершенно иная ментальность. Им Коперник неинтересен и непонятен. Мы, конечно, можем здесь поправить Шпенглера, но вот что пишет, например, Алексей Лосев в «Диалектике мифа»: «Механика Ньютона построена на гипотезе однородного и бесконечного пространства. Мир не имеет границ, т. е. не имеет формы. Для меня это значит, что он – бесформен. Мир – абсолютно однородное пространство. Для меня это значит, что он – абсолютно плоскостен, невыразителен, нерельефен. Неимоверной скукой веет от такого мира».
Но мы отвлеклись. Сейчас о другом.
Повторим: Фауст – это человек, который никогда ничем не доволен, который вечно пребывает в поиске и даже обращается за помощью к нечистой силе. Получается, что он плохой христианин. Поэтому магическая культура, т.е. арабо-византийская, не предполагает тип Фауста, ведь Фауст с точки зрения византийской или арабской (мусульманской) ментальности – это просто шайтан, гадкий человек, которого надо истребить. Человек продал душу дьяволу – о чем тут можно вообще говорить? Но получилось так, что на Западе этот образ предстает не совсем уж отрицательным: в конце концов у Гете Фауст спасается. Фауст – это всего лишь предприимчивый человек, который хочет использовать дьявола в своих целях. Это не просто дьяволопоклонник. Здесь более тонкая вещь. И весь Запад такой же. Он наружно вроде бы остается христианским, а внутри уже ищет каких-то новых путей. И, соответственно, на излете получается уже атеизм. Но когда возникает атеизм, гибнет и сама цивилизация, потому что исчезает drive, исчезает смысл. Пока Фауст борется с Богом, рискует, скажем так, своим спасением, он еще верит в спасение, в то, что есть Христос-Спаситель, его еще трогает пасхальный звон колоколов. И это еще признаки цветущей культуры. Но когда всё это отвергается, становится только воспоминанием, тогда и наступает период упадка, т.е. заката. Вот отсюда и название «Закат Европы». Т.е. речь идет о закате фаустовской цивилизации.
Про цивилизация майя я ничего говорить не буду, а расскажу лучше о России. Но сначала еще пару слов о классической греко-римской цивилизации. Чем она, например, отличается от египетской цивилизации? Если египетская цивилизация фиксирована на потусторонней жизни и на царстве мертвых, то грек и римлянин очень мало думают о смерти. Обычно я привожу в качестве примера Эпикура. Эпикур учил, что смерти бояться не надо: пока мы живы, смерти нет, а когда смерть наступает, исчезает мышление. Т.е. смерть не может быть предметом человеческого опыта. Пока мы живы, мы смерть в себе не наблюдаем. Как только человек начинает наблюдать в себе смерть, прекращается жизнь. Родственники вызывают скорую помощь, полицию, и составляется протокол. На этом, так сказать, прекращается дискурс. Поэтому мы можем пренебречь смертью и не думать о ней. Как говорил Гораций: «Carpe diem» ("Лови момент"). Конечно, кроме эпикурейства, был и стоицизм, но Шпенглер считает, что эпикурейская философия лучше всего воплотила пафос греко-римской культуры. Еще два слова по поводу арабо-византийской культуры. Это звучит шокирующе: сколько было конфликтов между исламским миром и Византией! И в конце концов Византия стала жертвой мусульманской экспансии. Разве это не две противоположных силы? Как можно объединять их в одну культуру? Но Шпенглер отвечает: в каком-то смысле они похожи. Аналогичную идею мы находим и у Владимира Соловьева: «Это глубокое противоречие между исповедуемым православием и практикуемой ересью было началом смерти для византийской империи. В этом истинная причина ее гибели. Она по справедливости должна была погибнуть, и справедливым было и то, что она погибла от руки Ислама. Ислам - это последовательное и искреннее византийство, освобожденное от всех внутренних противоречий. Он представляет открытую и полную реакцию восточного духа против христианства, систему, в которой догма тесно связана с законами жизни, в которой индивидуальное верование находится в совершенном согласии с политическим и общественным строем».
Но речь у Шпенглера идет не только о сходстве между византийским христианством и исламом. Не случайно он называет арабо-византийскую цивилизацию «магической» и причисляет к ней также магов-зороастрийцев и евреев. Что их всех объединяет? Единобожие, сила молитвы, вера в то, что Бог покровительствует тебе, и поэтому перед всяким делом ты просишь благословения у Бога. Наконец, когда турки овладели Константинополем, они ничего не стали переделывать: просто превратили храм Св. Софии в мечеть. Мечеть и византийский храм в архитектурном плане объединяет купол. Готический собор труднее переделать в мечеть, хотя прецеденты есть: мечеть Лала Мустафы-паши в Фамагусте переделана из готического храма Св. Николая, построенного крестоносцами в XIV веке. Сейчас это турецкая часть Кипра. Но, согласно Шпенглеру, готический собор является символом не арабо-византийской, а фаустовской культуры. Шпиль готического храма, устремленный в небо, говорит о неудовлетворенности европейца, о его стремлении к бесконечности.
Теперь обратимся к России. Согласно Шпенглеру, у русского человека нет четкого самосознания. Нет «Я», которое противопоставляет себя другим людям. Русский человек рассматривает других людей как братьев. А почему? Потому что Россия – равнинное государство. Равнина значит «равный» и «ровный». Шпенглер считает, что русскую ментальность очень хорошо отразил Достоевский в своей фразе «все виновны за всех». Русскому человеку чуждо понятие личной вины и личной ответственности. Вместо этого – коллективная вина и коллективная ответственность. И в Бога верить надо тоже сообща, как об этим писал славянофил Иван Киреевский: «Нет, религия не один образ и не одно убеждение. Для полного развития не только истинной, но даже и ложной религии необходимо единомыслие народа, освященное яркими воспоминаниями, развитое в преданиях односмысленных, сопроникнутое с устройством государственным, олицетворенное в обрядах однозначительных и общенародных, сведенное к одному началу положительному и ощутительное во всех гражданских и семейственных отношениях. Без этих условий есть убеждение, есть обряды, но собственно религии – нет». К идее общей виновности примыкает идея общей судьбы. Этой идеей общей судьбы, которую, как показывает вышеприведенная цитата, мы находим уже у славянофилов, Достоевский объясняет, почему образованное дворянство потеряло веру в Бога. Оно потеряло веру в Бога, потому что утратило связь с народом. Алеко, Онегин, Печорин – они оторвались от народа, сделались «лишними людьми» и утратили религиозность. Верить надо не индивидуально, как можно, например, индивидуально изучать математику или китайский язык: верить можно только коллективно. Хотя на самом деле математику трудно изучать индивидуально, в одиночестве. Судьба науки подтверждает правоту Шпенглера и Достоевского, она не делается одиночками. Но на Западе есть тип одинокого ученого. И даже ученого, борющегося за свой приоритет, например Галилей, который упорно доказывал, что он первый открыл солнечные пятна. Индивидуализм западного человека выходит здесь на первый план. Даже в формуле крещения есть отличие между Западом и Востоком. На Западе, когда священник крестит кого-нибудь, он говорит: «N., я крещу тебя во имя Отца и Сына и Святого Духа». А на Востоке (и в России) священник говорит: «Крещается раб Божий N. во имя Отца и Сына и Святого Духа». Т.е. как можно меньше «Я». У нас в Советском Союзе говорили детям: «Я – последняя буква алфавита». А детей, которые часто употребляли слово «я», презрительно называли «якалками». Так мы в Советском Союзе осуждали индивидуализм. Шпенглер подчеркивал, что большевики, которые построили новое государство на развалинах Российской империи петербургского периода, вернули русский народ к естественной для него форме существования (что символизировалось, в частности, в переносе столицы из Петрограда в Москву). А Российскую империю петербургского периода Шпенглер рассматривает как псевдоморфозу, попытку навязать России чуждую ей фаустовскую цивилизацию. Таким образом Шпенглеру удалось объяснить успехи большевизма. И тут же Шпенглер вспоминает, что Достоевский называл Санкт-Петербург «самым умышленным городом на свете». Т.е. в Петербурге всегда было что-то глубоко враждебное русскому духу. Само слово «большевизм» означает власть большинства, т.е. власть коллектива, и это русскому человеку очень понятно и созвучно: мы всё делаем вместе, решения принимаем большинством и в результате сами становимся большими. Это всё апеллирует к русскому самосознанию, которое, в свою очередь, сформировалось под влиянием очень странного смешения христианства и «славянской души». Русская цивилизация – это христианство на славянской почве, и такой она была в московский период. Большевики, однако, не просто вернули Россию к московскому периоду, но, попытавшись изъять христианскую составляющую, создали нечто новое. Индустриализация, начатая Сталиным, тоже может рассматриваться как своего рода псевдоморфоза. Если бы Шпенглер увидел запуск искусственного спутника Земли или взрыв водородной бомбы на Семипалатинском полигоне, он бы, конечно, сказал: «Да, что-то рождается». Но он умер в 1936 году, когда о результатах большевистского эксперимента можно было только гадать. Если применить концепцию Шпенглера к России наших дней, то «лихие девяностые» тоже предстают как псевдоморфоза, когда русскому человеку навязывается либеральная экономика, представляющая собой продукт фаустовской цивилизации. Вот к каким выводам можно прийти, если посмотреть на то, что у нас происходит, глазами Шпенглера. А почему бы и нет? Например, Фрейд давно умер, а мы всё еще смотрим на наши неврозы глазами Фрейда. Для Шпенглера, в отличие от Фрейда, индивидуальный человек не так уж важен, хотя он и превозносит роль индивидуального начала в фаустовской культуре. Но каков бы ни был индивидуализм фаустовского человека, от индивидуума в действительности мало что зависит, если он только не оказывается, как Достоевский, выразителем духа эпохи. И не случайно второй том «Заката Европы» заканчивается цитатой из Сенеки: "Ducunt fata volentes, nolentes trahunt" («Судьбы ведут желающих, а нежелающих тащат»). Т.е. получается, что над всем царствует фатум. Мы не можем стать выше собственной цивилизации и собственной судьбы. Если ты родился русским, ты безнадежен, к примеру, для китайской цивилизации. И если ты женишься на китаянке, ты не сможешь до конца ее понять. При этом надо отметить, что, согласно Шпенглеру, все цивилизации времен упадка становятся похожими друг на друга. И если мы хотим узнать больше о современной западной цивилизации, мы должны сравнить ее с классической греко-римской цивилизацией времен упадка. Т.е. заглянуть в будущее, обращаясь к прошлому. Увидеть, как погибал классический греко-римский мир. Увидеть в Гитлере Нерона. Или сравнить Римскую империю с США. Капитолий и сенат – ведь это же не случайно? Отличия, которые были между культурами в период их расцвета, стираются. Как и все старики чем-то похожи друг на друга. Такой бозе-эйнштейновский конденсат. Утрачивается фермионность, уникальность, неповторимость, которая в молодости присуща цивилизации и отдельному человеку. Кончилось время крестовых походов, готических соборов, великих географических открытий, наступило угасание. К чему тянутся старые люди и старые цивилизации? Деньги! Почему деньги? А вдруг лечиться придется! Старый человек любит деньги. Еще что он любит? Любит покой. Его страшит всякое изменение. А если стареют цивилизации? А ведь у нас есть примеры состарившихся и даже погибших цивилизаций: египетской, классической (греко-римской), майя. Правда арабо-византийская цивилизация не хочет умирать. Вдруг появился пассионарный аятолла Хомейни и совершил Исламскую революцию 1979 года. Может быть, и фаустовская цивилизация еще продемонстрирует что-то необычное и фальсифицирует Шпенглера. Может быть, Россия или Китай еще преподнесут какие-то сюрпризы. То, что произошло в Китае во второй половине ХХ века, тоже псевдоморфоза (мы уже об этом говорили). Сам Шпенглер этого уже не застал. Коммунистический период в Китае начался с 1949 года. А сейчас в Китае господствует смесь традиционной китайской, русской большевистской и фаустовской культуры. Всегда ли эти псевдоморфозы вредны (то, что они болезненны, в этом нет сомнений)? И удастся ли полностью переделать, к примеру, покоренный народ? Евреи – далеко за примером ходить не надо – очень мало в своей истории наслаждались независимостью, но всегда сохраняли национальное и культурное своеобразие. О чем свидетельствуют даже еврейские анекдоты. Поэтому я верю и в русский народ, и даже если многие наши сограждане переселились в Силиконовую долину, все равно они останутся русскими по своей ментальности. Может быть, даже получится что-то новое: сочетание компьютерного мышления и философии Достоевского. Ведь сам Достоевский формировался под гнетом враждебной ему фаустовской цивилизации и с отвращением учил сопромат в Главном инженерном училище.
Ну вот, получилась немного эклектичная лекция, но, по крайней мере, я доказал, что о Шпенглере можно говорить на Физтехе.