Я сидел на скамейке у костра и, не отрываясь, смотрел на неё. Место удобное, мы сидим рядом, надо только повернуть голову…
Ольга!.. Красивая, гибкая, стремительная. Особенная! Не играла с подружками в «резиночки», «фантики», «классики», и другие бестолковые девчоночьи игры. Она играла в футбол! Собирала в хвост на затылке длинные, светлые волосы, чтобы не мешали и, прикусив нижнюю губу зубами, ожидала свистка. В эти минуты она мне нравилась больше всего! Она и без футбола мне нравилась, но я не решался подойти к ней и предложить погулять по аллейкам лагеря. Во время игры же мы находились рядом, особенно когда играли в одной команде.
Я и в лагерь-то поехал только потому, что узнал, – Ольга тоже едет. Родители, зная мою нелюбовь к дисциплине и порядку, удивились, а потом с нескрываемой радостью посадили в автобус, следующий до места моей добровольной ссылки под названием «Таёжный». Я их прекрасно понимал, они тоже люди, и им требуется отдых. Терпеть мои выкрутасы с момента, как я сделал самостоятельно первый шаг, то ещё испытание, так что пускай хоть дух переведут.
Лагерь - это дичь полная! Особенно бесили построения. На линейку – строишься, идёшь в столовую - строишься. Перед началом мероприятий - опять строиться. Отбой в десять вечера, подъем в семь тридцать утра. А как проснуться, если ты с приятелями до двух часов ночи по чердакам корпусов ползал, девчонок пугал?
Пионервожатым это не объяснишь - они принципиально отказывались что-либо понимать и постоянно срывались на визг, пытаясь меня разбудить. Поскольку футбол был не каждый день, развлечения я придумывал сам, подключив не только свою богатую фантазию, но и приятелей. Ну не в шахматы же, в конце концов, играть, или всякую ерунду из верёвок плести.
Пацаны знали, что я заглядываюсь на Ольгу, и усердно старались помочь, однако смелости у меня не хватало. Мой друг Саня предложил переговорить с ней и от моего имени предложить дружбу. Но я категорически не согласился! Испугался. А вдруг откажется?! Ладно, просто откажется и забудет. Если же о моём к ней отношении узнают её подруги, тогда всё! Туши свет! Они сороки те ещё - разнесут это на весь пионерский лагерь.
Вообще-то Саня прав - так пацаны с девчонками и начинали дружить. Это так и называлось. Другими словами, когда кто-нибудь говорил, что сегодня пойдёт дружить, это означало, что он будет гулять с подружкой.
Посиделки у костра скоро закончатся, и Ольга уйдёт. Тяжело вздохнув, я перевёл взгляд на костёр и поправил сбившийся набок галстук. Вот тоже!.. На любое маломальское мероприятие надеваешь белую рубашку с галстуком. Нет, я не против формы. Даже гордился со страшной силой, когда меня принимали в пионеры. Но в школе это одно, а летом в жару - совсем другое!
Раздался горн, призывающий готовиться ко сну, я посмотрел на Ольгу и замер, уставившись ей в глаза. Глаза у неё красивые, ярко-синие, таких ни у одной девчонки не было. Она смотрела на меня и улыбалась. И тогда я покраснел, будто меня застукали за чем-то неприличным. Хорошо, что уже стемнело, и на фоне костра это незаметно. Ольга встала, поправила юбку и не торопясь направилась в сторону своего отряда.
Чтобы не привлекать внимания я повременил немного, потом поднялся, демонстративно потянулся и, обойдя костёр с другой стороны, пошёл вслед за ней – к узкой аллейке, обсаженной акациями. Аллея не освещалась, поэтому никто нас не увидит. Попробую поговорить- момент удобный, она одна. Лучше решиться сейчас, чем дома, где её окружает куча подруг. Будто им заняться больше нечем, как только ходить за ней!
Заметив, что Ольга уже скрылась в аллейке, я припустил бегом и, выскочив из-за куста, сходу врезался в неё, чуть не уронив на посыпанную песком дорожку…
– Ты это что, за мной, что ли, гнался?! – притворно удивившись, спросила Ольга и отпустила мою руку, за которую машинально ухватилась, чтобы не упасть.
– Да я это… ну… мне надо было… ну… это самое… – начал было я, но тут с ужасом понял, что от волнения не могу и двух слов связать, заткнулся и пожал плечами.
И тогда она засмеялась!.. Негромко, но так заразительно, что я тоже заулыбался.
– Ну ты даёшь! – наконец сказала она и, взяв меня за руку, потянула за собой. – Пошли, отойдём подальше, а то сейчас сюда целая толпа набежит.
– Кто и чего ради сюда набегут? Это место вроде как популярностью не пользуется, – удивился я и засеменил рядом, подстраиваясь под её шаг.
– А я сказала девчонкам, что мы с тобой здесь дружить будем, – ответила Ольга и, остановившись, спросила:
– Надеюсь, ты не против?
Я, опять потеряв дар речи, покачал головой.
– Ну и прекрасно, – улыбнулась Ольга и опять взяла меня за руку.
– А как ты узнала, что именно сегодня я…
– Считай, что просто догадалась!.. Ты уж поверь, это было несложно, – и она, не отпуская моей руки, быстрым шагом направилась к выходу из аллеи.
Я оглянулся, и увидел, как из-за кустов осторожно вышло несколько девчонок.
– Они уже здесь!
– Тогда бежим! – засмеялась Ольга, и мы, держась за руки, припустили вдоль аллеи.
К отбою я опоздал минут на двадцать. Забраться в окно не получилось из-за нашего старшего пионервожатого по кличке Борик. Обнаружив моё отсутствие, он закрыл изнутри окна и прихватил меня у входа в отряд.
– Как ты мог себе это позволить? – прицепился он с дурацким вопросом. – Неужели не осознаёшь, что пионер - это в первую очередь дисциплина и порядок?! Понимаешь?! Ди-сци-пли-на!.. – по слогам повторил он.
– Понимаю, – охотно согласился я, – но, к сожалению, забыл часы, не знал, сколько времени, потому и опоздал…
– А горн?! Ты что, горн не слышал? – чуть не задохнулся от возмущения Борик. – Он дважды, специально для таких, как ты, звучит!
Это правда. Горн невозможно не услышать. Первый раз он предупреждает, что скоро отбой, второй раз - сообщает о начале отбоя.
– Голову я мыл. Потому и не услышал, – выдал я первое, что пришло на ум, и уставился на вожатого невинным взглядом.
Я ожидал, что последуют закономерные вопросы – где я мыл голову и почему она сухая? Но не последовали. Борик от такой наглости потерял дар речи, открывая и закрывая рот, как рыба. Я прошмыгнул мимо него в открытую настежь дверь.
– Ты где болтался-то? – спросил Санька, пока я раздевался.
– С Ольгой гулял, – как можно равнодушнее ответил я, чувствуя, как губы непроизвольно растягиваются в улыбке, – заговорились, вот и опоздал.
– Э-э-э-э!.. Ребя!.. Слыхали, да? Андрюха с футболисткой наконец-то задружил! – громким шёпотом оповестил пацанов Санька.
– Да тише ты! Чего разорался! – набросился я на него. – Этот чёрт за дверями бродит, а мне ещё ночью идти надо…
– Куда это?
– С Ольгой договорились…
– Офигеть!.. А меня она отшила, – пробормотал Коляша, перебираясь на мою кровать. – Я к ней два раза подкатывал. Она красивая!.. Повезло тебе…
– Не ты один, – тяжело вздохнул Ромыч – пацан из другой школы, – я тоже ей прогуляться предлагал, не пошла, сказала, что у неё уже есть парень.
– Погоди, погоди, – удивился я, – а как же Томка? Ты же вроде с ней дружишь!
– Ну ты и сравнил! – вытаращил глаза Ромыч. – То Томка, а то Ольга! С Ольгой все хотят встречаться!..
– Так это что, получается, она сама, что ли, за тобой бегала? Я точно знаю, что тогда она ни с кем не дружила, – удивился Коляша, – а сказала, что уже есть парень...
– Может, и так! Утверждать не берусь, но очень на то похоже, – самодовольно заявил я, чувствуя, как мой авторитет среди приятелей уверенно пополз вверх.
– Во сколько пойдёте?
– В двенадцать, – ответил я и тут же предварил очевидный вопрос, – наверно, через окно выберется. Поэтому сейчас давайте-ка потише, а то если Борика окончательно разозлить, он не только сюда припрётся, но ещё и завтра будет весь день нотации читать!
– Точно, будет. К бабке не ходи, – согласился Санька и вытащил из-под матраса колоду карт, – давайте пока «дурака» погоняем, всё равно как-то время «убить» надо.
– Это дело! – обрадовался Ромыч и, с размаху плюхнувшись на Санькину кровать, добавил:
– Раздавай.
Я ошибся. Ольга, в отличие от меня, спокойно вышла через двери. Как и все нормальные люди. Их пионервожатой Верочки по обыкновению на месте не было – обнималась где-то с ухажёром.
* * *
Долго не мог уснуть. Лежал с закрытыми глазами и с удовольствием вспоминал, как сжимал в ладони тонкие девчоночьи пальчики.
Выбравшись с территории лагеря через дыру в заборе, мы с Ольгой побежали к берегу Бирюсы.
Я и раньше с пацанами выбирался ночью на берег реки и хорошо помню, как жутко идти через лес по тропинке. Но только не в этот раз. Когда Ольга сказала, что в темноте лес кажется зловещим и страшным, я самодовольно заявил, что ничего страшного нет. Действительно, к своему удивлению, рядом с Ольгой страха я не испытывал.
Мы сидели на больших камнях, во множестве разбросанных на высоком речном берегу, и разговаривали. Я и не думал, что с девчонками может быть так интересно. Говорили обо всём! О лагере, о вожатых, о школе, о футболе, о том, что будем делать, когда вернёмся домой. Наговорившись, молча смотрели на большую луну, отражение которой серебрилось в речной воде.
С высоты берега открывался шикарный вид. Широкая река плавно поворачивала и устремлялась в бесконечность тайги. Отталкивая лунный свет, поверхность реки освещала все вокруг.
Когда пришла пора возвращаться, я встал с камня и, затаив дыхание, протянул Ольге руку. Она улыбнулась, вложила пальцы в мою ладонь, и мы, не торопясь, пошли в лагерь.
– Андрюха! Подъём! Горим! Потоп!.. – раздалось над ухом, и я, от неожиданности вскочив с кровати, со страхом уставился на довольную Санькину физиономию.
– Ты совсем очумел! – заорал я и под дружный хохот пацанов бросил в него подушку. – Так ведь и окочуриться можно!
– Да ладно, не скопытился же, – засмеялся Санька, возвращая подушку, – тем более что поторопиться надо, сегодня, если не забыл, крайняя линейка.
Вообще-то линейка была последней. Крайней её называл наш начальник лагеря, бывший военный лётчик Дрёмов Николай Семёнович. Он вообще старался не использовать слово «последний». Завхоз дядя Коля рассказал, что у лётчиков существует поверье – нельзя говорить слово последний, например, последний вылет. Чего доброго, он последним и окажется. Вот они и говорят «крайний». Потом привыкают. Поэтому наша линейка превратилась из последней в крайнюю.
Крайнюю линейку проводили дней за десять-двенадцать до конца смены, чтобы на ней и на прощальном костре успели побывать все пионеры. В это время некоторые родители уже забирали детей домой готовиться к школе. Как правило, до конца остаются человек пятнадцать, которых потом вывозят автобусом.
Линейка обставляется торжественно, все непременно должны быть в белых выглаженных рубашках и галстуках. Перед построением звучат пионерские марши и песни. Отряды выстраиваются буквой «П» по периметру площади. В центре стоят столы, накрытые красной скатертью, на которых возвышаются стопки грамот и книг, предназначенных для особо дисциплинированных и послушных пионеров.
– Как вы все уже знаете, завтра уедут домой первые ребята, поэтому, следуя традиции, мы сейчас построились на нашу крайнюю линейку, – по-учительски громко говорил начальник лагеря, – и я сейчас хотел бы наградить грамотами тех, кто…
Я не слушал его. Среди награждённых меня не могло быть потому, что не могло быть никогда! Скорее всего, меня и из лагеря-то не попёрли только потому, что надо было топать через тайгу километров пятнадцать.
Меня волновало другое. Перед построением меня нашла Ольга и спросила, приду ли я на танцы, которые организуют сегодня вечером. Разумеется, я сказал, что приду. Не мог не прийти. Она ведь будет там. Но самое кошмарное – я не умел танцевать. Видел, конечно, как парочки раскачиваются, вцепившись руками друг в друга. На этом мои познания и заканчивались. И потом, я даже представить не мог, что буду вплотную стоять с какой-то девчонкой.
Во всей этой прощально-крайней линейке для меня был только один положительный момент. На столе, рядом с грамотами и книгами, стоял большой, украшенный под футбольное поле торт.
В футбольном турнире, устроенном администрацией лагеря, участвовало шесть команд. Моя команда во главе с капитаном по имени Ольга разнесла остальных претендентов на торт в пыль. Когда начальник лагеря объявил нас победителями, мы под радостные вопли поклонников утащили трофей в столовую, где с азартом его и схомячили.
На танцы я ходил редко, да и то просто сидел и смотрел, как топчутся под музыку более продвинутые в этом деле соплеменники. Чаще танцевали одни девчонки, пацаны редко отваживались на такое страшное дело. И пионервожатые, которые, как мы догадались, давно уже разбились на парочки и с удовольствием прижимались друг к другу под музыку.
В этот раз к предстоящему культурному мероприятию я отнёсся серьёзнее. Достал брюки, которые в лагере ещё ни разу не надевал, погладил галстук и, чтобы выглядеть совсем уж сногсшибательно, причесался.
Мы с Саней пришли пораньше – я хотел поговорить с Ольгой до начала танцев. К нам подтянулись Коляша и Ромыч и мы некоторое время развлекали себя тем, что наблюдали, как Борик увивается возле Верочки – вожатой из пятого отряда.
Наконец танцы начались. Верочка, отделавшись от Борика, с двумя другими вожатыми стала зазывать на площадку самых младших, соблазняя их игрой в «Ручеёк».
Не дождавшись Ольгу, я встал на скамейку, на которой сидел с пацанами и начал осматриваться.
– Не меня случайно высматриваешь? – раздался спиной Ольгин голос, которую ничуть не смутило присутствие моих приятелей.
– Да нет… хотел… – начал я, но заметив, как пацаны навострили уши, поспешно добавил:
– Поговорить бы надо…
– Тогда пошли, – улыбнулась Ольга и направилась в сторону аллейки.
В аллейке, как и ожидалось, никого не было. Я посмотрел на Ольгу, а потом, как нашкодивший кот, отвёл глаза и, впервые в жизни жалея, что не умею танцевать, пробормотал:
– Оль, я хочу тебя предупредить…
– Что не умеешь танцевать, – закончила за меня Ольга.
– Да, – вздохнул я, – не умею.
– Ты ведь видел, как танцуют парами?
– Ну да, видел.
– Это легко, даже учиться не надо! – сказала Ольга и приблизилась вплотную так, что я невольно подался назад.
– Не бойся, это не страшно, – засмеялась она и попросила:
– Положи руки мне на талию.
– В смысле, на талию… это… как это… – начал мямлить я, чувствуя, что краснею, как рак.
– Вот так это, – ответила Ольга, сама взяла мои руки и положила их себе на талию.
Не знаю, почему я не умер. Сердце, наверное, у меня очень здоровое. Оно стало таким большим, что я слышал, как оно колотится в горле. Я чувствовал пальцами гибкое тело девчонки, которое буквально обжигало мне ладони, и не мог пошевелиться. Мой организм, не получая команд из мозга застыл, не зная, что делать дальше.
– …Потом я кладу руки тебе на плечи, – ворвался в уши Ольгин голос, – и мы начинаем вот так вот двигаться.
Когда Ольга положила руки мне на плечи, я сделал судорожный вздох, и оглянулся – не видит ли кто.
– Не переживай, здесь никого нет, – улыбнулась Ольга, – а вот там на тебя будут смотреть все! Можешь мне поверить. Поэтому постарайся выглядеть расслабленным. И кстати, вставай ко мне поближе, а то мы с тобой будем танцевать на слишком уж пионерском расстоянии. Девчонки потом засмеют.
Не знаю, как я пережил этот самый первый в своей недолгой жизни танец. Да и то он состоялся только потому, что меня буквально вытолкали на него пацаны.
– Давай, иди ты уже!.. – прошипел Ромыч и подтолкнул меня в спину. – Видишь же, она на тебя смотрит! А то если ты не пойдёшь, тогда я пойду, попробую ещё раз к ней подкатить!
– Да она твою морду опять отошьёт, – засмеялся Коляша, – а вот Андрюху она ждёт. Вон, даже смотрит на него…
– Точно! Смотрит! – оживился Санька и тоже начал толкать меня в спину. – Давай, давай. Иди уже. Ждёт ведь!..
И я пошёл.
Танцы устраивались там же, где и линейки. В центре зала устанавливался стол с магнитофоном и усилителем. По бокам от стола разносили на несколько метров большие колонки и врубали музыку. Как правило, почти весь лагерь играл роль зрителей, образовывая большой круг напротив стола.
Чтобы пригласить Ольгу на танец, мне надо было у всех на виду пересечь этот круг. Как назло, Ольга стояла с подружками как раз на другой его стороне.
Я, как перед прыжком в воду, сделал несколько глубоких вдохов и вышел на площадку, куда уже начали стягиваться пионервожатые под модную песню Джо Дассена – «Где же ты». Не идти не мог, знал, что она ждёт меня. Не Саньку, не Коляшу, не Ромыча или ещё какого парня, а меня! Только меня!
Не помню, как шёл. В голове колотилась одна мысль: «На меня все смотрят и видят, какой я корявый и нескладный!»
Опомнился только тогда, когда услышал смеющийся Ольгин голос:
– Неплохо держишься!.. А теперь поближе ко мне, и как я тебе показывала…
Я покраснел. Лицо горело так, что казалось, прикоснись пальцем, обожжёшься! Медленно покачиваясь из стороны в сторону и переступая на негнущихся ногах, я танцевал, не слыша музыки и не видя тех, кто танцевал рядом. Я чувствовал только тепло рук на плечах и гибкие движения девчоночьего тела.
Как только мой разум осознал, что это приятно, я услышал музыку…
Когда песня закончилась, взял Ольгу за руку и проводил к месту, где она стояла ранее. Об этом попросила Ольга, сам бы я ни в жизни не догадался. Потом опять через всю площадку, не торопясь, вернулся к приятелям. Мне уже было не страшно.
Пацаны долго молчали, уставившись на меня и открыв рты.
– Ну как… – наконец не выдержал Ромыч, – как это… тебе… понравилось?
– Возьми да попробуй, – снисходительно улыбнулся я, – они, между прочим, не кусаются.
– Ты это… ещё-то пойдёшь? – поинтересовался Санька.
– Пойду! – решительно кивнул я. – Сейчас дождусь медленного танца и пойду.
Я танцевал с Ольгой ещё раз, и два раза, и три. Пока начальник лагеря не объявил о том, что на сегодня развлечения заканчиваются.
* * *
Детей в лагере оставалось всё меньше, и дисциплинарный контроль ослабевал. Для всех, кроме нашего отряда. Наш Борик бесился от того, что его ненаглядная Верочка не обращала на него никакого внимания.
Её можно было понять. Она увлеклась вожатым четвёртого отряда ; Славиком, студентом второго курса физкультурного факультета педагогического института. Борик же, невысокий, пухленький деятель от райкома комсомола, явно проигрывал сильному и стройному Славику. От этого женского бездушия настроение у нашего вожатого портилось, и он отыгрывался на нас, с маниакальным упорством заставляя соблюдать всевозможные режимы и правила.
Спасало то, что Борик любил поспать. Бороться со сном он долго не мог и к двенадцати часам ночи уже храпел. Тогда начиналось наше время.
Мы выбирались через окно и убегали в отряд к девчонкам. Я к Ольге, Ромыч к Томке, а другие пацаны исходили из соображений, что ночью нужно заниматься чем угодно, только не спать. Один раз мы даже решились сыграть в «Кис-Мяу». Эту игру знали все, но играть в неё стеснялись. В ней надо было поцеловать партнёра.
Один из участников игры заходит в комнату и закрывает дверь. Ведущий, стоя рядом с дверью, показывает по очереди на других участников игры, находящихся вместе с ним в комнате, и говорит: «Кис». Тот, кто находится за дверью, должен сказать либо «брысь», либо «мяу». Если из-за двери слышится «брысь», ведущий показывает на другого участника по своему выбору до тех пор, пока не услышит «мяу». После этого «мяу» счастливчики целуются. Вариант беспроигрышный!
Это было весело – девчонки притворно смущались, обзывали нас дурачками, однако всё равно шли за дверь. Пацаны с покрасневшими физиономиями важно отнекивались, мол, сегодня я не хочу целоваться, надоело уже! Так никто никого ни разу и не поцеловал. Всё заканчивалось смехом и подначками.
– Так! Андрюха! Теперь давай ты за дверь топай, – хохотнул Санька, – обещаю, я на неё первой покажу, – и он, показав на меня пальцем, проворно занял место возле двери, ведущей в другую комнату.
Я покосился на сидящую рядом Ольгу и встал.
– Подожди, не торопись, – сказала она и тоже поднялась, насмешливо добавив:
– Стоит ли из-за этого огород городить?!
А потом вдруг приподнялась на носочках и прикоснулась губами к моей щеке.
Воцарилась тишина. Казалось, не потеряй я от случившегося способность дышать, задохнулся бы от заполнившей комнату плотной и вязкой атмосферы.
– Хорошо вам, – демонстративно громко вздохнула Ольгина подружка Томка и покосилась на Ромыча, который сидел рядом с ней на кровати, вытаращив на нас глаза, – вам теперь можно в «Кис-мяу» и не играть!
– Да, пожалуй, – улыбнулась Ольга и, взяв меня за руку, спросила:
– Ну что, пойдём? Или ещё посидим?
– Пойдём… – прохрипел я.
Совладав с эмоциями, уже нормальным голосом добавил:
– Да, надо идти, – и потянул Ольгу к выходу.
Надо срочно убежать, чтобы никто не увидел, как я покраснел. Вообще я заметил, что во время дружбы с Ольгой часто краснею, невзирая на свою толстокожесть.
Последние дни смены летели стремительно. Не успеешь оглянуться, бац, а день уже прошёл, извольте в столовую на ужин! И тогда я поймал себя на мысли, что не хочу возвращаться домой. Если раньше лагерь меня бесил, то после танцев и игры в «Кис-мяу» я понял, что здесь очень даже неплохо, разумеется, если Ольга рядом.
В столовой мы с Ольгой сидели за отдельным столиком – после отъезда первой партии детей это можно было себе позволить. В столовую теперь ходили, кто и как захочет, лишь бы уложиться в отведённое время. К нам уже привыкли и никто внимания на нашу парочку не обращал. Никто, кроме моего «лучшего» друга Борика.
По заведённой привычке Борик ждал предмет своих душевных мук у входа в столовую. Верочка пришла с подругой и Славиком. Мой непонятливый вожатый, ничтоже сумняшеся, уселся за их столик и начал громогласно рассказывать, какой ему приснился сон и что он значит. Славику надоело слушать его бред, и он предложил Борику покинуть их общество и не портить дамам аппетит.
Борик упёрся. Но Славик, поставив локти на стол, как бы невзначай продемонстрировал внушительные мышцы. Потом осмотрелся и, заметив, что кроме нас в столовой никого нет, добавил, если тот не исчезнет, то он ему ноги выдернет.
Я представил, как мой безногий вожатый, завывая, на руках бежит в отряд, и по-хамски расхохотался. Ольга вела себя культурнее, скромно улыбалась, прикрывшись ладошкой. Борик, поняв, что мы стали свидетелями его позора, побелел от злости. Несколько секунд испепелял нас взглядом, и, уронив стул, выскочил из столовой.
Почти все дети разъехались, и тех, кто остался до конца смены, поселили в одном корпусе. Нужда бегать по ночам к Ольгиному отряду исчезла - достаточно было пересечь холл, заставленный горшками с цветами, и постучаться в комнату к девчонкам.
Борик нас подловил на следующий же день. Непонятно, как я умудрился проморгать такого увальня?! Наверное, рядом с Ольгой голова отключалась, и я ничего вокруг не замечал.
Вечером, когда уже стемнело, мы, взявшись за руки, стояли в холле. Просто стояли друг против друга и ничего не делали. У меня появилась мысль поцеловать Ольгу так же, как она меня, но я понимал, что эта мысль мыслью и останется. Я оказался не таким уж и смелым. Для того чтобы поцеловать девчонку, нужно набраться нешуточной решимости, которой мне пока что не хватало.
– А ну, что это вы тут делаете?! – раздался ор Борика, и он, как чёрт из табакерки, выпрыгнул из-за какого-то куста, разросшегося в большой деревянной бочке.
– Стоим, – как можно спокойнее ответил я, с трудом удержавшись, чтобы не дёрнуться от неожиданности.
– Марш к себе в комнату! – заорал Борик и схватил меня за руку. – Будешь сидеть там до отъезда, безвылазно.
– Ага! Сейчас!.. – огрызнулся я и выдернул руку из рук вожатого. – Когда будет отбой, тогда и пойду…
– А ты почему ещё здесь?! – накинулся он на Ольгу. – Бегом в свою комнату!
– Ну да, конечно, – усмехнулась Ольга и ехидно добавила, – прямо спешу и падаю!..
Физиономия Борика покраснела похлеще, чем у меня. Наверное, это были последние камешки, разбившие чашу терпения несчастного Борика, по которой с завидной регулярностью долбила кирпичом безразличия Верочка.
Как рыба, несколько раз открыв и закрыв рот, Борик прохрипел:
– Да как ты смеешь, соплячка?! Да я…я!.. Да я тебя туда за ухо уведу! – и он протянул к Ольге руку.
И тогда я его ударил. По руке, сильно, так, что аж ладонь заныла.
Борик с недоумением уставился на меня. Обиженно засопев, прижал пострадавшую руку к животу и, придерживая её другой рукой, медленно пошёл к выходу из отряда.
– Зря ты так, не надо было его бить, – тяжело вздохнула Ольга, – он теперь начальнику нажалуется.
– Он хотел тебя…
– Я знаю, что он хотел, – улыбнулась Ольга, – я бы сама справилась! Конечно, не таким радикальным способом, но справилась бы.
Я прекрасно понимал, что действительно зря, но что случилось, то случилось. Получилось, что я воспользовался своей безнаказанностью. Каким бы неуклюжим толстяком Борик не был, я для него не соперник. Хоть он и не попал в армию по состоянию здоровья, но был уже взрослым парнем, и легко бы справился с пацаном, которому ещё и пятнадцати не исполнилось. Вожатый оказался умнее и благоразумно предпочёл со мной не связываться, чтобы не оказаться виноватым.
Когда пришла пора расходиться по комнатам, Ольга погладила меня по щеке. Девчонки ; странные создания. Зачем она это сделала, я не понял, но мне было приятно.
Начальнику лагеря Борик всё же нажаловался.
– Андрюха! Давай топай к Семёнычу, – засунув голову в окно с улицы, негромко сказал Коляша. Воровато оглянувшись на маячившего за спиной Борика, добавил:
– Ольгу он тоже вызвал!.. Верочка попросила, чтобы я тебе передал. Прямо сейчас иди…
Я встал с кровати, на которой валялся в ожидании обеда и, кивнув, подошёл к зеркалу. Несколько секунд разглядывал собственную физиономию, потом поправил галстук, причесался и, тяжело вздохнув, под сочувственными взглядами приятелей направился к выходу. Они были в курсе моей стычки с вожатым.
Ольга ждала возле кабинета начальника. Я её сразу и не узнал, думал, что пионервожатая пришла. Без пионерского галстука, в светло-голубом платье, с аккуратно уложенными волосами, она выглядела значительно старше своих лет. Увидев меня, Ольга улыбнулась и, привычным движением убрав прядку волос за ухо, спросила:
– Ну что, идём?
– Идём, – кивнул я и, резко выдохнув, постучал в дверь кабинета.
Кабинет у начальника лагеря был большой. Николай Семёнович сидел за массивным столом, состоящим из двух тумб и столешницы, к которому придвинули обычные, накрытые зелёным полотном столы. По обе стороны от столов стояло по десятку стульев. Иначе никак, в разгар сезона в администрации лагеря народу набирается немало, и на совещаниях места должно хватать всем.
– Располагайтесь, – предложил начальник и показал рукой на ближние к нему стулья.
Подождав, пока мы с Ольгой сядем, скромно примостившись на краешках стульев, повысил голос и добавил:
– Ходить вокруг да около не буду. На тебя, – кивнул он головой в мою сторону, – поступила жалоба. Насколько я знаю, вы повздорили с Борисом Михайловичем, своим пионервожатым.
– С кем повздорили?! – удивлённо уставился я на начальника.
– С Борисом Михайловичем, – терпеливо повторил он.
– Это с Бориком, что ли?! – спросил я и переглянулся с Ольгой.
Такое солидное сочетание имени и отчества никак не вязалось с толстеньким образом нашего вожатого.
– Не с Бориком! А с Борисом Михайловичем, – строго сказал начальник и, слегка хлопнув ладонью по столу, нахмурившись, добавил:
– По крайней мере, в этих стенах.
Мы с Ольгой дружно закивали, соглашаясь с требованием руководства. Борис Михайлович, значит, Борис Михайлович. Это не сложно, тем более что требование относилось только к пределам начальственного кабинета.
– Хорошо, с этим разобрались! – удовлетворённо кивнул головой начальник. – Одну сторону я выслушал, теперь хотелось бы послушать другую, – и он выразительно на меня уставился.
– Он заступился за меня! – звенящим от напряжения голосом сказала Ольга. – Борик… Борису Михайловичу не следовало так себя вести!
– Это как?! Не следовало!.. – удивился теперь уже начальник лагеря и, откинувшись на спинку стула, с любопытством посмотрел на Ольгу.
– Он… хотел… взять… меня… за ухо, – чётко, с расстановкой произнесла Ольга и уставилась в глаза начальнику лагеря. Выждала немного, а потом, опустив голову, негромко добавила:
– Я считаю это унизительным…
Заметив, что Ольгино лицо пошло красными пятнами, я под столом взял её за руку и крепко сжал подрагивающие пальцы.
Начальник лагеря вышел из-за стола и, усевшись напротив нас, задумчиво проговорил:
– Значит… говоришь… за ухо? Тебя?!
– За ухо, меня, – почти шёпотом подтвердила Ольга.
Он перевёл на меня взгляд, хмыкнул, побарабанил в задумчивости пальцами по столу, а потом добавил:
– Знаешь, я тебя теперь хорошо понимаю. Ему действительно не следовало так обращаться с девушкой. Но и тебе, друг мой, никто не давал права руками размахивать.
Николай Семёнович тяжело вздохнул, вернулся на своё место и сказал:
– Всё, ребята, свободны.
Я посмотрел на Ольгу и понял, почему она так оделась и для чего изменила причёску. Она специально хотела показаться более взрослой, чтобы начальник лагеря пришёл к мысли, что нельзя хватать за уши взрослых девушек. И он к ней пришёл…
Для Бориса Михайловича мы перестали существовать. Он нас в упор не замечал, а вот внимание Верочки всё-таки сумел на себя обратить.
Приближалась осень, и территорию лагеря по утрам затягивало туманом. Не таким густым, как на берегу реки, в котором можно легко заблудиться. Так, белёсая дымка, которая добавляла таинственности и поглощала резкие звуки. Даже бряканья кастрюль, доносившиеся от столовой, казались приглушёнными расстоянием.
В ожидании завтрака я с Саней сидел на лавочке возле отряда и с нетерпением поглядывал на дверь, недоумевая, почему до сих пор не вышла Ольга. Она не вышла, выбежала из отряда и, размахивая руками, закричала:
– Давайте бегом сюда! Прячьтесь!
Я в недоумении переглянулся с приятелем и встал со скамейки.
– Чего это она? – удивился Саня.
И, словно отвечая на его вопрос, Ольга крикнула:
– Там собаки! Большие, – и показала рукой на ворота, которые еле просматривались в затянувшей площадь дымке.
Мы с Санькой одновременно повернули в сторону ворот головы, а потом, как по команде, сорвались бежать к подпрыгивающей от нетерпения Ольге.
– Я их первая увидела! – повизгивая от возбуждения, рассказывала Томка. – Ждала Ольгу и случайно посмотрела в окно, а там они из тумана появились. Ну я её и крикнула, она потом уже за вами побежала.
Всё оставшееся в отряде население столпилось возле открытых дверей, с интересом разглядывая развалившихся в тридцати метрах от крыльца животных. До тех пор, пока Ромыч не захлопнул дверь и не повернул ключ, запирая её на замок.
– Я бы не советовал открывать сейчас двери, – хрипло произнёс он, – это не собаки, это волки! Я у деда в деревне таких видел, они их живыми для чего-то поймали.
– Ой, мамочки! Как страшно-то! – громким шёпотом проговорила Верочка и, обернувшись к топтавшемуся возле окна Борику, спросила:
– А они сюда не пролезут? Дверь не выломают?
– Конечно не пролезут! – расправил плечи Борик и, с гордостью глядя на предмет воздыханий, небрежно добавил:
– Да и страшного тут ничего нет, это те же собаки, подумаешь! Я и не таких псов гонял!
И, к нашему немалому удивлению, он отомкнул двери и вышел на улицу. Постоял немного на крыльце, осматриваясь, а потом решительно направился к спокойно лежащим на площади волкам. Не дойдя до ближайшего десятка метров, он поднял вверх руки и начал их прогонять, как гоняют курей, приговаривая:
– Кыш, кыш отсюда! Кыш!..
Я стоял в открытых дверях и, не веря глазам, с ужасом смотрел на этого ненормального. Неужели он не понимает, что это не курицы?! Это же волки! И не один, не два - их пять! А может, и больше, просто из корпуса не всё видно.
Он не понимал ровно до тех пор, пока два зверя не направились к нему. Иногда останавливаясь и водя носом из стороны в сторону, они принюхивались.
Когда же до него дошло, что волки «кыш-кыша» не испугались, Борик растерянно оглянулся на нас. Мне показалось, что он даже обиделся, что они его не послушались.
Поняв, что вожатый впал в ступор, я закричал во всю глотку:
– Давай беги!.. Беги быстрее!.. Сожрут ведь!..
Побежать Борик не смог. Сделал в сторону отряда несколько неуверенных шагов и, запутавшись в собственных ногах, упал на четвереньки. Подвывая, он пополз к нам.
Волки уже находились в нескольких метрах от Борика, когда я, поддавшись внезапному порыву, схватил стоящий в коридоре стул, заорал «ура» и, вскинув его над головой, побежал к нашему невезучему вожатому. Добежав до Борика, остановился, и, не переставая орать, замахал стулом перед остановившимися прямо передо мной волками.
Мне казалась, что я размахивал стулом долго! Очень долго! За спиной раздался такой грохот, что я от неожиданности присел, выпустив из рук стул. Не успел очухаться, как ещё раз долбануло. В установившейся тишине раздался насмешливый голос начальника лагеря:
– Вот скажи на милость, зачем ты притащил на территорию лагеря стаю волков? Это первое. Второе, почему, интересно, ты кричал «ура», а не «убью», например?
Одурев от такой несправедливости, я, открыв рот, таращился на начальника лагеря. Ко мне подсочила Ольга и, встав между нами, взвизгнула:
– Да что Вы такое говорите?! Никого он не притаскивал! Они сами пришли!.. Он наоборот хотел… Он наступал на них, потому и кричал ура!..
– Всё-всё-всё!.. – засмеялся Николай Семёнович. – Уж и пошутить нельзя. Успокойся!.. Я всё видел и знаю, что он хотел!..
Он обошёл Ольгу и подошел ко мне, похлопав по плечу:
– Конечно же наступал, а как иначе-то?! Пионер по-другому не может. Ты молодец! Уважаю! Безрассудство, конечно, но, тем не менее, человека не бросил.
– А Вы что, промахнулись, что ли? – спросил я, наблюдая, как уводят в отряд трясущегося Борика.
– Нет, не промахнулся, – вздохнул начальник и, покосившись на Ольгу, переломил двустволку и достал из стволов стреляные гильзы, – не мог я по ним стрелять, вы с Борисом Михайловичем рядом были, поэтому вверх пришлось палить.
Он забросил разряженное ружьё на плечо и, обращаясь к Ольге, сказал:
– Всё, можешь забирать своего героя. О его поступке станет известно в школе и в районной пионерской организации, а я пойду, проверю, что там с нашим вожатым, – и он, махнув нам рукой, направился к отряду.
И только сейчас я спохватился – а где волки-то?! Представив, что звери могли затаиться где-нибудь поблизости, начал судорожно осматриваться, жалея, что Николай Семёнович ушёл с ружьём.
– Всё в порядке! Они убежали, – услышал я Ольгин голос, – я видела, они через ворота смылись.
Она подошла ко мне и, мельком глянув на галдящих возле крыльца обитателей лагеря, негромко сказала:
– Знаешь… мне очень приятно, что это сделал именно ты!.. Я горжусь тобой!.. Правда, горжусь…
Она стояла совсем близко. Как тогда, во время танца. Мне надо решиться, только немного нагнуться, и я бы её поцеловал!.. Сам поцеловал. Сегодня можно! Это мой день!.. Вот… сейчас!..
– Ну ладно, побегу тобой перед девчонками хвастаться! – улыбнулась Ольга и, оглянувшись на ожидающих её подружек, приподнялась на цыпочках и прошептала мне в самое ухо:
– Я подожду!..
Я смотрел вслед девчонке и мучительно думал о том, что же она хотела сказать этим «я подожду»?
В голову ничего не приходило. И я, плюнув на размышления, тоже потопал в отряд, здраво рассудив, что пойму позже. Мне и так было о чём подумать.
Не далее как вчера Верочка рассказала, что в начале учебного года начнут принимать в комсомол тех, кому уже исполнилось четырнадцать лет. Я июльский, значит, придётся учить устав, запоминать, когда и за что комсомол получал ордена, изучить работу Ленина о союзах молодёжи, и, возможно, что-то ещё. Жуть, одним словом!
В общем, жизнь обещала стать ещё интересней, в этом у меня не было ни капельки сомнения. Через два дня придёт автобус и я, усевшись рядом с Ольгой на заднем сиденье, буду целых три часа сидеть рядом с ней, ловя завистливые взгляды приятелей. А потом, школа! Целый год! Потом ещё год, и ещё!.. Что будет дальше?.. Так далеко я не заглядывал, мне было достаточно того, что происходило здесь и сейчас.