Опубликовано:
Национальные коды в европейской литературе ХIХ–XXI вв. Лите-
ратурный канон в контексте межкультурной коммуникации: коллек-
тивная монография. Часть 2. – Нижний Новгород: Изд-во ННГУ им.
Н.И. Лобачевского, 2020. 294 с. – С. 233-241.
РУССКАЯ ИНТЕРПРЕТАЦИЯ РОМАНА ГЁТЕ «СТРАДАНИЯ ЮНОГО ВЕРТЕРА» В ПОВЕСТИ МИХАИЛА СУШКОВА «РОССИЙСКИЙ ВЕРТЕР»
@ Е.Э. Овчарова
Аннотация
В статье рассматривается вопрос о том, какого рода влияние оказал знаменитый роман Гёте на повесть «Российский Вертер» М.В. Сушкова (1775-1792), одно из тех произведений, которые В.М. Жирмунский ставил в ряд наиболее значимых российских откликов на «Страдания юного Вертера».
Ключевые слова: Гёте, «Страдания юного Вертера», «Российский Вертер», М.В. Сушков
Рассмотрим те особенности дискурса известного романа Иоганна Вольфганга Гёте «Страдания юного Вертера», а также повести мало известного российского автора XVIII в. Михаила Васильевича Сушкова (1775;1792), совершившего громкое самоубийство в возрасте неполных 17-ти лет, «Российский Вертер», которые позволяют судить о той степени внутренней связи, в которой находятся эти оба произведения.
Особенности дискурса романа «Страдания юного Вертера». Гёте в своём романе осуществил полномасштабный синтез поэтического и прозаического дискурса. Гёте был одновременно и поэтом, и прозаиком и подобное слияние было изначально присуще его творчеству. Гёте характеризует своего героя не столько действиями, намерениями, мыслями о текущих событиях, коллизиями при столкновениях с другими людьми, как то было свойственно авторам романов, сколько собственными рассказами героя о своих ощущениях, ассоциациях, размышлениях, мечтаниях, саморефлексии. В письмах Вертера содержится множество поэтических отступлений, подчас напрямую не связанных с сюжетом. Автор не видит ничего странного в парадоксальной натуре своего героя, в его постоянном стремлении к гармонии с природой мечтающего быть майским жуком, чтобы полностью насладиться ароматами цветущих деревьев и трав, или для обретения душевного равновесия обратиться в лишенное воображения существо «которое покорно бредет по тесному кругу своего бытия, перебивается со дня на день, смотрит, как падают листья, и видит в этом только одно ; что скоро наступит зима» [1, с. 13]. Приготовляя себе ужин из тушеного гороха, герой предается мечтам о прелестях жизни, проводимой в сельских трудах. Пораженный читатель постигает ту глубокую поэзию, которая заключена в приготовлении капусты. Наблюдение за насекомыми на солнечной лесной прогалине вызывает у Вертера ощущение присутствия Бога, его подавляет ощущаемое им при этом величие сущего. Источник, к которому девушки ходят за водой, навевает ему самые поэтические грезы о патриархальных нравах и благодетельных духах, сопровождавших живших ею предков. В письмах Вертера чрезвычайно много места уделено описанию впечатлений от прочувствованного лицезрения явлений природы, таких как запаха травы после дождя, горных пейзажей и долин с игрой света и теней; его волнуют судьбы деревьев, он радуется благополучной жизни одних и печалится о несчастной участи других; он проникнут природными ритмами и его мучение составляет неутолимая страсть к достижению единства с природой. Он блаженствует в одиночестве среди прекрасного ландшафта ; и он чувствует целый мир в своей душе, в смутные ощущения и предчувствия которой он погружается, дабы отстранится от скучной действительности.[1]
Поэтический дискурс весьма существенен для понимания этого романа Гёте, и даже можно предположить, что представление романа в поэтической форме, хотя это бы и привело к потере значительного количества смыслов, выглядело бы даже более органично, чем в прозаической, поскольку герой поэмы всегда не столь значительно ограничен здравым смыслом, как герой прозаического произведения.
Роман «Страдания юного Вертера» был создан в те времена, когда доминировала линейная нарративная структура повествования, ранее прозаический и поэтический дискурс могли лишь сосуществовать, и только Гете сделал из них единое целое, что дало ему огромные, до сей поры недоступные, художественные возможности. Вообще, как известно, роман Гете был перенасыщен новшествами. Наиболее сильный общественный резонанс, конечно, вызвала откровенная декларация права человека на внутреннюю свободу, на распоряжение собственной жизнью и смертью, но и революция в художественных средствах также имела значительные последствия.
Повесть Михаила Васильевича Сушкова «Российский Вертер» и ее особенности. Очевидно, что рецепция «Страданий юного Вертера» ; тема совершенно необозримая. В данной статье мы ограничимся лишь одним ее российским отражением, повестью «Российский Вертер».
При внимательном изучении повести и тех обстоятельств, при которых она была написана, чему следует посвятить не отдельную статью, но куда более обширное сочинение (см., например, статьи автора этой статьи [2-5]), можно вполне сделать вывод, что это не подражание Гёте и не перенесение на российскую почву героев его романа. Собственно, уже В.М. Жирмунский, извлекший повесть М.В. Сушкова из небытия забвения, ставя ее в ряд российских подражаний Гёте, указывал на совершенно различный характер героев немецкого и российского авторов, формулируя это следующим образом: «Интересно, что русский дворянин-вольтерианец разоблачает сентимен¬тальную идиллию, созданную немецкой буржуазной литературой. Своеобразное сочетание рационализма и скепсиса, воспитанного философией французского Просвещения, с наносным и часто очень поверхностным сентиментализмом, характерно для русской дворянской культуры конца XVIII в. и выступает с особой отчетливостью в "Российском Вертере", составляя его основное отличие от немецкого "Вертера"».[6, с. 524]
Здесь мы продолжим рассмотрение этих различий, которые, несмотря на сходство сюжетов, заключены в самом идейном содержании этих произведений. Роман Гёте используется как модная форма, содержание повести Сушкова совсем иное. Поэтическое начало в повести отсутствует, хотя ее автор и оставил после себя довольно обширное в сравнении с отпущенным ему временем жизни поэтическое наследие. Однако и в своей поэзии и прозе автор не обнаруживает чувства природы, а также и стремления каким-либо образом постичь ее гармонию. В повести есть две авторские поэтические вставки, первая для подчеркивания непоэтичности реальной сельской жизни, когда пастух и пастушка поэтической миниатюры оказываются в действительности молодой бабой с подростком, валяющимися на сырой траве, вторая представляет собой размышление о предстоящем уходе из жизни. Герою, также как и автору, не свойственно ни чувство природы, ни стремление слиться с ней в едином порыве. Живописные окрестности его деревни за день-два надоедают ему до крайности. Герой не видит никакого особого интереса в игре теней, сновании насекомых и иных природных явлениях, он даже практически их не видит.[7]
Повесть создана в традиционной эпистолярной парадигме. Несомненным новаторством в ней является ясный, практический современный язык, в то время как она была создана в 1791-92 гг., когда такая ясность и прозрачность мало кому была свойственна. Пока трудно объяснить такое свойство языка повести. Можно пока лишь предположить, что в чтении Михаила Сушкова преобладали переводные сочинения, что и обусловило его стиль. Любопытно, что в повести содержится первое сатирическое изображение провинциального дворянства в русской художественной литературе. Скорее всего, здесь сказалось влияние Михаила Васильевича Храповицкого, дяди Михаила Сушкова, мизантропа и поэта-философа и предводителя дворянства в своей провинции. Специфика этого сатирического изображения в том, что оно является продуктом насмешки и высокомерия героя, и скорее всего, также и автора, но в этом нет ни малейшей социальной подоплеки. Будучи представителем семьи царедворцев, верой и правдой служивших царям, Михаил Сушков воспринимал социальное устройство как неизменную данность. Он родился, жил и умер в «золотой век» Екатерины. Его волновали мировоззренческие проблемы, смысл бытия и бессмертие души, вопросы же социальной справедливости нисколько его не занимали. Екатерина II была гарантом максимально возможной справедливости и гармоничного мироустройства. Более того, в силу близости автора и героя (недаром, некоторые исследователи их путают, хотя они все же различаются), можно понять, что Михаил Сушков не со слишком большим уважением относился к крестьянам, по умственному уровню и в силу отсутствия образования они для него были немногим лучше собаки, некие «социальные автоматы» (о чем есть прямые указания в романе), не имеющие глубоких чувств и достойных внимания переживаний. Трудно сказать, объясняется ли это влиянием его друзей Хитрово, брата и сестры, позднее прославившимися своей жестокостью и наказанные даже за то Екатериной II ; или это просто мировоззрение того круга, в котором вращался Михаил Сушков. Как и герой, автор тоже завязывал краткие отношения с крестьянками, нисколько не заботясь об их чувствах. Просто, кажется, предполагая, что их нет. Впрочем, возможно, чувств действительно не было. Такое высокомерие не помешало Михаилу Сушкову находиться в дружеских отношениях со своим слугой и позаботиться в своих посмертных распоряжениях, чтобы тот не пострадал, ведь он недоглядел за молодым барином. Также и Михаил Васильевич Храповицкий в своем завещании дал вольную всем своим крепостным и обеспечил выполнение этой посмертной воли, хотя это и было практически очень сложно.
Крайняя молодость автора видна из того, что все напряженное и полное событий действо повести происходит в течении шести месяцев, автор, при всей своей гениальности, просто не знает ничего о реальных сроках событий, и уже о том никогда не узнает. В шесть месяцев вмещается: скука от длительного пустого пребывания в деревне, охота на вальдшнепов, ухаживания за крестьянками, наблюдения за крестьянами, внезапная страсть к молодой красавице, томление и получение объяснений в ответных чувствах, потеря возлюбленной, переписка с ней, закончившаяся разрывом, паломничества по местам, памятным ее присутствием, интересно тут вздыхание над местом, где она удила рыбу, как бы указывающее на какие-то реальные события. Затем следует отправление на службу, расположение к себе начальства, успех в каких-то неназываемых военных мероприятиях, дуэль с убийством обидчика и судом чести и отставка с получением чина (успели бы за это время хоть документы выправить в реальной жизни), встреча с Марией, уже вышедшей замуж, вторая фаза безнадежного романа, длящаяся для героя мучительно долго, но, тем не менее, так и не вышедшая за обозначенные временные границы, разрыв отношений с мужем Марии и разлука с Марией, решение покончить с собой и самоубийство.
При этом, как было указано, повесть никоим образом не является плагиатом или трансформацией романа Гёте. «Страдания юного Вертера» для Сушкова лишь аллюзия, форма. Несмотря на хорошо аргументированное мнение известного ученого-русиста Мартина Фраанье о реализации поведенческого сценария, связанного с Катоном, думается, что и Катон тоже аллюзия, используемый образ. Фраанье пишет: «Хотя М. В. Сушков озаглавил свою повесть «Российский Вертер», мы можем сказать, что образцом его реального поведения служил не Вертер, а Катон. В письме к Михаилу Храповицкому он просит решительно не посчитать его "обезьяною Вертера, а еще менее безумным", чем он старается предотвратить истолкование своего поступка как подражание Вертеру. Образ Вертера ассоциировался с такими чертами, которые Сушков не хотел придавать собственному облику. Вертер ; сентиментальный любовник, водимый страстями, иррациональные мотивы которого близки к безумию. В противоположность этому Сушков хочет представить свой поступок хорошо обдуманным шагом, итогом рациональных, бесстрастных рассуждений. Показательно, что в своих письмах он избегает всякого намека на любовную историю и чувства считает "слабостями". Шутливый тон должен был служить доказательством его равнодушия к смерти. Упоминая имя своего образца, Сушков рассчитывал, что его поступок будет истолкован именно как следование Катону» [8, с. 165]. Побуждением к написанию повести «Российский Вертер» является как раз вполне самостоятельная идея самоубийства, восходящая, скорее всего, к Эдварду Юнгу и его «Ночным размышлениям». Для Михаила Сушкова это произведение оказалось роковым (более подробно вопрос о реминисценциях знаменитого в XVIII в. произведения Юнга на основании существующих исследований и анализ влияния его поэмы на Сушкова рассмотрен в работе [4]). Возможно, что в возникновении идеи самоубийства сказалось также влияние мизантропии М.В. Храповицкого, изначально во всем разочарованного. Именно с Михаилом Храповицким Михаил Сушков находился в каком-то подобии душевной близости, именно ему он напишет свое программное предсмертное письмо, списки которого будут распространяться в обществе, вызывая негодование консервативно настроенных его членов и сочувствие романтически мыслящей молодежи. Похоже, что повесть «Российский Вертер» ; это первое из серии посланий Михаила Сушкова, остальные же наш автор напишет непосредственно перед смертью. Возможно, были и другие, до сих пор не найденные и не опубликованные. Юным философом в какой-то момент, если основываться на его стихах [9], то скорее всего около достижения им шестнадцати лет, полностью завладела эта странная самоубийственная идея, поглотившая его личность, подобно тому, как это произойдет у Достоевского с Иваном Карамазовым. Если бессмертия нет, то все позволено и жить не стоит.
Отметим здесь, что Михаил Сушков не был, подобно своему дяде Михаилу Храповицкому, отшельником и анахоретом. Судя по его стихам [9], предсмертным письмам к друзьям и знакомым [8], знанием жизни, явленном в повести, причем такого рода, которое нельзя почерпнуть из книг, а только из опыта ; или бесед с опытными людьми, он имел большой круг общения и состоял в большом количестве приятельских связей, от сиятельных особ и известных литераторов до крепостных дворовых. Думается, что психически он тоже был здоров, суицидальная идея, явно уже существовавшая в момент написания «Российского Вертера», была продиктована отнюдь не ментальными повреждениями. Несколько отвлекаясь от сравнения литературных стилей, влияний и заимствований, заметим, что при образовании молодых людей, особенно для тех, кто своим умственных развитием изолирован от своих сверстников и не имеет среди них друзей, не всегда бывает безопасно давать бесконтрольный доступ к источникам со сложным интеллектуальным содержанием. В наше время примером тут могли бы послужить книги Карлоса Кастанеды или даже «Майн камф» известного автора. Подросток может оказаться просто не в силах адекватно позиционировать в своей реальности новые для себя идеи. Для Михаила Сушкова в XVIII в. таким источником оказались «Ночные размышления» Эдварда Юнга.
Английский поэт Эдвард Юнг был одним из властителей дум в эпоху зарождения и развития сентиментализма в России. Его дидактическая поэма «The Complaint; or Night Thoughts on Life, Death and Immortality» («Жалобы или ночные размышления о жизни, смерти и вечности») (1742-1746) была необычайно популярна в России во второй половине XVIII;начале XIX в.; исследователи этого феномена писали о том, что поэма оказала влияние не только на литературный процесс, но и на способ мышления нескольких поколений. Многочисленные примеры упоминаний и цитирования поэмы в произведениях других жанров можно найти в монографии Н.Д. Кочетковой [10]. Поэма Юнга с ее философской проблематикой и отсутствием какой бы то ни было нарративной структуры вряд ли может быть сколько-нибудь занимательна для современного читателя, из раздела бестселлеров она давно перешла в раздел литературы для специалистов по данному периоду, но во времена переоценки ценности, смены нравственных и поведенческих парадигм, которая пришлась на конец XVIII в., в частности, противостояния рационализма сентиментализму, поэму в России внимательно читали, хотя и не в оригинале, а лишь в немецких и французских переложениях, старательно переводили и даже порой сопровождали подробным комментарием. Так, А.М. Кутузов в своем обширном комментарии к поэме попытался ввести ее в рамки православной парадигмы. [11] По данным Ю.Д. Левина существовало не менее 45-ти переводов поэмы, вышедших в свет за период с 1772 по 1803 гг. [12] Первым и единственным автором перевода с языка оригинала была Мария Васильевна Сушкова, мать Михаила Сушкова [13], чей прозаический перевод второй главы поэмы Юнга появился в 1772 году в издававшемся Новиковым журнале «Вечера», номера с 14-го по 17-й включительно, под заголовком «Вторая Иунгова ночь» [14].
В большом стихотворении, поставленным безымянным редактором введением в посмертный сборник стихов Михаила Сушкова и являющимся основной известной квинтэссенцией его философских взглядов, Юнг называется божественным, здесь делается особый акцент на осмыслении вопроса о бессмертии души, о том, нужно ли вести себя, помятуя о возможном бессмертии или можно ни о чем не думать, а следовать страстям и порокам – все равно же человек возвращается в природную среду, которой нет никого дела до его поведения. [9, с. 4;7] Ответа в на этот вопрос нет. Вопрос остается открытым.
Как ни странно, но Михаил Сушков почерпнул из поэмы Юнга главным образом идею об отсутствии ответственности человека за свои действия. Ведь если нет бессмертия души, значит человек полностью свободен от обязательств. На таком пути могут быть разные направления. Кто-то станет творить злодейства, Михаила Сушкова это привело к идее отказаться от дальнейшей жизни ввиду ее бессмысленности. Таким образом, можно утверждать, что идеологию своего поступка Михаил Сушков взял не только ; и не столько ; у Аддисона, на чем настаивает поглощенный идеями социальных сценариев Фраанье, не только во всколыхнувшая Европу моде на подражание Вертеру, как то предполагал в конечном счете Жирмунский, но прежде всего в тех уроках, которые незрелый ум юного поэта и философа извлек из произведения Эдварда Юнга и на которые никто из членов его семьи не обратил должного внимания, полагая увлечение поэмой лишь этапом литературного становления, в то время как это популярное произведение легло в основу его нравственного и этического развития. Очевидно, что Михаил если и читал комментарии Кутузова, то не придал им большого значения.
Учитывая высокие интеллектуальные достижения Михаила Сушкова, нельзя с горечью не признать, что должного опыта воспитания чувств у юного гения не оказалось. Удивительно обнаруживать в его письмах инфантильную безответственность и прямую жестокость по отношению к своим близким. Вот, например, самая показательная в этом смысле выдержка из предсмертного письма М.В. Храповицкому: «Когда время все успокоит, то вы можете сообщить ето письмо к батюшке для странности его слога. Скажите ему, чтобы он не лишал своей милости Алексашку за то, что он не усмотрел за мной: peut on rne garder de moi m;me? Уверьте братцев и сестриц, что я не забывал их до последнего часа, и теперь прошу дядюшку Александра Васильевича, чтоб он обратил на них ту милость, которою, как казалось, был ко мне расположен. ; Для блага их желаю, чтоб они начали разсуждать позднее, нежели я: жизнь их отравилась бы огорчениями, или надлежало бы всем перестреляться. ; Не правда ли что ета мысль довольно забавна? родиться девяти человекам на то, чтобы всем застрелиться? <Курсив мой ; Е.О.> Однако ж все милионы людей не на то ли родятся, чтобы всякими манерами умирать? У дядюшки Алексея Васильевича ручки целую. Ежели не выберу другой смерти, то пистолеты его выпрошены мною не напрасно, ; После меня осталось множество сочинений, но они так перемешаны, что надлежало бы мне воскреснуть, чтобы привести их в порядок. Многие неокончены, а иные и без начала. ; Итак, дозволяю в целом уме и памяти истопить оными печь; в сем состоит все мое завещание и наследство». [Фраанье, с. 154-155]
Литература
1. Гете И.В. Страдания Юного Вертера / Гете И.В. Собрание сочинений. Т.6. М.: Художественная литература, 1978. ; 482 с.
2. Овчарова Е.Э. Компаративные исследования как средство для постижения эпохи (семья Сушковых-Храповицких) // Европейское литературное наследие в кросскультурном пространстве: Сборник материалов Всероссийской научной конференции с международным участием. М.: Научная библиотека, 2019. С. 44;62.
3. Овчарова Е.Э. Михаил Сушков и Эдвард Юнг: опыт интерпретации // Проблемы национального глазами Старого и Нового света: сб. науч. ст.: в 2 ч. Ч. 2 / под ред. Ю. В. Стулова. Минск: МГЛУ, 2015. С. 61;68.
4. Овчарова Е.Э. К вопросу о российской философской рецепции поэмы Эдварда Юнга «Ночные размышления» / Литература и философия: От романтизма к ХХ веку. К 150-летию со дня смерти В.Ф. Одоевского / Отв. ред. и сост. Е.А. Тахо-Годи. – М.: Водолей, 2019. ; С. 265-277
5. Овчарова Е.Э. Документальные источники по истории семьи Храповицких-Сушковых: примеры использования их исследователями / Уральский историко-архивный форум. Материалы Всероссийского научного форума с международным участием, посвященного 50-летию историко-архивной специальности в Уральском федеральном университете. Екатеринбург, 11–12 сентября 2020 г. – Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2020. ; 643-649
6. Гёте. ; М.: Журнально-газетное объединение, 1932. ; Лит. Наследство; Т. 4/6. ; С. 524
7. Сушков М. В. Российский Вертер: полусправедливая повесть, оригинальное сочинение М.С., молодого чувствительного человека, нещастным образом самопроизвольно прекратившем свою жизнь // Ландшафт моих воображений: Страницы прозы русского сентиментализма / Сост. В.И. Коровина. М.: Современник, 1990. С. 110;130.
8. Фраанье М.Г. Прощальные письма М.В.Сушкова (О проблеме самоубийства в русской культуре конца XVIII века) / XVIII век. Сборник 19, СПб.: Наука, 1995. С.147;167
9. Сушков М.В. Память брату, или Собрание сочинений и переводов Михайла Сушкова, найденных после его смерти. М., 1803. 103 с.
10. Кочеткова Н.Д. Литература русского сентиментализма (Эстетические и художественные искания). СПб.: Наука, 1994. 281 с.
11. Юнг Э. Плачь Эдуарда Юнга или нощные размышления о жизни, смерти и безсмертии / Пер. с нем. А.М. Кутузова; Иждивением Типографической компании. Ч.1,2. М.: Тип. Лопухина, 1785.
12. Зайонц, Л.О. Э.Юнг в поэтическом мире С.С.Боброва // Проблемы типологии русской литературы: Труды по русской и славянской филологии. Литературоведение / Отв. ред. И. А. Чернов. Тарту, 1985. 145 с. (Учен. зап. Тартуского гос. ун-та; вып. 645).С.71;85.
13. Строилова А Г. Опыты первых переводов поэзии Э. Юнга в России // Книга в контексте культуры. Кемерово, 2015, 1 (8). С. 43–57.
14. Вторая Иунгова ночь о времени, смерти и дружбе. / Перевод М.В. Сушковой // Вечера. Еженедельное издание на 1772 год. В Санкт-Петербурге.
INTERPRETATION OF GOETHE'S NOVEL "THE SUFFERING OF A YOUNG WERTER" IN RUSSIA IN THE STORY OF MIKHAIL SUSHKOV "RUSSIAN WERTER"
@ E.E. Ovcharova
Abstract
The article examines the question of what kind of influence the famous Goethe novel had on the story "Russian Werther" by M.V. Sushkov (1775-1792). V.M. Zhirmunsky ranked this story among the most significant Russian responses to the novel "The Suffering of Young Werther".
Key words
Goethe, "The Suffering of Young Werther", "Russian Werther", M.V. Sushkov