По переходу через р. Прут в Российские пределы, Смоленский уланский полк занял квартиры в Бессарабии. Придя на место, полк занялся необходимым обустройством своего хозяйства, расстроенного продолжительным и изнурительным двухлетним походом, комплектованием рекрутами, ремонтированием молодыми лошадьми и вообще всеми насущными потребностями.
Немного о рекрутских наборах:
«Все податные сословия, после введения Рекрутского устава 1831 г. были переписаны и разбиты на тысячные участки (территория, на которой проживает тысяча человек податного сословия). Согласно старым положениям участки делились на пятисотные: пятьсот душ податного сословия. Рекрутов стали брали упорядочено с участков. Некоторые состоятельные сословия освобождались от выставления рекрутов, но взамен платили по тысяче рублей за каждого.
В указанное время рекрутские наборы производились не регулярно, а по мере надобности и в различных количествах. Только в 1831 году введены ежегодные наборы, которые делились на обычные: 5 - 7 человек на 1000 душ, усиленные – 7 - 10 человек и чрезвычайные - свыше 10.
Все семейства крестьянских обществ вносились в специальные списки по числу состоявших в них работников. При этом работниками считались способные к труду лица мужского пола в возрасте 18 – 60 лет.
Общества должны были давать рекрутов по очереди, начиная с семей с большим числом трудоспособных. Семьи, имеющие одного работника, вовсе освобождались по закону от поставки рекрутов. Те, кто имел 4-х работников, обязывались ставить и второго рекрута ранее, чем очередь доходила до семейств, имевших в 2 раза меньшее число работников. В один набор, ни одно семейство не обязано было выставлять более одного рекрута, в разные наборы более 3-х. Когда очередь обходила все крестьянское общество, то очередность предполагалось повторять заново.
Семья, обязывалась выставить физически годного рекрута в возрасте от 20 - 35 лет. Кандидат должен быть ростом не менее двух аршин и двух вершков (155,5 см), здоровым и не увечным. Если имелось несколько кандидатов, то предпочтение отдавалось холостым, а из холостых старшим по возрасту. Если все дети женатые, то прежде в набор попадали бездетные; наконец, если все дети женатые и имеют детей, то выбор определялся волей родителей, по согласию или же по жребию.
Набор в солдатчину из помещичьих крестьян фактически зависел от власти помещика.
До 1834 г. действительная служба продолжалась 25 лет. Затем срок был уменьшен до 20 лет, с тем что остальные 5 лет нижний чин числился в бессрочном отпуске.
От каждого кандидата в солдаты требовали иметь при себе одежду, обувь и продовольствие. Доставку рекрутов обеспечивали «отдатчики» - ответственные представители того крестьянского общества, из которого выбран рекрут. Он сопровождал будущего солдата в «присутствие», вносил за него необходимый денежный взнос, собранный всем крестьянским обществом (т.н. общественные суммы). (Общество продолжало вносить ежегодные подати вместо выбывшего общинника до следующей ревизии). При Александре I отдатчики сдавали в присутствие продовольствие на рекрута, из расчета на три месяца. При Николае I все натуральные взносы заменены на денежные.
Будущего служивого сопровождали казаки, выделенные воеводской канцелярией или солдатские команды. По нормам 1766 года требовались два старых солдата на 10 рекрутов, на 20 – один унтер-офицер и на 50 – один обер-офицер.
К месту службы полагалось передвигаться «прямыми трактами»; в хорошую погоду покрывать 20-30 вёрст. В плохую погоду переходы сокращались наполовину. Каждый третий день отводился для отдыха. Два раза в день проводилась перекличка. Для предотвращения побегов Сенат в 1738 году ввёл практику стрижки лбов на уездных пунктах сбора рекрутов. По прибытии на место проводилось медицинское освидетельствование. До 10% набранных рекрутов оказывались не пригодными к службе из-за болезней или малого возраста (известны случаи набора 14-летних).
До распределения по полкам будущим нижним чинам еженедельно читали воинские артикулы, ежедневно обучали строевым и ружейным приёмам. В казармах повелевалось «в зернь деньги и провиант не проигрывать и не пропивать».
Именной указ о наборе рекрутов издавался, как правило, в январе-феврале текущего года, однако по времени мог быть смещен. Набор проходил в срок от шести недель до двух месяцев
С началом очередного набора в губернии создавался распорядительный орган: рекрутский комитет и исполнительный: рекрутское присутствие. В губернском городе присутствие создавалось в рамках казенной палаты, в комиссию которой входили предводитель дворянства, советник казенной палаты, управлявший ревизским отделением, военный приемщик и медицинский чиновник. В уездном городе в местное присутствие входили местный предводитель дворянства, предводитель дворянства ближайшего приписного уезда, городничий, военный приемщик и медицинский чиновник. Председательство возлагалось на старшего по чину предводителя».
Стояли на широких квартирах в мазанках. Офицеры жили у более зажиточных обывателей, но тоже в мазанках с глиняным полом. Бывало помещики и хозяева устраивали для своих постояльцев и их товарищей вечеринки с танцами. Такие вечеринки обыкновенно продолжались от зари до зари. Пары носились с неслыханным увлечением в облаках пыли, которая садилась на плечи, руки и лица красавиц, предавая им вид креолок. Никто ничего не замечал, не чувствовал никакого стеснения, никакой скуки…
Между тем в Польше, к концу 1830 года вспыхнул мятеж, первые месяцы которого, как известно, были не совсем удачны для русского оружия. Смоленцы вновь были вызваны на поприще военных действий. В полку закипела необыкновенная деятельность: чистили и исправляли оружие, готовили полный комплект боевых патронов, чинили обоз и амуничные вещи, припасали вьюки и со дня на день ждали выступления. В апреле 1831 года пришёл приказ войскам 5-го пехотного корпуса, расположенным в Бессарабии, поддерживать спокойствие в Подольской губернии.
В отличие от польских войск, одетых сходно с нашими, было приказано всем без исключения носить еловые ветви на киверах. Поход полка форсированными переходами совершился без всяких событий. Вступив в Подольскую губернию, попали в мир поляков и жидов. По дороге от помещиков и обывателей слышали разговоры о Варшавских событиях. Почти все помещики в крае были поляки, многие даже плохо знали русский язык, но, безусловно, обвиняли поляков за мятеж и с каким-то азартом заявляли свои верноподданнические чувства.
По приходе на ночлег, эскадроны расходились по деревням на тесные квартиры или стояли биваком. Жители принимали улан спокойно, без озлобления, и жаловались, что поляки забрали всех молодых людей в милицию, называемую «косиньерами» (пешие) и «кракусами» (конные), отняли хлеб, овёс и даже картофель. Ласковое обращение солдат расположило жителей в нашу пользу, и впоследствии были случаи, что крестьяне указывали на склады оружия и припасов в домах помещиков.
В то время, как главное внимание русских было обращено на Волынь, восстание вспыхнуло в Подольской губернии.
Восстание в Варшаве подняло и в Подолии часть дворянства и шляхты, хотя преобладающий элемент населения, крестьянство, оказалось верным русскому правительству. Революционеры составили тайный комитет: было решено собрать войска, численность которых надеялись довести до 20 000 человек.
Пользуясь выступлением наших войск под начальством генерала Ридигера к польским границам, заговорщики приступили к подготовленному уже восстанию. Революционеры нигде не встретили противодействия, и восстание быстро распространялось. Собирались банды.
В середине апреля у Шаргорода командир 2-й бригады 5-й уланской дивизии генерал-майор Шереметьев со своими уланами (Смоленский и Курляндский полки и 6 орудий), во главе войск 5-го корпуса, настиг банду Ушицкого, близ с. Ушицы, разбил её, рассеял и взял в плен самого Ушицкого.
К концу апреля на реке Буг, на границе Подолии и Украины, состредоточилась банда трёх родов оружия, численностью более 3000 человек, разделённая на 17 эскадронов и 2 роты стрелков: почти все, были дворяне или шляхтичи, имели превосходных лошадей, были хорошо вооружены. Предводительствовал престарелый Колышко, деятель ещё со времён Костюшки.
Командир 5-го корпуса генерал Рот спешил форсированными маршами. Сам направился через Шаргород на Гайсин, а Шереметьев со своей бригадой-на Ладыжин партизанским набегом.
Подходя 2-го мая к м. Дашеву, Шереметьев узнал, что владелец Дашева, граф Потоцкий, устроил пиршество, по случаю прибытия повстанцев. Не доходя семи вёрст, у деревни Левухи уланы были встречены эскадроном поляков, который вскоре отступил. На его плечах поскакали к Дашеву. Здесь снова один эскадрон ударил в улан, доскакал почти до наших орудий, но тут же почти весь был изрублен. Прочие войска банды были довольно пассивны. Вдруг они бросились в рассыпную: каждый бежал туда, куда его гнал страх.
Наши уланы взяли в плен всю пехоту повстанцев (700 человек) со всеми пушками (7 шт.) и почти треть кавалерии (170 человек) – цвет молодёжи со всей Подолии и Украины. Довудец (генерал) Колышко с началом сражения благополучно на дрожках ускакал «до лясу».
Сражение при Дашеве одни решительным ударом прекратило восстание на юге.
Польские писатели уверяют, что от кутежа довудцы пропили сражение. Вскоре в бандах распевали песенку:
Pod Daszowem polakow moskal w ucho bije,
Kolysko ze starszizna miod i wino pije.
Kolysko ze starszizna hulaia w palacu,
A moskali polakow morduia na placu.
Kolysko ze starszizna z Daszowa uciekli,
A moskali polakow okropne wysiekli.
(Под Дашевом русский бьет поляков в ухо, а
Колыско со старшиной пьют мед и вино.
Колыско со старшиной пируют в палаце, а
на площади русские убивают поляков.
Колыско со старшиной убежали из Дашева, а
русские поляков вконец изрубили.).
3-го мая Шереметьев со своими уланами обратился к Тыврову на правый берег Буга, а генерал Рот направился на Хмельник и Мендзыбор, с целью не допустить остатки инсургентов на Волынь и отбросить их на Шереметьева.
Часть спасшихся у Дашева поляков следовала к Михалевке, чтобы переправиться там через Буг, Тывров (на правом берегу Буга) уже был занят Шереметьевым, но два его эскадрона улан, посланные в авангард к Михалевке, расположившись там без всяких мер предосторожности, были внезапно 5 мая атакованы повстанцами, так что только часть из них успела сесть на коней, и после жаркой схватки с уроном отброшены за реку.
Видя путь у Тыврова преграждённым, инсургенты искали переправы ниже, но уланские разъезды зорко следили за ними: поэтому они потянулись вверх к Янову и к пределам Галиции. 10 мая инсургенты заняли позиции у с. Майданек, а Шереметьев, попавший на след повстанцев, туда же спешно двигался.
Едва инсургенты выступили 11 мая в дальнейший путь, как бригада Шереметьева приблизилась к ним с тыла. Прежде чем поляки успели выбраться из лесистой местности и построиться к бою, наши уланы понеслись в атаку, опрокинули неприятельский арьергард, взяли часть обоза и казну с 40 000 рублей и, после упорной схватки, отбили взятые перед тем у отряда генерала Шуцкого, у д. Ободное, наши 2 орудия. Поражение инсургентов было решительное. Мятежники потеряли всё: орудия, пленных, оружие, богатые запасы и свои последние надежды. Храбрейшие из них пали: многие рассеялись или взяты в плен. Одними убитыми и ранеными инсургенты потеряли до 300 человек.
В этом деле Смоленский уланский полк потерял убитыми 9 нижних чинов, ранеными корнета Карпенко и 25 строевых лошадей.
Ещё ранее описанных событий, в Летичевском уезде появились хорошо вооружённые банды. Уланская бригада обратилась на них и форсированными маршами гнала до Галиции. 14 мая у Саталова 700 человек повстанцев и 1200 лошадей перешли границу. Несколько часов спустя подошёл туда и Шереметьев. Австрийский гусарский полк обезоружил поляков, но в последствии многим из них удалось бежать и пробраться в Царство Польское.
Таков был конец подольского восстания, в котором участвовало более пяти тысяч человек.
За сражения у Дашева и Майданека чины Смоленского уланского полка получили следующие награды:
ротмистр Выговский орден св. Анны 2-й степени
штабс-ротмистр Белогрудов орден св. Владимира 4-й степени с бантом
корнет Карпенко орден св. Анны 4-й степени с надписью: «За храбрость»
командир полка подполковник Зверев, поручик Годон и корнет Филиберт произведены в следующие чины, юнкера Ивашкин, Богорайский, Енько и Левиз произведены в корнеты, ротмистру Масону, поручикам Сулевичу, Смиттену, Петрову и Рожицкому 1, корнетам Петровскому, Кулябке и Козловскому объявлено Высочайшее Благоволение.
Старшие вахмистры Кретов, Никифоров, Матвеев, унтер-офицеры Брага, Кириченко, Клишко, Хоат, Гончарюк и рядовые Деревещенко, Казаченко, Дедюк, Велионтный, Иванов, Степанюк, Кучеренко, Дубовик, Мишустин и Усик награждены знаками отличия военного ордена.
За несколько недель на Подолье положение дел изменилось. Генерал Рот, деятельный, неутомимый и одарённый недюжинными военными талантами, без шума и преследований очищал край от последних рассеянных повстанцев и восстанавливал прежний порядок.
В Подолии и на Украине было много арестов, следствий и судов, но не было ни нападений крестьян, ни грабителей, ни резни властей. Уланские разъезды, ходившие по всем направлениям, поддерживали спокойствие.
Весть о взятии Варшавы быстро распространилась по всему краю и произвела благоприятное влияние в пользу русских.
Военные действия подходили к концу.
Командиру 5-го корпуса генералу Роту с 10 батальонами и 18 эскадронами приказано было форсированными маршами двигаться из Подольской губернии во фланг корпуса Ромарино, пробиравшегося к Галиции.
Пройдя около 300 вёрст, смоленские уланы с остальными войсками Рота 3-го сентября переправились через Буг и, сделав ещё 120 вёрст дошли до д. Гостирадо, где узнали, что Ромарино, преследуемый войсками Ридигера и Рота, только что перешёл австрийскую границу у Завихоста и положил оружие.
Из Гостирадо полк был направлен в состав блокирующих войск крепости Замостье, остававшейся ещё во власти поляков. 4 октября, в день сдачи крепости, полк направлен был обратно в Россию.
Всем офицерам, бывшим в делах во время усмирения восстания 1831 года, Император Николай повелел раздать вместо медалей знаки польского ордена Virtuti militari. Штаб-офицерам выданы 3-й степени – малый золотой крест с эмалью; обер-офицерам 4-й степени – золотой крест без эмали и, наконец, нижним чинам 5-й степени – серебряный крест. Кресту этому присваивалась голубая лента с чёрными полосками. На оборотной стороне каждого креста был проставлен 1831 год. Орден этот, впервые учреждённый в Польше в 1794 году, как видно, служил знаком отличия не за заслуги Польше, а за заслуги России.
С окончанием восстания 1831 года не существует более отдельного Царства Польского, которое для блага его жителей вполне слилось с остальными частями Российской Империи.
Император Николай Павлович, желая увековечить подвиги русских войск за время войн в Персии, Турции и Польше, с 1826 по 1831 годы повелел соорудить в Петербурге близ Новодевичьего монастыря чугунные триумфальные ворота. По установке их в 1837 году Государю угодно было начертать собственноручно следующую надпись для помещения на воротах: «Победоносным Российским войскам в память подвигов в Персии, Турции и при усмирении Польши 1826, 1827, 1828, 1829, 1830 и 1831 годах»; русская надпись помещена на стороне при въезде в столицу, а латинский её перевод находится на противоположной стороне. 16 октября 1838 года последовало в Высочайшем присутствии торжественное открытие этого памятника.
Смоленский уланский полк в сентябре 1831 года от австрийской границы в Царстве Польском, под командой полковника Зверева перешёл на зимние квартиры в Волынскую губернию, в город Заславль, куда прибыл в октябре того же года.
Для прекращения беспорядков на границе Царства Польского и для уничтожения появившихся шаек разбойников в 1831 году от полка в м. Почаев были высылаемы команды и в том числе 3-й эскадрон.
При реорганизации нашей кавалерии, совершённой на опыте минувших войн, уланским полкам 21 марта 1833 года дан новый усиленный состав из 8-ми действующих эскадронов при 15 рядах во взводах, конного 9-го резервного эскадрона и нестроевой роты. 7 и 8 эскадроны названы фланкерскими. Резервным эскадронам было положено находится в составе своих полков. В военное время, в размере дивизиона, они составляли кадр для новых резервов и потому были на равной степени фронтового образования и состава с действующим эскадронами. В общем составе полка по новому штату полагалось: штаб-офицеров – 5, обер-офицеров – 52, нижних чинов – 1579 человек, в резервном же эскадроне 216 человек.
Для доведения полков до усиленного состава расформировано было 8 драгунских, 2 гусарских и 2 уланских, которые и поступили на укомплектование полков нового состава, согласно расписанию собственной ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА, рукой начертанному. Из них в Смоленский уланский полк поступили 1 и 2 эскадроны Польского уланского, подходившие по гнедой масти своих коней к такой же масти Смоленского полка.
Дивизион, назначенный на усиление Смоленского полка, прибыл с присвоенным ему штандартом, пожалованным 29 октября 1827 года, который и стал считаться штандартом 4-го дивизиона Смоленского уланского полка. Штандарт этот шёлковый малинового цвета с золотыми вензелями по углам и с серебряным шитьём, копьём, бахромою, шнурами, кистями и полосками на древке. В нижней части полотна вышиты серебром литеры П.У.П, означающие название полка. На скобе надпись «1797 конный Домбровского полк» и двойной вензель Императора Павла. Новые эскадроны Смоленского полка получили номера 7 и 8 и считались фланкерскими. Чины этих новых эскадронов были исключительно поляки и литовцы, при том отлично обученные.
Как следствие преобразования кавалерии, и распределение полков по корпусам было изменено, так что 2-й пехотный корпус имел в своём составе 2-ю лёгкую кавалерийскую дивизию, 1-я бригада которой состояла из Елизаветградского и Лубенского гусарских, а 2-я бригада из Смоленского и Харьковского уланских полков. 16 августа того же года уланским бригадам повелено присвоить первые, а гусарским полкам вторые номера, в отмену старого обычая, считать гусарские части прежде уланских.
Одновременно с реформами административного состава кавалерийских полков, последовали перемены и в формах обмундирования. 21 марта 1833 года Смоленскому полку повелено было принять обмундирование Санкт-Петербургского уланского полка, то есть воротник, лацкан, обшлага, выпушки, полоски кушака, шапку, подбой эполет, обкладку вальтрапа и нижнюю половину флюгенра оранжевые, клапаны на воротнике синие, в качестве номера на шапку цифру 3 и сверху прежнее отличие, пуговицы по-прежнему белые, лошади гнедые. У офицерских лошадей хвосты длинные.
При общем переформировании и связанном с ним передвижением полков, смоленцам пришлось расстаться со своими старыми боевыми товарищами с Санкт-Петербургскими и Курляндскими уланами, с которыми рука об руку прошла эпоха кровавой и трудной борьбы 12,13,14,28,29 и 31 годов.
28 апреля 1834 года нестроевая рота полка, оставаясь при своих дивизионах, образовала вместе с прочими нестроевыми ротами полков 2-й лёгкой кавалерийской дивизии фурштадский её батальон, который вместе с другими подобными же батальонами 2-го пехотного корпуса составил 2-ю фурштадскую бригаду.
В том же году, по учреждении в войсках системы бессрочных отпусков, повелено отчислить в эти отпуска по 10 человек с эскадрона, а также повелено для каждого уланского полка в запасных войсках иметь запасной полуэскадрон, формируемый при призыве из уволенных в бессрочные отпуска, а в случае особого повеления, полуэскадроны эти обратить в запасные эскадроны. Состоящий при полку резервный эскадрон 23 марта 1835 года расформирован, а взамен его причислен один из действующих эскадронов Украинского уланского полка с переименование его в резервный Смоленского полка, но с оставлением при прежнем полку в его округе военных поселений. Эскадрон этот просуществовал до декабря 1841 года.
Продолжительное мирное время не замедлило оказать своё действие. Боевые генералы и офицеры стали сходить с поприща, всё более и более забывались уроки прежних войн, забывалась даже такая простая истина, что войска существуют для войны, а не для мира. Напротив, на первый план выступили требования мирного времени, не замедлившие привести к рутине, к педантичному исполнению уставных мелочей. Всё внимание обращалось на внешнюю показную сторону. Увлечение мирными занятиями войск довело до ужасного по своей нелепости убеждения, весьма распространённого в то время, будто «война портит войска, ибо на войне ослабляется знание устава». На кавалерии такое направление отразилось тем, что на неё стали смотреть, как на средство устройства эффектных зрелищ на учебных плацах.
Совершенно неестественная натянутая, но по-тогдашнему, красивая посадка, которой не от всех и не скоро можно добиться, до крайности укороченные аллюры при самом крутом сборе лошадей, всевозможные боковые движения и прочие фокусы, имеющие цену разве для представлений в цирках, сложные эволюции на учебных плацах с соблюдением согласного педантического равнения, - всё это считалось венцом кавалерийского искусства. Всё внимание обращалось почти исключительно на верховую езду. Тот, кто умел, по тогдашним понятиям, хорошо ездить верхом, считался уже готовым кавалеристом. Тогдашнее искусство верховой езды требовало весьма продолжительной работы в манеже, где только и было достигаемо. Всё это привело к тому, что кавалерия почти не выходила из манежа и в манеже видела цель своего существования. На полевую езду смотрели, какна неизбежное зло, полагали, что в поле и лошади портятся, и люди разучиваются ездить (это было верно с точки зрения тех, кто считал манежную езду идеалом для кавалерии). Выводя кавалерию из манежа в поле, старались и там, по возможности, сохранить манежные условия, выбирали для учений самые ровные плацы, большую часть времени посвящали езде по одному и по три разомкнутыми рядами потому, что пуще всего боялись потерять тот повод и испортить ту посадку, которых так тщательно добивались в манеже.
Манежные взгляды преобладали и при обучении сомкнутому строю: сложные перестроения исполнялись шагом, рысь и галоп укорачивались до такой степени, что даже пехота была бы в состоянии перегнать двигавшуюся галопом конницу. Карьер употреблялся, как редкое исключение. При господствовавшем тогда взгляде на кавалерию выездка лошадей была в высшей степени искусственна: от лошади требовался крутой сбор, для чего ломали её самым неестественным образом, требовались высокие ходы, при достижении которых не беспокоились о порче ног, укорачивание аллюров и обучение разным манежным фокусам вело к ещё большей ломке лошадей. Так как во всём требовалась красота, а по тогдашним понятиям красивыми считались толстые и круглые лошади, то особенно старательно заботились о теле, считая хорошим телом не развитые мускулы, а жир, делающий лошадь круглой; достижение такого тела требовало самого умеренного движения.
Чистка лошадей была доведена до такого педантизма, что их даже стригли и брили, а, чтобы не отрастала длинная шерсть, в холодное время держали лошадей в тёплых конюшнях. В результате всего этого получались лошади, изломанные искусственной выездкой, совершенно неспособные к быстрым и продолжительным движениям. О тактическом обучении кавалерии никто и не думал. Аванпостной службе кавалерия обучалась, так сказать, между прочим, во время травяного довольствия, когда делать было нечего, при том в пешем строю и на ровном месте.
Офицеры большую часть года находились в отпуску, а когда состояли на лицо в полках, разъезжали по увеселительным заведениям, играли в карты, пили шампанское, да от них и требовалось только выезжать в строй и на офицерскую езду, обучением же нижних чинов занимались исключительно командиры эскадронов и вахмистры. Одним словом, всё воспитание и образование было ведено так, как будто имелось в виду уничтожить боевые качества кавалерии. Каковы были требования, предъявляемые тогда кавалерии, можно судить по тому, что мерилом благосостояния кавалерийских полков служили манежная езда и прохождение церемониальным маршем.
Несмотря на суровые служебные требования того времени, жилось и служилось припеваючи, начиная со старших и кончая нижними чинами. Нижние чины размещались по квартирам у жителей, получая от них приварок; отпускаемый же от казны хлебный рацион, в большинстве случаев, был уступаем обывателями в пользу эскадронов, а для того, чтобы такой способ довольствия от жителей не был для них обременителен, нижним чинам отводилось по 2, 3 и более квартир на каждого. Такая система довольствия давала возможность людям пользоваться хорошей, а иногда, если у хозяев имелись свои коровы, и довольно разнообразной пищей. Кроме того, нижние чины соприкасаясь с обывателями в кругу их обыденных интересов, таким образом не отвыкали от среды, в которую со временем приходилось возвращаться.
Лошади размещались по хорошим конюшням. В добавок к положенной даче от казны всегда имелась в избытке яровая солома, поступавшая в пользу эскадронов, при обмолоте солдатами в свободное от занятий время. Поэтому строевые лошади были в полном порядке и нередко выносили второй срок службы.
Но жители Полесья и Царства Польского при всём желании не могли предложить своим постояльцам чего-нибудь лишнего и кормили солдат своей скудной пищей. Стоянки в местностях, населённых преимущественно евреями, были ещё неудобнее. Солдат принуждён был выносить целый ряд всевозможных стеснений на квартире, а пищу получал из отдельной посуды, нарочно для солдат заводимой, причём евреи, во избежание лишних расходов, давали солдатам самую неудовлетворительную пищу, что нередко служило поводом ко всякого рода недоразумениям.
Самым больным местом тогдашней системы воспитания солдат, самым неудачным средством для поддержания военной дисциплины были, конечно, телесные наказания. Шпицрутены, розги и фухтеля входили в разряд дисциплинарных взысканий, назначаемых ближайшими начальниками солдата с замечательной щедростью, почти без всякого контроля высших властей, за самые маловажные проступки. Дисциплинарная власть по наложению взысканий на нижние чины у самых маленьких начальников была весьма велика, а чего не дозволял закон, то освящалось обычаем. Границы между дисциплинарной властью и военно-судебной не были строго определены, за одино и то же преступление иногда предавали суду, а иногда ограничивались домашней расправой, которая по своей строгости мало отличалась от наказаний, налагаемых судом. Пределы дисциплинарной власти были так обширны, что к суду приходилось прибегать только в крайних случаях, выходивших из ряда обыкновенных. Виновные же в грабеже, краже, побеге, буйстве и тому подобных преступлениях, в большинстве случаев, подвергались дисциплинарным взысканиям, если только о совершении этих преступлений не было известно высшему начальству.
Розги считались самым слабым дисциплинарным наказанием и часто назначались за самые незначительные проступки. Шпицрутенное наказание (прогулка по зелёной улице), сравнительно с розгами, считалось более строгим. Нижние чины, наказанные шпицрутенами по приговорам военно-судных комиссий, выдержав наказание, вторично приводились к присяге на верность службы.
Телесные наказания, которые по уставу 1839 года являлись самым распространённым видом воинских наказаний, имели несколько подразделений: прохождение сквозь строй, кнут, плети и «наказание розгами». Составители воинского устава 1839 года полагали, что «жестокие телесные наказания, установленные воинскими артикулами», должны быть заменены шпицрутенами, в виду указа 1 января 1782 года, которым повелевалось военной коллегии в определении наказаний руководствоваться Наказом Екатерины Второй.
В самом деле, шпицрутены применялись к нижним чинам, не изъятым от телесного наказания, в громадном большинстве преступлений воинского или общего характера. Высшим размером этого наказания было 6000 ударов, хотя в отношении тех из нижних чинов, которые были признаны виновными в «неповиновении и дерзости против начальников перед фронтом», разрешалось с высочайшего утверждения, применять шпицрутены и свыше 6000 ударов.
Обряд исполнения этого наказания состоял в следующем: время назначалось обыкновенно поутру. На самом рассвете осужденный выводился на мести экзекуции под конвоем, состоявшим из унтер-офицера и четырёх рядовых с ружьями, при чём два из них шли впереди, а два позади осужденного. Затем, после команды «на караул», аудитор читал приговор, а люди выстраивали «шереножную улицу». Виновный отводился на правый фланг, фурлейты или профосы раздавали людям прутья, по одному на каждого человека, а барабанщик бил дробь и бой к экзекуции. При этом виновный шёл в строй за конвойным унтер-офицером, который держал перед ним обращённое к нему дулом ружьё, офицеры и унтер-офицеры наблюдали, «чтобы арестанту было учинено неослабно заслуженное им по суду наказание». По окончании экзекуции раздавался отбой, а виновный отправлялся, «буде нужно», в госпиталь для пользования.
Вот несколько наказаний, произведённых в полку за разные проступки:
1. рядовой Гавриил Степанов за поджог дома наказан шпицрутенами с прогнанием через тысячу человек один раз и переведён в гарнизонный полк
2. рядовой Шевченко за второй из службы побег, утрату казённых вещей и воровство наказан шпицрутенами с прогнанием через 1000 человек два раза, с отсылкой в арестантские роты инженерного ведомства в крепость Бобруйск на 5 лет
3. рядовой Тит Щербатьев за 4-й из службы побег наказан шпицретенами с прогнанием через 1000 человек один раз с определением в арестантские роты в крепость Бобруйск на 5 лет
4. рядовой Зиновий Тимофеев за убийство наказан шпицрутенами с прогнанием через 1000 человек, и отправлен в Сибирь в каторжную работу без штемпельных знаков.
За продолжительный мирный период с 1831 по 1849 год Смоленский уланский полк беспрестанно менял свои стоянки, что составляло тогда обычное явление и входило в систему военного воспитания подвижности войск. После стоянки в г. Таращи Киевской губернии в 1833 году полк был передвинут под Вашаву, в следующие года в г.г. Брест, Слоним, Елец, Слуцк, Ковно, Грубешов, Варшаву, Слуцк, Кобеляки (Полтавской губернии), Мендзыржец, Бялы и Варшаву. Офицеры, смеясь, называли эти передвижения «вальс вокруг Полесья».
В начале 1833 года полк из Киевской губернии перешёл в Царство Польское и расположился в г. Ловиче и в его окресностях.
В начале августа того же года полк, в составе 2-й лёгкой кавалерийской дивизии, выступил к Модлину, где состоялся смотр главнокомандующего действующей армией, а 11 и 12 сентября состоялись маневры в присутствии Государя Императора, который, оставшись очень доволен виденным, расхвалил смоленских улан, а командир полка, полковник Зверев, удостоился получить Высочайшее благоволение. Сейчас же после маневров полк двинулся на зимние квартиры в м. Кутно, где простоял до марта 1834 года, когда перешёл на три месяца в Варшаву, и в июне двинулся в Гродненскую губернию, при чём в августе месяце он был в компаменте около м. Зельва Слонимского уезда Гродненской губернии, откуда перешёл на зимние квартиры в г. Слоним, где в течение всей зимы усиленно готовился к предстоящему царскому смотру, при чём было обращено особенное внимание на стрельбу.
Полк был вооружён штуцерами, пистолетами, саблями и пиками (состояло: штуцеров – 128, пистолетов – 1080, сабель – 1478, пик -960). Весна 1835 года была особенно хлопотна. Ждали царского смотра, обещанного Государем в начале октября, а потому весь июль прошёл не в одном церемониальном марше, а и в других более полезных занятиях.
Преимущественно налегали на линейные учения, хотя при этом и избегали по старой памяти черезчур быстрых аллюров «для сбережения коней».
Наконец в сентябре полк перешёл в общий сбор войск 2-го пехотного корпуса под
г. Брест-Литовск, где 7-го октября Государь Император всем войскам произвёл смотр, а 8-го октября кавалерийским полкам было произведено линейное учение.
Усиленная работа Смоленцев не пропала даром: полк за смотр удостоился царского «спасибо», а командир полка получил Высочайшее благоволение.
После высочайшего смотра полк перешёл на зимние квартиры в Слоним, откуда весной двинулся в г. Елец.
Высочайший приказ 25 июня 1838 года возвестил полку, что: «Для сохранения в победоносной Российской армии памяти ея незабвенного основателя и дабы в каждом полку передать позднейшему потомству о достохвальных их подвигах и тем возбудить в новых поколениях храбрых Российских войск соревнование к столь же славным на поле брани заслугам, установлены при знамёнах и штандартах ещё особые знаки отличия».
Отличия были присвоены на основании следующих правил: полки, которые со времени своего первоначального учреждения хотя и изменились в наименовании, но в продолжении ста лет и более не были расформированы, должны были иметь в кавалерии на штандартах особые орденские ленты с бахромой, в армейских полках – Александровские.
На основании этого приказа, Смоленский уланский полк получил на штандарт 1, 2 и 3 дивизионов Александровские орденские ленты с надписями, шитыми, сообразно цвету пуговиц полка, серебром: на лицевой стороне – год основания и первоначальное наименование полка – «1708 Рославский драгунский Шквадрон». Внизу концов лент, над бахромой, кованное серебряное изображение имени основателя полка Петра Великого, а на другой внутренней стороне кованные золочёные двуглавые Российские орлы. Вверху на бантах, у перегиба лент, особая вышитая надпись «1838 года», означающая год пожалования ленты.
На древки всех штандартов установлены скобы с надписью:
1, 2, и 3-му дивизионам:
1708. Рославскiй Драгунскiй шквадронъ,
1771. 16-я и 17-я Легкiе Полевые команды.
1838. С.моленскаго Уланскаго полка 1-го дивизiона.
4-му дивизиону:
1797. Польскiй Конный полкъ.
1838. С.моленскаго Уланскаго полка 4-го дивизiона.
В конце июня 1839 года Смоленский уланский полк, под командой командира полка, полковника Зверева из Орла, где он был в общем дивизионном сборе, выступил через Бельск к с. Бородино и в начале августа расположился в с. Горячкине и окресностях.
В ночь с 16 на 17 августа прибыл Государь Император в сопровождении августейшей фамилии и, в ожидании открытия памятника, начал производить смотры и учения собранной здесь армии.
Наконец, наступило 26 августа, день, предназначенный для открытия памятника, воздвигнутого там, где 27 лет назад стоял главный люнет в центре русской армии.
С восходом солнца войска начали готовиться к предстоящему торжеству и перед каждым полком был прочитан приказ Государя.
«Ребята! перед Вами памятник, свидетельствующий о славном подвиге наших товарищей! Здесь на этом самом месте, за 27 лет перед сим, надменный враг возмечтал победить русское войско, стоящее за веру, царя и отечество! Бог наказал безрассудного: от Москвы до Немана размётаны кости дерзких пришельцев, и мы вошли в Париж. Теперь настало время воздать славу великому делу. Итак, да будет память вечная бессмертному для нас Императору Александру Первому! Его твёрдой волей спасена Россия. Вечная слава падшим геройской смертью товарищам нашим, и да послужит подвиг их нам и позднейшему потомству! Вы же всегда будете надеждой и оплотом вашему Государю и общей матери нашей России!»
К 7 часам войска разместились вокруг памятника и составили огромное величественное каре (в строю находилось всего 128 батальонов, 167 эскадронов и 264 орудия). В 8 часов прибыл Император, а вслед за ним показалась церковная процессия, которой полки отдали честь. Митрополит Московский Филарет совершал молебствование, едва провозглашено было многолетие, как гром 264 орудий поколебал воздух, и неумолкаемое дружное «ура» прокатилось по рядам стодвадцатитысячной армии.
Проводив обратно святые хоругви, Государь возвратился к войску, которое между тем, под командой фельдмаршала князя Варшавского графа Паскевича-Эриванского, уже перестроилось для церемониального марша. Император проехал во главе армии, благоговейно отсалютовал памятнику и остановился возле него, здесь за решёткой были собраны все ветераны бородинской битвы. Полки проходили сомкнутыми полковыми колоннами
Надо заметить, что на этом торжестве в рядах Смоленского уланского полка был только один участник Бородинского сражения и Отечественной войны – командир полка полковник Зверев.
29 августа начались манёвры. Они производились по плану Бородинской битвы и были наглядным изображением подробностей знаменитого сражения. Император Николай Павлович, оставшись очень доволен войсками, пожаловал многим офицерам награды, а нижним чинам, кроме усиленного довольствия, было ассигновано около 20 000 рублей.
По окончании бородинских смотров Смоленский уланский полк направился на новую стоянку в г. Слуцк.
Результаты исправного состояния полка сказались вскоре после Высочайшего смотра: командир полка полковник Зверев 30 августа за отличие в службе был произведён в генерал-майоры с назначением командиром 1-й бригады 7-й лёгкой кавалерийской дивизии, а на его место 1 сентября 1839 года был назначен Оренбургского уланского полка полковник Воробьёв, который прибыл в Слуцк и 12 ноября принял полк.
Полковник Яков Яковлевич Воробьёв, проходя службу в Оренбургском уланском и в образцовом кавалерийском полках, квартировавших в Москве и Петербурге, а также состоя последний год прикомандированным к Лейб-Гвардии Уланскому полку, усвоил приёмы и требования высшего начальства, почему с первого же дня своего командования полком стал вникать во все подробности жизни и службы полка, ежедневно посещал помещения, занятые штабом полка, подолгу присутствовал на всех учениях и всегда давал частным начальникам указания о своих требованиях, основанных, в свою очередь, на требованиях высших начальников. Работа в течение двух лет всех чинов полка не пропала даром.
В июне 1841 года полк из Слуцка выступил в Ковно, где предполагался сбор войск 2-го пехотного корпуса, при чём полк расположился в бараках.
В конце августа в Ковно прибыл Государь Император, который произвёл ряд смотров, где смоленцы всесторонне представились в блестящем состоянии. Смотры были нижеследующие: 23 августа состоялся смотр всем войскам, 24 августа – смотр рекрут, поступивших на укомплектование полка. 25 августа было произведено линейное учение, при этом Государь Император выразил командиру полка, что производство учения доставило Ему особенное удовольствие и было произведено в отличном порядке и устройстве, при чём все чины полка твёрдо знали своё дело.
Смотры закончились общим маневром, который состоялся 26 августа, и на котором смоленцы неоднократно удостоились получить царское «спасибо».
Из Ковно Смоленский полк возвратился обратно на зимние квартиры в Слуцк.
В конце 1841 г. последовало упразднение резервного эскадрона, и чины эскадрона причислены к полку. Всего прибыло 5 офицеров, 60 нижних чинов и 61 строевая лошадь. Кроме того, поступило в полк в течение 1842 года: 77 рекрут Тамбовской губернии, из Петербургского уланского полка 62 нижних чина и из разных частей 78 лошадей.
8 сентября 1843 года Смоленский уланский полк неожиданно был осчастливлен знаком высокой царской милости и благоволения. Государю Императору благоугодно было в этот день даровать полку нового шефа в лице своего августейшего внука великого князя Николая Александровича.
Известие об этом событии в полку было встречено с неописуемой радостью. Счастье полка было тем более велико, что назначение полковым шефом членов русской царственной семьи почиталось в нашей армии знаком высочайшего внимания и милости, какие только могут быть оказаны Монархом, какой-либо воинской части. С этого дня полк перестал называться Смоленским, а принял наименование: Уланский Его Императорского Высочества великого князя Николая Александровича полк.
22 мая 1848 года полковник Воробьёв был произведён в генерал-майоры с назначением командиром 2-й бригады 7-й легкой кавалерийской дивизии, а 16 июля прибыл вновь назначенный командир полка, полковник Евгений Густавович Ган, который принял полк накануне войны с Венгрией, в которой полку пришлось принять участие.
Все штандарты, вновь жалованные полкам арм. кавалерии после 19 ноября 1825 г., кроме состоявших (до 1833 г.) в Литовской Уланской дивизии, сохранили, форму, и величину штандартов, полученных в царствование императора Александра I полками Л.-гв. Драгунским, Гусарским, Уланским и Казачьим, но все зеленого цвета, с вензелевым именем императора Николая Павловича на углах и еще с той разницей, что на штандартах, не имеющих надписей за военные отличия, они заменены шитьем, изображающим перевязанные лентами лавровые ветви.