Онерический поезд двигался… двигался… двигался… безостановочно… моё тело покоилось… а душа была по ту сторону движения и покоя… Это ещё не утверждение, но уже и не вопрос.
Триптолем, летающие змеи, золотые колесницы, Персефона с факелом, Деметра с фасциями колосьев, летящее лоно, священные серпы, зерно граната. Источник Каллихоры. Там вода прозрачнее, чем слёзы богини. Нисейская долина. Долина божественного идиотизма. Не огорчайся, быть понятым, это ещё не значит понять самого себя. Не огорчайся, достичь успеха, это ещё не означает достичь Бога. Не огорчайся, купаться в ореоле даже посмертной славы, это ещё не означает купаться в ореоле вечной тайны. Тайна срезания колоса. Тайна погружения в лоно. Тайна онерических метаморфоз.
У Платона в «Федре» есть незабываемые и в высшей степени истинные слова: «… неистовство бывает двух видов: одно – следствие человеческих заболеваний, другое же – божественного отклонения от того, что обычно принято». И я ещё раз повторяю: моё творчество – не литература, это оккультная онейрофагия, оргийное ведовство, биззарическая мантика, эапоэтическая аэллография и мистическое вознесение. И вообще – моё творчество – это МОЁ ТВОРЧЕСТВО. «К концу жизни, если я буду жив», - как сказал один мудрец, - я соберу свои записи в один большой том и закопаю его на дне Океана. А сам буду плавать на Химере и смотреть на трепещущие бёдра Эос. Или лежать в своём полудоме и полуонейризировать вместе с опадающей осенней листвой. Что мне ещё в этой сверхжизни в этой аэлложизни в этой лабиринтожизни в этой ф-жизни в этой онейрожизни надо? И что надо за этой жизнью? А надо – всё! Весь гиперонерический универсум! Весь аэллический континуум возводящий себя в степень моей тайны.
Поезд прибывал на вокзал. Это было светлое огромное воздушное сооружение в каком-то фантасмагорическом постмодернистски-антично-мавританском стиле. Мрамор, железо, дерево, пластик составляли ничтожную часть материалов, из которых было возведено здание вокзала. Стекло – вот что было настоящей плотью этого грандиозного монстра инженерии. Наитончайшее, как стенки мыльного пузыря, толстенное, как железобетонные плиты, разноцветное, хрустальное, матовое, дымчатое, зеркальное, гутное, битое… Из него были сделаны пятидесятиметровые колонны и огромные сферы и эллипсоиды, увенчивающие крышу здания. И платформы были из стекла – прозрачные и хрупкие. По ним было страшно идти. Казалось идёшь по окаменелому морю, стеклянная оболочка которого в любое мгновение может прорваться… Ноги не хотели идти нормально… они будто были обуты в высокие коньки… Это был Полис Животных… Гигантский Вокзал был заполнен разнообразным зверьём, среди которого иногда мелькали и представители рода человеческого. Звери передвигались как и в природе – на четвереньках. Но их действия были вполне человеческими – они торговали, покупали, разглядывали расписания поездов, болтали друг с другом на непонятных мне (но человеческих) языках, листали газеты, ели мороженное, толпились у касс или просто шатались среди мегаманических изваяний этого шокирующего Вокзала.
Я вышел на Площадь через центральный вход, который обрамляли четырёхрукие крылатые атланты с головами гривастых львов. Эти колоссальные статуи были высечены из чёрного камня и отполированы до зеркального блеска. И хотя везде было море зеркал, я посмотрел в овальные икры атлантов. К своему сначала ужасу, а потом смеху, я не увидел собственного отражения. Отражения других я видел, своего – нет. Не знаю, каждый ли видел так как я или нет – я не знал местных языков и не мог ни с кем общаться. Только не подумайте, что всё это сатира. Ну типа Свифта, Лафонтена или Оруэлла. Здесь нет и капли сатирического. Всё это самая настоящая неопровержимая онерическая реальность. Я бродил по этому Полису и не видел сам себя. Я не отражался ни в одном зеркале. Я не знал кем я был. Животным, человеком, ангелом или богом? Может демоном? Или математической пустотой? Поначалу вопрос «кто я?» очень занимал меня. Но потом я понял, что можно жить и без зеркал.
Я ничего не запомнил из блужданий по Полису. Только лев с панцерной кожей как у броненосца, регулирующий движение на перекрёстке, да кафе в форме черепашьего панциря остались в памяти. Было жарко и душно. Кажется я был совершенно гол. Я упал в тени огромного платана… уснул?.. намёки… символы… лучи… Хаоса И Любви… понимание… непонимание… прекрасно…
Я шёл по мягкой, пластичной, эластичной земле, словно по телу спящей наяды… вокруг лишь обнажённые мокрые деревья… перетекающие в фийярдиардный океан и появляющиеся вновь… туман… пропитывающий антимиры-микромиры-макромиры-… фоориольная осень… глыбы сновидений… после жары приятно бродить по лужам холодным осенним зеркальным чёрным…
Я сел на груду мокрых листьев, шумно вдыхая и выдыхая свежий, насыщенный ледяной влагой воздух и созерцая струи голубоватого тёплого пара. Я долго сидел и думал, что апогеем, кульминацией любой оргии является абсолютно спокойное, отрешённое и бескорыстное созерцание… Я сидел долго… пока не пошёл снег… Снежинки маленькие и взъерошенные как мохнатые брюшки паучков моментально таяли соприкоснувшись с землёй я вспоминал как моя душа блуждала по суетным мирам цивилизациям напичканным страхом я вспоминал как мне становилось нестерпимо скучно и тоскливо и я ещё больше наслаждался снегом тихим мерным усыпляющим грустным печальным слабым нежным покорным чёрной земле превращающей его в капли холодной жидкой субстанции ветви легонько покачивались от падающего и тающего снега и будто еле слышно мурлыкали под однотонным разомлевшим галлюцинирующим небом
Мои волосы покрывались прозрачным куполом капли виснули на носу и одна проникала тонкой прохладой за шиворот и медленно ползла по спине
Сумерки сгущались