...Когда наступил рассвет, бой был уже закончен. В ярко-розовых сполохах восходящего местного солнца, чуть оттененных блеском никогда не заходящей в восточном полушарии местной отвратно-желтой луны, сразу стало видно, что дело труба или еще хуже. Хотя что там бывает хуже трубы? Кажется, ничего.
То есть, победа, конечно, одержана, зато и цена высока: ещё один такой триумф—и воевать станет окончательно некому, даром что в армии стариков нет, все ребята молодые, хотя опытные. Старший группы вон уже до ста лет дожился, пять раз омолодился—и пожалуйста, как новый.Хотя именно поэтому их, боевые единички, не жалел никто. Подумаешь, прибьют половину армии. Зато перенаселения на Земле никакого. Вообще говоря, Дан считал, что вся эта война затеяна с одной целью: чуток сократить вечно юное общество миллиарда на два, на три, а то повадились омолаживаться—хоронить некого стало.
Дан с усилием поднялся на грязную и жесткую скалу, под которой оказался после взрыва. И ладно, что так: благодаря этому куску страшного черного камня, ставшему щитом, он не сгорел и вообще остался жив. Обзор с возвышенности был чуть получше, чем из ямы, хотя... век бы на такое не глядеть.
Далеко впереди поднимался из земли как странное чудовище о трех головах один из оставшихся блоков крейсера «Центурия». Его боковая часть , нелепым образом перевернутая, оказалась сейчас вверху, на страшной, головокружительной высоте, а все, что впечаталось в эту планету, сплющилось и явно превратилось в блин, плотно прижатый к земле.
Внутри «Центурии», скорее всего, живых не осталось вообще. Дан наблюдал, как крейсер падал: такие перегрузки, такие взрывы и такой удар о скалы никто не переживет, разве что механические допотопные штуковины.
Вокруг похожего на дохлого дракона железного гроба россыпью валялись осколки на порядок меньше—сопроводительные катера, которые всегда окружают материнский крейсер и служат первой линией обороны.
Ни первая, ни вторая, ни сотая линия не спасли дело, которое —уже очевидно—самая большая труба из существующих.
Повернувшись вправо и влево , Дан смог увидеть, что и там высятся старые, давно забытые трехголовые и двугорбые стальные чудовища, превращённые этой войной в гробы для десяти или более тысяч людей, валяются останки менее мощных машин, которые попали сюда много лет назад, ещё в начале века. Это были следы первой космической битвы, а их с той поры случалось достаточно.
Если напрячь зрение( потому что аппаратура вышла из строя, и ее напрягать бесполезно), то можно даже рассмотреть у «Центурии» раскиданные тела людей—и в десантных скафандрах-экзоскелетах, и без них, и без чего бы то ни было вообще.
Но напрягать для такого зрелища хоть что-либо из оставшихся в действии чувств и органов не хотелось категорически. Обоняние уже давало о себе знать, и Дан ощущал скверный запах горелого железа, мяса и пластика. Это уж совсем плохо: значит, в его экзоскелете отключилось все, кроме чисто механической функции облегчения движений, потому что рука по-прежнему сжимала двадцатикилограммовый «Луч» без видимых усилий, а вот экзозрение, экзообоняние , слух и , кажется, теплоснабжение погорели полностью. Холодало ощутимо, несмотря на наступающий день. Хорошо , что хоть дышать тут , на второй планете системы Риан, вполне возможно и без специальных средств.
...Вот уже час по корабельному времени Дан стоял на скале, упорно на что-то надеясь. Рассуждал сам с собой и не видел решения.
Ну, например, могут прилететь с главного корабля, потому что оставшийся в меньшинстве потрепанный враг уж точно позорно бежал, покинул место боя и новых стычек не будет.
Но...никто никогда ни за кем не прилетал на его, Дана, памяти. А он уже тридцатый год в пехоте и двадцать восьмой год на войне. Утверждалось, что выжить в такой мясорубке нереально, а система тотального омоложения позволяла считать любые потери восполнимыми.
Ну, может, какой-то катер из сопровождения уцелел настолько, что его можно будет поднять в воздух и самому добраться до корабля или до одного из материнских крейсеров, оставшихся на орбите. Вот только вряд ли хоть одна из единиц флота осталась тут, скорее всего, они уже прыгнули к одной из своих баз, чтобы не отсвечивать для врага соблазнительной добычей. Да и катера в таком виде, как их наблюдал Дан, не то что летать—ползать не смогут. Опять же в поломанном экзоскелете пережить выход из атмосферы не сможет никто, а Дан ещё и ранен в плечо. Разве что снять скафандр с мертвого, ну так опять же без кода подтверждения он не станет слушаться нового хозяина.
-Все, мама, отлетался и отпрыгался твой сын-дуролом,--сам себе сказал мужчина,--можешь быть спокойна. Твою же налево!..
Грязь, кровь, железные острова обломков, костры пожарищ и звенящая в отдалении сигнальная сирена, по случайности не отключенная на одном из катеров .
Зато над всем этим безобразием поднималась такая яростно-розовая, красивая и мертвая звезда Риан, что поневоле хотелось восхититься. Будь десантник -пехотинец Дан Годвин поэтом или художником, он бы точно отсюда не ушёл, стоял бы и любовался.
...Где-то вдалеке послышался странный скрежет, будто великан потер одну о другую свои железные рукавицы, и неустойчивое чудовище крейсера «Центурия» развалилось на две части, дополнительно пропахав в скальной породе огромные борозды. Планета ухнула в ответ и застонала, когда тонны металла снова ударили ее в грудь. Зато сквозь разлом, как сквозь горный перевал, была отчетливо видна крупная серебряно-желтая луна, раза в три крупнее, чем на Земле.
И на фоне этой луны вдруг Дану почудилось движение. Неявное такое, вроде шевелится, пока непонятно, что именно. Может, обшивку обнаженной каюты ветром полощет?
Но нет, движение не было хаотичным. Человек! Ну, хотя бы кибер.
Дан заставил себя просто смотреть, чтобы лишний раз не разочароваться.
Человек ещё раз дёрнулся. Под розовым светом Риан блеснула его белая форма. Медиколог. У кого ещё настолько непрактичная одежда для боевых действий? Ну, на этой-то планетке белый быстро станет черным от угольной пыли. Хотя в нынешней ситуации как раз медиколог должен быть очень полезен.
Фигурка в белом приподнялась повыше, будто перебираясь через железные горные хребты, потом медленно двинулась вдоль борта крейсера. Прищурившись, Дан вгляделся и предположил, что человек прихрамывает и вообще идет бесцельно, останавливаясь и оглядываясь вокруг, будто пытается понять, где это он оказался. Контузило его, надо полагать, да ещё не один раз.
--Ну, давай знакомиться, товарищ по несчастью,--угрюмо сказал Дан и, включив третий скоростной режим своего скафандра, бодро припустил со скалы вниз в сторону «Центурии», стараясь не терять из виду белую фигурку. Товарищ по несчастью , похоже, не видел и не слышал его приближения, потому что ни на секунду не прекращал бессмысленный свой поход вокруг крейсера. Точно, контуженный, отбитый напрочь.
Приближение к «Центурии» оказалось впечатляющим зрелищем даже для видавшего виды десантника. Пугающий размер крейсера, пусть и расколотого на части, приводил любого человека в священный трепет, хотя нынче это благоговение было с оттенком тошноты: кровью и паленым мясом воняло мерзко и остро. Человек в белой форме , видимо, тоже ощущал отвратительную вонь смерти, потому что согнулся пополам. Его стошнило.
Дан уже приблизился настолько, что можно было бы попытаться окликнуть, впрочем, кто знает, как с перепугу этот медиколог себя поведёт. Может, у него есть оружие, и как даст он залп от страха, тут и конец пехоте. А может, этот белый так контужен, что до него и не докричишься.
Но фигура в медформе, похоже, что-то слышала, например, скрип экзоскелета, поврежденного все же при взрыве. Человек застыл на секунду, потом резко повернулся в сторону бегущего десантника.
А Дан Годвин в свою очередь тоже резко остановился и даже вслух произнес:
-Баба, твою мать!
Этого ему только для счастья не хватало. Баба-медиколог, безобразие какое!Возись теперь с ней.
Но баба повела себя откровенно не по-женски. Она действительно достала оружие и настороженно поглядывала на приближающегося уже обычным шагом пехотинца, уверенно держа палец на кнопке спуска. По всему было видно, что баба стрелять умеет, очень уж ловко держала она свой лучевик и поза ее свидетельствовала о каких-то явно не медицинских навыках.
Дан примирительно поднял вверх обе руки, даже ту, в которой у него был «Луч».
-Женщина,-стараясь говорить спокойно, пробасил он,-давайте не будем. Мы оба с «Центурии», мы оба тут выжили, что нам делить? Опустите оружие, мертвый я вам не пригожусь.
Баба оказалась при ближайшем рассмотрении лет на десяток постарше Дана, откровенно маленького роста и то что называется «пышка»:медформа на ее животе и груди чуть не трещала. Пышка медленно опустила лучевик и настороженно посмотрела на собеседника. Потом открыла рот, видимо, собираясь что-то сказать...но почему-то не смогла. Она моргнула пару раз и озадаченно пошевелила нижней челюстью. Снова открыла рот, но кроме сипа и хрипа ничего все равно не произнесла.
Как ни странно, Пышка не впала в панику, видимо, потому что была медикологом, она глубокомысленно вздохнула и кивнула каким-то своим мыслям.
-Контузило?-полуутвердительно сказал Дан.-Ну, бывает, должно попустить. Слышите вы нормально?
Пышка кивнула. Потом выудила из нагрудного кармана пластиковый лиц и показала его Дану.
-Медиколог Ольга Буланная, третий сектор, второй медблок ,«Центурия»,-прочитал Дан и удовлетворенно вздохнул. Пока все так , как он и предполагал изначально.--А я старший пехотинец децима, группа «Эфа»,тот же крейсер, Дан Годвин. Похоже, товарищ медиколог, мы тут с тобой жизнь зимовать будем.
Баба вытаращила глаза на это и выразительно покрутила пальцем у виска, намекая на то, что старший пехотинец децима повредился в уме. Потом тем же пальцем потыкала в розоватое уже с голубым небо второй планеты.
--Да нет, дамочка, не прилетит никто. Ты сама подумай, сколько затрат на нас двоих—кто это все оплатит? М с тобой расходный материал. Тут если только случайность. Или новый бой на этом антраците случится, тогда прилетят. Я -то уж знаю.
Ольга недоверчиво покосилась на него, все же предпочитая думать, что спасатели в пути. Ну и фиг с ней, пусть пока помечтает, все меньше нервов. Вот чего Дан не любил категорически, так это бабских истерик. А тут—какая удача—баба онемела от контузии да ещё и не воет взахлёб. По крайней мере пока не воет, надо этим пользоваться.
--На «Центурии» жестко пришлось, да?-почти сочувствующе сказал Дан.--Как ты-то жива осталась, не пойму. Ты не видела никого живого?
Пышка с усилием подавила рвотный спазм, взяла себя в руки и отрицательно помотала головой в белом поцарапанном шлеме. Подняла руки, пытаясь его снять, но пехотинец остановил:
-Э, нет, погоди пока. Мало ли что. Тюкнет тебя по голове чем-нибудь , а мне-то медиколог позарез нужен. Хотя чтоб медиколога тошнило от крови—это что-то новое.
Ольга, спохватившись, всплеснула руками и вопросительно указала на уже окрашенное кровью плечо экзоскелета.
--Да, зацепило, пока скелет работает—держусь,--успокоил её Дан.--Я тут второй час наблюдаю, только тебя нашел. Может, внутрь «Центурии» попробуем забраться. Пока что вроде бы она основательно встала, не должна снова бахнуть.
Ольга пожала плечами, как бы говоря, мол , ты тут десант, тебе и карты в руки и шашки в зубы, а мое дело—маленькое.
--Ну, пошли,--вздохнул Дан.--Да не бойся ты меня, я же не совсем дурак, чтобы единственному живому человеку тут напакостить. Я тебе говорю, нам с тобой надо вместе держаться. Это надолго.
Пышка снова недоуменно взглянула, покривила рот, пытаясь сказать, потом все же поплелась следом за пехотинцем, действительно чуть прихрамывая. Когда он попытался выяснить, что с ногой, медиколог замахала на Дана руками и всем видом постаралась показать, что это не стоит волнений. Годвин и не стал волноваться, в конце концов, взрослая баба да ещё и в медицине понимает, чего ради ей придуриваться?
...Забавная вышла штука. На всей этой угольной планетке под кукольным розовым солнышком по подсчетам десантника валялся один крейсер и , следовательно, пять-шесть сопроводительных катеров , количество народу варьировалось от семисот человек до трёх тысяч, и Дан никак не мог уложить в голове , что из всех этих людей в течение уже суток они с Ольгой никого в живых не обнаружили.
Оказалось, что передатчики экзоскелета отказали, и Дан с отвращением называл его скорлупой, годной только на то, чтобы таскать грузы. Он попытался включить передачу на одном из шлемофонов убитого солдата, и даже получилось, но тишина в эфире стояла просто фантастическая.
-Эй, пехота,-хрипло сказала медиколог, и он аж вздрогнул от неожиданности—привык к молчанке.-У меня в шлемофоне работает пеленг, если что было бы слышно, я бы сказала.
-Не выключай,-медленно ответил Дан.-Пусть пашет, батарей тут для питания валяется тоннами, заменим.
Ольга кивнула. Даже начавши кое-как с сипом и хрипом говорить, она оказалась немногословна, что сначала радовало десантника. Болтливая баба—горе в разведке.
Потом, уже через сутки тишины,когда Ольга подлатала его руку, когда они перекусили, слегка разорив камбуз на одном из разбитых катеров, и даже чуток поспали в уцелевших каютах для офицеров, Дан начал тяготиться этим молчанием. Он спрашивал—медиколог отвечала односложно или кивала. Сама она в разговоры не вступала. Временами он ловил себя на том, что принимается рассуждать сам с собой. И в этих рассуждениях Дан вдруг неожиданно вышел на то, что никак не могла эта совсем не спортивная и вовсе не молодая баба выжить на падающем крейсере, если только она...Оформить до конца свою мысль он не успел, но надо было выяснить кое-что и срочно!
-Эй, медицина!-настороженно сказал, он, поискав её глазами, и озадаченно крякнул.
Пышка исчезла из поля зрения. Кляня себя за доверчивость, Дан достал оружие поменьше, чтобы в катере не наделать дыр,и на полусогнутых двинулся вдоль коридора. Мысленно он уже четвертовал эту бабу, потому что она его обманула так легко. Скорее всего её повреждения с жизнью несовместимы, вот она и молчит все время, хочет помереть в одиночестве!
За одним из углов ему послышался слабый стон, и Дан уже приготовился к худшему, но оказалось, что жизнь по-прежнему полна сюрпризов.
Пышка лежала на кухонном столе,широко раскинув плотные ноги. Руками она стискивала край пластикового стола так, что на нем уже появились трещины, из чего Дан сделал вывод, что ей очень больно. Но она молчала, только зубы скрипели. По краю стола текла буровато-красная струйка крови.
-Твою ж в царя прогиба мать!-Дан и слов-то таких не знал, чтобы сказать, о чем думает.
Ведь рожает, так её растак! Теперь понятно, с чего комбез на ней чуть ли не трещал по швам и полоскает её при всяком дурном запахе.Да и уцелела она , скорее всего, только потому, что валялась в биокамере медблока . И чего ж её сюда только нелёгкая принесла! Начальство совсем ошалело, баб беременных в бой кидать.
...Ещё часа четыре подряд Пышка орала как кошка, расцарапывая Дану руку, которой он пытался хоть как-то поддержать бабу за плечи, но толку не вышло. В перерывах между схватками, медиколог довольно запутанно, хотя доступно пыталась объяснить десантнику принцип рождения детей как он есть ,без романтики и глупостей, но это было уже не так важно. И без медицинского диплома Дан понимал, что бабе каюк, потому как разродиться она сама не могла, а блоки на крейсере , как она утверждала, в хлам разбиты.
Что делать, он не знал. Ольга , кажется, знала, но совершенно не могла ему объяснить. И вскоре пехотинец децима понял что медиколог готовится умереть .От обезбаливающих уколов Пышка отказалась наотрез, и Дан слушал её тонкий вой, зверея от бессилия, временами и сам впадая в полудрёму.
Смерть даже трёх тысяч человек его так не пугала, надо же. А он-то, дурак, думал, что страшнее войны ничего нет на свете. Видел он эту войну тридцать лет подряд. И там жить можно, если умеючи. Но вот как перенести последние несколько часов?
...Спустя сутки Ольга затихла, перестала скулить и , кажется, совсем закостенела. Ребёнок так и не смог покинуть её тело.Дан сделал попытку потормошить, пошлёпать Пышку по опавшим бледным щекам, но и так было ясно, что на этой чёрной планетке с розовым солнышком он, старший пехотинец децима Дан Годвин, остался совершенно и абсолютно одинок. Медицина ему отмерила ещё лет сорок жизни с последнего омоложения, но вряд ли удастся протянуть даже треть.
Уже не хотелось ни вечной молодости, ни вечной жизни,потому что в мире осталась только одна вечность: война.