Если бы

                Рассказ

            Бабье лето приближалось к концу.  На излёте вторая декада сентября.  Но на улице ещё щедро разливал своё остатнее тепло погожий солнечный денёк.  На остановках весело позванивали снующие трамваи и лёгкий ветерок лениво шевелил на деревьях пёструю как ивановские ситцы разномастную листву, напоминая людям, что не за горами уже и серая, дождливая с белыми мухами уральская осень.  И я, радуясь этому последнему теплу, брёл неторопливо в своих раздумьях вдоль шумного проспекта родной областной столицы, где я после окончания пединститута, женившись, бросил свой якорь.  Шёл я домой и тихо, по-детски наслаждался отрадным приветом уходящего лета, как неожиданно кто-то негромко меня окликнул по имени.  Я остановился и прислушался.   
            
            - Ваня! – снова кто-то уже более отчётливо повторил моё имя.
            
            Я обернулся.  В нескольких шагах от меня стоял и пристально, с выжиданием, как бы боясь ошибиться, смотрел на меня, со мной одного приблизительно возраста какой-то совсем незнакомый мне человек.
            
            - Вы меня, – выдавил несколько смущённо я из себя.
            
            - Если ты Ванька, то, конечно, тебя, – ощерился нагловато этот похожий на бомжа подзамызганный тип. 
            
            - Да, – сделал я с вызовом шаг вперёд, – меня действительно зовут Иваном!
            
            - Да кто тебя, Ванька, куда-то зовёт, – слил с лица он свой нахальный оскал, этот и в самом деле мне неизвестный дядька, – кому ты нужен, – сделал и он свой шаг навстречу ко мне. 
            
            - Видимо, нужен, если вы решили меня окликнуть, – остановил я жестом руки его навящивое приближение к себе.
            
            - Ты, Ванька, как был Ваньком не от мира сего, так им, я гляжу, и остался, – снова будто удав в хищном зевке растянулся в широкой ухмылке этот мой, явно, давно уже без должного участия с женской стороны неухоженный мужчина.  Но затхлой запущенности от него, как я заметил, не исходило, зато похмельный привкус одиночества присутствовал даже на расстоянии. 
            
            Это был высокий и довольно крупного, атлетического телосложения, без головного убора, седой, с поредевшей, взлохмаченной порослью на массивной голове, в дорогом, но изрядно затасканном демисезонном пальто, как и я от тепла в нём нараспашку, и который походил на отощавшего по какой-то причине могучего тяжеловеса.  Но и опустившимся я его назвать бы не смог.  Просто, он был из тех людей, которых у нас по всей стране, более чем предостаточно, и о которых можно сказать, что они очень редко ухаживают за собой, но любят употребить по поводу и без повода горькую.  Приподнятый слегка воротник его длинного из тяжёлой ткани пальто как будто бы специально подчеркивал обострившиеся крупные черты небритого лица, давая понять, что перед вами не бомж, но наплевавший на себя представитель сильной половины человечества.  Было заметно, что он по многу дней не ведает освежающей процедуры умывания и бритья, хотя держался нагло и даже дерзко.
            
            - Кто вы, – никак не мог я припомнить своего визави.
            
            - Не узнаёшь, что ли, Вань, – устал он пялить на меня свои пустые зенки.
            
            - Простите, – не воспринял я панибратские намёки странного гражданина, – что-то не припоминаю я, чтобы мы были с вами когда-то знакомы!   
            
            - Я что?  Так сильно изменился? – увял лицом мой заявившийся вдруг из неоткуда этот более, чем странный собеседник.
            
            - Неужели Чепрак… – неуверенно назвал я ненавистную мне фамилию.
            
            - Ну, наконец-то, до тебя дошло, – отёр он руки о полы своего пальто.
            
            - Но и ты, как был наглым папенькиным сынком – таким же и остался, – вспомнил и я окончательно того, кто меня внезапно окликнул, – но только где они сейчас эти твои с детства самодовольные спесь и надменность, Серёга?  Неужели растратил?
            
            - Да все при мне, – пошевелил слегка обострившимися плечами мой школьный, но не уважаемый однокашник в прошлом. 
            
            - Что-то не вижу я в тебе агрессивного покорителя житейских высот!
            
            - Ладно ты!  Не гоношись, – приблизился ко мне и подал для пожатия свою мокрую от пота руку, мой заштатный фантом из далёкой-далёкой юности.
            
            - Ну… – не стал пожимать я немытого краба.
            
            - Пойдём лучше выпьем, Ванька, – обиделся тот.
            
            - Я не пью, – остудил я грубый порыв любителя на дармовщинку промочить своё в удовольствие горло.
            
            - Совсем?
            
            - Совершенно верно!
            
            - И давно? – осведомился, не веря, тот.
            
            - С того самого дня!
            
            - Да помню я, – скривился он в жалкой гримасе, – а как мы выпивали с тобой тогда, когда ты учился на каких-то там ещё курсах в Москве!
            
            - Зато я это плохо помню!
          
            - Не помнишь, как я заявился к тебе в общагу с полной авоськой портвейна с тремя топорами на этикетке, – самодовольно прокашлял нынешний выпивоха.
            
            - Смутно, господин ты мой хороший!   
            
            - Да, ну! – с наглой издёвкой расплылся бывший спортсмен.
            
            - И, если быть честным, и вспоминать не хочу!
            
            - А я помню, как мы с тобой наклюкались тогда, – замаслились враз его нахальные глазки, предполагая положительный исход от этой встречи, – а ещё я помню, что мы в тот день весь твой месячный запас картошки за один присест, на двоих оформили.  Нажарили полную сковородку с салом и айда-пошёл, наяривать её за обе щёки.  Голодал ведь потом, Ванька, небось ты до степешки то?  Только честно.  Сознавайся, – налегал на мою, якобы забывчивую память любитель покуражиться на халяву, – ну голодал ведь точно! 
            
            - Говорю ж тебе, что ничего такого за собой не припомню!
            
            - Не блажи, Ванька, – рассмеялся бывший школьный обалдуй, – не помнит он.  А я помню, а он, видишь ли, нет.  Экий забывчивый ты, интеллигент чёртов!      
            
            - Сомнительное замечание, – подвёл я итог нашего свидания.
            
            - Ну не хочешь, и не хоти, – прокашлял лениво мой некогда московский гость, – ты мне лучше скажи, как ты выживал то потом, Иван?
            
            - Не знаю о чём ты, – развёл я руками, растянувшись в откровенной улыбке.
            
            - Да ладно.  Не обижайся ты, – сдал немного назад Чепрак, – я так это.  К слову, так скать, всего лишь, малость припомнил.  Пойдём ка лучше, жахнем, Вань, на пару с тобой мы, как раньше по стопке, другой.  Сядем, посидим в кафешке немного и вспомним наши с тобой прошлые времена!
            
            - Какие ещё прошлые могут быть у нас с тобой времена, – начал терять я уже своё с этой минуты самообладание.
            
            - Поход за шишками, например, – укусил в ответ мой давний школьный знакомец.
            
            - Да ну… – дал понять я ему, что походов этих в детстве моём было не мало, – но о каком из них идёт речь, я и представления не имею.
            
            - Тот самый, – резко поменял тон разговора мой несостоявшийся напарник в кафе.
            
            - Это какой, такой самый? – поняв куда клонит этот встретившийся мне охотник, со следами многодневных увеселительных возлияний.
            
            - Он такой был один, – уточнил этот прилипший субъект.
            
            - Это когда вы с дружком своим, приблудой Патяней себе по лбу щелбанов от нас
с Валькой в поезде нахватали, в карты нам проигравши? – иронично уточнил я.
            
            - Нашёл о чём вспомнить, – прикусил свой язык хмельная кочерыжка из неоткуда.
            
            - Я правильно тебя понял, друг мой ситный, – настаивал я.
            
            - Ну, примерно, тогда, – признался неохотно он.
            
            - Не пойду я с тобой, господин примерно, ни в какое кафе, и не буду там с тобой ни сидеть, ни пить и не вспоминать то, что мне и вспоминать то совсем не хочется.
            
            - Ну это ты зря.  Я ж к тебе по-хорошему, – разом скуксился бывший спортсмен из дней вчерашних.
            
            - Ты о чём это? – напрягся несколько я.
            
            - Ну не хочешь вспоминать, и не надо, – развёл он послушно свои ручищи, – сядем, просто, с тобой за стол, посидим и тихо выпьем.  Но я заранее тебя предупреждаю, что ты сегодня угощаешь.  У меня денег нет!
            
            - Но наглость осталась всё та же, как раньше, – развёл руками и я.
            
            - Да какая там наглость, – махнул рукой выпивоха, – просто, маленькая просьба.
            
            - Ну какая у тебя цена твоих просьб, мне известно давно, – воткнул я слегка занозу ему под кожу.
            - Ладно!  Давай, – развернулся разочарованно, чтобы уйти мой когда-то не самый почитаемый в жизни сосед по посёлку в небольшом городке родного Урала.
            
            - А где твой верный пёс Поярков, Чепрак? – спросил я его вдогон напоследок.
            
            - Пропал куда-то, – донеслось до меня.
            
            - Как это пропал?
            
            - Завербовался и уехал!
            
            - И куда завербовался?
            
            - То ли на юг, то ли на север куда-то.  Точно знаю!
            
            - Давно?
            
            - Лет с десять, если не больше!
            
            - И ничего о нём не слыхать?
            
            - Это мне не интересно, – равнодушно ответил охотник частенько расслабиться. 
            
            - Хочешь выпить? – повернул я наш с ним несклеившийся разговор в нужное для него желаемое русло.
            
            - Хочу! – жадно сглотнул он слюну.
            
            - На! – протянул я ему деньги, – сходи, похмелись и возьми себя в руки.  Ведь ты ж всё-таки мужчина, Серёга!
            
            - Бывай! – взял их бывший в прошлом подававший хорошие надежды футболист и медленно двинулся прочь от меня.
            
            - Помнишь Лёньку Матаева? – негромко крикнул я ему вслед.
            
            - Нет! – последовал мрачный ответ, – как и ты не помню, – и, не оборачиваясь, вяло помахал мне рукой, дескать, будь здоров, паря, живи и не кашляй.
            
            - Но я о нём не забыл, – не столько ему, сколько самому себе, произнёс я, взглядом проводив этот возникший вдруг мрачный привет из пережитых мною глубин былого.
            
            
            Придя домой, я разделся, достал из ящика письменного стола свой старый альбом с выцветшими в нём от времени чёрно-белыми фотографиями и, устроившись поудобнее на диване, стал молча рассматривать в основном небольшого формата, лежащие там навалом фотоснимки из моего давным-давно прошедшего прошлого.
            - Господи! – с теплотой в душе улыбнулся я от этой вновь состоявшейся встречи с
Подзабытым давним, – какие это были незабываемые времена… 
            
            Народ в стране жил тогда скудно, если не сказать иначе, но открыто и дружно.  Всё бывало: и скандалы, и распри, и шумные драки, но не было тогда среди людей той лютой, звериной злобы.  Последним куском, но не от сытости граждане между собою делились, а от себя отрывали, но отдавали другим, тем, кому это было гораздо нужнее.  Жалели тогда друг друга человеки, в отличие от нынешних времён, зная всех в округе в лицо и даже по имени, и отчеству.  А сегодня наше городское население годами в одном доме и на одной лестничной площадке соседствуют, и визуально знакомы, но при этом никогда и ни за что при встрече, хотя бы лёгким кивком головы между собой, не поздороваются.  Вот такой у нас вот нынче парадокс современности в обществе сложился. 
            
            - Но что это я сопли свои распустил, – упрекнул я себя, разворошив поблекшие от времени фотокарточки.
            
            Вот на одной из них я, мальчишка, стою в одних трусах на берегу пруда и жмурюсь от яркого солнца.  А вот лежит и загорает на траве, подсунув руки под голову, мой друг и одноклассник Валька Куделин.  На следующем позитиве сидят в обнимку на скамейке два босоногих соседа по дому Лёнька Матаев и Мишка Лапин.  И все мы – эта перечисленная мною четвёрка были в то лето одного, примерно, ума и роста вытянувшиеся подростки, но нам с Валентином предстояло пойти в девятый класс, а Лёньке с Мишкой в восьмой и все мы были абсолютно разные и по складу характеров, и физическому развитию, да и внешне друг на друга совсем непохожие, но с раннего детства тесно дружили.   
            
            Самым длинным в нашей четвёрке считался я.  Следом за мной, почти мне вровень числился Валька, а третьим по ранжиру шёл уже Лёнька и строй замыкал Мишанчик.  И у каждого из нас была своя дворовая кличка.  В школе и во дворе все меня назвали Башка за то, что я был любитель почитывать книжки, а Вальку кликали за его вьющуюся, всегда за лето выгоравшую, белёсую шапку-шевелюру в честь Купринского пуделя Артоном.  Лёню – нашего красавчика кареглазова брюнета за его слишком мягкий и уступчивый характер пренебрежительно дразнили, чтоб все знали, что он мамин Танин сынок, Ма-Таней, а вот Миху, с лёгкой руки моего деда, окрестили уважительно Умкой.            
            
            Мишанька, как ласково называла его мать, был в большом семействе Лапиных тем самым младшим ребёнком, кого называют поскрёбышем.  А до него у родителей имелись пятеро братьев и одна сестра, как раз за два года перед ним урождённая Райка.  Райку же все, как единственную девочку в семье, не только любили, но и баловали, а Райка любила Мишку, который всегда за всеми братьями донашивал всё, что ему от них оставалось.  Это был щекастый, лопоухий крепыш парнишка, с головой как у Чиполино, на которой росла редкая цвета золы жёсткая поросль.  Большим умом он не отличался, но был прямодушен и прост в отношениях.  Именно про таких, как он, люди говорят, что этот человек камня за пазухой не утаит, а это означало, что в дружбе на него можно смело положиться, при этом Мишка полностью оправдывал своё имя и фамилию, жутко косолапил на обе ноги, ходил, как бы запинаясь нога об ногу, но бегал на удивление быстро.  На любых соревнованиях в школе он всегда обгонял всех ребят и даже старшеклассников.    
            
            Ему немного уступал по силе я, хотя и был на целый год его старше.  Длинный кол-циркуль с тощей шеей и тёмно-русой, большой макушкой по верх её, и с такими же, как и сам, длинными руками-плётками, я внешне смахивал на головастую и бескрылую саранчу и как саранча был жилист и прыгуч, но не спешил в этом как-то выделяться.  Да и драться, проказить я не любил, но за то обожал много читать, поэтому и сидел вечерами чаще дома и, как боец, во дворе особым авторитетом не пользовался, хотя все ребята признавали, как как уличную справочную энциклопедию, на своём, подростковом, разумеется, уровне.  И я, единственный сын и внук окружённый бабушкиной заботой и дедовским вниманием не был избалован их излишним потаканьем и забывчивым всепрощеньем, но был поощряем ко всякого рода умственным и познавательным занятиям. 
            
            Валя Куделин, беспроцветный блондин, кудрявый, круглолицый парень с тупым в форме округлённого квадрата подбородком и с сердитым выражением лица, походил как бы на бесхозную собаку-дворняжку, которую любят все дети в округе, считался, конечно, слабее нас с Мишкой, но в то же время был смекалист, терпелив, смел и упрям и в спорах принципиально неуступчивым мальчишкой, с разумной выдумкой и хитрецой, и вовсе не злой, как могло показаться с первого взгляда.  Наоборот, он очень любил, наш Артошка и пошутить, и посмеяться, над каждым из нас, но особенно над неуклюжим с виду Мишкой.  При этом его собственные непропорционально большие по размеру ступни ног и широкие кисти ухватистых рук выдавали в нём прочно стоявшую на ногах рабочую косточку из тех
мастеровых людей, что в поколениях ухватистой сноровкой обладали. 
            
            Кем они были, его умелые Артоновские предки, мы с ребятами не знали, да и знать особо не спешили, но что точно помню я, наш Валентин в школе учился всегда хорошо и старательно, особенно на уроках труда его всегда наш учитель трудовик ставил всем нам, ребятам в пример, потому что все Куделинские поделки на уроках получались лучше всех, аккуратными и с особым тщанием проработанными.  И в семье он, старший сын, ребёнок-нянька, улицей не был испорчен.  Областью его ежедневных и постоянных забот были две его шустрые и всё время бранящиеся между собой младшие сестрёнки близняшки Томка и Танька.   
            
            Лёня Матаев – это был один из всех в нашем, многодетном дворе сама наивность и доверчиво-покорная, уступчивая безобидность.  Моя бабушка, характеризуя его, говорила о нём, что как личность он ни рыба, ни мясо, но очень скрытный, осторожный, замкнутый, но милейший человечек себе на уме.  Яркий брюнет с тонкими и красивыми чертами лица он больше походил не на мальчишку, а на коротко остриженную девчонку, переодетую по какой-то причине в мальчишку.  И с такими же, как у девочек плавными телодвижениями и округлыми жестами, он и говорил то, всецело подтверждая свой статус маменькиного в период возрастной мутации любимчика.  Его широко раскрытые, коричневые, с наивным блеском большие глаза с длинными ресницами говорили о их владельце, как о человеке к жизни совсем неприспособленном и, который ничего не может сделать собственными, как парень, руками.  Одно, единственное у матери любимое чадо, Матаня не мог постоят ни за себя, ни за кого-нибудь другого, потому и тянулся к нам троим, ища в нас поддержку себе и защиту.  Но у нас во дворе и в школе его никто и никогда не обижал, зато все девчонки в посёлке, что постарше, откровенно пялились на него.
            
            Жили мы тогда в одном из районов нашего небольшого провинциального городка у нас на Урале во временных на два подъезда двухэтажных, дощатых, насыпных домах, а по сути бараках, которые появились ещё в первый год Великой Отечественной войны вместе с заводом, который был в срочном порядке к нам перебазирован со всеми своими кадрами, необходимыми в первую очередь для запуска нового производства из западных областей нашей страны.  Бараки эти были расположены тесным порядком между собой квадратно-гнездовым способом, строго стоящими друг напротив друга по четыре коробки, которые, образуя двор, пересекали с обеих сторон длинные, в два ряда объединённые хозяйственно- дровяные сараи с входами во дворы по разные стороны. 
            
            Квартирки и сами комнатёнки в этих насыпных времянках то же были небольшие и с печным отоплением, и со всеми бытовыми удобствами на улице, но, правда, надо честно признать, что к тому времени, когда мы собрались в тот приснопамятный год отправиться в лес за шишками, наши бараки уже доживали последние денёчки.  В городе шло уже, как на дрожжах, подымаясь вверх, массовое строительство многоэтажных кирпичных домов с ванной и туалетом в каждой квартире, снося отслужившие своё бараки, но наш последний посёлок имени Мамина-Сибиряка всё ещё оставался стоять на месте, хотя рядом с ним уж год как возвышался современный с балконами и асфальтом во дворах благоустроенный по всем статьям жилой массив.  А вот и первоначальный вид, его запечатленный Валькиным отцом на старой, пожелтевшей, большой любительской фотографии.
            
            - Надо же, – подумал я, перебирая забытые в альбоме снимки, – это же целая моя и моей страны, а точнее её небольшого уральского клочка земли летопись жизни.  История,
которая неожиданным образом вдруг в памяти моей всплыла и взбудоражила ум и душу, и немолодое сердце.  И ничего не надо выдумывать: всё как линии на ладонях отпечаталось на этих старых сохранивших в них образ прошедших событий чёрно-белых фотографиях, из которых ничего нельзя убрать и в которые ничего невозможно добавить. – но любая из фотографий, – осенила меня неданная мысль, – это же застывшая на миг, хоть и немая, но о многом говорящая на глянцевой бумаге домашняя машина времени!  Тут и нажимать то ничего не надо, чтобы в прошлое попасть.  Бери, смотри и путешествуй! 
 
            В общем, в один прекрасный день, в начале октября, рано утром в субботу мы всей нашей компанией, одетые и обутые у кого во что было, в старых кепках с раздолбанными козырьками, кинули за спину себе заплечные котомки, с небогатым в них пропитанием на дорогу и тронулись в сторону железнодорожной платформы, которая была возле северной заводской проходной расположена, где каждый день, без выходных останавливался по три раза в день, садил и высаживал, развозя по домам и на работу заводских работяг, такой же трудяга, как и они, своих постоянных пассажиров, тогдашний рабочий поезд.
          
            В то время уже бегали между городами, позванивая, быстрые электрички, но ещё и не ушли на пенсию, проверенные временем, старые в три-четыре вагончика на паровозной тяге и рабочие пилигримы.  Вот на этом то дымокуре-ползунке мы и вздумали добраться в субботу до дальней лесной станции Линёвский кордон, где и проживали родные дедушка с бабушкой у одного из нас, а от них уже, повидавшись и перекусив на ход ноги, пешими двинуться дальше в сторону местного кедрача.  Но шагать нам предстояло предостаточно – километров этак пять туда, как не более, и там, шустро устроившись на ночлег в старой заимке, приступить уже к сбору лесного урожая.  Год как раз на шишку был подходящий, и мы надеялись на успех.  Но как говорится, базарные цены с домашними не сходятся!
            
            И когда наша дружная компашка барачных лешаков рано утром лихо вырулила из посёлка к намеченной железнодорожной остановке, нам тут же и преградили дорогу двое знакомых нам приятелей нашего возраста.  Один был Серёга Чепрак по кличке Рашпиль, а другой – его шестёрка, мой и Вальки Куделина одноклассник, Поярков со странным, но и звучным именем Велен по кличке Патяня.  Сам же Патяня жил вместе с нами, в нашем же посёлке, в соседнем с нами дворе за дровяными сараями и в таком же, как и мы насыпном бараке, а вот его дружок и наглый предводитель жил в начальственной многоэтажке, что возвышалась рядом с нашим с печным обогревом дощатым поселением.  И оба эти наши знакомца были одеты и обуты нам под стать и с тугими торбами у себя за спиной с весомо набитыми для дальней поездки съестным провиантом.
            
            - Да-а! – выдохнул я, выбрав из кучи нужное мне фото.
            
            Лето.  На одной из поленниц сверху сидит в одной майке босой, но в штанах ниже колен тот самый нахальный Патянька – масленый тип тщеславных людей, которые могут просто без мыла куда хочешь пролезть, всё, что хочешь купить и тут же продать, и всегда с явной выгодой для себя, и для которых совесть и честь, абсолютно, не имели никакого в общем понимании нравственного значения.  Его трудно было в трусости заподозрить, но и на рожон он сам не лез никогда, из-под тишка подзуживая недалёкого Рашпиля во всех их мутных разборках.  Под стать всем нам ростом, упитанный, телом кручёный с рыжиной в волосах Велен имел привычку всегда и на все вопросы отвечать односложно с беспечным безразличием.
            
            - Патянет, – растягивая гласные, за что и получил свою безликую кликуху.  И было ему на этом снимке лет двенадцать, тринадцать не более.   
            
            Отец же Патяньки был одним из тех необходимых перебазированному к нам сюда с запада на Урал военному производству мастеровых и грамотных специалистов, которые прибыли в наш провинциальный и патриархальный городок вскоре после начала войны с первым заводским эшелоном вместе со своими семействами.  Но всё старшее потомство у престарелой четы Поярковых к тому, описываемому мною времени, в большинстве своём уже успели обзавестись своими мужьями, жёнами и детьми, и жили отдельно.  А вместе с родителями в их двухкомнатной квартире ещё оставались жить их младший оглоед и его, за три года перед ним родившийся братан и вернувшаяся к родителям одна из его сестёр, разведёнка с малым ребёнком на руках. 
 
            Мать и отец Велена, как дедушка с бабушкой все дни только тем и занимались, что возились со своим подрастающим у них на глазах внучком, а Колька, брат его, молодой и успешный у слабого пола повеса, работал на заводе и до младшего последыша в семье ему никакого не было дела.  А школьнику Пояркову ещё предстояло осилить успешно девятый класс, чтобы мог он двигаться куда-то дальше, так как экзамены за восьмилетку сдал то он весьма, посредственно, но мог бы это сделать и лучше.  Оставленный без внимания пацан быстро сыскал себе дружка покровителя и верно ему служил, часто используя его в своих интересах, так как сам он был на выдумку скор и сообразителен, но только себе самому и никому другому на пользу. 
            
            Сергей Чепрак, он же Рашпиль, единственный сын и наследник довольно крупного заводского руководителя, был избалован неработающей матерью.  Она с раннего детства позволяла ему делать всё, что он вздумает или захочет.  И этот обнаглевший в край свет в окне семейства Чепраков вымахал весь в отца высокий, плотного, крепкого телосложения, с крупной на короткой шее головой и с такими же крупными, но выразительными чертами лица.  Главной особенностью же у самоуверенного потомка своих родителей были пустые его глаза, которые никогда, ничего не выражали, но из которых исходило безжизненное и леденящее душу безразличие ко всему и вся, что его окружало.  При этом он каждый день после занятий ходил на стадион, где усердно занимался каким-то видом спорта.    
            
            - И куда это мы собрались? – вместо приветствия нагловато прокашлял Рашпиль.
            
            - Далеко! – за всех ответствовал я, – отсюда не видно.
            
            - Тебя, Башка, пока не спрашивают, чего тебе видно или нет, – вклинился тут же в разговор его прихвостень Велька, – тебя спрашивают, куда?
            
            - Могу ещё раз повторить куда, для непонятливых отдельно, – дал я Чепраковской шестёрке понять, чтобы он осадил немного.
            
            - Ну и куда? – самоуверенно раззявился тот.
            
            - Тебе ж сказали, что далеко, – вышел вперёд меня Михрютка Лапин, – не ясно чё ли, барабулька шкодливая?
            
            - Но ты, полуумок косолапый, – попёр на него угрожающе хамло, начальственный отпрыск в спортивной шапочке на голове.
            
            Потапыч, не спеша, демонстративно достал из-за пояса большой кухонный нож и процедил сквозь зубы, прищурив взгляд.
            
            - Я не погляжу, что ты сын большого начальника, наглый напильник.  Я те щас вот засажу меж рёбер в бочину этот самый тесак, и ты узнаешь тогда, кто из нас полу, а кто и вовсе мертвяк…
            
            - Ты мне! – всхохотнул самоуверенно самонадеянная железяка.
            
            - И тебе, и твоему ушлому подлизе заодно.
            
            - И не побоишься?
            
            - Каво?  Тебя?! – ещё больше напрягся Умка.
            
            - Чево меня бояться, – прикинулся дурачком дерзкий оглоед, – я парень смирный.  Не то что ты, косолапый топтыгин живодёр! 
            
            - Значит, я боюсь твоего шестёрки, – включил дурачка и наш косолапка.
            
            - Это кто тут шестёрка, – обиделся мой одноклассник, но на всякий случай сделал шаг назад, опасаясь удара.
            
            - Ты, рожа, или как там тебя.  Ты! – угрожающе подтвердил слова свои друг мой.
            
            - Знаешь, что… – не успел закончить фразу хитроватый Велька.
            
            - Знаю, – осадил его резко Мишаня, – если бы не брат твой Колька, – я б давно уже тебе харю твою бессовестную начистил.
            
            - А сможешь? – оскалился любитель втихаря покомандовать.
            
            - А давай попробуем… – подошёл к нему вплотную отважный Лапа.
            
            - А при чём тут мой брат, – неподдельно удивился нахрапистый ферт Рашпиля.
            
            - А при том, что он с моим батей вместе в одной бригаде, как и все, наравне хребет свой на заводе горбатит, не то, что ты, балабол, любитель пожрать от пуза!
            
            - Чё?  Завидуешь, Миха, – съязвил пузочёс.
            
            - Чему это, обжора… – ещё ближе придвинулся к нему сердитый хозяин севера.
            
            - Тому, что ем я всегда от пуза, – сдал ещё один шаг назад упитанный плут.
            
            - Потому и носишь ты своего колобка впереди себя за пазухой, – уел его увалень с медвежьей кличкой.
            
            - Ты чё тут раскудахтался-то, косолапая морда, – снова напомнил о себе наглючий друган обжоры, – спрячь свой у матери прихваченный с кухни хлеборез, а то порежешься сам ненароком, а мы потом отвечай за тебя.
            
            - Хочешь испытать какой это хлеборез? – последовал тут же жёсткий ответ.
            
            - Так посадят же, дура. – напрягся точило.
            
            - Каво?
            
            - Тебя!
            
            - Лучше уж на зоне отсидеть, чем с такими гадами, как вы водиться, – мстительно с гневным выдохом прохрипел упёртый наш хищник, – зато вы оба будите гнить в земле, не будете у нас тут нормальным людям жизнь, воняя, портить!
            
            После этих слов оба приятеля заметно струхнули.  Лапа и ростом был повыше, да и покрепче физически пухлого Вельки, но и против атлетичного Чепрака шансов он в драке имел немного, хотя синяков и ему в ответ поднавесить мог.
            
            - Чё, шуток не понимаешь, – отступили оба ушлых другана на шаг-другой.
            
            - Нам не до шуток тут с вами попусту языки чесать, – спрятал свой ножик обратно к себе за пояс наш отважный приятель.
            
            - Вот мы то и спрашиваем у вас, куда это вы, господа соседи, так торопитесь? – уже более миролюбиво улыбнулся начальственный сынок, – может, и мы с вами тоже хотим в те же места сообща прокатиться!
            
            - А вас никто с нами ехать не приглашал, – подал свой голос я.
            
            - А нас не приглашают.  Мы сами всегда приходим, – расплылся в самодовольном оскале льстивая приблуда грубого нождака, – и заметте…  Мы всегда и по мере сил своих всем помогаем!
            
            - Это где же и когда вы кому-то помогли? – набрался храбрости вдруг наш Лёнька Матаев дворовый красавчик.
            
            - Тебе, например, – ещё шире расплющил свой рот подпевала тёрки по дереву.
            
            - Ну и ступайте себе, куда шли.  То же мне помощнички нашлись. – прикрыл я враз присмиревшего Матаню, подхватив его под руку, – пошли, ребята!
            
            Но снова нам перекрыл дорогу, уверенный в себе житель многоэтажного дома.  Мы с Валькой и с Велькой учились вместе в одном девятом классе «Б», а вот номенклатурный хам и выкормыш – рядом в девятом «А».  С виду – это был обычный, как и все мы, ничем, кроме своей натренированной комплекции, не выделявшийся подросток, как нынче модно в нашей стране называть хамоватых недорослей на английский манер тинэйджер, который прочно слеплен был природным скульптором.  Как и мы остриженный под машинку он в своей спортивной шапочке и лесном наряде походил на толстый такой, высокий пенёк не устоявшего в бурю сломанного дерева, а две руки его, как сучья, агрессивно топорщились вдоль разбухшего от одежды туловища.  Сообразительностью отрок сей не шибко то был наделён, но строго направлялся в нужное русло крепкой отцовской дланью.  Зависимый от него в будущем фамильный наследник он неукоснительно выполнял все его наставления и пожелания поэтому и числился в школе в одном ряду с зубрилами, хорошистами.
            
            Ростом Чепраковский прихлебай был почти что в ровень с нашим Мишанькой, но в отличие от него хитроватый и скользкий как сытый, от того и ленивый, жирный пескарь, и походил он на кружку без ручки.  А всё остальное: руки, ноги, голова были у него сами по себе, а вот маковка его отдельно работала быстро и весьма своеобразно.  Там, где бы надо было ему проявить полезную для всех свою смекалку, он туповато притормаживал, как бы ничего не понимая, зато в делах иного рода он моментально находил и нужное решение, и полезное исключительно для себя применение.  Правда, жадность он, как отличительную черту своего характера, Патяня не проявлял, хотя все мы знали, что был скуп и осторожен в щедрости своих обещаний.  И учился сей школяр по всем предметам исключительно на выбор и только по желанию, поэтому и имел усреднённую успеваемость.  Его любимым и успешным коньком были химия и биология.  Здесь он положительно всегда выделялся над всеми ребятами в нашем классе.
            
            - Химия! – поднимал он свой указательный палец вверх, – это же единственная во всём нашем мире наука, которая обогащает человека своими плодами!
            
            - Какими плодами? – следовал тут же чей-то вопрос из класса.
            
            - Полезными! – не смущаясь, отвечал самодовольный проныра.
            
            Вот и сейчас он всем своим расхлябанным видом нагловато, но с опаской пытался нам продемонстрировать его и Рашпиля полезное присутствие в нашей компании, дескать, мы с вами одна артель лесных добытчиков и мешать никому не собираемся.  Химик – да и только!  Чисто, местного разлива Менделеев, но верить которому было нельзя.
            
            - Стойте, ребята, – доверчиво отреагировал, как нам показалось, тюхтя на льстивое поведение биолога, – они же и в правду…
            
            - О чём ты, Лёха? – не понял его Артон.
            
            - Ну они такие же ребята, как и мы, – оправдываясь, промямлил наш красатуля.
          
            - И чё ты хочешь этим сказать? – удивились мы все трое сразу.
            
            - Может, возьмём их вместе с собой?
            
            - Куда возьмём? – напрягся обиженно верный друг наш, храбрый Мишаня.
            
            - За шишками, – как бы само собой разумеющееся, искренне ответил Лёшка.
            
            - Да мы, просто, рядом с вами пойдём, если вы возражаете, пацаны, – сладко так, с угодливой патокой на лице растёкся ершистый напилок.
            
            - А как вы узнали, что мы поедем нынче за шишками, мы то вам об этом, помнится мне, никогда и не говорили, – задал им вопрос сам зачинщик этого похода.
            
            - А нам не надо ничего говорить, – на блатной пошиб заявил расхлябанно наетый с утра пузанок-мазурик, – мы и без вас всё знаем отлично!
            
            - Интересно, откуда? – съязвил было я.
            
            - От верблюда! – последовал сразу дерзкий ответ.
            
            Никому из нас четверых даже в голову тогда не могло придти, что о нашей вылазке в лес на дальний кордон за шишками Патянька с Рашпилем узнали от Валькиных двух его сестрёнок-близняшек.  Вот ведь как в жизни бывает: знать бы где споткнёшься – соломки б подстелил. 
            
            А дело это было так.  Возясь в песочнице, они, как всегда, опять чего-то меж собой не поделили, и вот старшая из них на пять минут недовольная Томка на весь двор заявила Таньке, что, когда их Валяка, так они звали своего старшего братишку и нашего друга, из лесу привезёт домой полный мефок фыфек, то она, Томка с нею, Танькой ими никогда не поделится!
            
            - Это я тебе не дам Валякиных фыфек, – передразнила та картавую сестрёнку.
            
            - А мне их нафа мамка даст, – попыталась взять верх старшая из сестёр.
            
            - Она и мне даст, – быстро парировала младшая.
            
            - А мне больфе! – подняла тон спора, уверенная фыфка.
            
            - А вот и нет! – ответила ей так же громко родная проказа.
            
            - Это чё за шум, а драки нет? – услышав спор, подсел в песочницу к сестрам Велен.
            
            - Велька! – стала жалобиться ему, обидевшись на сестру, старшая Томка, – Валяка наф со своими друзьями: Ваняхой, Лёфкой и Мифкой послезавтра утром поедут к дедуфке нафему в лес за фыфками!
            
            - К какому, какому дедушке? – напряг мозги шустрый пройдоха.
            
            - К нафшему на кордон, –ответили ему в голос поссорившиеся сестры.
            
            - Ну поедут они и чё? – погладил одну из них по головке добрый самаритянин, – а вам то, девочкам, какое до этого дело?
            
            - Я настряпала для них пирофков, а Танька их взяла и разломала, – пустила вдруг малявка неподдельную слезу.
            
            - Какие пирожки, Томачка? – снова погладил её по голове девичий угодник.
            
            - Из пе-ес-ка-а! – ещё громче заплакала обиженная стряпуха.
            
            - Ну зачем ты, Таня, сломала у сестры её пирожки, – мягко, как мог, тихо пожурил младшую сестрёнку их дворовый кум-миротворец.
            
            - Пирожки из песка не бывают, – смело заявила та.
            
            - Бы-ва-а-ют! – взлетел рассерженный девичий дискант.
            
            - А вот и нет, – вышла из песочницы рассерженная Танька и быстро направилась к себе домой, – мамка сама Валяке пред тем, как ему ехать, вкусных пирожков постряпает, а песочные никто есть не будет, – и скрылась, вертанув косичками, в подъезде дома.
            
            - Том, а Том, – приласкал рёву ушлый Велен, – а в каком часу ваш Валяка в лес то ехать собираются?
            
            - Мамка сказала рано утром, – перестала плакса слюни пускать.
            
            - Утром – это когда?
            
            - Не знаю, – отёрла слёзы стрекоза и направилась вслед за младшей сестрой.
            
            - А точнее? – догнал её цепкий репейник.
            
            - Когда все ефсё спят, – крутанула плечиками простофиля с косичками и бросилась бегом вслед Татьянкой домой.
            
            - Так откуда вы узнали про нашу поездку? – уточнил ещё раз у двух приятелей наш проводник и брат сестрёнок Валентин.
            
            - Ну хватит ссорится, ребята, – вмешался снова сердобольный Левонтий, – ну пусть они едут с нами, – указал он робко рукой на пытавшихся навязаться нам двух нежеланных в походе попутчиков.
            
            Лёнька Матаев – нашёл я и его потускневшую фотографию, где он в конце мая уже будущий пятиклассник стоит рядом с матерью и счастливо лыбится на фоне здания нашей школы, крепко держась за материнскую руку, будто боится её потерять, и щуриться, глядя в объектив фотоаппарата, от яркого солнца.  Гляжу я на это пожелтевшее от времени фото и видится мне на нём этакий скромный худосочный ангелочек без крыльев, но по девичьи красивый маменькин сыночек, пушистенький цыплёнок.  Все ребята, как мне помнится, в тот день, вернулся я на круги своя, воскрешая в памяти былые события, на Лёхин призыв, уступить просьбе Рашпиля с его дружком и смириться с их присутствием в нашей группе откровенно промолчали, а я, как тогда мне показалось, за его уступчивое малодушие ему высказал свой серьёзный упрёк.
            
            - Зачем ты это делаешь, Лёня? 
            
            - Но ведь там, в лесу всем места хватит, – искренне ответил мне тот.
            
            - Тайга то большая, – как малому дитяти пояснил ему старше его Артон, – но даже и там бывает порой, Лёня, очень тесно, – махнул раздосадовано он рукой.
            
            - Честное слово, я ничего плохого не хотел, – скривил жалостливую мину на своём красивом личике наш четвёртый участник похода за шишками.
            
            - А чего ты хотел? – глядя прямо ему в лицо, примирительно полюбопытствовал я.   
            
            - Ну там же, Вань, в кедраче шишек много!
            
            - С чего ты решил, что их много, Лёньша?
            
            - Кедровник же большой – на всех нас шишек хватит, – потупил он взгляд.
            
            - Ну раз так, то пошли! – пожалел простодырого тютю великодушный друг его и по сути покровитель, одноклассник Потапка.
            
            - Ла-адно, – согласился с ним, простив своего наивного товарища Валька, – чего уж там, пошли, – сделал он первым шаг вперёд.            
            
            Тронулись следом за ним, и мы с успокоившимся Михрюткой.
            
            - Мы тоже с вами, – решительно двинулись за нами двое незваных пристяжных.
            
            - Ехать вы можете, господа, куда угодно.  Запретить мы вам этого не можем, но без нас, – отрезал, как откусил наш носитель собачьей клички.
            
            - А мы и не с вами, а за вами, – всхохотнул Рашпилевский паразит.
            
            - Как хотите… – последовал ему равнодушный ответ.
            
            - А мы и хотим, а, может быть, и хочем, – оскалился нагло ушлый звонарь, – вот ты как, Серж, считаешь?
            
            - Я не считаю!  Я подсчитываю, – в тон приятелю ответило это грубое ширкало по деревяшкам.
            
            - Но в гости с нами вы не пойдёте, – остудил порыв двух корешей старший внучок у своих дедушки с бабушкой.
            
            - Мы и на улице вас подождём, – успокоил его примирительно точило.
            
            - Это уже ваше дело, – в последний раз огрызнулся наш дружок и сосед по двору. – чего встал?  Пошли чё ли, – позвал он следовать за нами примёрзшего к земле Матаню.
          
            Никто из нас тогда не знал, что творилось у бедного Лёньки в его душе.  А там, как я знаю сейчас, было чему у него твориться.  И это глубоко ранило его слабую и хлипкую, как весенняя простуда, зависимую от обстоятельств неокрепшую натуру и не столько уже за самого себя, сколько за его обожаемую им любимую мамочку.  О ней он всегда говорил с придыханием и трепетным уважением.  По всей видимости, он очень боялся огорчить её, расстроить своим недавним, слабодушным поступком при непредвиденным и для него, и для неё обменом пальто.  Все ребята в нашем дворе знали, что жили Лёнька с матерью без отца вдвоём, занимая комнатку в небольшой коммунальной квартире на две семьи.  Мать его, простая лаборантка в каком-то из цехов эвакуированного завода, зарабатывала совсем немного, но для своего единственного чада не жалела ничего, жертвуя ради него всем, чем могла, включая и собственное здоровье, которым похвастаться не могла. 
            
            И когда он, её единственный, обожаемый ею сын перешёл учиться в восьмой класс, она, пару лет откладывая с зарплаты, и не доедая порой, чего уж там греха таить, сменила всю ему школьную амуницию, так как старая стала совсем мала.  Особенной гордостью в этих обновках для сына у неё было строгое, слегка на вырост великоватое осеннее пальто на тёплом и ярком подкладе, приобретённое ею по великому блату, о котором следует мне рассказать отдельно.  А где она и у кого сумела купить этот модный изыск пальто никому из нас не было известно, но было знаемо, что такой прелести швейного искусства, как у её благословенного Лёнички не было ни у кого в нашем районе даже и близко.
            
            Итак, пальто!  Это была из недорогого, приятно-серого цвета сукна, длинная, ниже колен, прямого покроя, элегантная, демисезонная такая нарядная хламида с отороченным чёрным бархатом отложным воротником и с таким же как воротник наружным нагрудным карманом как у пиджака, отделанным всё тем же чёрным бархатом, что было особенным шиком для данного фасона.  А в дополнение к этому изыску были такими же чёрными по бокам пальто бархатными клапанами накрыты и два прорезных кармана, но так как сам то материал, из которого была пошита эта красота, дорогим назвать было трудно, то поэтому и стоимость его была совсем невелика.  Но дело то было вовсе не в цене, а в том, что оно было такое единственное пошивочное изделие с бархатной изюминкой. 
            
            Так вот, ровно за день до нашего путешествия за шишками на Линёвский кордон и встретила под вечер Лёньку на улице будто случайно пара приятелей: Рашпиль с Патяней, когда тот возвращался из магазина домой с полной авоськой.  Заботясь о мамке, наш Тютя сам всегда после школы ходил в магазин за продуктами, та ему доверяла деньги.  День как раз выдался солнечный, но по-осеннему немного прохладный.  Настроение у ходока было превосходное, от того что все люди на улице оглядывались на него, точнее на его пальто, и разряженного Матаню от счастья благодарно распирала светящаяся гордость за мать, за её пальто и за самого себя любимого.             
            
            - Махнёмся, Лёха, на время пальтами, – предложил ему, преградив дорогу Чепрак.   
            
            На нём был одет тёмно-коричневого цвета из добротного, но со временем изрядно потёртого драпа, заношенный до дыр в карманах, короткий, выше колен полуперденчик с рукавом реглан, который против Матаевского шедевра выглядел затрапезно, не смотря на большие пуговицы в форме футбольного мяча.
            
            - С какой стати я должен с тобой махаться, – попытался наш друг обойти стороной двух наглых подельников.
            
            - Чё жалко, – надавил Рашпиль на слабое место безответного парня.
            
            - Ничего мне не жалко, – прокашлял опасливо тот.
            
            - Ну раз не жалко – давай махнёмся!
            
            - Не могу, – пошёл на хитрость домашний хозяйственник, – мама заругает!
            
            - Чё забздел мамашки сопливчик, – ощерился в злой ухмылке ехидна Поярков.
            
            - Никого я не боюсь, – отступил на шаг пешеход с авоськой.
            
            - Так давай тогда и махнёмся, – наседало на него грозное папашкино отродье.
            
            - Зачем? – не сдавался посыльный в магазин.
            
            - Не всё же тебе одному в ентом пальте ходить и выпендриваться.  Дай походить и другим, – пёр напропалую сосед из большого дома.
            
            - С какой это стати, – прижал авоську с продуктами к своей груди мамкин сынок.
            
            - А с той, что я щас возьму и превращу твою дешёвую красоту в лохмотья, – гнул с издёвкой своё бесцеремонный охламон, – хочешь?
            
            - Ну, если она дешёвая, то зачем она тебе? – чуть не плача, заклинал молитвенно в надежде сохранить своё пальто, наглого мерзавца несчастный её обладатель.
            
            - Кто она? – опешил отцовский подсумок.
            
            - Красота моя.  Пальто, – отчаялся в конец Матаня. 
            
            - Так мне захотелось, – показал свой норов начальственный отпрыск.
            
            Поняв, что отбояриться ему уже просто так не удастся, Лёнька пошёл на хитрость и как бы согласился на обмен, чтобы наглец точило не порвал ему его обнову. 
            
            - На сколько дней? – поинтересовался он у него.
            
            - Ну-у, я не знаю… – лукаво ушёл от ответа любитель чужого.
            
            - Это значит, что ты будешь, выпендриваясь, носить моё новое пальто, которое мне мамка купила на последние деньги, а я – твоё старое донашивать? – как бы раздумывал он вслух, меняться или нет ему с Рашпилем его одеждой.
            
            Тогда Чепраковкий сынок крепко схватил Лёшку своей клешнёй за плечо и сильно потянул на себя, да так, что того и гляди рукав оторвёт вместе с мясом.
            
            - Ну я ж тебя по-хорошему прошу, давай махнёмся пальтом на время!               
            
            - Если ты сейчас порвёшь мне пальто, я расскажу об этом маме, и тогда тебе, точно, не поздоровится, – предупредил его набравшийся смелости однокашник.
            
            - Да кто его тебе собирается рвать, – оттолкнул слабого тютю от себя супостат.
            
            - Ты! – пошевелил плечами, поправляя пальто осмелевший было одиночка.
            
            От такого прямого отпора бессовестное хамло как бы немного даже растерялся.  Он ещё не имел такого решительного отказа ни на улице, ни в школе даже от ребят постарше себя.  Но когда он однажды решил наехать на одну из девчонок из собственного класса, то ему конкретно, без обиняков так и объяснили на заднем школьном дворе, что этого делать совсем не надо.  А у безобидного рохли заступников нет, полагали приятели, так что с ним можно и не церемониться.  И завсегдатай стадиона с новой силой ухватил за грудки этого с авоськой любимчика школьных и дворовых девчонок.
            
            - Я тебе, сопляк, твоё пальто рвать не буду, – прошипел он в ухо неспособному, как будущему мужчине защитить себя и своё имущество, – но мы щас нашими пальтами так и быть с тобой добровольно поменяемся.  Я правильно тебя понимаю?  Да?!  Алексей?
            
            - Я не Алексей, а Леонид, – ответил тот, глядя в лицо подлому шкуродёру.
            
            - Да какая мне разница как тебя звать то, – тряханул слегка за грудки нежного цацу натренированный оглоед.
            
            - Если ты силой отнимешь у меня пальто, то мамка моя напишет на тебя заявление в милицию.  И тогда тебя посадят за решётку! 
            
            - Твоя мать, чтоб ты знал, – зло снова оттолкнул Лёньку от себя дерзкий ушлёпок, – на заводе работает понял?
            
            - Это ничего не меняет, – понял маменькин огузок, что останется без пальто.
            
            - В милиции моего отца даже не побеспокоят по такому пустяку, как твоя рогожа!
            
            - Мамка и второй раз напишет заявление, но уже тогда не милицию, – ухватился за последнюю в этой беспросветной ситуации спасительную ниточку поселковый красавчик.
            
            - И куда она напишет? – последовал обескураженный вопрос.
            
            - Директору завода или в партком!
            
            Грубый оболтус засопел, стиснул зубы, но тут подсуетился его дружок.
            
            - Не хочешь по-хорошему махаться, придётся по-плохому, – подошёл он к Лёньке вплотную сзади и сбоку.
            
            И в эту же секунду от Чепрака последовал резкий толчок руками Матане в грудь, и он, не пятясь, завалился на спину, но не упал, потому что ему помешал это сделать, рядом стоящий Поярков. 
            
            - Тебе ж предлагали обменяться по согласию, – злорадно захихикал гад за спиной у жертвы обмена мой однокашник, – а ты не хочешь.  Ну не соглашаешься ты…  Вот нам и приходится с Серёгой уговаривать тебя по-другому, – расплылся негодяй будто масло на сковороде, – в другой раз я тебя ловить уже не стану.  И кому она тогда будет нужна эта в грязи твоя вываленная тряпка? – огладил Лёньчика по спине бесстыжий прохвост, – а вот у Серёги его модный реглан, хоть, конечно, и поношенный слегка, но зато будет чистым и не рваным, не то, что у тебя.  Согласен со мной, Матаня?
            
            - На сколько дней? – жалея не столько материну покупку, сколько саму его мать, и решил-таки согласиться на неравноправный обмен любящий сын.
            
            - Ну давай пока на неделю, – снисходительно принял его капитуляцию коварный и бессовестный паразит.
            
            - Что, значит, пока?
            
            - Ну-у, десять, – скрыл свои намерения безжалостный нелюдь, – но и счёт пойдёт с завтрашнего дня!
            
            Чужая обновка пришлась точиле в самый раз, а вот Рашпилевский балахон Лёньке оказался слегка великоват и сидел на нём как на корове седло, того и гляди, что с него как с вешалки, не удержавшись, свалится.
            
            - Ну ты и хорош.  Красавец! – похлопал лоха по плечу угодливый ушлёпок, – тебе в самый раз этот покрой, не то что твоя сермяга Серёге.  Может, отдадим ему его пальто, ты как, Серый, считаешь? – махнул рукой сладкоголосый прихвостень хапуги, – пусть сам он и носит это его мамашкино дешёвое барахло!
            
            - Сам ты барахло, – огрызнулся было владелец авоськи.
            
            - Ла-адно! – покровительственно согласился со своим приятелем довольный собой гад и бессердечный наглец, – пусть он носит мой реглан, раз уж мы с ним махнулись.  Но! – помолчав, добавил он, – только десять дней, но не больше, – и погрозил он ему пальцем.
            
            - Понял… – безнадежно кивнул в ответ головой доверчивый дуралей.
            
            И пошёл, в надежде вернуть пальто, на сделку со своими обидчиками, рассказав им куда и сколько нас будет, и в какое время он вместе с нами поедет в субботу!
            
            - Значит, если твои дружки будут против нас, то ты скажешь им своё слово в нашу поддержку.  Сечёшь? – пригрозил унывшему пеньтюху самодовольный выродок.
            
            - Скажу, – подтвердил, соглашаясь с ним, наш размазня и потащился домой, низко опустив свою красивую, опустошённую бедой головёнку.
            
            
            В общем в то памятное октябрьское утро, когда мы собрались отъехать вчетвером в лес за шишками, никто из нас ничего об обмене пальто слышать, не слышали, и поэтому Лёшкино предложение прихватить с собой этих двух оглоедов, было расценено нами чем-то, вроде, уступчивой благодушности с его стороны.  Тем не менее, часам к десяти утра с хвостиком мы все вместе благополучно добрались до затерявшейся в лесу небольшой, но нужной нам железнодорожной станции и там, разделившись, боевой квадригой двинулись в гости к Валькиным дедушке с бабушкой.  Следом за нами плелись и эти двое.  Не доходя до дома, нас встретила радостным лаем крупная дворняжка.  Виляя хвостом, она всех нас обнюхала, включая Рашпиля с Патяней и начала прыгать, ласкаясь, на Артона, наровя его
лизнуть прямо в лицо.
            
            - Дамка!  Дамочка ты моя, – обхватил собаку за шею не менее радостый от встречи с ней и наш друг, проводник таёжный, – это наша старушка Дамка, – представил он свою и дедовскую нам собаку, – значит, дома нас уже ждут.
            
            - А откуда они, твои дед с бабой, знают, что мы приедем? – боясь собаки, сторожко усомнился наш четвёртый член лесной артели.
            
            - Это мамка моя ещё вчера после работы отбили им сюда, в контору леспромхоза с почты телеграмму о нашем приезде.
            
            - Тогда почему тебя никто не встречает, – продолжил допытываться неугомонный прилипала, – если была отбита телеграмма?
            
            - А Дамка чё?  Уже и не встреча чё ли, – обиделся Куделин младший, – тебе я, как погляжу, карету подавай, – засопел нешуточно наш Артоша, – обойдёшься.  Пешком, как и все до дому прогуляешься!
            
            - Да я не об этом, Валя, – извинительным тоном сдался въедливый лошара.
            
            - А о чём ты, – усомнился мой одноклассник.
            
            - Да брось ты, Валя, обращать на Лёньку внимание, – обнял я за плечи друга, – он сегодня сам не свой.  Не видишь, чё ли?
            
            - Да, вижу я, вижу, – согласился тот неохотно со мною.
            
            - А Дамка то ваши сильно злючая? – ткнул я его локтем в бок, – она не укусит нас?
            
            - Укусить то она может, конечно, – признался Куделя, – но вы же пришли со мной, поэтому она и всех вас обнюхала и запомнила, как своих, а, значит, уже и не укусит.
            
            - И этих двоих тоже не укусит? – снова вставил своё словцо мамкин початок.
            
            - Получит фас и ещё как укусит.  Все штаны им в клочья разорвёт, – дал знать ему и этой приблудной двойке дедовский внук, что может кое-кого при случае ожидать, – а на данный момент всем пока нечего опасаться!      
            
            После этих слов навязчивая парочка попутчиков, остановилась и осталась на улице дожидаться нас, когда мы выйдем из дома и сообща двинемся по направлению в лес.  Но я пред этим расскажу, как мы садились и ехали в поезде.  Железнодорожная платформа для заводских рабочих у северной проходной, куда мы едва успели, потеряв много времени на пустые, долгие препирательства при встрече с Рашпилем и его шестёркой, была уже почти пуста, лишь последние пассажиры торопились ещё успеть освоить крутизну трёх ступенек четырёх стареньких вагонов, протискиваясь в чрево тамбуров сквозь плотно толпящийся в нём уставший пролетарский люд.  Когда мы, запыхавшись, выскочили на дощатый настил посадочной площадки, машинист уже успел дать длинный гудок, сигнал отправления, и во след пустил большие пары.  Ещё чуть-чуть и этот чугунок наш медленно тронется с места.  Рашпиль с Мишкой успели всё же ухватиться за поручни последнего вагона и вскочить на нижнюю ступеньку, протянув нам оба по руке на помощь.  И в этот момент паровоз пару-тройку раз провернул вхолостую своими колёсами маховиками и начал движение.
            
            - Пых-пых-пых, – зачадила его большая труба.
            
            - Давай, давай, ребятки, поскорей шевелите ногами! – всполошился тесно стоящий в тамбурах народ, – вы ещё успеете запрыгнуть, – и втащили первыми за шкварник прямо в тамбур Рашпиля, а уж следом за ним и нас с Валентином. 
            
            На перроне внизу остались только Лёнька и Велька.  Мишка, расставшись со мной, протянул свою руку запыхавшемуся красавчику и, крепко сжав в своей ладони кисть его руки, резко подтянул к себе, но вытащить на верх уставшего слабака с котомкой у него на плечах уже не смог.  И тогда бежавший за ним Патяня, крикнул Матане.
            
            - Прыгай! – и подсадил дохляка под зад, – дай мне руку, – выдохнул он, когда тот в объятьях сердобольных работяг оказался уже на ступеньке рядом с Потапкой.
            
            Но руку свою наш тихоня ему не подал.  А паровоз всё быстрей и быстрей набирал свою скорость, и всем стало ясно, что, Веля может и не успеть присоединиться к нам, если кто-то ему не поможет.            
            
            - Подай ему руку, Лёнька, – потребовал от него честный Умка.
            
            - Я боюсь, Миша, – ответил ему запыхавшийся трусишка.
            
            - Тогда двигай на верх в тамбур и не мешай другим, – последовала тут же от него на словах крепкая взбучка.
            
            - Я не могу, – вцепился намертво бояка в поручень вагона обеими руками.   
            
            - А ну посторонитесь, ребятки, – появился вдруг из недр тамбура крепкий парнюга в матросском бушлате и соскочил вниз на платформу, – полундра-а, мужики! – подхватил он пузана со спины за подмышки и поднял его на нижнюю ступеньку, притулив к тулову застывшего Тюти.  А затем ухватился обеими руками за спасительные поручни и повис, с ходу подпрыгнув, на них, не найдя опоры.
            
            - Дайте причалить, пацаны, – прохрипел он натужно.   
            
            И тогда двое мужиков, заводских трудяг, затолкав нас в тамбур вагона, ухватили за бушлат этого дерзкого морячка, и он приземлился на нижнюю ступеньку вагона вплотную к побледневшему от страха Матане, которого они подняли следом к себе в до отказа уже переполненный вагонный предбанник.  Оказавшись там в безопасности, красавчик тяжело вздохнул и с облегчением присел, опустившись в углу обшарпанной тамбурской стенки на корточки, пряча от стыда глаза.
            
            - Вань, – прошептал мне на ухо Мишка, – тебе не кажется, что с нашим Лёхой что-то такое, непонятное, происходит?
            
            - Кажется, – так же шёпотом ответил и я.
            
            И тут к нему протиснулся взъерошенный пудель. 
            
            - Ну как ты, Лёнь, – подсел он к нему, – идти то в лес сможешь?
            
            - Смогу, – неуверенно ответил тот.
            
            - Точно, сможешь?
            
            - Вот отдохну немного, пока едем, и смогу, – выдохнул неотдышавшийся стайер.
            
            - Ну тогда отдыхай.  Отдыхай, – в сомнениях оставил его, отойдя чуть в сторону, наш предстоящий лесной предводитель.
            
            - Куда едем, ребята? – вдруг вслед ему прозвучал вопрос из недр переполненного вагонного закутка.
            
            - На Линёвский кордон, – выдохнул с облегчением остриженный наголо пудель.
            
            - Не за шишками ли собрались, – продолжил выспрашивать какой-то незнакомый любопытствующий гражданин.
            
            - За ними, – встрял в разговор, остыв, Мишанька.
            
            - А дорогу то хоть знаете, шишкари? – дружески всхохотнул взрослый дядька.
            
            - У Вальки там дед с бабушкой живут, – ответили мы ему.
            
            - А кто этот ваш Валька? – не унимался подозрительный попутчик.
            
            - А вам зачем? – набычился слегка неплюшевый совсем Мишутка.
            
            - Что зачем? – широко, по-детски как-то улыбнулся поездной незнакомец.
            
            - Зачем вам нужен наш Валька? – уточнил уже более агрессивно Потапыч.
            
            - Зачем? – поддержал его и я.
            
            - Потому что я егерь на том самом кордоне, куда вы едите, друзья, – представился нам неизвестный мужчина, – и знаю всех там своих жильцов не только пофамильно, но и по имени, отчеству каждого!
            
            - А как вас зовут, товарищ егерь? – ухватился я за ниточку доверительности.
            
            - Паел Игнатич, – назвался тот.
            
            - А меня Иван, – назвался я. – а это мой друг Михаил, – указал я пальцем на рядом стоящего Михрютку.
            
            - Значит, Валька – это кто-то из оставшихся тех троих, – подвёл итог, улыбнувшись во весь рот снова, Павел Игнатьевич, указал он взглядом на Вальку и Вельку с Серёгой.
            
            - Ну я Валентин, – с некоторым вызовом признался ему наш друг.
            
            - Чьих вы деда с бабушкой будете, господин хороший? – глядя прямо ему в глаза, и на «Вы» задал вопрос наш неожиданный попутчик.
            
            - Куделиных!
            
            - Андрея Савелича внук что ли? – расцвёл лицом житель дальнего кордона.
            
            - Он самый, – улыбнулся почему-то и Артон.
            
            - А почему же я раньше тебя никогда не видел у них, Валентин?
            
            - Раньше – это когда?
            
            - Да хотя бы взять это лето!
            
            - Так этим летом я все три смены был в заводском пионерском лагере!
            
            - Что, – мягко уточнил для себя хранитель уральских лесов, – в лагере то, выходит, лучше отдыхать, чем у деда в гостях на кордоне!
            
            - Не-ет! – мотнул головой наш главный шишкарь, – просто, отцу дали в цехе на все три сены туда путёвки, не отказываться же мне от них?
            
            - И то верно, – согласился с нам Павел Игнатьевич, – сейчас будет остановка, и вы не толкитесь здесь в тамбуре, ребята, а лучше сойдите на платформу.  Народец выйдет, и в поезде станет немного свободнее, а ещё через пару остановок вообще состав опустеет, и у нас с вами будут ещё целый час, чтобы, сидя в тишине, прикорнуть немного! 
            
            - Мы выспались, – соврал ему за всех нас нахальный Патяня!
            
            - Вам виднее… – не стал уговаривать нас наш подорожный товарищ.
            
            В это время, поезд начал сбавлять свой ход, и народ стал протискиваться к выходу.  Ещё несколько минут и рабочий извозчик остановился, пару раз дёрнувшись напоследок всем своим сочленённым телом, и мы все шестеро тут же мохом высыпали наружу.  Всего несколько минут и гудок оповестил о том, что время вышло, и пора чугунному чудищу и в путь отправляться.  Народу в вагоне было ещё предостаточно, хотя кое-где мы и могли бы по одному примоститься, но ехать врозь нам не хотелось, и мы остались стоять вчетвером в опустевшем тесном вагонном отсеке.  Ещё две остановки, и мы всей компанией освоили полностью освободившееся купе.  А наш взрослый товарищ, кордонный егерь, уже сладко похрапывал в полупустом купе напротив нашего, откинувшись на тонкую стенку.  И тогда Мишаня достал из кармана своих штанов старые и замусоленные от частого употребления игральные карты.
            
            - Сразимся в дурака? – начал он тасовать размочаленную колоду.
            
            - Сразимся! – откликнулась мы все хором.
            
            - Как будем играть, – уточнил его сосед по дому.
            
            - Известно, как, – начал раздавать карты шустрый тасовщик.
            
            - И как, – допытывался радостно отдохнувший наш губошлёп.
            
            - Каждый сам за себя, – завершил раздачу картёжный зачинщик, – козыри крести!
            
            - У кого шестёрка? – взял свои карты остриженный куделя.
            
            - У меня, – показал Матаня свою карту.
            
            - Ну ходи тогда, чего сидишь, – поторопил я его.
            
            И игра началась.  Как долго мы валтузили эти бумажные, раскрашенные лоскутки между собой, смеясь и потешаясь друг над другом, мне помнится плохо, но очень прочно запал мне в голову один неприятный случай, который произошёл позднее после того, как мы сели играть в карты.  Два приятеля прохвоста, подремав где-то в другом опустевшем купе, сквозь сон услышали наш шумный картёжный кутёж и, недолго думая, заявились к нам и предложили сыграть в дурака на интерес, сразиться пара на пару, так сказать, уже с каждого лица по копеечке для начала.
            
            - Мы будем с Патяней, а кто у вас, с кем будет играть – это решайте сами, – заявил самоуверенный Рашпиль, попытавшись через Мишку отодвинуть козырного Лёху от окна.
            
            - Куда прёшь, – встал на защиту одноклассника храбрый медведушка.
            
            - Один из нас должен сидеть у окна, – несколько опешил наглый точило, – пары то, если ты, Мешок, не забыл, сидят друг против друга наискосок, то есть через человека!
            
            - Ты чё ли человек? – насупился, озлившись, Умка.
            
            - Кто бы я не был, – нахально оскалился начальственный сынок, сдав назад, – если тихоня будет сидеть у окна, то, значит, Башка, если он останется играть, должен уступить своё место Велену, – втиснулся он между Лёнькой и Мишкой, – с кем ты, Матаня, играть
собираешься?  Если будешь, конечно…
            
            - Не буду я с вами играть, – выбрался из-за купейного столика сникший картёжник.
            
            - Тогда кто? – занял-таки своё место, уверенный в себе игруля на деньги.
            
            - Мы с Валькой, – взял я колоду карт, чтобы перетасовать её.
            
            - Дай, Вань, я раздам, – приподнялся с места мой справедливый друг.
            
            - Ну, чё?  По копеечке? – беря свои карты, заворковал шершавое тупило.
            
            - На щелбаны, – вставил невозмутимо я.
            
            - Ну это не серьёзно, – бросил карты его напарник.
            
            - А на что вы хотите играть? – присмирел заулыбавшийся было Артон.
            
            - На деньги, конечно, – развёл руками Поярков.
            
            - Ты на щелбаны то попробуй, выиграй, сначала, а потом уже и о деньгах заикайся, игрок… – снова дерзко осадил я его.
            
            - Садись, Велен, – ощерился тупо наш главный соперник, – всыплем этим орлам по самое немогу.  Ходи.  У тебя же козырная шестёрка!
            
            - Не-ет, – помотал головой с сожалением облажавшийся плут, – я думал, что она у тебя завалялась!
            
            - Шестёрка там, где надо, – показал я её, – в надёжных руках находится!             
            
            - Ну тебе то, Ванька, дать по рукам нам совсем не трудно, – развернул веером свои карты скороспелый шерхебель, – давай ходи!
            
            Мишка вплотную подсел к главному заманухе и предупредил.
            
            - И не вздумайте, Серый, вместе со своим охламоном в игре мухлевать!
            
            - Не пугай нас, разбойник, – развязно усмехнулся, рассматривая карты, недозрелый катала, – а то мы сильно тебя боимся!
            
            - Я за вами буду следи-ить, – предупредил сквозь зубы упрямо Потапыч. 
            
            И заруба пошла.  Первые несколько конов, нахватав щелбанов по самую макушку, приятели с раскрасневшимися лбами бросили карты и оба дружно заявили, что играть на щелбаны они больше не станут.
            
            - Всё!  Надоело!  Неинтересно, – зло надвинул свою спортивную шапочку на глаза проигравшийся ширкатель деревянных заготовок.
            
            - Конечно, не интересно, – съязвил Михрютка, – кому ж это охота каждый раз под козью морду подставлять свой лобешник?  Не чужие, ведь, бестолковки то…
            
            - При чём тут ваша козья морда, – расхлябано обронил спортивная шапка, – мы со товарищем моим привыкли играть совсем по-другому.
            
            - По-другому – это как, – почуяв обман, поинтересовался нехотя Валька.
            
            - В очко и на деньги, – пояснил оказавшийся в дураках шершавый плутишка.
            
            - Мы в очко не играем, – спокойно ответствовал я на его провокацию.
            
            - Да у нас и денег то нет, – уловил подвох и Минька.
            
            - Как это нет, – изумился притворно мой одноклассник, – а на дорогу-то чё…  Вам не дали, скажешь, родители мелочишки?
            
            - Так, то ж на дорогу, а не в карты проигрывать, – отрезал резонно Михайло Лапин.
            
            - А ты рискни, – попёр напролом не него начальственный недоросль, – вдруг тебе и повезёт как твоим подельникам в дурака.  И ты в очко у нас выиграешь!
            
            - Вдруг бывает только, сам знаешь, что, – ответил смело косолапка.
            
            И все мы дружно громко засмеялись.
            
            - Чё ржёте, – набычился крупный напилок.
            
            - С твоего прихлебая, Чепрак, и станется, – ещё сильнее закатился наблюдавший за игрой притихший было наш красавчик.
            
            - Чего с ним станется? – сузил свои глазки Поярковский корешок.
            
            - Наестся от пуза и может так этот обжора садануть, что по хлеще, чем у хорька его здрасте окажется.  Из вагона придётся убежать продышаться, – не унимался, утирая слёзы, развеселившийся вдруг хохотун Матаев.
            
            - Слышь ты, Хорёк! – встал со своего места озлобленный сын начальника.
            
            - Я не хорёк, – смолк разом прослезившийся насмешник.
            
            - А кто ты? – развязно согнулся в крючок и наш школьный однокашник.
            
            - Человек, – промямлил тихо далеко не силач.
            
            - Щас узнаем, какой ты человек, – сделал Рашпиль шаг вплотную к нему.
            
            Но тут с места поднялись, и мы с Умкой, а следом присоединился к нам и Валёк.            
            
            - Хорошо, – поднял руки неожиданно сдавшийся заправила зажравшейся пары, – в этот раз ваша взяла, но с тобой, Тютя, я ещё разберусь, – погрозил он слабаку Матане, – я последние штаны с тебя сниму!
            
            - Только попробуй чего-нибудь снять, – пригрозил я ему, – тогда и папашка твой, и должность его тебе не помогут!
            
            Но уверенный в своей прочной защите охамевший спортсмен моей угрозы совсем не испугался и дальше пошёл в атаку.
            
            - А чё ты можешь сделать мне, Башка?  Силёнок то у тебя для этого хватит?
            
            - У моей мамки хватит, – охолонул я наглость младшего Чупрыни.
            
            - А мы щас можем ему помочь, – подошёл к нему вплотную ласковый Мишанчик.
            
            - Кто это мы, – рассмеялся ему в лицо необломанный жизнью шаромыжник.
            
            - Найдётся кому, – упёрся, стоящий напротив него недовольный хищник. 
            
            - Ты поможешь чё ли? – принял его вызов натренированный нахал.
            
            - Я! – не отступил Потапыч, – а, если моих сил не хватит, то братья мои помогут!
            
            - Да мой отец и тебя, и всю твою родню, если надо будет ему, в один день засадит за решётку, понял, увалень косолапый? – зло парировал дерзкое точило, но тут же резко получил удар под дых, – ну, гад, держись, – в три погибели скрючился он, зыркая снизу, на стоящего перед ним, засопевшего Мишаню.
            
            - А штаны с хорька он всё равно, Серёга, снимет, – вступился вдруг за дружка его подпевала, – кое-что он уже снял с него!
            
            Наступила тяжёлая длинная пауза.
            - Это что он такое успел снять с тебя Леонид? – подсел я к нему.
            
            - Пальто, что купила ему мамашка, – выдал друга своего его же прихлебатель.
            
            - Чё-о?! – не поверили мы все трое его товарищей.
            
            - Это точно, Лёня? – посмотрел на него Артон.
            
            - Да куда уж точней, – не унимался вертлявый любитель схимичить.
            
            И тут раздался твёрдый мужской голос проснувшегося Павла Игнатьевича.
            
            - Что у вас здесь, ребятки, происходит?  Чего попусту расшумелись?
            
            - Ничего не попусту, – извинительно ответил я.
            
            - В смысле, – встал он со своего облюбованного места.
            
            - Мы сами, Павел Игнатьевич, во всём разберёмся, – успокоил его Валька.
            
            - Ладно! – взял ситуацию в купе в свои руки егерь, – хватит строить из себя этаких героев.  Справятся они сами, – и помог скрюченному Чепраку сесть на место, – и за что ж вы его так?
            
            - За дело, – сел на место успокоившийся противник Рашпиля.
            
            - Это твой отец такой всесильный? – пристально посмотрел на скрюченного в упор наш взрослый заступник.
            
            - У него, – мстительно заявил ему мой друг и сосед по дому, – поэтому этот гад то и ведёт себя так!
            
            - Так – это как? – пытался вникнуть в суть дела охранник лесных угодий.
            
            - Нагло, – честно вставил я.
            
            - И подло, – добавил Мишка.
            
            - И дружок его такой же гадёныш, – указал на Патяню Валентин.
            
            - Если это такие плохиши, – принял к рассмотрению обвинение свежеиспечённый наш прокурор, – тогда зачем вы взяли с собой их в лес?  Такие друзья в лесу хуже врагов!
            
            - Да, никто их никуда не брал, – попытался я разъяснить ситуацию, – это они сами к нам привязались по дороге!
            
            - Как это сами…
            
            - Встретили нас по дороге и прилипли как банный лист к одному месту!
            
            - Это что ж, – усомнился лесничий, – они, значит, знали заранее, что вы поедете в лес за шишками.  Так что ли, ребята?
            
            - Выходит, так, – согласился с ним я.
            
            - Ну и откуда они могли об этом узнать, – задался он интересным вопросом.
            
            - Не знаю, – развёл я руками.
            
            - А, может, кто-то из вас же самих рассказал им об этой вашей поездке?
            
            - Так оно и есть, – всхохотнул издевательски Велька Поярков, – сам же зачинщик их в этом и прокололся, – указал он кивком головы на насупившегося блондина.
            
            - Кто?  Я?! – вскипел искренне тот, – да я бы вам ни в жись, никогда бы ничего не сказал, – надулся раскрасневшимся пузырём разгневанный друг человека, – особенно же тебе! – в сердцах сплюнул он под ноги Патяне!
            
            - А зачем мне что-то спрашивать у тебя, когда есть две твоих дурочки сестрёнки, – нагло парировал Чепраковский паразит, – их и уговаривать то не надо, они и сами готовы всё, кому хошь, разболтать!
            
            И нам всё сразу стало ясно.
            
            - Ну и гад же, ты, Велен, – замахнулся на него уязвлённый брат двух сестёр.
            
            А Лёнька молча встал и быстро ушёл из нашего купе в дальний конец вагона.  Там он и доехал до места в глухом одиночестве, а мы остались сидеть на своих местах вместе с Павлом Игнатьевичем.  Рашпиль с дружком как побитые вылупились в тамбур, чтобы там немного проветриться, посовещаться.
            
            - Вы эту парочку, ребята, к себе не подпускайте, – наказал нам лесник.
            
            - А куда от них деться то? – обречённо обронил внук его односельчанина, – они на станции одни сидеть, не солоно хлебавши, не останутся!
            
            - Ты полагаешь? – призадумался охотовед.
            
            - Конечно! – откровенно выдохнул Куделя.
            
            - Тогда вы от деда огородами ступайте в лес, – подсказал нам Павел Игнатьевич. – а они, не зная местности, в лес одни пойти не рискнут!
            
            - Может быть, – согласились мы с ним, – может быть…
            
            
            В доме у Валякиных родителей его отца после обнимашек и кратких поцелуев, дед его хмуро поинтересовался о тех двух молодчиках, которые остались на улице, не заходя в избу вместе с нами.  И тогда мы были вынуждены ему всё подробно рассказать, упомянув и о совете их Линёвского кордонного егеря Павла Игнатьевича.
            
            - Ну, этот плохого никогда не посоветует, – дал таким образом дед положительную характеристику своему кордонному лесничему, – пойдёмте, ребятки, перекусим немного, – пригласил он всех нас к столу, – а то стынет уже всё давно, вас дожидаючись!   
            
            После того, как мы сытно проглотили свои языки, гостеприимный хозяин подсел к нам за стол и подробно, разложив всё по полочкам, поведал куда и как надобно нам идти, чтобы без приключений добираться до кедровой заимки, где и собираемся мы надыбать в тамошнем урочье хотя бы по котомке на каждого шишек паданцев.
            
            - По просеке вдоль деревянных высоковольтных вышек дойдёте вы до неширокой речушки и перед проезжим мостком через неё свернёте вправо по руслу.  Там сразу же от дороги начинается узенькая гать, которая специально для прохода то и проложена.  И вы метров с триста по ней пройдёте и уже, почитай, на месте, – уверенно завершил он свой, как в школе внеурочный монолог.
            
            - А куда эта высоковольтная трасса идёт? – как бы невзначай озадачил Валькиного деда вопросом, икнув некрасиво, разъевшийся гость красавчик.
            
            - На Белахинские торфоразработки, на их центральный посёлок, – ответил тот, – но тебе зачем это знать, – задумался вдруг недоверчиво старый.
            
            - Да просто так, интересно же, – пожал плечами любопытный едок, – чтоб получше узнать вашу местность.  Ну?..  Чтобы не заблудиться!
            
            - Не заблудитесь, если пойдёте по правому берегу речки, как я вам сказал, – сухо в тон вопросу уточнил местный знаток родной округи.
            
            - А почему нам так долго надо идти? – снова напряг вопросом старика Леонид.
            
            - Да потому что там находиться нужный вам кедровый бор!
            
            - А по трассе справа до него что находится? – прилип мамкин репей с вопросами к старшему в роду Куделиных.
            
            - Справа от трассы сразу от нашего посёлка за небольшим перелеском начинаются леспромхозовские делянки, на которых после вырубки высадили хвойный молодняк.  А по ходу высоковольтной трассы, километра через три за делянками, лежит хоть и небольшое по размеру, но очень топкое, коварное болото!
            
            - А чем оно коварное? – не удержался от вопроса и Михрютка.
            
            - Окна там глубокие.  С тройным дном даже имеются, – намекнул откровенно о том всем и каждому, что туда соваться не стоит, экскурсовод на дому. – в них наши коровёнки гулёны частенько находят свою кончину.  Вот так своенравная домашняя блудня уйдёт из стада, заплутав, да и уркнет, потянувшись за свежей травкой в вязкое то оконце – и нет её.  Обыскаться – не сыщешь не только саму скотинку, но даже хвоста её!
            
            - А за болотом что лежит? – не унимался дотошный девичий любимчик. 
            
            - Одной стороной эта болотина, – терпеливо продолжил осведомлённый абориген, – сразу по ходу трассы примыкает в плотную к речке Петелихе, а в право по руслу её эта топь соприкасается с обширным кедровым кустом, а сам куст этот соседствует со старыми ещё при царе Петре затеянными, но заросшими лесом торфоразработками, – уверенно тот как учитель на уроке географии изложил он нам план глухой таёжной уральской окраины, – а вдоль речки через примыкающую топь по её течению к тамошней заимке специально и проложена узенькая линёвка, которая ведёт на небольшой сухой пригорок!            
            
            - Ясно! – расплылся в благодарной улыбке мамкина радость.               
            
            И мы, посовещавшись после этого, решили, что в лес пойдём через огород, как нам и было рекомендовано, а потом свернём у мостика вправо, перейдя через высоковольтную трассу незаметно, да и двинемся по руслу речки по гати до заимки, а уж там, на месте то и будем думать, как нам быть далее.  У порога, натянув сапоги, Лёньша вдруг опустился на пятую точку и мрачно вслух обронил.
            
            - Вот мы все здесь сообща в лес собираемся, а мамка моя дома одна сидит и думает обо мне и о моём пальто.  Боюсь я за неё.  Как она там?  Что делает?  У неё же давление…
            
            - Какое такое ещё давление, – сокрушились и мы, его школьные и дворовый друзья.
            
            - Кровяное, – выдохнул жалобно седун, – и очень высокое!
            
            - И что? – прищурил глаз косолапка.
            
            - Сосуды могут неожиданно лопнуть, мне мамка сказывала, – признался плаксиво мягкотелый телок.
            
            - И зачем тогда ты поехал с нами, если боишься за мать? – недружелюбно зыркнул на него Мишаня, – сидел бы ты дома и не беспокоился бы за мать!
            
            - А что мне дома говорить ей о пальто? – призналось слабохарактерное чадо, – я же ей сказал, что мы после поездки в лес, поменяемся ими обратно.   
            
            - Что ещё за пальто, – обратился к внуку с вопросом его справедливый пращур, – и что с ним, с этим его пальтом? – указал он жестом на сидящего на полу Матаню.               
            
            И мы рассказали ему всё как было про несправедливый обмен верхней одеждой с одним из тех двух попутчиков, что дожидаются нас возле дома на улице.
          
            - И так порой в этой жизни бывает, – ворохнулся глубокой мыслью жалостливо наш пенсионер наставник, – держись, паря.  Решай задачку, на то ты и мужчина.  Спуску то не давай, а то с носом останешься!
          
            - Ну почапали чё ли, – поторопил всех нас Валька, – нам ведь топать ещё да топать до нашего кедрача с этим мужчиной!
          
            - Постойте! – придержал наш уход мудрый товарищ леса, – я щас Дамку из сеней на улицу выпущу, пусть она ваших дожидаловок ворохнёт, облаяв, попридержит у околицы, не выпуская их, а вы уж тем временем по-тихому то и прошмыгнёте незаметно огородом в примыкающий лесной массив.  Только вглубь не ходите!  Держитесь края!
            
            - Хорошо, деда, – пообещал ему внук. 
            
            Выскочив на улицу, Дамка не сразу же подала свой голос.  Оббежав приятелей по широкому кругу, она села по середине улицы, преградив им путь к выходу, и залаяла, дав им понять, что она настроена не так дружелюбно, как было раньше.  И только мы вслед за ней из дома вышли в огород, не пройдя ещё и с десяток шагов, как наш Левонтий вдруг со всей дури громко на весь посёлок закричал.
          
            - Валя, постойте!  Я кепку в доме забыл!
            
            - Чё блажишь, – отозвался шёпотом тот, – беги скорее назад, забываха, мы тебя тут подождём.  И не мешкай!
            
            - Тронулись тихо, – предупредил всех нас наш проводник, когда забывчивый олух с фуражкой на стриженной башке появился рядом с нами, а вместе с ним к нам подошёл и хозяин дома дед Андрей.
            
            - Как доберётесь до речки Петелихи, – напомнил он нам, – не забудьте свернуть то не влево, а вправо.  А там то уж и рукой подать до вашей заимки то будет.  И помните про гать.  С неё никуда и никто не сходите, а то провалиться можно.  Утянет в глубь липкая то болотная, вонючая грязь – не вытянуть бедолагу, не умеючи!
          
            - А почему, Андрей Савелич, эту речку Петелихой назвали? – снова начал задавать вопросы наш заядлый шишкарь, напялив на глаза свою забытую якобы кепчонку.
            
            - Дак потому что течёт эта речушка, будто пьяная петли вьёт, – за то и прозвали её в народе Петелихой.  А ещё, может быть, и за то, что коварная она, эта лесная неглубокая проточная жилка.  Течёт, извиваясь, ужиком в низинке, снабжает водой по обоим берегам своим небольшие, да топкие болотца и обширные кедровые массивы, в которых человеку, не знающему местности легко заплутать и загинуть.  Так что влево то от речки вы, ребята, не суйтесь.  Забредёте не весть куда и не отыщитесь.  Влево то от Петелихи начинается в окурат с кедрача непроходимая тайга, что упирается одним своим боком в Обь реку, да и простирается до самого северного моря, так что вам, ребята, и справа от Петелихи кедров и шишек с лихвою хватит.  Понял ли меня, Валентин? – наказал строго своему внучку, как старшему в нашей команде умудрённый жизненным опытом дед Андрей, – и не забудьте про болотце, которое и за Петелихой продолжается!
            
            - Ладно, дедуль, – приняло близко к сердцу его напутствие послушное чадо.
            
            - А куда течёт это речка Петелиха, дедушка? – прилип к нему наш зануда.
            
            - Известно куда, – ответил старый таёжный житель.
            
            - И куда?
            
            - Как и все наши водные тропки-дорожки – на север!
            
            - А рыба в Петелихе водиться? – не унимался оголтелый краевед.
            
            - Живёт разная мелочёвка: гольян с пескарём, да ёршики с окуньками!  Щучка, да и карасики порой попадаются, а хорошей рыбы в Петелихе нет!
            
            - Спасибо вам, дедушка, – ещё раз благодарно откликнулся на рассказ рыболов наш и охотник.
            
            И мы, пригнувшись, засеменили гуськом огородом к лесу, что стеной темнел сразу же за задним частоколом Куделинского земляного надела.  Пару часов с добавочкой, и мы были уже почти на месте.  Дойдя до названной дедом речушки, мы обнаружили, что эта и не речка вовсе была, а так, скорее ручей широкий, но что нас больше всего в ней поразило так это то, что по обоим её берегам лесной, неглубокой протоки тянулись густые заросли дикой и незнакомой нам лесной смородины с мелкими белыми ягодками.  Все кусты этих зарослей были, буквально, увешены длинными и прозрачными гроздями.  Сами же ягодки оказались сладкими вяжущими рот слегка терпкими плодами.
            
            - Вот тебе и чаёк на ужин, – начал жадно горстями понужать, как малые мыльные пузырики, белёсую ягоду Умка сладкоежка, когда мы дошли почти до самого стойбища.
            
            За ним последовали и мы, так как кусты этой смородины аж вплотную подходили к пешеходной гати.  Нахватавшись ягод, сбив тем самым в охотку оскомину, мы довольные пошлёпали дальше.  Сделав небольшой поворот по руслу влево, мы увидели нашу заимку.  Она возвышалась на берегу у этой самой речушки и была всего-то навсего в пять венцов небольшой, бревенчатой избушкой, которая, примерно, на полметра, была врыта в землю и с покатой в одну сторону бревенчатой крышей.  Сама же крыша верхним склоном своим упиралась в рукотворный пригорок, который был как бы её земляное продолжение.  А уже сверху крыша сама этой врытой в землю полуизбушки по вряд её уложенных брёвен была покрыта толстым слоем земли, который сплошь был устелен плотным травяным дерном.  А из земляного навала этой избушки выходила наружу на метр, как не больше, кирпичная труба с жестяным козырьком над нею.
            
            - Это значит, что мы с вами, друзья, ночью не замёрзнем, – увидев трубу, сообщил всем внимательный Косолапыч.   
            
            Невысокая входная дверь в заимку, но с высоким порогом была подпёрта крепкой рогатиной, дабы та не хлопала на ветру, будучи незапертой на замок.  В самой же избушке оказалось довольно тесно, так как она была сварганена кем-то только на двух человек, но уж никак не более, а нас таёжных шатунов было четверо.  Супротив двери тускло светило небольшое оконце, но такое, чтобы хищный зверь не мог через него проникнуть внутрь и не натворить в ночлежке безобразия.  Под окном вплотную притулился небольшой стол, а по обе стороны от него приютились и два деревянных устланных прелой травой топчана.  Справа от входа на срубе была подвешена длинная хозяйственная полка, на которой вверх дном покоилась различная посуда, а левый угол занимала скромная, но в полном порядке кирпичной кладки компактная печь мазанка кем-то ранее побелённая.   
            
            - И где мы тут будем спать? – озадачился, войдя в заимку, наш лесной Робин Гуд.
            
            - На этих топчанах, – ответил ему весело покоритель северных льдов.
            
            - Но мы же на них тут все не поместимся, – не поверил ему неприспособленный к жизни зябкий тип из рода человеческого.
            
            - Вальтом уместимся, – успокоил его Артон, – разбираем котомки и всё, что имеем, выкладываем на боковую полку, но не разворачиваем, – добавил он.
            
            - Почему? – опять подал свой голос, притомившийся кочерыжка Матаев.
            
            - Чтобы мыши не погрызли, – прозвучало в ответ.
            
            - Здесь что и мыши есть? – пустил испуганно слюни наш молодец.
            
            - Тебя не укусят, не бойся, – поддел я на смех струхнувшего канюка.
            
            - Ты уверен в этом, Ваня, – развязал свой баул боязливый тихоня.
            
            - Мыши на людей не охотятся, – выложил я свои припасы на указанное место.
            
            Облегчив до донышка свои котомки, мы обратили взор свой на нашего проводника.   
            
            - Время есть, – сказал он уверенно, – до кедрача – рукой подать.  И мы пособирать паданец ещё успеем, если будет чего собирать, но вначале нам надо бы нарубить сухостоя, чтоб было чем на ночь печь истопить!
            
            - А зачем нам печь топить, – ну, куда ж без Матаньки то деваться.
            
            - Затем, чтобы спать тебе было теплее, да и пожрать, если надо будет, было бы на чём приготовить, – озлился слегка на него наш лесной верховода.
            
            - Почему только мне, – обиделся слегка уязвлённый красавчик.
            
            - Да потому что остальные всё без лишних слов понимают, – осадил окончательно своего соседа по дому Валька, – и вернуться нам надо засветло, ребята, чтобы успеть ещё и устроиться в заимке как следует на ночлег.  Сами видите, што электричества в избушке нет.  И костерок для шишек не мешало бы нам разжечь перед сном!
            
            - А костёр то, Валя, зачем? – не унималось тщедушное чадушко.
            
            - Шишку обжечь, чтобы не было смолы, и чтобы легче было её шелушить потом!
            
            - Валька, – обратился я к другу, – а куда дрова для печки мы сложим?  В заимке то, сам понимаешь, места нет специально для них! 
            
            - Тесновато, однако, – всхохотнул вдруг Потапыч.
            
            - Я думаю, что в печку и сложим, чтобы долго потом не искать.  Нам дров то много совсем не нужно.  На улице то не зима ещё!
            
            На том мы и порешили.  Управившись с дровами, наша четвёртка ходко двинулась в глубь кедрового массива, который начинался, буквально, от самой избушки.
            
            - Далеко вправо пока не суёмся, – предупредил всех глава похода, – рядышком, не спеша, прогуляемся на разведку, может чего и надыбаем.
            
            Пройдясь по лесу, мы быстро поняли, что паданца на земле валяется мало, ему ещё, похоже, не срок.  Зато вверху, на кедровых ветках шишек висело предостаточно.
            
            - Завтра на кедры полезу, – радостно заявил нам Мишанька, – там этих шишек то, и сами видите – полным-полно.  Долго не провозимся!
            
            - Завтра к вечеру мы и должны возвратиться к деду на кордон, чтобы успеть ещё с ночным паровозом домой добраться, – подвёл итог мой одноклассник, – а если опоздаем, то нас искать пойдут.  Некрасиво получиться с нашей стороны.  Зря людей на себя в ночь отвлекать стыдно, братцы!
            
            - Успеем, – заверил его кедролаз, – зря чё ли я коготки то с собой прихватил! 
          
            Те шишки, что клёст попробовал, обронив неряшливо их на землю, мы уже брать не стали и, подобрав на удачу довольно скудный за пару часов на четырёх человек кедровый улов, мы тронулись в сторону нашего ночлега, так как день уже начинал тихо клониться к закату.  И когда изрядно уставшие мы притащились на место заимки и увидели всё, что у нас там без нас происходило.  Нашему удивлению не было предела, если не сказать как-то иначе.  На поляне рядом с избушкой у разведённого костра по-хозяйски суетились те двое наших приблуд, а в котелке над костром у них уже что-то по запаху вкусное булькало.
            
            - Вот те и нате, – развёл я руками.
            
            - Вы как тут оказались, – задал Валентин приятелям первый вопрос.
            
            - Ногами, – ответил Патяня.
            
            - А как вы нашли нас? – насупился дедовский наказник.
            
            - Молча! – усмехнулся довольный собой Рашпиль.
          
            - Я не о том, как вы сюда добирались, а о том, кто показал вам сюда, к нам дорогу? – снял с плеча рюкзачишко Артон.
            
            - Никто ничего нам не показывал, – нахально полез на рожон спортсмен, – это надо быть полным идиотом, чтобы не суметь догадаться зачем ваш мудрый старикан взял, да и выпустил из дому свою кусачую собаку на улицу!
            
            - И о чём ты догадался мудрый точило? – принял его вызов Лапин младший.
            
            - О том, косолапый, что вы безголовые скоро скрытно двинетесь в лес, и мы такой с Патяней расклад предполагали.
            
            - Интересно послушать пиратское признание, – подлил масла в огонёк и я.
            
            - Кто тут пираты? – заюлил задом вывертыш Поярков.
            
            - Да есть тут двое таких, – остудил я его пыл.
            
            - Да!  Мы здесь, – как бы подвёл итог напильник по дереву, – и мы завтра вместе с вами пойдём собирать эти чёртовы ваши шишки паданцы!
            
            - Куда, куда вы пойдёте? – решил уточнить наш таёжный проводник.
            
            - Шишки собирать!
            
            - А где собирать то знаешь, Серёга?
            
            - Найдём, – последовал быстрый ответ, – кедры кругом – ходи, собирай.  И вам мы мешать не собираемся!
            
            - Серый, – вмешался в разговор, повеселевший вдруг друган Чупрыни, – готово всё у меня.  Можно есть!
            
            - А где вы этот котелок то нашли? – снова взбрыкнул внук местного старожила.
            
            - В избушке, – признался шустрый костровой.
            
            - А мы в чём будем себе варить? – влез в распрю недовольный медведка.
            
            - После нас варите себе чё захочите, – снимая котелок с костра, оповестил всех нас приятельский кашевар.
            
            - Ладно!  Ешьте, – не стали упорствовать мы и направились в избушку, потому как есть хотелось и нам самим.
            
            В избушке мы первым делом посмотрели целы ли наши продукты на полке.  Но всё оказалось, как ни странно, на месте и в целости, и сохранности.             
            
            - После того как мы уже поедим, – сказал нам друган наш, предводитель артели, – разворошим жар в костре и все наши шишки выложим в него, в горячую золу, а утром их спрячем в остывшей печке.  А пока займёмся всем тем, что есть у нас с вами пошамать на вечер.  Не голодайками же спать ложиться!            
            
            Короче говоря, к концу дня, когда уже изрядно стемнело, мы, наконец, принялись с ложкой в руках обихаживать содержимое своего котелка.  Запив, как и оба наших соседа, из речки студёной, но чистой и прозрачной водой, так как чай кипятить уже было поздно, да и котелок на всех оказался один, мы, разворошив предварительно золу в костре, кинули туда собранные нами шишки и пошли укладываться на ночлег.             
            
            - Мы ляжем с Валькой слева на топчане, – объявил нам Миха, – ну, а вы уже тогда, Ваньша, с Лёхой справа поместитесь.
            
            - А мы где будем спать? – не принял такой расклад начальственный отрок.
            
            - А вы уляжетесь на полу возле печки у входа, – всё тот же Мишка сообщил двоим приятелям их допустимое место ночёвки, – печка протоплена, и вам рядом с ней тепло и удобно будет храпеть.  Чай, не замёрзните…
            
            И когда рано утром мы проснулись от того, что нам стало зябко и несколько даже некомфортно спать, то обнаружили, что избушка наша наполовину пуста и дверь в неё не заперта, но при этом плотно прикрыта.  Ничего не понимая, мы вылупились полусонной кучей на улицу, но и там, кроме Лёньки, тоже не было никого, который тщетно пытался разжечь затушенный вечером вчерашний костёр.
            
            - Лёнь, ты чё здесь делаешь один, – подрулил к нему Валентин.
            
            - Костёр пытаюсь разжечь, – не поднимаясь ответил тот.
            
            - Но там же наши шишки лежат, – не протёр я ещё глаза.
            
            - Нет там никаких шишек, – прозвучало сердито в утреннюю тишину, – ни ваших, ни наших и вообще никаких!
            
            - А где они?
            
            - Не знаю!
            
            - Нешто забрали их эти гады себе, – подсел к незадачливому растопнику Мишаня.
            
            - Не знаю, – равнодушно отозвался тот.
            
            - А где эти двое? – вклинился Артон.
            
            - Я их не видел, – перестал дуть на костёр чумазый Матаня. 
            
            Не было в заимке и приятельских котомок.
            
            - Значит, гады сбежали, – с облегчением констатировал Михаил, – оно и к лучшему будет.  Я правильно понимаю? – оглядел он всех нас испытующе.
            
            - Правильно! – ответили хором мы.
            
            - А где котелок? – спохватился Куделя, – посмотрите кто-нибудь в избушке!
            
            - На месте казан, – отозвался из заимки наш косолапка.
            
            - А шишки, значит, пропали… – посочувствовал я всем нам.
            
            - А шишки туту, – пошуровал показательно в остывшем костре Лёшка палкой.
            
            - Вот гады! – сплюнул Михрютка в сердцах.
            
            - Успокойтесь, ребята, – махнул рукой отходчиво носитель собачьей клички, – ну и забрали они наши шишки…  А мы себе соберём другие.  Верно, Мишаня?
            
            - Верно, – согласился тот, – давайте лучше завтрак приготовим.
            
            - Какой завтрак? – поднялся с колен возмущённый костровик, – мы, что с вами зря эти шишки собирали, чтобы их Рашпиль с Патяней себе присвоили?
            
            - Подумать, Лёнька, что ты больше всех из нас этих шишек то насобирал, – осадил я его неуместную прыть.
            
            - Я, как и все!  Сколько смог, столько и собрал, – отреагировал сердито артельный самовыдвиженец в обвинители.
            
            - Потому и орёшь больше всех! 
            
            - Я не ору!  Я за всех нас возмущаюсь, – пустил виновато слюни свои наш теперь и не прокурор уже, а адвокат-заступник.
            
            - Странный ты, Лёньша, – отошёл от него подозрительный Валька.
            
            - Почему это странный то, Валя, – продолжал ещё пыжиться чумазый красавец.
            
            - Не ты ли предложил нам взять этих оглоедов с собой?  Не ты ли сказал нам, что в лесу шишек хватит на всех?  Не ты ли…
            
            - Я не думал, что они на такое способны, – сдал назад, прервав обвинительный акт в свой адрес, дворовый растяпа.
            
            - Что-то твоя думалка, Лёньша, не в том направлении нынче кумекает, – сплюнул на землю недовольно Потапыч, – тебе, братан, не кажется?
            
            Но ответа на это не последовало.
            
            - Если людишки способны пальто отобрать, что от них ожидать ещё можно? – тихо уколол одноклассника верный Умка.
            
            И опять в ответ только лёгкий шелест утреннего ветерка в таёжном урочище.
            
            - Пойду наберу воды, запить не согретый завтрак, – взял я котелок.
            
            Наскоро нахватавшись перловой каши с рыбой из консервных банок под названием «Завтрак туриста», мы запили речной водичкой безвкусную сухомятку и наверхосытку все ахом полакомились белой смородиной и тронулись прямиком в кедровник на наше старое место.  Добавили в дороге немного вправо, но и там паданца оказалось мало.  Тогда Миха приступил ко второму плану нашего сбора кедрового урожая.  Выбрав не очень высокое и не очень толстое в обхвате дерево, он надел на свои сапоги гнутые скобки-когти, обхватил руками смоляной ствол и начал подъём.  Забравшись как можно выше, он прокричал нам сверху оттуда.
            
            - Ловите!
            
            И мы дружно начали собирать всё, что падало на нас сверху.  Так к обеду мы себе и набили шишками под завязку не только основные торбы, но и дополнительные, на всякий случай припасённые кошёлки.  И всё это время, пока мы собирали кедровый урожай, наш Лешак, заметили мы, вёл себя как-то очень странно.  Он то и дело постоянно оглядывался по сторонам, будто боялся кого-то встретить, но, Слава Богу, всё обошлось.  Никакого мы зверя пока шишкарили рядом не встретили, зато узнали, что больше всех шишек принесёт с собой домой Мишаня, так как вместо одного у него вдруг оказалось сразу два отцовских вещмешка.  И у нас двоих его соратников по сбору лесного богатства тоже оказались как бы случайно дополнительные сумки, и только один наш тихоня оказался с одной сшитой матерью на руках котомкой для этого дела, в виде большого, но хозяйственного ридикюля с тонкими ручками, лямками через плечо.             
            
            - Почему вы не сказали мне, что нужно было брать с собой две сумки, – обвинил он нас, своих друзей, обидевшись, завистливо глядя на результат нашего сбора.
            
            - Лёнь, – не понял его обиду Артон, – кто тебе должен чего-то подсказывать?  Ты ж привыкай уже думать сам.  Нянек тут для тебя у нас нет.  Все одинаковы!
            
            И мы стали собираться восвояси ближе к дому деда Андрея.  Минька взгромоздил на себя свою поклажу, связав воедино пару вещмешков, и стал похож на двугорбого, но не верблюда, а медведя.
            
            - Мишка, медведь научи меня пердеть, – засмеялся нервозно его одноклассник.
            
            - Научу, – прервав его, отреагировал довольный собой Лапа шишконос.
            
            И возникшая перепалка между Мишкой и Тютей могла бы продолжиться и дальше, но тут ко мне обратился довольный сбором Артошка.
            
            - Вань, помоги мне надеть на плечи рюкзак!
            
            - Давай, – согласился я, подойдя к нему со спины.
            
            - Спереди, Ваня, подмоги, чтобы я видел авоськи свои! – Подсказал мне спокойно добровольный ходячий грузовик.
            
            У меня была с собой припасена старая кирзовая хозяйственная сумка, которую я и приспособил как рюкзак у себя на груди, перевязав предварительно её поперёк верёвкой, чтоб не вывалились из неё мои шишки.  Оценив это, Валька тут же и решил перенять мой скороспелый опыт, но мне, загруженному с обеих сторон, похожему на парашютиста не с руки было помочь ему водрузить на себя его объёмную с добавкой поклажу.
            
            - А где у тебя рация, Вань? – подначил меня радостный подельник.
            
            - На себя посмотри, – огрызнулся шутливо и я.
            
            - Давайте подсоблю вам, – Подошёл к нам Мишанька.
            
            И у Вальки шишек оказалось не меньше чем у него.  Он ещё дома всё заранее и как следует продумал.  К старому своему рюкзаку, за его лямки вверху он ремешками от лыж, пришпилил за ручки большую авоську, выложив плотно газетами её изнутри, набив перед этими шишками целиком.  А чтобы авоську по дороге не растрясти, ему нужно было ещё умудриться напялить на себя эту автоконструкцию.  И мы с Мишкой ему помогли влезть в этот тесный промежуток между рюкзаком и авоськой, отчего и превратился в скрюченный он неправильный вопросительный знак.             
            
            - И собери ты оставшиеся шишки, Лёня, к себе в карман, – добавил, напутствуя я, – не оставлять же их здесь валяться!
            
            - Но тут же их много ещё, и все они в карманах у меня не поместятся, – не поверив своим ушам, с радостью в голосе стал собирать он остатки шишек.
            
            - За пазуху совай, – поторопил его подобревший горбун.
            
            - Я готов, – обрюхатив себя, сообщил нам неожиданный везунчик.
            
            - Пачапали! – первым сделал шаг к дому наш зачинщик лесного трофея.
            
            - Лёнька, не отставай, – приказал ему недвусмысленно верный друг Минька.
            
            И мы неторопливо, вытянувшись в цепочку, пошли.  Добрались мы перегруженные шишками к Валькиным старикам, довольно поздно уставшие и голодные.  Солнце уже за горизонт закатилось наполовину, ярко окрасив обширную рябь перистых облаков.  И мы ещё издали заметили, как только свернули с высоковольтной просеки на улицу, что возле дома одиноким столбом стоит и ожидает нас, явно волнующийся Андрей Савельевич.
            
            - Ну как добрались? – задал он нам свой вопрос с облегчением, что мы вернулись все целые и невредимые домой, после того, как мы с ним поздоровкались.
            
            - Нормально, деда, добрались, – ответствовал ему за всех нас его родственник.
            
            - А где эти двое, что дожидались на улице вас? – поинтересовался встречающий.
            
            - А почему ты, дедунь, спрашиваешь это у нас, – не сняв котомку, спросил у него его уставший последыш.
            
            - А у кого ещё мне спрашивать, – удивился тот.
            
            - Но мы не знаем где они и куда подевались, – ответил наш проводник на заимку.
            
            - Как это не знаете, – опешил уже старик, – ведь вы же вместе с ними в зимовье то были, ночевали!  Или я не прав?
            
            - А ты откуда об этом знаешь, – оторопел вслед мой одноклассник.
            
            - Знаю и всё тут, – властно пробасил ему кордонный пенсионер.
            
            - Но откуда?
            
            - Короче так, – не стал отвечать на внуков вопрос его дедушка, – кладите-ка вы уж лучше во дворе, где место найдёте, свои котомки и дуйте в проулок на колонку, отмывать ваши грязные лесоступы, и в баньку – приводить себя в порядок.  Я там уж и печь для вас протопил, чтобы воду согреть на помывку и носки с портянками у кого имеются прямо в бане и простирнуть.  Сполоснёте их и повесте сохнуть в предбаннике.  К утру уже будут готовы они к носке сухие!
            
            - Портянки не пироги, – булькнул весело проголодавшийся Потапыч, – и в зубах не навязнут!
            
            - Смотрите чтобы срок вам на горб не навяз, – улыбнулся присказке хозяин бани.
            
            - За что срок то, – хором озадачились, не поверив, мы в разнобой.
            
            - За то, что бросили своих товарищей в беде, – разъяснил нам Линёвский абориген.
            
            - Они нам не товарищи, – за нас ему ответил раздобревший красавец.
            
            - Всё равно вопросы будут! – отрезал веско старче.
            
            - Во попали, – бабахнул вслух Умка, не приняв всерьёз слова старика. 
            
            - В общем, ополоснитесь в бане и милости прошу потом за стол, – улыбнулся нам в ответ гостеприимный домовладелец, – да долго то там не валандайтесь, а обувку свою вы после мытья натяните уж на босы то ноги себе, чтобы добежать из бани до избы.  Валька! – строго глянул на него семейный наставник.
            
            - Чево тебе, деда, – живо отозвался тот.
            
            - У бабушки в избе всё уже на столе в полной готовности вас дожидается, так что вы, господа, поторапливайтесь с вашей помывкой.  Понял ли меня, шишкарь родимый?
            
            - По-онял, – весело аукнулось в ответ.
            
            - А я к Павлу пойду, похоже, что ваших оболтусов завтра искать всё-таки придётся!
            
            - Как это искать, – обалдел нешуточно я, – они забрали у нас наши шишки, которые мы выложили в горячую золу костра и подались раным-рано утром домой.  Тех шишек то на двоих им вполне уже хватало.  Зачем им в лес то ещё, не зная дороги, куда-то соваться?
            
            - Найдём и узнаем зачем, – ходко двинул ответственный житель кордона в сторону егерского пятистенника.
            
            - Вот гады! – зло прокаркал взроптавший девичий любимчик, – убил бы их!
            
            - А смог бы? – уловил нотку мести в словах Матани дед Андрей.
            
            Но в ответ прозвенело глухое безмолвие заткнувшегося мстителя.
            
            - То-то же, – не одобрил его выпад справедливый старикан.

            
            Когда мы, все четверо, после совместного помыва уже дружно и с аппетитом живо работали челюстями, в доме нарисовался явно расстроенный чем-то гостеприимный наш житель лесного кордона.  Кем он раньше работал здесь мы Вальку никогда об этом даже не спрашивали, да и не рискнули бы это сделать сейчас, но нам и так, без всяких там уже разъяснений, было понятно, что у себя в посёлке его дедушка был не на последнем месте.  Высокий, сутуловатый и с проплешиной у себя на седом затылке он порывисто не вошёл, а ворвался в свой дом и, не разуваясь, подсел к нам за стол, где мы с удовольствием ещё с аппетитом дружно чавкали, и тихо спросил, будто запамятовал.   
            
            - Кто из вас фуражку в избе забывал, когда вы уходили в лес?
            
            - Я! – признался стыдливо маменькин сынок.
            
            - Значит, это ты, голубок, подал тем двоим сигнал, что вы уже отправляетесь в лес.  Зачем? – устремил он на Лёньку пытливый взгляд.
            
            - Они мне ещё в поезде, когда мы ехали сюда, приказали, чтоб я им об отходе в лес сообщил, – перестал жевать, поперхнувшийся враз едок.
            
            - Зачем? – повторил то же самое слово пытливый кормилец.
            
            - Чтоб они от меня отстали!
            
            - Ты что их боишься?
            
            - Сергей Чепрак пообещал мне, что, если я буду им сообщать обо всём, что мы тут будем делать и куда идти, то он, когда мы из леса вернёмся домой, сразу же и поменяется со мной нашими пальтами!
            
            - Да-а… – оторопело протянул вслух Мишка Лапин, – тебе, выходит, Лёнька, твоё пальто дороже чем мы, твои старые друзья?
            
            - И не пальто, а здоровье моей мамы, – смело, как никогда, заявил вдруг дворовый тихоня, – а откуда вы догадались, что я показал им с Поярковым дорогу, куда мы идём? – посмотрел он озабоченному кормильцу прямо в глаза.
            
            - По-твоему, если я старый, значит, выжил из ума? – с горькой ухмылкой на лице встал тот из-за стола Валькин дед.
            
            И рассказал нам, разувшись, всё, что происходило потом после той, хитромудрой с выкрутасом Матаевской выдумки с забыванием фуражки.  Всё оказалось до банальности просто.  Проводив нас тёртый калач Куделин старший после того, как его Дамка лаять то перестала, он тут же проулком и махнул вверх на соседнюю улочку и, выйдя к просеке по ней, там то и обнаружил впереди себя двух чужаков, которые стояли и скрытно за забором дожидались от кого-то условного сигнала, чтобы знать куда и в какую сторону им дальше двигаться.  Вскоре из леса выскочил кто-то на трассу в фуражке, махнул кому-то рукой и сразу же скрылся из виду.  Получив от беспальтошного тюхти указанное направление, оба осторожных карася пересекли прогал безлюдной высоковольтной линии и краешком леса, но с другой уже стороны двинулись следом по указанному им пути.  И мудрый старожил, выждав время, убедился, что всё и дальше будет происходить ровно так, как он думает, и двинулся домой к своему приятелю леснику. 
            
            Там они: и следопыт, и егерь, сговорились, после короткого рассказа одного из них назавтра рано утром сходить до той своротки, что была у речки Петелихи и выяснить уже на месте будущие действия всех ушедших в лес шишкарей.  Присели незаметными с краю просеки до восхода солнца за кустиками с противоположной стороны от узкой гати, молча дождались, когда солнце из-за леса окончательно взойдёт и вернулись назад, не увидев из лесу выходящих кого-то.  А потом уж и мы дополнили их картину своим рассказом о том, что наша навязавшаяся парочка ни свет, ни заря покинула нас, прихватив с собою наши из костра шишки, которые там в золе обгорали ночью.  А куда и в какую сторону они могли податься, мы, разумеется, знать не могли, так как рано утром спали и ничего не видели, и не слышали даже, заверили мы Андрея Савельевича.             
            
            - Значит, завтра всем кордоном с утра и пойдём искать этих плутней, – подвёл итог встревоженный дедушка нашего друга.
            
            - И нам идти? – попытался выяснить, кода мы поедем отсюда обратно, наш Лео без гривы, подозрительный мухомор.
            
            - А тебе так в первую очередь, – утешил его завтрашний поисковик.
            
            - Но мне срочно надо домой, – плаксиво заворчал верный материн опекун.
            
            - Домой отсюда никто из вас до тех пор не поедет, пока не отыщется эта пропавшая в лесу ваша навязавшаяся парочка, – констатировал хозяин избы, – а щас доедайте и живо спать.  Утро вечера мудренее, – закончил он.
            
            - А чё мы завтра будем делать, – попытался уточнить у него наш приятель, – когда вы все с лесником пойдёте на поиски? 
            
            - Вы будите здесь, дома сидеть и бабушку караулить, и лущить свои принесённые из лесу шишки, – определили нам фронт работ на будущее.
            
            - А как их лущить то? – не утерпел от вопроса основательный Мишка.
            - Через острый край полена.  Их, таких поленьев то, во дворе для вас полно!
            
            - Как это через острый край полена? – не уразумел когтистая лапа.
            
            - Берёшь шишку и супротив чешуи трёшь её об острый край чурбака!
            
            - И всё? – удивился простоте Потапыч.
            
            - И всё! – всхохотнул одобрительно опытный наставник, – вам как раз повозиться на целый день с этим и хватит!
            
            Но утром, выдрыхнувшись на тёплой печи вповалку, мы рядом с собой Лёньку не обнаружили.  Не было его и в доме, и во дворе, и в огороде, да и сама его неразобранная котомка и рубашка с шишками мирно покоилась у поленницы во дворе вместе со всеми в ряд уложенными поклажами.
            
            - Странно, – призадумались мы.   
            
            - А где наш Леонид, не подскажите? – спросил я у Куделинской бабушки, пожелав ей доброго утра, когда мы возвратились в дом.
            
            - Так ушёл он ваш Леонид от, – отозвалась она мне спокойно в ответ.
            
            - Куда? – опешили мы.
            
            - Сказал, что сходит до станции, разомнётся и к завтрику завернётся обратно!
            
            - А зачем, бабуля? – обнял родную старушку внучок.
            
            - Не знаю, – чмокнула та его в обе щёки, – мне ведь это ни к чему.  Я с завтриком для вас здесь, ребятки, на кухне ворошилась!
            
            - А давно это было, бабуль? – разъял свои объять любящий её пострел.
            
            - Да вскоре, как дед на поиски то и подался!
            
            - До отхода рабочего поезда или после?  Вспомни бабуля!
            
            - А чего мне вспоминать, – не волнуясь, ответила кухарка, – я и так это ведаю!
            
            - И когда он ушёл?
            
            - До прихода ещё чугунка.  Это точно, – призналась нам старая.
            
            - Значит, всё-таки уехал, – подвёл итог наш общий друг.
            
            - Сбежал-таки, зараза, – обиделся на Матаню Мишаня. 
            
            - И кто бы мог подумать, что окажется он таким скрытным тихушником, – с едкой досадой в голосе подвёл итог мой друг и одноклассник Валька Куделин.
            
            В этот день мы, дожидаясь, когда отыщут этих двух заплутавших в лесу паразитов, старательно ошелушили все наши шишки, позбивав до крови казанки своих пальцев обеих рук.  Потом поздно вечером поужинали, так и не отмыв от серы руки и улеглись ночевать.   Вернувшийся из лесу домой поисковик не увидел среди нас спящего Лёньку и спросил по ходу у жены, куда бы он мог подеваться, но что та ему и ответила.
            
            - Так следом за тобой он и уехал этот на девчонку похожий мальчонка!
            
            - Та-ак… – собрал мысли в кулак её муж, – разберёмся, – ополоснул он тщательно лицо и руки в умывальнике, – налила бы ты мне, мать, стакашик с устатку, – присел он за стол, – а то что-то муторно мне на душе! 
            
            А утром ни свет, ни заря вместе с добровольцами снова отправился, прихватив уже с собой собаку на поиски затерявшихся в тайге оглоедов.  Нам же оставшимся шишкарям, на второй день делать было нечего, и мы, позавтракав, почапали в лес за грибами.
            
            - Ступайте, касатики!  Прогуляйтесь, – одобрила наш благородный порыв старая с надеждой хозяйка дома, – красноголовиков да груздей то можно ещё найти.  За огородом вокружки походите так недалече в леске.  Там вам грибков то в самый раз подсобрать то и хватит.  Пару лукошков – и хороший ужин получится! 
            
            - А чё могут быть ещё и грибы? – усомнился я.
            
            - По утрам то ноне на улице то не шибко зябко, – отёрла фартуком старческое лицо знающая селянка, – земля ещё остыть не успела.  И я думаю, что найдёте вы себе ордой на вечернюю жарёху то смело!
            
            Но когда мы к обеду вернулись с грибами домой, то там застали за столом Андрея Савельевича.  Он сидел и пил чай с сахаром в прикуску как все старики в то время.  Узрев нас с двумя полными лукошками лесных даров, он радостно, как мальчишка, потёр свои в работе натруженные, узловатые в суставах руки и похвалил иносказательно.
            
            - Я гляжу, у нас будет нынче отличная губница к ужину, – поздоровавшись, тут же принял он лесные наши съедобные в шляпках сокровища, – как ты, мать, считаешь?
            
            - Моё дело не считать, а приготовить, – ответила тихо та. 
            
            - Чтой-то ты, дедуль, какой-то радостный седня, – отдавая ему обе наши корзинки с грибами, осведомился у старого внук его, – нашлись наши заблудившиеся потеряхи?
            
            - Нашлись голубчики, нашлись.  Куда бы им деться то? – ответствовал нам весёлый любитель осенних грибков.
            
            - И где они были? – не унимался его потомок.
            
            - Я не знаю, как они туда попали, но нашли мы их в болоте в стороне от старых уже заброшенных Белахинских торфяных разработок!  Провалились там, голубки, видать, меж кочек неглубокую, с весны ещё в застоявшуюся болотную проталину в поисках дороги, и, не зная куда идти струхнули, похоже, и заплутали среди низкорослого березняка.  А страх в таких случаях не помощник.  Испугались ребята, искупавшись в холодной воде, кое как, видать, выбрались из воды на твёрдую почву, да и устроились как могли обсыхать, а далее то идти они побоялись, вот и сидели в обнимку, как сросшиеся близнецы, ждали помощи.  Сидели и клацали зубами от голода и холода.  Вовремя мы их отыскали, – признался нам старый следопыт, – ещё бы им денёк, другой и двухстороннее воспаление лёгких было бы обеспечено этим болотным горе-проходимцам!
            
            - А почему вы, дедунь, их только на второй лишь день нашли, – подал громко свой голос друг его внука дотошный Михрюта.
            
            - В первый день то, если вы помните, мы Дамку с собой не брали.  От речки справа и до самого посёлка почти всё обошли.  Видно было, что люди по лесу то ходили.  Но кто это был?  Вы четверо, или те двое, нам было не понятно.  А по мостику в кедраче то через речку мы не пошли, подумали, что соваться туда, не зная куда, что вам, что им, оболтусам этим, опасно.  Они же знали где шастали вы в кедраче и по какую сторону от речки.   Вот мы и решили с Игнатьичем, что через мосток не пойдём.  А вот на второй то день за нами вслед, как известно, увязалась Дамка, и мы не стали её прогонять.  Пришли мы к заимке и осмотрели снова по кругу место вашего пребывания.  Дамка вдруг занервничала.  Залаяла, объявив нам, что след взяла и повела нас за собой.  Она через мосток – ну и мы за ней туда же.  Большого кругаля задали по чернолесью и вышли на болото.  Тут мы след с Дамкой и потеряли.  Но слышим вдруг, что кто-то на болоте то стонет, то ли плачет.  Прислушались – точно кто-то тихо разговаривает.  Ну тогда Павел и выстрелил вверх из ружья.  Тут-то и дали о себе знать ваши потерявшиеся попутчики!       
            
            - И где они сейчас, – спросил я у рассказчика.
            
            - У Павла в бане, в пару отмокают, – удовлетворённый проделанной работой тихо сообщил нам Куделин старший, – к вечеру будут уже как огурчики.  У Игнатича запросто так не забалуешь.  Вот тогда мы и пойдём к нему на ваши разборки, – дал понять нам дед Андрей, что серьёзный разговор неизбежен, – и выясним кто из вас, как и в чём, и за что в этом проишествии повинен.  А по вине его и спрос предстоит, – подвёл итог, от горячего чая подобрев, главный участник поиска, – а ваш этот четвёртый куманёк с фуражкой то, я гляжу, укатил ещё вчера, – как-то вдруг спохватился любитель чая.
            
            - Уехал, – потупил взгляд Валентин.
            
            - Вот шельмец, – покачал седой головой таёжный ходок, – значит, и вина за ним по всем статьям водится.  Вот он и сбежал, боясь собственного признания, – и сразу добавил, – присаживайтесь, грибнички, отобедать!
            
            И мы не заставили себя долго ждать.  После обеда, отдохнув, активный помощник егеря сходил по-быстрому к нему домой и попросил его позвонить к нам в городок, пока ещё не поздно в наш местный отдел милиции, чтобы они там узнали бы где, находится на данный момент уехавший с кордона восьмиклассник Леонид Матаев.  Дома он, или нет по адресу проживающий в посёлке имени Мамина-Сибиряка юнец, или где-то в другом месте обретается?  И чтоб, не мешкая, сообщили ему результат.  К вечеру пришёл уже ответ, что отрок сей четырнадцати лет жив и здоров и находится дома.  С этим то ответом и заявился в дом своего помощника заглавный искатель пропавшей парочки в лесу.
            
            - Ну? – не покидая порога, сообщил он нам новость насчёт Матани, – пошли орлы ко мне домой.  Там у нас с вами предстоит, весьма, нелёгкая приват-беседа!
            
            - Пошли, – ответил за всех его товарищ на пенсии.
            
            И мы всем кагалом во главе с лесничим молча вывалились на улицу.  Там нас тихо встретили лёгкие сумерки.  Подошли всей группой к его дому, вошли во двор и увидели в полумраке сидевших там за столом приунывших друзей-приятелей.
            
            - Падайте на лавку, где понравится, – пригласил гостей к столу строгий охотовед, – я сейчас свет во дворе зажгу!   
            
            Мы приблизились в темноте к притихшим лесным подельникам, присели рядом по обе стороны стола на скамейки рядом с ними и сразу поняли, что эта парочка, хоть и была, заметно, в бане, но печать страха за собственную жизнь с лиц своих так и не смыла.  А дед Андрей как у себя дома оседлал при свете с внутренней стороны двора торец стола и тихо так ненавязчиво пробасил.
            
            - Ну как?  Отогрелись, господа болотные гулёны?
            
            - Отогрелись, – буркнул в ответ первым Чепрак.
            
            
            - Ну тогда рассказывайте, ребятки, что у вас там, в лесу, произошло?
            
            - А чё рассказывать то, – заёрзал на месте дёрганный его напарник.
            
            - Например, где ваши шишки? – не удержался я от прямого вопроса.
            
            - Какие шишки? – оторопел мой криводушный одноклассник.
            
            - Которые вы собрали?
            
            - Мы их ещё ночью съели!
            
            - А наши шишки из костра куда подевались? – привстал из-за стола сердитый внук таёжного аборигена.
            
            - Мы их не брали, – оскорбительно возмутился начальственный паразит.
            
            - Мы только по четыре штуки прихватили с собой в дорогу и всё! – так же смело и его приятель признался.
            
            - А где остальные, – повис в тишине обвинительный вопрос.
            
            - Так их ваш же Лёнька и сказал нам повыбрасывать из костра подальше от заимки, чтобы вы их не нашли, – доложил на голубом глазу Патяня.
            
            - Как это Лёнька? – опешили мы, – он что?  Был вместе с вами?
            
            - Так он же нас и разбудил!
            
            - А не врёшь, чучело, – встал на защиту своего одноклассника Мишка Лапин.
            
            - Да это же он, ваш Лёнька и подсказал нам выкинуть ваши шишки из костра, чтоб вы подумали будто это мы их забрали у вас и ушли на станцию, чтобы домой уехать.  Это же он и ход с этими шишками придумал, чтобы нам потом не встретиться с вами случайно в лесу, – выложил нам без утайки струхнувший любитель мудрить и химичить.
            
            Дальше мы от него узнали, что это наш друг Леонид посоветовал приятелям в лесу перейти через мосток, так как там, наврал он им, шишек больше, и углубиться по прямой в кедровник, а там по нему двигаться потом, забирая влево, чтобы им на высоковольтную линию выйти, возвращаясь домой.               
            
            - Однако… – ухмыльнулся Куделин дедушка, – там же сразу за кедрами то трясина зыбкая начинается!
            
            - А мы и шли там как по волнам, – добавил вместо Патяни Рашпиль.
            
            - А дальше?
            
            - А дальше мы заблудились!
            
            И снова рассказывать продолжил Велен.  Из его слов выходило, что паданцы были, и они собрали их себе по мешку и пошли на выход, как подсказал им Матаев, но вскоре их кедровник закончился и начался непонятный лес.  Под ногами появились кочки, а потом и вода между ними.  Они подумали, что эта сырость скоро закончится и пошлёпали дальше.  А дальше они сообразили, что у них под ногами болото. 
            
            - И тут вы струхнули, – подытожил дед Андрей.
            
            - Ну да, – замолчал, вздохнув, биохимик.
            
            - И что было дальше? – поторопил его с рассказом он же, председатель стола. 
            
            - Тогда мы с Серёгой решили возвращаться назад, но пошли уже по-другому пути. Я увидел небольшой сухой островок, на котором росло несколько тощих берёзок, и сразу предложил ему прыгануть туда и там перекусить.  Есть уж очень сильно хотелось.  Но до него с рюкзаком за спиной нам допрыгнуть было бы трудно.  Тогда мы сняли их, и я свой сидор, раскачав, закинул с размаху на тот островок, а потом и сам запрыгнул на него.  Но мой то сидор поменьше был чем у Серого, поэтому он не смог докинуть его до меня.  Так что угодил его рюкзак, не долетев, рядом с островом в воду.  Боясь, что он может утонуть, Серёжка и прыгнул, поторопившись, с небольшого разбега ко мне на остров, но попал он, приземлившись, на самый край, и вслед за рюкзаком упал на спину на свой баул туда же в воду.  Это его и спасло, – замолчал он, наш добровольный рассказчик.
            
            - В смысле спасло, – не поверил ему старший из гостей лесничего.
            
            - Упав на рюкзак, Серёжка глубоко не утонул.  Он на рюкзаке успел и повернуться на живот, и развернуться головой ко мне!
            
            - В этой проталине и так не глубоко, – махнул рукой седой следопыт, – и никуда бы он не делся твой приятель!
            
            - Но мы же не знали об этом, – начал оправдываться любитель биологи.
            
            - Что верно, то верно, – не дал расползтись ему мыслью по древу суровый лесовик кордонного заказника, и дальше чё?
            
            - Нагнул я тогда одну тонкую берёзку, – сознался Патяня, – и Серёга ухватился за неё, подтянулся на руках и, упираясь ногами в собственный рюкзак, выбрался ко мне уже на островок.  А его торба с едой и шишками ушла под воду.  Осталась только одна моя на двоих котомка с провизией!
            
            - Так вот почему он интересовался местностью?  Выпытывал у меня что, где, да как тут у нас находится этот ваш четвёртый друг, дезертир, – мягко похлопал рукой по столу совестливый человек, намекая на нашего друга, – и о чём он думал интересно?
            
            - Он не думал.  Он претворял в жизнь свою дерзкую мысль, которая возникла в его голове ещё в поезде, когда вот эти двое, – указал на двух спасённых из болота Линёвский страж леса, – приказали ему сообщить им о выходе ребят из дома!
            
            - Но зачем, – никак не мог понять Лёнькиного поступка Валькин дедуля.
            
            - Да, затем, чтобы отомстить за отнятое пальто, за хамское, унизительное их к себе и к матери его отношение, – разъяснил ему образованный охотовед, – для этого паренька, как я думаю, слово мама не было простым и обыденным звуком!
            
            - Неужели он надеялся, что мы этих лиходеев так и не найдём, – продолжал искать ответы на свои вопросы добропорядочный ветеран труда.
            
            - Он наделся, что мы не скоро их отыщем, – развёл руками хозяин дома.
            
            - И чё из этого?
            
            - А когда мы выйдем на их след, надеялся наш юный мститель, что оба эти или кто-то один из них, к тому времени уже обязательно сгинет в болоте!
            
            - Поэтому то и сбежал, испугавшись, – признал его смекалку, умудрённый в жизни старожил, – не дурак он, ваш дезертир!            
            
            - Что, значит, дезертир, – не совсем понял соседа Павел Игнатьевич, – пояснил бы ты мне сказанное, Андрей Савелич?
            
            - Ты чё ж не видишь сам, Пал Игнатич, что мы пришли к тебе вчетвером, а должны то были явиться на одного человечка больше, – вразумил его старый.
            
            - Так я подумал, что ты его отпустил!
            
            - Никто его никуда не отпускал, – признался Савелич, – сбежал он, их четвёртый в обойме то друг ещё вчера рано утром.  Струхнул малый и дал дёру на первом же рабочем поезде домой к мамке, под её защитное крыло!
            
            - Зато эти никуда не убежали, – пожалел Рашпиля с Патяней хозяин двора, – ну? – устремил он свой взгляд на двоих приятелей, – утопили вы рюкзак и…               
            
            А дальше выяснилось, что промокший болотоходец разулся и вылил воду из сапог.  Снял портянки с носками, разделся до нага и отжал всё своё мокрое барахлишко, но саму его верхнюю одежонку приятели уже в четыре руки выкручивали на просушку.
            
            - Хитро придумал ваш ученик, – как бы размышляя, вслух произнёс озадаченный в расстроенных чувствах абориген Куделин, – как его звали то? – обратился он к внуку.
            
            - Леонид Матаев, – ответил тот.
            
            - Вот тебе и Лео-нид, лев тихоня, – вздохнул повидавший многое человек.
            
            - Да какой он лев.  Так, кошка драная, – зло огрызнулся Рашпиль.
            
            - Вопрос не в том какой он породы этот ваш Леонид, – угрюмо урезонил его жёстко местный мыслитель, – а в том, что надо было такое зло сотворить, чтобы вот так вот взять и довести такого безобидного парня до лютой ненависти! 
            
            - Я думаю, что это от отчаянья, – просветил нас кордонный егерь, – оттого, что его эти двое оболтусов загнали в угол, насильно подталкивая к предательству, а, значит, они и виноваты сами в этом опасном для собственной жизни болотном приключении.  Вот с них и спрос будет такой же, как и с вашего беглеца, если не больше!
            
            - Может быть, – задумчиво произнёс его старый друг и односельчанин.
            
            - А потом что было, – встрял в разговор и Валька.
            
            - А потом мы согнули с Серёгой две стоявшие тонкие берёзки и связали их повдоль стволов верёвкой между собой подлиннее удавкой, и устроили для себя подобие лавочки.  Не сидеть же нам на мокром мху, – прикинув себе на уме, что ему за всё эти прегрешения причитается честно, как никогда, доложил нам Чепраковская шестёрка, – к ночи Серёгина одежда немного как бы пообсохла, и он, одевшись, на ноги натянул ещё сыроватые носки, портянки и сапоги, и мы с ним накрылись после этого уже моей телогрейкой.  Но костерок разжигать мы не рискнули!
            
            - Почему? – задал вопрос Павел Игнатьевич.
            
            - Боялись!
            
            - Кого или чего?
            
            - Конечно кого, – признался честно Поярков, – мы вооще старались сидеть там всю ночь на этом островке очень тихо, чтоб зверь какой-нибудь там на нас случайно не вышел.  У нас же с Серым ничего такого с собой не было, чтобы мы могли бы чем-то защититься!
            
            - А что смогли бы и защититься, – скривился я в издевательской усмешке.
            
            - Тебе бы на наше место, – надулся плут Патяня.
            
            - Я не на вашем месте, – прямо добавил я, и никогда там не буду!
            
            - Чё, сидели в обнимку и ничего не делали, – не усидел спокойно и Артон.
            
            - Почему ничего не делали, – взбрыкнул его одноклассник, – мы сидели и всю ночь чистили шишки, чтобы не спать, и грызли орешки!
            
            - Интересно, как вы их чистили, – встрял в разговор уже и Мишаня.
            
            - Вот! – показал нам свои руки неотмытые от смолы молчавший Рашпиль. 
            
            - Ну руками, так руками, – поверили мы.
            
            - Но к утру, когда стало совсем светло, мы прислонились друг к другу спиной, да и задремали, немного согревшись, – радостно во весь рот расплылся, что живой и здоровый он остался, Велен, – только я первым проснулся оттого, что услышал, как кто-то ходит тут рядом с нами, и стал будить заснувшего Серёгу, – продолжил дружок точилы, – а он ни в какую – спит и не просыпается.  И тогда я уже не шёпотом, а вполголоса начал ему на ухо говорить, что с нами рядом здесь кто-то есть, и нам надо быть с ним готовыми, чтобы хотя бы уж попытаться тихо и скрытно отсюда сбежать и спрятаться где-то в другом для зверья мало незаметном месте!
            
            От медведя не спрячешься, – констатировал знаток местных лесных делян. 
            
            - Но это были вы, Павел Игнатьевич и Валин дедушка с собакой, – окончательно с радостью расслабился сытый и остывший от пара банщик Поярков. 
            
            - А что с берёзками? – подал голос свой напоследок и Умка.
            
            - А что им сдеется то, – улыбнулся и тот, кого только что назвали доверительно и ласково дедушкой, – стоят себе, растут и в небо, радуясь, смотрят! 
            
            - В общем так, ребята, – поднялся из-за стола хозяин дома, – время позднее уже, а вам завтра рано вставать.  Да и гости мои, точнее ваши приятели, уже носом клюют.  Так что расходимся и ложимся ночевать, а утром с первым же поездом вы вместе с Андреем Савеличем отправитесь домой, и там вас встретят все, кому положено!

            
            Дома нас встречали моя и Минькина мама, а вместе с ними ещё и сержант милиции с папкой в руках.  Пока мы шли от платформы до посёлка этот сержант о чём-то дотошно расспрашивал нашего сопровождающего и записывал его слова в свою папку.  А во дворе они присели за пустой доминошный столик, и пожилой житель кордона в его папке молча размашисто расписался, тем самым подтвердив всё, что там у него было записано.  На том они и расстались.  И мы по прибытию домой в школу, расставшись, не пошли, так как уже было поздно, но вечером все трое, не сговариваясь, появились на улице, чтобы развеяться и встретиться там со своим сбежавшим приятелем, и задать ему несколько неприятных, но очень важных вопросов.  Но к нашему разочарованию мы его там так и не повстречали. 
            
            Мы знали со слов того же деда Андрея, что они с егерем решили, что не будут ему, Матаеву Леониду, портить его, едва начавшуюся, жизнь и не станут давать в милиции на него обличающие показания.  Со слов старого Куделина было записано так, что всё это в лесу опасное блуждание не знающих местности молодых людей, произошло случайно.  И ни у кого никакого злого умысла в этом не было.  И мы об этом неприятном инциденте на Линёвском кордоне по строгому требованию деда и егеря никому не рассказывали, но вот молчал ли сам Рашпиль, да и держал ли свой язык за зубами его дружок, нам это не было известно.  А когда мы постучались к Лёньке домой, то мать его с порога нам взволнованно сообщила, что он ещё утром, как всегда отправился в школу и назад пока ещё не вернулся, но спросила у нас.
            
            - Когда он домой вернётся, что ему мне от вас передать, ребята?
            
            - Ничего, – извинились мы за неурочное посещение. 
            
            Не знали мы, да не знала и она, его, Лёнькина мамка, что он в это время прятался у себя, в их дровяном сарае.  И что он там делал, о чём он там, сидя в одиночестве, думал, и к чему готовился, мы, конечно, не догадывались.  Но и знать, не знал и сам Лёнька о том, что на другой день вечером к ним домой приходили отец с сыном Чепраки и принесли ему его пальто, не получив взамен свою обдергайку.  Зато всем ребятам во дворе, в посёлке, и в школе было известно, что на занятиях до конца недели наш шишкарь так и не появился, а в пятницу вечером он, как потом уж выяснили, в милиции, свёл свои счёты с жизнью.
            
            - Господи!  За что?! – взлетело над посёлком яростное материнское негодование, в ту минуту, когда её единственного сына обнаружили висевшим бездыханным в их сарае.   
            
            Мы не верили, что Лёнька наш так уж боялся какого-то наказания.  Не поэтому он прятался в сарае.  Нет!  Он даже не думал, что его могут привлечь за этот неблаговидный поступок к ответственности.  Он понимал, что нельзя его осудить ни по закону, ни людям по их совести.  Нет!  Он знал на что шёл, и не боялся того, что мы, его друзья, не сможем понять и оправдать, и простить его, в конце концов, за всё то, что случилось в лесу.  Нет!  Он и не собирался ни перед кем оправдываться.  Но чего-то он всё-таки ж боялся, вынося самому себе такой жестокий и преждевременный приговор, или не смог сам себя простить за собственное малодушие?  И мне в последний момент показалось, что он хотел наказать, отомстив этим двум мерзавцам, как за свою личную обиду, так и за циничное надругание над его обожаемой им матерью, которую он любил и почитал, но у него ничего в лесу не получилось, и эти лихоимцы не загинули там в таёжном болоте.  Может быть, он это и не сумел себе простить, что не довёл дело до конца?  Может быть…  Но никто и никогда на этот вопрос уже не сможет найти ответа. 
            
            И он, как мне кажется, много лет спустя, если бы и знал, что ему вернут его пальто и, не требуя ничего взамен, попросят у его матери прощения, то и тогда, всё равно бы эта трагическая развязка в этой истории с ним бы случилось.  И он был к ней готов, а может, и нет, но тем не менее, что случилось, то случилось.  По утру в субботу его совсем случайно обнаружил кто-то из их соседей по дровяному сараю.  Обратили он или она внимание, что дверь в сарай у соседей как бы похлопывает слегка незапертая на ветру, но внутрь входить не рискнули, а сразу же сообщили о своём недобром предчувствии участковому, который так же оказался их соседом по дому.  Когда милиция прибыла на место предполагаемого в посёлке происшествия и вошли в полупустой дровяник, то увидали там висевшего рядом с чахлой поленницей нашего пропавшего друга.  Когда, вынув его из петли, представители правопорядка осмотрели, тщательно прощупав, его одежду, то в кармане валявшегося там на земле заношенного реглана нашли коротенькую на вырванном из ученической тетради листке записку.
            
            - Прости меня, мама, – было ровным Лёнькиным почерком написано в ней. 
            
            Как, кажется, давно и в то же время так близко всё это произошло.  И я понял, что в памяти время и расстояние не имеют значения. И как доказательство я отыскал в альбоме старенькую фотографию Лёнькиных похорон.  И на ней мы, трое его друзей, тупо стоим с оголёнными головами на улице возле гроба рядом с его убитой горем матерью и смотрим, низко опустив свои от дождя намокшие маковки, на это безжизненно-восковое Матанино лицо, а напротив нас так же у его изголовья торчат и Патяня с Рашпилем с непокрытыми головами и его начальственный папаша.  И на большом фотоснимке видно, как сверху на землю, на многочисленную в трауре молчавшую толпу людей и на открытый гроб с телом
покойного сыплет холодный, мелкий, моросящий дождик. 
            
            Глядя на это от времени давно уже поблекшее изображение, я подумал, что на века запечатленное фотокамерой природное явление – это же вселенский плач о неприкаянной душе моего дружка из далёкой юности, который забыть мне до последних дней моих так и не удастся, где на затёртом клочке глянцевой бумаги так и лежат рядом с ним, с красивым юношей по бокам в его гробу те самые кедровые шишки, положенные нами, его друзьями, которые нами же и были привезены, но им самим собранные.  И я вспомнил, что в какой-то момент сквозь мрачные тучи вдруг проклюнулся тоненький лучик солнышка и осветил безжизненное лицо лежащего на смертном алтаре молодого человека, и всем показалось в тот миг, будто он улыбнулся нам на прощание.   
            
            - Вот и сходили за шишками, – закрыл я свой старый фотоархив и убрал подальше в ящик письменного стола, – если бы мы знали, где он прятался в свои последние дни наш друг Леонид, мы бы ему тогда не позволили совершить этот страшный, роковой поступок.  Если бы мы знали, – тяжело вздохнул я, – если бы. 
            
            Если бы, да кабы – не было бы и беды.  Если бы...