Теперь мы перейдём к четвёртому рассказу, если он не затерялся в сорок четвёртом лабиринте.
Когда я проснулся в огромной пустой библиотеке, то понял, что смогу найти ту тетрадь с записями, на которой стояла пометка ;. Огромные потолки библиотеки превращали её в Сикстинскую капеллу. Стеллажи образовывали целые предсумеречные города покинутой всеми планеты. Я шёл по ним как демон с тысячью глаз разбросанных по всему телу и ничего не видел. Вдруг за одним из стеллажей я услышал шорох лёгких шагов. Кто-то шёл едва касаясь пола. Или летел. Я заглянул за стеллаж и увидел лишь как мелькнули женские очертания скрывшись за дальними стеллажами… Меня тянуло вперёд но я пятился назад и… оказался в объятиях той которая только что скрылась… Её тёплое обнажённое тело медленно всасывало меня как восхитительная трясина. Одежда куда-то испарилась и библиотека превратилась в огромное пустое пространство обнесённое каменной стеной. Над головой ничего не было – только ночное небо и звёзды. Наши рты гениталии и конечности сцепились как два репья склеились как две паутины слились как две капли воды переплелись в сладкую спелую плоть наши тела превратились в неразъёмное соединение в единый неразрывный шов в неразличимый хаос в идеальную сферу в пульсирующую амальгаму в редчайший сплав в драгоценный слиток. И всё завертелось затерялось будто в эпицентре вселенской катастрофы…
Когда я поднял голову, чтобы перевести дыхание, то увидел, что мы лежим на бронзовой старинной кровати, а вокруг старая обветшалая мебель непонятно какой эпохи. Но пляска эротических шаманов оборвала моё созерцание. Вновь закувыркались стада бешеных мустангов и раскручиваемых за хвосты львов. Мы схлёстывались в припадке параноидальных тигров со светящейся шерстью в разрывающихся нимбах росы. Мы строчились, сшибались, обрендивались, обермудивались, сзвёздывались, вляпывались друг в друга, ввинчивались, врезались, переливались и переизлучались один в одного. Под нами рухнула кровать и разлетелась как карточный домик – опилки бронзы парили семенами одуванчика, сгоревшими листами тонкой бумаги и хохолками цапель… Мы катались по всему дому как перекати-поле как интросветящаяся колдовская сфера и крушили всё вокруг… мы были двойной секс-бомбой разорвавшейся в пространстве спичечного коробка… Когда вокруг стали летать только переломанные двадцать раз обломки обломков, мы прошибли стену и упали в снег. Здесь наши движения стали плавными как походка и жесты античных богинь. Снег плавился под нами. Огромный эллиптический оранжевый мерцающий нимб всё выше и выше поднимался над нашими предлевитирующими телами. Созвездия на вязко-синем небе выстраивались в ультраалхимические формулы и символы ведовской математики и опускались к самым верхушкам деревьев. И где-то между этими таинственными знаками висела моя тетрадка в белом переплёте с пометкой ;
Я опять оказался в подземном храме. Когда-то я уже был здесь только вот не помню когда. Квадратные циклопические колонны выстроились в строгие шеренги. Их чёрно-синий зеркальный свет вычерчивал едва уловимые влажные тени. Я знал, что уже был здесь, но не з\наЛ куда идти. Я стоял на месте в букве Т пытаясь заснуть чтобы во сне ко мне пришла подсказка… Но заснуть не мог и только чувствовал как напрягается мой пах. И внезапно для себя пошёл. Шёл как слепой. Хотя глаза раскрыл широко. До боли. И грезил наяву. Чудовища одно страшнее другого выползали из-за колонн. Я шёл. Непостижимо как. В небольшом зале я замер. В центре стояла на четвереньках обнажённая женщина. Её грузное и массивное белое тело блестело зеленовато-голубым бледным светом под онейроидными лучами внутрихрамовой луны. Длинные волосы женщины и её огромные груди касались земли. Но больше всего меня удивил кот, который разгуливал по её широкой спине: шерсть у него была ярко-зелёная, а глаза ультраоранжевого цвета с тонкими фиолетовыми нитями радиусов, исходящих из зеркальной глубины чёрно-синего зрачка – микроскопического сечения гигантской колонны. Зрачок был квадратным – вот что самое удивительное, а вовсе не то, что этот кот рассказал мне пятый рассказ, причём рассказ этот был ничем иным как кулинарным рецептом. Я лежал на двенадцати скрипках и одной виолончели под бело-облачным телом жрицы (а это была главная и единственная жрица этого храма) и слушал рассказы кота, напоминавшие мне мой бред, когда я был на одноклеточном уровне на стадии деления. Сейчас я попытаюсь воспроизвести их одну сотую часть, удерживаясь, где возможно, от мистификаций и точности.