И вьюга кругами наворачивала обороты свирепства морозных хлопьев, и в дымоходе, старом, чёрном от такой же старой копоти, изнывались заблудшие ветерки. Языки камина отбрасывали длинные светлые полосы, чуть прыгающие от передней ножки кресла к дальней. Блики играли на аккуратном копытце. В комнате сидели трое. На долгом диване против кресла развалился толстый полосатый котище, он мурчал, выказывая своё крайнее удовольствие происходящим, и в полумраке зелёный прищур отливал опасным жёлтым огоньком от пламени. В кресле строго сидел козёл. Длиннобородый, он всё гладил резную трость с набалдашником в виде мышиного черепка и иногда качал узкой мордой, и тогда с мордой качались ребристые изогнутые рога. У самого входа лежал ковёр, а на нём свернулся калачиком человек. Мальчонка, худой и болезно закрывающий лицо красными руками, поджимал ноги-спички к груди, но молчал. Только песня февральской метели и треск поленьев сходились с кошачьим довольством в едином гаме.
Тут котище вспрыгнул на лапы. Глянул на козла, как на хозяина глядит самая верная собака, и скакнул к мальчику.
- Так что, Петруша, решился ты? Будешь служить Господнему брату, а?
Ребятенок не отвёл ладоней от лица, но, словно неваляшка, уселся. Где-то на чердаке, под снопом душистого подгнившего сена, засвербел сверчок. Снежный клуб с новой силой вбился в стену дома.
- Что ты молчишь, Петруша? Давай быстрее уже, дел и без тебя невпроворот!
И снова грохот, подобный тому, как волны обрушиваются на одинокий маяк, так сейчас морозные волны окутывали сруб. За одним ударом тут же летит третий и пятый, и сверчок истошничает, силясь перекричать стихию.
- Пётр, ты отвечать будешь? Присягаешь на верность Владыке или нет? - это "нет" котище выделил таким визгливым тоном, что мальчик невольно дрогнул.
- Ты, быть может, не уважаешь нашего Владыку? Мы тут столько времени на тебя, балбеса, тратим! Помощь нужна или нет? С чем там помочь надо было? Сестрёнка в рай упорхнула, не знаешь, как жить дальше? Так зачем молчишь? Мы тут время тратим, время, драгоценнейшую валюту, которой...
- Довольно.
Козёл встал, с медным стуком опираясь на трость, и подошёл ближе. Рога совсем мало не доставали до потолка, таким он был высоким, но весь силуэт казался сжатым, серая густая шерсть свалялась на брюхе и боках, и теперь, когда мальчик сквозь пальцы взглянул на гостя, его поразили глаза козла, красновато-карие и без зрачка, точно у слепого. Но он явно видел. Тяжёлый, гнущий к земле взгляд упал на ребёнка.
- Мы уходим, раз у тебя, человек, не хватает смелости на решение.
Мальчик пал и пополз, царапая нос об дерево, и припал к копытам. Внутри его скрутило горестным мучением, и перед взглядом маячило только блестящее чёрное копыто, обтесанное, с торчащими в расщелине волосками. К горлу подступила тошнота, брови страдальчески изломались, и мальчик невесомо коснулся крестовой отметины. Тут же сзади его прижали когтистые лапы крепче, заставляя продлить позорный поцелуй. Голову прожгло барабанной дробью, в поясницу вошла ломота.
- То-то же, голубчик! Вот чего думать, если итог такой быстрый...
Котище отпускает затылок и даже ласково треплет по-мышиному серые волосы. Мальчишка кривится, но, на секунду отрываясь, снова целует копыто. И последний, третий раз, чтобы на неприлично долгую вечность отдать тело и разум в услужение Владыке. За окном стихала вьюга, усмирялся ненасытный снежный ураган. Сверчок доиграл мотив и замолк.