Г.Уэллс, Б.Шоу, А.Жид, Л.Фейхвангер, Р.Роллан – наиболее известные иностранцы, посетившие ранний СССР и опубликовавшие свои впечатления от увиденного там. Менее известны имена и труды других, побывавших или даже поживших в нашей стране в то же время.
Летом 1934 в Советский Союз приехал венгерский писатель и общественный деятель Дьюла Ийеш. Посетил Москву и Лениград, Ростов-на Дону и Харьков, Севастополь и Одессу, Новгород и Горький, посмотрел на гиганты индустрии и колхозы, пообщался с инженерами и литераторами, рабочими и крестьянами, свободными и заключенными. Наблюдения и впечатления записал в книге «Россия.1934». Цитаты из неё в виде пронумерованных абзацев, со своими пояснениями и комментариями привожу здесь по следующим темам:
1. Железный занавес
2. Социализм – что он есть и что он даёт.
3. Деревня – город или кое-что о «втором крепостном праве»
4. Уровень жизни в городе
5. Уровень жизни в деревне
6. Сервис
7. Свобода слова
8. Облико морале
9. Религия
10. Классовая борьба и тот самый голодомор
11.Социалистическая законность, карающий меч и самый гуманный суд в мире
12.Тот самый архипелаг
13. Это актуально!
14.Вместо заключения
Большой шрифт в тексте мой.
1. ЖЕЛЕЗНЫЙ ЗАНАВЕС
1.1 Ведь я слышал, будто бы иностранцев обычно водят за ручку, пока окончательно не заведут в тупик; слыхал я и о том, что за иностранцами следят. Эти свои соображения я тотчас и выложил.
Слова мои, распространяясь на разных языках подобно подожженному фитилю, вызвали взрывы оглушительного хохота. Теперь в кабинете присутствовали еще и татары.
— В стране более ста тысяч иностранцев. За каждым следить — глаз не хватит.
Столько-то глаз уж как-нибудь да найдется.
Меня успокоили: я могу ходить, куда хочу, и жить, где пожелаю.
1.2…проезжает целая кавалькада битком набитых машин. Сидящие там англичане или американцы вооружены фотоаппаратами и блокнотами, а выражение лица у них такое удивленное, словно они находятся не на улицах большого города, а среди вигвамов какого-нибудь дикого племени. Появление их не вызывает никакого ажиотажа; если кто-то и останавливается взглянуть на иностранцев, то во взгляде читается лишь легкая ирония. Согласно вчерашнему сообщению «Правды», в Москву прибыли восемьсот семьдесят англичан, тысяча десять американцев, двести восемьдесят чехов, двести десять шведов и норвежцев и семьдесят французов. Город кишмя кишит иностранцами, «Интурист» принимает целые вагоны.
1.3 Русские делают все, чтобы иностранец мог познакомиться с их страной. «Что вы уже успели посмотреть?» — спрашивают сразу же, при первой встрече, и подробно перечисляют, куда я обязательно должен попасть. Неизменно улыбающийся Юдин ломает голову над тем, как бы облегчить мне задачу, предлагает всевозможные программы и планы путешествий. Не хочу ли я побывать на Кавказе? А может, лучше отправиться на Урал? Какие города меня интересуют? Какая отрасль промышленности? С чего начать знакомство со страной?
1.4 Целую неделю бродил я, где вздумается, тщательно обходя главную тему, которая настойчиво напрашивалась, набивалась у каждого уличного перекрестка. Я уклонялся от нее, гулял ради собственного удовольствия; прежде чем столкнуться с ней лицом к лицу и задать ей прямой вопрос, мне хотелось побольше узнать о ее особенностях и домашних привычках.
1.5 Я старался сблизиться с ними не только в характерной для них среде обитания — в партийных ячейках, на собраниях, на заводах, но и на улице, в трамвае, в частных домах. Сам заговаривал с ними, со многими из них завязал тесное знакомство, к некоторым был искренне расположен. Мы обменивались рукопожатиями, шутили, угощали друг друга пивом, а то и ужином.
1.6 Точно так же искал я и встреч с контрреволюционерами. Одним из самых сильных впечатлений был поразительно откровенный разговор со священником. Интересы читателя да и профессиональная этика повелевают мне передать слова и мысли и тех, и других с той достоверностью, на какую способна моя память.
КОММЕНТАРИЙ: это он думал, что ходил, где вздумается. Мы-то знаем, что каждый из прибывавших ежедневно целыми вагонами иностранцев был под колпаком у гепеу!
2. СОЦИАЛИЗМ – ЧТО ОН ЕСТЬ И ЧТО ОН ДАЁТ
2.1 Для начала строительства социализма Маркс присмотрел английский пролетариат, но тот уклонился от этой задачи. Ленин же с соратниками взялся за дело — строить социализм в стране, где на половине территории не достигнута не то что последняя стадия капитализма, но даже и до феодализма далеко.
2.2 …за один доллар золотом дают два золотых рубля
2.3 В одном месте я наблюдал пахоту, упряжек восемь тащились вверх по пологому склону, при каждой упряжке по три женщины: двое вели лошадей, одна поддерживала плуг. В другом месте видел лениво пыхтящий трактор, тащивший стальные бороны. Примерно в часе езды до Москвы мелькнули овощные хозяйства, в стеклах теплиц, поблескивая, отражалось солнце. Все чаще попадались заводские поселки. В небо вдруг взмыли сразу четыре самолета.
2.4 Пролетарий, даже господствуя, остается пролетарием, то есть внешне выгладит приблизительно так же, как в любом заводском квартале Европы. Рабочая одежда, засаленная кепка, в пальцы въелась грязь, ладони, шершавые от пресловутых мозолей, коим даже на Западе слагают хвалебные гимны. Одним словом, пролетарий он и есть пролетарий! Москва производит впечатление города, куда нахлынули обитатели окраин….Было полное впечатление, будто я шел по рабочим кварталам Будапешта.
2.5 Постепенно начинаю различать и лица. Помимо русских, татарских, кавказских черт в большинстве своем они носят интернациональные приметы пролетарской принадлежности; усталый или, напротив, очень даже жесткий взгляд, глубокие морщины на лбу и у рта, где застревает не успевшая расплыться улыбка. Это старые люди, с души которых никому не стереть памяти о прежнем рабском труде, о бунтарстве, революции и тяготах гражданской войны. Всмотрись повнимательнее в глаза человека с которым говоришь, и по взгляду его сможешь определить, когда он «включился» в революционный процесс, который длится и поныне... Взгляд молодых — сколько их изучил я в поисках глубинного отсвета нового мира! — дерзкий, чуть ли не вызывающий, не лишенный некоего самодовольства и иронии, если устремлен на иностранца... Эти видят перед собой только будущее и упрямо смотрят только вперед, они впадают в энтузиазм, стоит спросить их о пути, сулящем все новые и новые повороты и достижения новых высот.
2.6 Нам приходит в голову провести эксперимент: каждые пять минут мы останавливаемся, глядим по сторонам и считаем новые здания на том пространстве, что способен охватить глаз с одного места. Результат каждый раз — три-четыре, не считая огромных блоков домов, какие видно и у Каменного моста, где высятся вплотную друг к другу десять-двенадцать семиэтажных жилых домов. На каждом шагу сталкиваешься с вопиющим противоречием прошлого и настоящего: рядом с убогой деревянной халупой возносится к облакам великолепный современный дом. Но даже будь таких домов в три раза больше, этого все равно было бы недостаточно. Почти каждый старинный каменный дом надстроен, их надстраивают и сейчас, причем с такой быстротой, что даже не штукатурят стены; во многих местах балконы заменены металлическими балками, которые предстоит обустраивать самим жильцам.
2.7 Россию можно бы сравнить с непролазным болотом, существовавшим испокон веков. И вот из глубин тысячелетнего рабства и гнета вдруг возникают гигантские фабрики и заводы, учреждения и институты, которые могли бы составить гордость даже Америке. Теперь вопрос заключается в том, разъест ли болото фундамент зданий, или здания высушат простирающуюся окрест топь. В этом смысл борьбы, которая ведется теперь.
За следующим поворотом нашему взору предстает большой жилой дом образцового порядка, солнечные лучи атакуют безукоризненно целехонькие стекла окон.
— Вот видите: здесь болоту пришлось отступить! Очередную на нашем пути улицу с двух сторон обрамляли молодые деревья. Им года три-четыре, но высадили их здесь лишь в прошлом году, во время широкой кампании по озеленению, когда за несколько месяцев московские улицы украсили более миллиона деревьев и полмиллиона кустов.
Среди молодых саженцев здесь тоже стоит здание, однако вид его довольно-таки плачевный: штукатурка сыплется, цементные лестницы выщерблены и покрыты трещинами.
— А здесь перевес на стороне болота...
2.8 …— Вот уже семнадцать лет русские придерживаются этого строя, стало быть, есть в них настойчивость и упорство…
— И все же, в чем вы видите их будущее?
— В том, что им удалось вытравить в людях страх перед будущим. Западноевропейский человек уже с двадцати лет изводится мыслью о том, что с ним будет к семидесяти годам, и мысль эта всю жизнь сковывает его сильнее, чем рабовладельческое иго. Мы внушаем себе, будто бы являемся личностью, индивидуальностью; о какой индивидуальности может идти речь, когда каждый с младых ногтей подвержен рабской страсти накопительства! Здесь же существует лишь коллективное будущее. Человек, у которого ничего нет за душой, даже не задумывается о каком-то личном будущем. Если жизнь его прочно гарантирована даже вопреки этому, представляете, какие возможности открываются для развития личности? Какой безграничный простор для способностей, не связанных навязчивой мыслью, что ценность их заключается лишь в деньгах, какие с помощью данных способностей можно заработать? Понимают это, пожалуй, только люди искусства. Но ясно, что именно здесь истоки неуловимого понятия, которое мы в мечтах своих называем свободой….
— И где же можно наблюдать этот оптимизм?
— Ступайте на заводы! И вообще, побывайте прежде всего на фабриках и заводах. Московская улица — это вам не Россия. Новая жизнь разворачивается у станков. На предприятиях, в шахтах, на тракторных станциях. То, что происходит вокруг нас, с небольшими изменениями можно видеть в том же Пекине или Париже. Революция исчезла с улиц и нашла себе приют там, где грохочут станки!
…2.9 — До войны только девять процентов мордовского населения умели читать-писать, теперь же грамотных девяносто два процента; после революции в Мордовии появились своя газета, литературные журналы и, конечно, целая писательская гвардия, главным образом поэты и драматурги. В этом году пять тысяч мордвин поступили в различные вузы страны, в одной только Москве учится тысяча мордовских студентов.
2.10 Все здесь говорят во множественном числе. «В прошлом году, — заявляет некий поэт, — мы выплавили столько-то и столько-то тонн стали». Я с удивлением смотрю на собеседника, взгляд мой против воли останавливается на его тонких, изнеженных пальцах. «Взялись мы окучивать капусту, — сообщает он чуть погодя, — и за две недели обработали сто восемьдесят тысяч гектаров». И дальше, в том же духе: «Когда мы поднялись в стратосферу...» — «Как?! - И вы тоже летали?» — «Нет-нет, трое ученых, которые, к несчастью, погибли».
Усматривать ли в замене местоимений перестройку индивидуального самосознания и формирование коллективного духа? Кто такие эти «мы», кто тут с кем отождествляет себя?
2.11 Как-то раз я запоздно засиделся в гостях у одного инженера, австрийца по происхождению. Жил он в рабочем районе, где нелегко было ориентироваться, и при расставании хозяин дома дал мне в провожатые домработницу, чтобы довела до трамвайной остановки. Тротуары между новыми зданиями еще не были проложены, я то спотыкался о колдобины, то проваливался в выбоины.
— Не харашо, — заметил я, в очередной раз едва не потеряв равновесие.
— Будет харашо, — тотчас выпалила эта украиночка, очень смышленая на вид, и из уст ее так и посыпались знакомые слова: индустриализация, пятилетка, трудовой энтузиазм...
В полной оторопи уставился я в ее возбужденно блестящие глаза. Эта девчушка тоже ощущает себя причастной к новому строю. Она так и сыпала цифрами и примерами.
КОММЕНТАРИЙ: а сейчас говорят, что не было никакого энтузиазма, «все успехи дутые», а всё держалось исключительно за счёт обмана и насилия. Всяк по себе судит!
2.12 По мнению целого ряда западноевропейских экономистов, Россия со всеми ее фабриками, заводами и учреждениями давным-давно должна была рухнуть. Оправданием этому сугубо объективному утверждению может служить лишь тот факт, что, по мнению российских экономистов, западный капитализм тоже давным-давно должен был загнуться.
2.13 …— Постой-постой, Николай Павлович, ведь я о твоем заводе ни сном ни духом не ведаю! Может, для начала расскажешь хоть в двух словах? Начнем с прошлого. Как возник этот завод? Я слышал, он совсем новый.
Беседа переходит в самое настоящее интервью. Интервью идет по всем правилам.
— Завод построен в 31-м году. На этом месте прежде была мусорная свалка. Ни трамвая, ни подъездной дороги не было и в помине. Все, как я сказал: до той поры там находилась одна из городских свалок, да и та заброшенная. Ну а в 31-м туда явились три тысячи рабочих, разгребли мусор, очистили небольшой участок и сразу же поставили инструментальный цех, чтобы производить инструменты, необходимые для дальнейшей работы.
2.14 Молодой писатель-романист с горящим взглядом темных глаз — ладно сшитый коричневый костюм он носит с рубахой-косовороткой — решительным жестом прерывает возмущенный ропот присутствующих.
— Проложить хорошие дороги и заполнить магазины товарами — это и мы бы могли, — начинает он с нарочитым, взвешенным спокойствием, свойственным всем русским ораторам. — Более того, нам удавалось достичь благосостояния. Раза два-три складывалась ситуация, когда, казалось, лучшего и желать не приходится. Конечно, применительно к нашим условиям. Витрины были забиты превосходными товарами, еды, одежды — всего хватало. Обыватель вздохнул с облегчением...
— Вот видите...
— Что вздохнул с облегчением — это и мы увидели: до беды пока не дошло, но отмахиваться от предостережения не стоит. Выходит, напортачили мы.
— Значит, этот путь был ошибочным?
— Именно, в точку попали! К концу НЭПа условия жизни в России почти не отличались от западных. Повторяю, все у нас было, от товаров первой необходимости до предметов роскоши: превосходные английские ткани, немецкие фотоаппараты.
— Даже шоколад с орехами! — вставил кто-то из гостей.
— Всевозможный шоколад, финики, велосипеды — все мы получали из-за границы, европейские страны соперничали между собой, кто больше товаров поставит. Даже в кредит.
— Не понимаю, чем вам это не нравилось! Власть была в ваших руках, ну и строили бы социализм!
— Это лишь на первый взгляд могло так показаться. Но ведь мы превратились в колонию, попали в полную зависимость от заграницы, от капиталистов, и им ничего не стоило прикончить нас, когда заблагорассудится. Да и революция наша вылилась бы в мещанское благополучие. Нам необходимо было обрести независимость и заняться созидательной работой. Вместо шелковых чулок да фиников следовало покупать у заграницы станки, чтобы самим производить все необходимое, от швейных машинок до самолетов. Пришлось отказаться от роскоши и в какой-то мере даже от благосостояния. Надо было придерживаться линии.
О линии речь будет заходить еще не раз. А пока что я выражаю недоумение: почему пришлось отказаться от благосостояния, чтобы построить завод?
— Потому что строительство необходимо было проводить в темпе. Ведь мы абсолютно все покупали у заграницы, вот и вынуждены были отнять кусок ото рта, чтобы приобрести динамо-машину. Так настал конец НЭПу. Когда было решено прекратить эту политику, кажется, Молотов сказал на съезде Советов: «Товарищи, года на три-четыре придется затянуть пояса потуже. Теперь революция вступает во второй очень важный период».
— И вам действительно пришлось туго?
— Победовали, победовали и перестали. Благосостояние снова надвинулось на нас, я бы сказал, угрожающе. На заводе производство шло полным ходом, крестьяне — я имею в виду зажиточных — были своей жизнью довольны, всем казалось, трудности позади.
— Однако линия...
— Правильно! Революционная линия все еще не выправилась. Пока мы занимались индустриализацией, на селе сложилось опасное положение.
— Вы же только что сказали, будто производство наладилось.
— Наладиться оно наладилось, но как? Вот в чем вопрос! Раскрепощенные крестьяне, получившие землю, пошли по пути, проторенному в прошлом веке независимым крестьянством Европы. Этот путь привел к формированию нынешнего мелкобуржуазного общества, что вовсе не является нашей целью. В русской деревне произошло классовое расслоение: за короткий промежуток времени образовалось почти столько же эксплуатируемых, сколько было раньше. Трудности начались уже в процессе распределения земли. Когда прогнали помещиков, крестьяне...
— У кого была лошадь с телегой, — перебил оратора кто-то из гостей, - тот прихватил из барского дома больше «безлошадных», которые тащили добро на своем горбу.
— ...Словом, уже в начальный период возникло существенное неравенство. Лучшие земли захапали крестьяне позажиточнее, те, кто пользовался большим влиянием; постепенно они прибрали к рукам и земли тех, у кого не было ни тягловой силы, ни соответствующих орудий труда. Находились ловкачи, которые под предлогом испольной аренды держали по полсотни батраков! Стоит заметить, что именно они-то, пробравшись в председатели сельсоветов, громче всех кричали о коммунизме. В деревнях они представляли революцию. Среди партийных раздавались голоса: не стоит, мол, сейчас с ними связываться. Построим сперва социализм для промышленного пролетариата, а там и с крестьянами разберемся, на все дела сразу, мол, рук не хватит. Поживем хоть какое-то время в покое, прежде чем неприятности затевать. Но люди дальновидные сразу углядели... Я заранее киваю.
— ...что в линии опять наметилось искривление. Началось преобразование села, что равносильно разворошить улей. Снова все полетело кувырком. Правда, и мы допустили кое-какие перегибы, зато теперь все уже позади. Если вторую пятилетку выполним успешно — а мы ее наверняка выполним, тогда...
— Тогда и с линией наконец все будет в порядке? Теперь мои подначки доставляют им удовольствие, отовсюду раздается смех.
— Ну, это бабушка надвое сказала! Мы ведь не гении, можем и ошибиться. А ошибемся — опять начнем все сначала.
— Снова нищета и недоедание?
— Да!
— Все сначала! — опять вмешивается кто-то. Улыбаясь, я хочу обвести их взглядом, и тут мне делается неловко. Лица, только что задорно смеющиеся, враз меняются, становятся решительными, серьезными. Чудится, будто бы на миг мне приоткрылась пресловутая глубина славянской души — по всей видимости, непридуманная.
Комметарий: тогда людям было важно не попасть в «полную зависимость от заграницы, от капиталистов», которым «ничего не стоило прикончить нас, когда заблагорассудится». А заблагорассудилось очень скоро – через семь лет. А пришло время – «славных прадедов великих правнуки поганы» ДОБРОВОЛЬНО продали свою независимость за сникерсы и памперсы. О времена, о нравы!
2.15 За этими временными заборами скрежещут землеройные машины, а мощные прожекторы заливают слепящим светом высоченные горы песка и глины. Стоит задержаться здесь на миг, и девушки в широких штанах и красных косынках — они возят на тачках землю — тотчас со смехом обратятся к тебе:
— Эй, товарищ! Давай потанцуем! Хошь — со мной, хошь с напарницей моей!
И пока ты топчешься в хлюпающей под ногами глине, глядишь, тебя уже обступили человек пять. Иностранец, говоришь? Тогда держи лопату! Зачерпни и узнаешь, каково нам достается строит социализм! Да уж, достается ценой тяжкого труда.
— Сколько вы зарабатываете?
— Сейчас — ничего не зарабатываем.
— Как так?!
— Мы же на субботнике.
Девушки эти работают в одном из универмагов сети «Мосторг». Раз в три месяца одну ночь они проводят на строительстве. В ночной тиши по всей Москве разносятся пыхтение землечерпалок, грохот цепей, сигнальные гудки и мерная поступь тысяч рабочих, готовых заступить на смену тем, кто уже выполнил свою норму.
2.16 Это предприятие («Красный треугольник» - завод по производству резиновых изделий) отнюдь не вызывает восторга. В цехах, несмотря на вентиляторы и вытяжные устройства, вонь и духотища. Производство резины — занятие не из приятных. В упаковочном цеху еще можно выдержать, в мастерских, где изготавливают мячи и перчатки, — тоже куда ни шло (в каждом отделе не меньше сотни работниц сортируют готовую продукцию), но там, где к галошам припаивают подошвы или где к автомобильным шинам прикрепляют слой горячей резины, едва сдерживаешь дурноту. Я диву даюсь закалке полуголых рабочих, которые в облаках пара, в невероятной жарище, среди удушливых миазмов, ни на миг не утрачивая проворства, переворачивают тяжеленные колеса… рабочие здесь получают особое снабжение, почти каждому положено диетическое питание, литр молока в день и две дополнительные недели отпуска. Продолжительность рабочего дня — шесть часов… Показали нам заводской медпункт, поликлинику, детский сад. Есть при заводе и своя больница со штатом врачей в пятьдесят человек, имеется даже установка для лечения радием… При заводе имеется первоклассная прачечная, где одежду рабочих стирают почти что бесплатно.
2.17 Весь следующий день я провел, бродя по книжным магазинам. Здесь издают учебники для многочисленных национальностей Союза.
2.18 (Ростов-на Дону, завод Ростсельмаш – И.С.) Значительную часть прибыли предприятия вкладывают в развитие социального и культурного благосостояния. Наш сопровождающий рассказывал о клубе, библиотеке, игровых площадках и парашютных вышках, о санатории, летних лагерях для двух тысяч двухсот детей и о собственном театре. Данные я не мог проверить и потому не вдаюсь в подробности. Стараюсь говорить лишь о том, что видел собственными глазами.
Я видел расположенный по соседству с заводом ночной санаторий, где предоставлены места для физически слабых молодых рабочих. Днем они работают на заводе, после смены принимают душ, переодеваются и ведут жизнь курортников. Нас пытались угостить обедом, рассчитанным на такую категорию рабочих, Вместо супа каждый из них получает триста граммов сметаны, яичницу, мясо, а еще... Я насытился уже одним перечислением.
2.19 К Харькову мы подъезжаем в полдень. Издали такое впечатление, будто перед нами какой-то американский город. Вдоль насыпи тянутся глинобитные хижины, а на холме высятся громадины небоскребов. Здесь не стремились преобразовать старый город, его оставили таким, как он был, а рядом с ним возвели новый.
…видны новые жилые кварталы, в стороне от них — больница, дом отдыха для детей. Еще дальше — тракторный завод, спортивный городок, синагога, где теперь помещается рабочий клуб. По сравнению с новыми кварталами старый город кажется убогой деревенькой. Сегодня в Харькове проживает семьсот тысяч человек, сообщает наш сопровождающий, это один из городов, получивших наибольшее развитие при советской власти.
КОММЕНТАРИЙ: за синагогу – некоторые индивидуумы определенных взглядов уверяют, что большевики уничтожали лишь христианские, или даже сугубо православные храмы, потому как…являлись определенной нацией. Бред, но некоторые верят!
2.20 К десяти часам мы поспеваем в инженерное управление, где английским журналистам обещан краткий экскурс в историю Днепрогэса. Привожу запись рассказа, сделанную мной там же, со сведениями, известными всей Западной Европе.
Мысль о регулировке русла Днепра весьма занимала инженерные умы еще во время царизма. Эта река — водная артерия страны — от Смоленска до впадения в Черное море протянулась на две тысячи километров, являя собой превосходный путь сообщения. Лишь с того места, где мы сейчас находимся, и ниже до Днепропетровска русло ее усеяно скалами и рифами, тут не то что судам, но даже лодкам передвигаться опасно. Вверх по течению до самого Смоленска река полностью открыта для судоходства. Стало быть, задача, поставленная инженерной мыслью еще в начале девятнадцатого века, заключалась в том, чтобы сделать судоходным этот порожистый отрезок протяженностью сто километров. И в 1926 году был разработан проекте выше по течению поднять уровень реки настолько, чтобы затопить каменистые выступы, а через нижний участок непроходимого русла проложить канал со шлюзами — тогда суда свободно смогут провозить на север уголь, а на юг доставлять лесоматериалы.
По ходу дела возникла идея: заставить излишки воды крутить гидротурбины. В здешних краях крупные месторождения апатита, железа и алюминия, так что сама собой напрашивалась мысль о создании промышленного центра на базе получаемой электроэнергии.
К строительству приступили в 1927-м. Все, что было задумано, удалось претворить в жизнь — нетрудно убедиться, достаточно лишь посмотреть в окно.
Взгляды всех присутствующих невольно обращаются к окнам, чтобы еще раз обозреть поднятое до края плотины русло реки, саму плотину и заводские поселки на том берегу.
Уровень воды в реке был поднят на тридцать семь метров. С тридцатисемиметровой высоты водяная масса обрушивается на девять турбин, каждая из которых вырабатывает энергию в девяносто тысяч лошадиных сил. Инженер гордо вскидывает голову.
В то время ни один завод в Европе не взялся строить эти турбины. Наконец, удалось найти в Америке предпринимателя, который сконструировал для этой цели специальные станки. Там было построено пять турбин.
— А остальные четыре? — спрашивает кто-то из англичан.
— Их мы построили сами.
— По американской модели?
— Да. Возведение плотины и шлюзов обошлось в триста двадцать миллионов золотых рублей, строительство заводских поселков — в восемьсот миллионов. Руководили строительством американский специалист Кугель и русский инженер Винтер.
— Правда ли, что Кугель и его люди получили за свои труды миллион долларов? — интересуются англичане.
— Правда.
Есть вопрос и у меня:
— А сколько получил Винтер?
— Он получил орден Ленина.
— Ну а денежное вознаграждение?
— Винтер — член партии. От вознаграждения он отказался.
Прежде один киловатт-час стоил тридцать пять копеек, теперь — полкопейки. Впрочем, расходы на строительство плотины и турбин и без того окупятся за семь лет. Здесь не стоит вопрос, кто пользуется электроэнергией. Помимо металлургических комбинатов на том берегу отсюда подается ток в Днепропетровск — за семьдесят пять километров. Словом, в радиусе ста пятидесяти километров снабжаются энергией все предприятия округи, как промышленные, так и сельскохозяйственные. Даже оросительные установки работают на электричестве.
Доклад окончен; англичане неохотно прячут свои блокноты и фотоаппараты, видимо, чувствуя себя разочарованными.
…Над турбинным залом, в точно таком же большом помещении, стоят генераторы четырнадцатиметрового диаметра. Англичане с любопытством читают клейма на первых пяти агрегатах — по-английски; на остальных пяти клейма русского завода. Девятый генератор сделан молодыми рабочими.
На самом верхнем этаже разместился коммутаторный цех… За столом сидит молодой человек, а по бокам от него — две молоденькие девушки в теннисных туфлях на босу ногу. «Это инженеры, — объясняет наш сопровождающий. — Все трое — лучшие работники предприятия».
2.21…В ресторане играет рояль; моя дотошность, судя по всему, грозит перейти в манию: я тотчас норовлю изучить инструмент. На нем золотыми буквами написано: «Музтрест» — стало быть, рояль советского производства.
КОММЕНТАРИЙ: насчет «Их мы построили сами… на остальных пяти клейма русского завода» - один автор здесь на Прозе утверждал: «Была в США компания, которая под ключ строила совку при Сталине заводы, за золото и зерно…. Заводы, можете в это не верить, мне монопенисуально, но рабы, согнанные со всего Союза строили только котлован. Не будет Вам интересен тот факт, что именно представители США всего за 10 лет, с 1930 по 1940 годы фактически создали в СССР с нуля химическую, авиационную, электротехническую, нефтяную, горнодобывающую, угольную и металлургическую промышленность!». Имеет ли пределы Вселенная – неизвестно, но человеческая глупость и невежество их не имеют точно!
2.22 Нижний был торговым городом, Горький стал промышленным центром. Здесь находится крупнейший в стране автомобильный завод, двадцать две тысячи рабочих ежедневно выпускают двести двадцать легковых и грузовых автомобилей, которые разве что местоположением какого-нибудь винтика отличаются от моделей Форда и Паккарда... Здесь построен и машиностроительный завод — точная копия предприятия в Цинциннати. На заводе телефонного оборудования трудятся четыре тысячи рабочих. В окрестностях Горького находятся важнейшие объекты военной промышленности: оружейные заводы, авиационный и танковый заводы. Железной руды и угля здесь предостаточно, к тому же со стратегической точки зрения край на редкость удачно расположен. Все эти подробности мы узнаем в городском совете, современном здании на территории кремля, от заместителя партсекретаря товарища Шварценштейна.
3. ДЕРЕВНЯ – ГОРОД ИЛИ КОЕ-ЧТО О «ВТОРОМ КРЕПОСТНОМ ПРАВЕ»
3.1 Чуть ли не на каждом углу желтые горы земли высотой с дом, вдоль улиц половина проезжей части утопает в густом месиве красновато-желтой глины, тут и там грохочущие экскаваторы и землеройные машины выбрасывают извлеченную из недр земли жидкую, в комьях, грязь... Идет строительство метро! Наконец-то сбудется десятилетняя мечта москвичей, метро поглотит хоть часть бурного потока, который сейчас захлестывает город. Трехвагонные трамваи ходят почти поминутно, но даже это не спасает от постоянной давки. Город хронически задыхается, захлебывается. В особенности это сказывается во время рабочих смен: трамваи набиты битком, и в спертой духоте вагона приходится призывать на помощь все свои способности, чтобы с задней площадки пробиться к началу вагона, где — согласно еще дореволюционному распоряжению — находится выход. Первая линия метро протяженностью двенадцать километров должна быть готова к октябрьской годовщине.
— Собрали триста тысяч землекопов.
Триста тысяч! С трудом начинаешь привыкать к тому, что цифры здесь, как правило, предшествуют трем-четырем нулям.
— Откуда?
Но в ответ на это сообщение я отваживаюсь недоверчиво поинтересоваться.
Для Мальро и это не секрет:
— Из деревень. За счет этого и растет город. Ведь кто сюда попадает, обычно вряд ли возвращается обратно. Оседает тут, и таким образом прошлогодний разнорабочий на будущий год станет квалифицированным кадром. Такими темпами и с таким размахом сгребают они сырьевой материал для строительства своего нового мира.
КОММЕНТАРИЙ: триста тысяч! Из деревень! И небось все без паспорта! Да кто ж разрешил! Да как такое возможно…было? А ведь БЫЛО!
3.2 — Надо сравнивать не с рю де Риволи, а с рабочими квартами Бельвиль, — возражает он. — Ведь здесь живут пролетарии! Люди, которые до вселения сюда понятия не имели о существовании водопровода. Большинство из них трудятся на строительстве метро и попали в город из деревень. Власть чуть ли не вынуждает их — соблазняя всяческими привилегиями и не в последнюю очередь предоставлением квартир — стать квалифицированными рабочими. Вчерашние землекопы и в самом деле быстро приобретают квалификацию и получают обещанное жилье в домах, построенных по проектам Ле Корбюзье. Так что новоиспеченный слесарь имеет возможность перевезти сюда из деревни жену с детишками и родителей, которые до сих пор не были знакомы не только с водопроводом, но и с уборной. Стоит ли после этого удивляться, что в ванной каждый третий день засоры, а в доме по два раза на дню случаются короткие замыкания? Сырье для строительства еще кое-как удается набрать, а вот перестроить в два счета нетронутые цивилизацией души...
— Слыхали историю про киргизов? Советская власть отгрохала им роскошный Дворец культуры с огромным залом, и в торжественной обстановке дар был передан народу. Киргизы, как впоследствии вспоминали устроители торжества, хоть и без особого восторга, но подарок приняли. Дворец стал своего рода постоялым двором для заезжих крестьян. Первые же постояльцы завели лошадей прямо в роскошный зал, в комнатах поставили юрты, на паркете разложили костер...
КОММЕНТАРИЙ: так всё-таки крестьяне «бежали» в города от «невыносимой жизни в колхозах» или по причине «соблазняя всяческими привилегиями»?
3.3 Целыми вечерами, запоздно обходили мы клуб за клубом на окраинах города и попутно познакомились с разными прочими экзотическими народами и народностями: якутами, узбеками, чувашами, юкагирами и чукчами; последних вообще насчитывается всего лишь двенадцать тысяч, и кстати, они тоже наши родственники, хотя и дальние. Наконец, нам удалось узнать, где живут мордвины — в районе Марьиной Рощи.
КОММЕНТАРИЙ: родственники – в смысле родственные венграм народы.
3.4 А как вы расширяли завод, за счет чего увеличивали кадры? Ведь сначала вас было всего три тысячи.
— Дело шло со скрипом, рабочих рук не хватало. Уже в 1930-м квалифицированные рабочие были наперечет, а в 31-м заводы переманивали их друг у друга. Надо было спешно что-то придумывать. Тут между делом переманили и нашего прежнего директора, а новый начальник выдвинул замечательную идею. Из бюджета за первый же год мы смогли построить кирпичные дома для рабочих, и бараки почти опустели. Подсобных рабочих еще можно было навербовать по деревням, вот мы, в порядке эксперимента, и набрали желающих — по числу мест в бараке — вроде бы для «строительных работ». С их помощью действительно построили два громадных цеха — завтра сам увидишь, а там всех их одного за другим приобщили к станкам. Организовали и вечерние курсы. К тому времени, как строительство обоих цехов подошло к концу, больше половины вчерашних подсобных рабочих уже трудились с нами на равных. Увидев результат, мы вошли в раж и повторили испытанный прием дважды.
— Неужели так легко удалось превратить крестьян в рабочих?
— С чего ты взял, что легко?! С трудом, да еще с каким! Многие вернулись обратно в деревню, но половина все же осела здесь, и теперь добрая часть из них — квалифицированные станочники. Из бараков они тоже вскорости перебрались в дома. Барак, подсобная работа — сперва на строительстве, потом на заводе, вечерние курсы, жилье в обустроенном доме, — улавливаешь ход перемен? Второй и третий отряд «новобранцев», видя перед собой удачный пример, двигались уже проторенным путем. Мы до сих пор прибегаем к этому способу, ведь рабочей силы по-прежнему не хватает.
— Удается заманить крестьян?
— Городская жизнь не очень-то их привлекает, да теперь они нужны и в колхозах. Сельсоветы тоже чинят препятствия, вот и приходится действовать путем обмена. За один трактор отпускают работать на завод человек десять, если, конечно, найдутся желающие!.. Вот так и рос наш завод. Биржа труда поставляла квалифицированных рабочих только для обслуживания вновь прибывших из-за границы станков, а всего остального добились мы сами.
3.5 Москва — это гигантская деревня, символизирующая собой Россию
3.6 Мы прибываем в город Александровск.
Первое, что бросается в глаза, едва лишь наш автомобиль сворачивает от вокзала: на площади, у металлической решетки скверика, среди большущих узлов, сундуков и одеял лежат на земле мужчины и женщины, человек пятнадцать. Похоже, люди куда-то переселяются и просто прилегли отдохнуть.
— Кто эти люди? — спрашиваю я у водителя.
— Крестьяне.
— Какие крестьяне? И что они здесь делают?
— Обыкновенные крестьяне...
4.УРОВЕНЬ ЖИЗНИ В ГОРОДЕ
4.1 Кассир, молодой парень, лихо щелкает косточками счетов. Напротив него сидят двое рабочих, тоже молодые. Все трое одеты столь убого, что это кажется чуть ли не бравадой.
4.2 (в Москве- И.С.) Было полное впечатление, будто я шел по рабочим кварталам Будапешта….Все прохожие были обуты сплошь в теннисные тапочки, словно стремились на какое-то соревнование. По проезжей части мчались наперегонки автомобили и битком набитые трамваи, к краям тротуара беспомощно, точно обломки кораблекрушения, сбивались выходцы из деревень. Попадались и нищие.
4.3 Почти все облачены в белые одежды — не в грязные, а именно в чисто-белые.
4.4 Окраины Москвы — бесконечная деревня вроде нашего Надькёрёша столетней давности. До войны население Москвы составляло полтора миллиона, но протяженность уже тогда была в три раза больше территории Парижа. Теперь же число жителей достигает почти четырех миллионов. За исключением центральной части города, в Москве не было канализации, а та, что имелась, была деревянной. Мощеные улицы попадались лишь в самом сердце города, а их булыжное покрытие было неровным.
4.5 Я же присматриваюсь к прохожим: Да, сразу видно — это люди бедные, усталые, мрачные; на лицах их ни малейшей печати новых веяний. Застывший взгляд, убогая одежонка
4.6 Со скуки я запечатлел в точности все, что было выставлено в двух витринах типичного магазинчика на окраине города. Привожу перечень: большая пачка сухарей, кусковой сахар, минеральная вода, несколько видов консервов, шоколад, крупа, леденцы, мыло хозяйственное и туалетное, папиросы, бутылки вина, детское питание, соль, макароны и целая пирамида спичечных коробков. В другой витрине были выставлены: помидоры, пять штук зеленого перца, салат, яблоки, огурцы, кизил, чай, уксус, горчица, мармелад из айвы и жужжащий рой мух. На прощание я взглянул и на номер дома: Волхонка. В подворотне сидели два беспризорника, почесывались и жевали черный хлеб.
4.7 (На государственном заводе «Шарикоподшипник» в Москве –И.С.): Теперь у нас есть ясли, детский сад, школа, больница, подготовительные курсы для поступления в вуз. За счет субботников мы провели трамвай, проложили дорогу — два километра за один месяц, и притом зимой! Вкалывали все, от уборщиц до директора, который, кстати, прежде был пекарем... Посадили деревья.
— А ты как живешь, Николай Павлович?
— У нас есть комната. Говорю «у нас», потому как весной я женился. Кухней и ванной пользуемся сообща еще с двумя семейными парами. У меня даже телефон есть! Платить надо четыре рубля в месяц, зато провели телефон бесплатно, в порядке поощрения за ударную работу.
— Ну а за квартиру ты сколько платишь?
— Как и все: пять процентов от зарплаты, то есть семнадцать рублей в месяц вместе с отоплением. У нас в доме паровое отопление!
— Как ты питаешься?
— Незнамо как. Жена молодая, семнадцать годков всего, готовить пока не научилась. Вечером, когда приходим с работы, я сам кухарю на скорую руку, а днем обедаем в заводской столовой.
— Сколько стоит там обед?
— Рубль. Но можно пообедать и за рубль двадцать, с двойной порцией мяса.
— Что ты получаешь по карточкам?
— В нашем распределителе? Восемьсот граммов хлеба на день и пол-литра молока, а в месяц — полтора кило сахара, килограмм масла, четыре килограмма мяса и рыбы, а картошки — сколько влезет. Ну и жена получает столько же, потому как тоже работает. Перепадает также и из ненормированных продуктов, что удается раздобыть самому магазину. Сейчас, например, дали столько макарон, что они уже и в глотку не лезут. Но бывает, конечно, и шоколад, уже нашего производства, и разные там конфеты-печенье...
— Постой! А если бы жена твоя не работала?
— Тогда она получала бы иждивенческую норму — примерно три четверти того, что я перечислил. Сахара, к примеру, только килограмм.
— А цены какие?
— В закрытом распределителе?
— Меня интересует, что почем ты покупаешь.
— Надо подумать, ведь продукты обычно выкупает жена. Поэтому назову тебе цены, которые знаю наверняка. Килограмм мяса — два восемьдесят, масла — три двадцать, сахара — рубль пятьдесят.
— Пара обуви?
— Пятнадцать-двадцать рублей.
— Костюм?
— Рублей восемьдесят-сто, но плохонький. Зато белье и рубашки делают качественно.
— И сколько же стоит мужская сорочка?
— Семь-восемь рублей, причем они лучше, чем в открытом магазине.
— Прости, Николай Павлович, но я не совсем понимаю, что значит «открытый» магазин, «закрытый»... Разве не все они открыты для покупателей?
— Так-то оно так, но...
И долго объясняет, мне систему торговли, которая вкратце сводится к следующему. Существует несколько типов магазинов. Первый — заводской распределитель, нечто вроде кооператива, где могут делать покупки только работники данного завода и в строго определенных количествах. Для подобных магазинов и характерны вышеупомянутые цены. Каждый трудящийся прикреплен к определенному магазину.
Второй тип — открытые, так называемые коммерческие, магазины, где может покупать любой, кто пожелает.
— По каким ценам?
— Гораздо дороже. К примеру, пара ботинок стоит там пятьдесят-шестьдесят рублей, а костюм — рублей двести. — В такой магазин Николай Павлович еще не переступал и порога.
Следующий тип — Торгсин, где можно приобретать товары лишь за валюту, золото или серебро. Сеть таких магазинов создана специально для иностранцев. По кратком размышлении Николай Павлович добавляет:
— Ну и для того, чтобы выманить у буржуев припрятанные ценности.
В такие места мой собеседник тоже не заглядывал.
Кроме того, существуют магазины, которые торгуют вещами, сданными на комиссию. Там Николай Павлович приобрел замечательные часы-будильник, прилаженные к модели паровоза. Красоты изумительной, бельгийского довоенного производства.
— Сколько ты зарабатываешь в месяц, Николай Павлович?
— Триста сорок рублей.
— Неплохо. На прожитье хватает?
— Хватает.
— А сколько получает подсобный, или, как вы называете, чернорабочий?
— Рублей сто-сто пятьдесят.
— По-моему, маловато.
— Не забывай, что и покупает такой рабочий по более доступным ценам.
— То есть как?
— Ведь цены разнятся не только в зависимости от магазинов, но и от размера заработка. Даже состав семьи, иждивенцы тоже учитываются. Я уже говорил, что в моем случае квартплата составляет пять процентов от заработка, а у малооплачиваемых этот процент еще ниже. Чернорабочие платят за квартиру не больше шести рублей в месяц. Обеды для них тоже дешевле, и в магазине они покупают со скидкой. И вообще... ведь только от них самих зависит, как скоро они освоят квалификацию. Перед ними все пути открыты.
КОММЕНТАРИЙ: здесь на сайте мне довелось участвовать и наблюдать дискуссию по ценам и зарплатам в СССР в 1930-х годах. Автор статьи, написанной специально на эту тему, взял цифры из свидетельство А.Жида и данных по тресту в Приморском крае и сделал расчет об уровне жизни простого рабочего в то время по стране в целом. Приведенные рецензентами данные из других источников (в осовном свидетельств современников) изрядно разнились с приведенными автором и вызвали достаточно горячий спор… Как видно, не то что в разные городах, а даже не одном предприятии могли отличаться не только зарплаты (что естественно), но и цены, а также наличие товаров. И понятие «распределитель» не всегда означало то, что принято понимать в наше время….
4.8 — Существует пять категорий, то есть пять видов снабжения. К обеспечиваемым по первому разряду относятся все работники физического труда, инженеры, специалисты, прославленные артисты и ученые. Их норма самая высокая и самая дешевая по цене. Скажем, хлеба они получают два фунта в день.
Ко второй категории причисляются служащие, пенсионеры, члены семьи, учителя, воспитатели. Этим положено восемьдесят процентов от той нормы, которая выделена первой категории, поскольку они не выполняют тяжелых физических работ.
Третий разряд снабжения существует только на бумаге, сюда пока что не занесли никого.
Четвертая категория привилегированнее даже первой: сюда относятся иностранные специалисты, которых приходится гладить по шерстке. Они получают сколько влезет, но и платят за все — будь здоров!
В пятую категорию входят высокопоставленные государственные служащие, народные комиссары, руководители учреждений, военный комсостав от командира полка и выше...
— ...Значит, генералы, директора заводов и трестов, ответственные партработники. Этих на всю страну примерно тридцать тысяч. Норма снабжения им выделена такая же, как иностранцам, но платить приходится дороже. К слову сказать, зарплата у них довольно невысокая: директор завода получает шестьсот рублей. Кстати, такой же заработок и у Сталина.
4.9… Мы снова проходим через несколько цехов, в том числе и через такой, где станки стоят неподвижно. Сказывается нехватка квалифицированных кадров, на этих станках некому работать.
4.10 …обед первой категории, полагающийся квалифицированным рабочим: большую тарелку щей, обильно сдобренных сметаной, с куском говядины, на второе — котлету с картошкой и фасолью, а на десерт — чай и пирожок с повидлом. Все удовольствие обошлось бы в рубль двадцать
4.11 Николай Павлович не без гордости рассказывает о социальных достижениях завода и предлагает посетить поликлинику и стационар, также помещающиеся в отдельном четырехэтажном здании, которое ни внешне, ни по части медицинского оснащения ничуть не отличается от аналогичных учреждений на Западе. Есть тут рентгеновский кабинет, аппаратура для лечения кварцем и физиотерапией, лаборатория и несколько операционных.
4.12 …в детском комплексе. В одном зале рядами лежат младенцы, в другом играют детишки лет трех-четырех. Матери их трудятся здесь на заводе и каждые полтора-два часа им полагается перерыв на двадцать минут, чтобы навестить своих малышей, а если требуется, покормить грудью.
4.13 Наведываемся мы и в школу молодых рабочих, также расположенную в отдельном здании.
Люсеньке….шестнадцать лет, на завод она устроилась четыре недели назад, получает тридцать шесть рублей в месяц, ну и, конечно, право отовариваться в заводском магазине; пока что она намерена выучиться на станочницу, а там видно будет. Может, поступит в вуз, во всяком случае, на подготовительные курсы уже записалась.
— Сколько классов вы закончили?
— В прошлом году закончила обязательную семилетку.
— За шестнадцать лет всего лишь семь классов?
Николай Павлович с помощью других рабочих долго объясняет мне существующую систему образования, которая — опять-таки вкратце — сводится к следующему.
Дети поступают в школу с восьми лет и обязаны пройти семь классов. На этот период распространяются всяческие блага и поощрения: одежда, бесплатное питание, летний отдых и так далее. Учебная программа в школах-семилетках единая по всей стране.
После седьмого класса каждый, за исключением больных и увечных, поступает в фабрично-заводское училище, где сразу же осваивает профессию: классные занятия чередуются с практическими. Практика, то есть работа в мастерских, длится шесть часов в день, классные занятия — пять, и так через день. Но кроме того, на вечерних курсах учащиеся могут пройти материал двух последних классов средней школы — восьмой и девятый, что уже считается подготовкой к вузу.
— А если кто не хочет поступать в вуз?
— Тот волен оставаться рабочим. Обслуживание станков можно освоить за полгода, рабочую квалификацию — за два. Известно ли тебе, что у нас студентам вузов выплачивается пособие?
— Поступить в вуз может каждый?
— В первую очередь дети рабочих и бедных крестьян, в особенности те, кто уже прошел подготовку в заводском училище и знаком с физическим трудом. Лишь затем предоставляется право детям бывших чиновников и буржуев, да и то если в вузе еще есть места.
— По-моему, это несправедливо, Николай Павлович.
— Несправедливо с точки зрения какой справедливости?
— Не понимаю. Разве справедливость не одна?
— У каждого класса своя. Пролетарская справедливость требует, чтобы интеллигентская прослойка наконец-то сформировалась из представителей трудового народа.
— Николай Павлович, это не справедливость, а классовый интерес.
— Как посмотреть. Кстати, после окончания фабрично-заводского училища дети из «бывших» с таким же правом могут поступать в институт, как и мы.
— Ты-то сам окончил вуз?
— Нет. Я учился в рабочем университете, на рабфаке, а потом бросил. Тому ремеслу, какое мне нужно, в вузах пока что не обучают. Мне бы хотелось стать организатором.
— Что это значит?
— Заняться организацией труда.
— Заделаться директором завода, что ли?
— Боже упаси! Хуже должности не придумаешь, со всех сторон тебя дергают.
4.14 Заходим в подъезд, поднимаемся по лестнице. Ступеньки грязные, стены испещрены надписями, штукатурка сыплется.
Из вежливости я все замечания оставляю при себе. Наконец мы заходим в квартиру. В прихожей сразу чувствуется, что здесь проходной двор, а заодно и складское помещение для трех семейств. Вешалка похожа на лавку, где торгуют верхней одеждой, шкаф в углу с громоздящимися на нем чемоданами напоминает привокзальную камеру хранения. Столь же тесно забита вещами и комната…
4.15…мы втроем отправились в ночной ресторан на улице Дзержинского; было, должно быть, час по полуночи….За мраморными столиками, накрытыми бумажными скатерками, сидели рабочие, которым после смены захотелось выпить по кружке пива. Но были среди посетителей и военные…
4.16 Комнатушка, где обитала юная пара, ужасающе длинная и узкая, как дуло ружья, заканчивалась причудливым изгибом. Предметы обстановки — единственная складная кровать, стол и три стула — выстроились друг подле друга, как бочки в винном погребе…Оказалось, что оба они — студенты. Худенький, немногословный паренек учится в техническом вузе; он пролетарского происхождения, отец его, мостовщик по профессии, погиб в гражданскую войну. Девчушка обучается декоративно-прикладному искусству, происхождения дворянского…
Я поинтересовался, как они живут.
Юноша получает сто шестьдесят рублей, а жена и вовсе ничего, расходов же полно, поскольку приходится покупать необходимые инструменты и краски: она мастерит деревянных кукол. Шестьдесят рублей в месяц супруги платят за этот пенал, который им очень нравится именно из-за его несуразной формы. Я уже упоминал, что койка в доме всего одна, да и та узкая, точно линейка.
— Где же вы спите? — поинтересовался мой провожатый.
Вопрос был, безусловно, бестактный. Хозяева мялись, краснели, говоря о каком-то матрасе, который в случае необходимости можно постелить на пол. Значит, оба спят на этой узенькой раскладной койке, на которой и сидеть-то неудобно.
— Давно вы женаты?
— О, уже полтора года.
Когда юноша закончит учебу, они уедут в Сибирь.
— Зачем?!
— Хотим свет повидать.
4.17 Улицы веселее, приветливее московских. Ленинградцы первыми хлебнули ужасов гражданской войны, и, судя по всему, они же и оправились от них раньше прочих. По сравнению с Москвой здесь ощущаешь приметы чуть ли не буржуазного благополучия. Прекрасные, широкие площади поражают чистотой, цветочные клумбы благоухают ароматами. На набережной Невы и на Невском проспекте заполночь продолжается променад.
4.18 В гостинице еще играет джаз, в ресторане танцуют, причем не только иностранцы, русских тоже хватает. Кто же они? В одной из дверей ресторана время от времени появляются шикарно разодетые дамы, сдержанно и с достоинством кружатся по натертому до блеска паркету всякий раз с разными кавалерами. К ресторану примыкает бар, оборудованный по всем правилам, на высоких табуретах у стойки мужчины — кто во фраке, кто в русской рубахе — потягивают искусно приготовленные коктейли. Дамы — по виду типичные для подобного заведения. В нашей небольшой компании вспыхивает жаркий спор на тему; во всех ли отношениях они к услугам клиентов, как на Западе? Нет, нет и нет, стоит на своем наш добрый знакомый, эти дамы — служащие и получают твердо установленное жалованье, сто пятьдесят рублей в месяц. Ну а дорогие туалеты? Наряды они тоже получают от государства, из спецраспределителя, где их снабжают подобающей одеждой. Чистильщикам канализационных люков выдают там резиновые сапоги, а дипломатам — фраки.
4.19 (На заводе «Красный треугольник» - И.С.) Стоимость обеда для получающих менее ста рублей чернорабочих — семьдесят копеек, для ударников — рубль, для обычных рабочих — рубль двадцать. Ударникам два раза в день полагается мясо, остальные взамен второго мясного блюда довольствуются рыбой. Меню очень простое: борщ со сметаной и довольно большим куском говядины, каша и пирожок. Те, кто занят на вредном производстве, сверх того получают еще одно блюдо.
Рабочим завода полагается не только обед, но и завтрак, для всех одинаковый: два яйца, каша, кофе или какао. Следует пояснить, что русские привыкли завтракать плотно, поскольку обедают они поздно — часа в четыре. Общая цена завтрака и обеда в заводской столовой: для малооплачиваемых девяносто копеек, для зарабатывающих более двухсот рублей — рубль семьдесят.
Я заказал себе обед для чернорабочих. Мне подали мясной суп, котлеты с картошкой, а на десерт нечто розовое, похожее на подогретый клейстер; к величайшему удивлению редакторов, я так и не решился притронуться к этой размазне, хотя меня убеждали, что это и есть самое вкусное. Пришлось поверить на слово, тем более что свои порции сопровождающие уписывали за обе щеки.
4.20 — Дай, дядя, дай...
Бездомные дети - беспризорники, о которых ведется столько разговоров. Группками человек в шесть-семь они шныряют вдоль состава — грязные, не стриженные, босые, в драных одежках, с наброшенным на плечи одеялом. Они на себе носят и весь свой гардероб, и постель.
— Дай копеечку, дай...
Дети лет девяти-десяти. Они крутятся среди милиционеров и железнодорожников. Никто их не гонит, но и милостыню почти никто не подает. Втянув голову в плечи, они так и шарят лисьим взглядом по окнам, крышам вагонов, стаей кидаются на выброшенные из окна окурок, хлебную корку, огрызок яблока. У одного из мальчишек отрезана нога до колена. Он не отстает от своих товарищей…
4.21 В Москве я видел их по меньшей мере человек пятьдесят….Кто-то из знакомых объяснил: это дети кулаков.
Но залился краской, когда я укорил его в жестокости.
Некоторые ссылались на гражданскую войну, которая вот уже двенадцать лет как позади!
Раиса Федоровна знай твердит о трудностях, связанных с искоренением этого чудовищного явления.
Беспризорные дети одичали, как волчата. Воруют, грабят без зазрения совести даже на освещенных улицах. Лет десять назад они ночами держали в страхе обитателей южных городов. Шайками нападали на одиноких прохожих, в насмешку и как бы в знак предостережения в Севастополе стащили карманные часы у самого Семашко, народного комиссара социального обеспечения.
Относительно количества беспризорных по Европе ходили чудовищные слухи: «Восемь миллионов бездомных детей!» Люк Дертен в 1927 году называет предположительную цифру в двести-триста тысяч. Мои московские знакомые сводили это число в лучшем случае к десяти тысячам…
— Для них организовали приюты, — тихо отвечает моя попутчица. — И школы, и мастерские, чтобы сделать из них людей. На многих учеба повлияла благотворно. Сколько бывших беспризорников стали впоследствии превосходными квалифицированными рабочими, инженерами, артистами!.. Однако до конца искоренить зло не удалось. Зимой еще кое-как можно удержать их в четырех стенах, а с первыми лучами весеннего солнца поминай как звали, доброй половины учеников недосчитаться. И по осени их всегда возвращается меньшее число: либо оседают где-нибудь в другом месте, либо становятся жертвами болезней... Ведь в большинстве своем они не только курят, как вы имели возможность убедиться, но и пьют. Наряду с алкоголиками попадаются среди них и кокаинисты.
Откуда же они берутся, беспризорники эти? Раиса Федоровна тоже ссылается на кулаков. Ну и на детскую тягу к бродяжничеству, которую в той или иной степени испытал каждый из нас.
4.22 Проводник недоволен своей хлопотной работой, низким заработком (сто тридцать рублей в месяц)…
У проводника один сын — инженер, зарабатывает пятьсот рублей. Другой сын раньше работал на чугунолитейном заводе, но не выдержал тяжелых условий труда и подался в слесари-электрики. Дочь замужем за директором завода, она экономист по специальности и член партии.
Все эти сведения он сообщает с гордостью. Помимо взрослых детей у него двое малолетних, школьники, и каждый месяц он вносит по три рубля за завтраки, снова сердито говорит он.
— Лучше жить у вас в тюрьме, чем тут на свободе! — обращается он к нам.
4.23 (на Днепрогэсе – И.С.)Собравшиеся здесь... как бы это поделикатнее выразиться... на вид вроде бы из низов народа. Одеты довольно опрятно, в белые рубахи, но большинство из них босиком. Я разглядываю их, они, посмеиваясь, разглядывают меня. Затем какая-то босая девушка встает, прижимает к груди фотоаппарат и снимает меня...
4.24 Под вечер я решаю пройтись по городу — просто так, без всякой цели, ну а заодно и взглянуть, каково живется людям здесь, у подножия сотворенных ими гигантов... Витрины магазинов сплошь завалены товарами крайне низкого качества. На Западе такие одежки нацепил бы на себя разве что рабочий люд победнее.
4.25 Одесса никогда не была промышленным городом, это узловой центр торговли. Коммерция же теперь и здесь не оживленнее, чем в других местах. Прирожденные гении купли-продажи вынуждены вхолостую расходовать свои способности, приторговывая папиросами из государственных магазинов. Здоровые, крепкие подростки слоняются на площадях и у пристани и, распевая душещипательные песенки, предлагают прохожим свой товар….мы окликаем одного из уличных торговцев.
— Сколько тебе лет?
— Чем выпытывать, лучше бы папиросы купил. Ежели купишь — скажу.
Оказывается, парню семнадцать.
— Почему же ты не работаешь?
Малый стоит потупясь, ему явно не хочется отвечать.
— Так больше заработаешь, — отвечает вместо него приятель.
— Сколько ты зарабатываешь?
Рублей двести-триста в месяц, причем без всякого труда. А главное — полная свобода. Мой спутник тщетно пытается втолковать пареньку, что, не освоив никакого ремесла, ничего в жизни не добьешься. Тот не может взять в толк, о чем речь.
— Коли здесь не проживу, переберусь в другой город! — Вот и весь ответ.
4.26 Заглянув в переулок, я увидел длинную очередь; скандалили те, кто стоял в хвосте, явно протестуя против какого-то непорядка. Давали селедку. В другом месте я видел очередь за картошкой. Похоже, Одесса и в этом смысле на положении падчерицы — такие длинные очереди я наблюдал лишь здесь.
4.27 Простой обход автомобильного завода и то занимает почти час. Предприятие работает на полную мощность, я видел грохочущие станки и готовую продукцию. Видел новый рабочий город. Но видел и убогие бараки. Квалифицированные рабочие, на мой взгляд, живут вполне благополучно, питанием и одеждой должным образом обеспечены. А за пределами заводской территории наше внимание привлекла толпа чернорабочих; эти стояли в очереди за хлебом.
4..28 …мужичонка в столь живописных лохмотьях, каких не сыскать даже среди богатой бутафории горьковских произведений. Под мышкой он держит книгу. Лапти напялены на босу ногу, из коротких штанин выглядывают лодыжки, драный плащишко вместо застежки перехвачен бечевкой. Кто он такой, на что живет?
Работник мебельного треста, жалованья получает шесть рублей в день, а кроме того, подрабатывает — помогает покупателям доставить домой обновку. Так что за месяц набегает рублей двести пятьдесят-триста.
Раньше он работал на автомобильном заводе, но, когда попал в больницу, оттуда пришлось уйти.
— С какой болезнью?
Он понятия не имеет. Знает только, что доктор пытался уговорить его бросить курить и пить. «Это баловство не для тебя, Иван», — не без гордости приводит он слова доктора.
Курить Иван бросил, а пить — нет.
Водка здоровью не во вред — убедился он на собственном опыте.
Зажатая под мышкой книга оказалась самоучителем игры на гитаре.
4.29 Одеты люди удручающе бедно. Обмотки из мешковины перетянуты бечевкой, на ногах лапти. Вдоль забора выстроился в ряд целый взвод фотографов с аппаратами наготове.
5. УРОВЕНЬ ЖИЗНИ В ДЕРЕВНЕ
5.1 …это первое советское село, Негорелое. Отсюда, издали, оно ничуть не отличается от польских деревень. Начиная от Варшавы видишь одни только деревянные дома, даже в городах. Вот и советская деревня тоже сплошь деревянная..
5.2 Я заглядываю в окошко одного из деревенских домов. Никелированная кровать с горой подушек. Постельное белье ослепительной белизны. С потолка свисает большая лампа — но керосиновая. Стены сплошь увешаны семейными фотографиями, икон не видно нигде. Мне удается разглядеть швейную машинку, несколько крепких на вид плетеных стульев и умывальную тумбочку, без таза.
5.3…мужчины расхаживают по улице примерно так же, как наши земледельцы за работой, с той лишь разницей, что если они не босиком, то обуты не в башмаки, а в сапоги или лапти.
5.4 От ответа на вопрос, довольна ли она жизнью, девушка уклонилась — удивленно и чуть ли не со смехом. На обратном пути мы заходим в местный кооперативный магазин. Выбор товаров скудный. Кроме продавцов в магазине всего четверо: две крестьянки разглядывают кружевную шелковую шаль, но цена кажется им дорогой, крестьянин покупает спички, а красноармеец просит женскую гребенку — круглую и желательно с перламутровой инкрустацией. С перламутровой отделкой не нашлось, только украшенная стеклышками. Помещение густо пропитано запахом сала и кожи, исходящим от подвешенных над прилавком новехоньких сапог.
5.5 — Как у вас живется старикам?
— Вполне сносно. Зимой они мастерят всякие деревянные поделки, летом ковыряются в земле. Вся земля в Мордовии коллективизирована.
— Какие виды на урожай?
— Из дома пишут, что не самые лучшие. О прошлом годе почти в каждом колхозе на трудодень выходило по десять кило ржи и пшеницы, а в этом году будет меньше, килограммов по девять.
— А сколько трудодней зарабатывают за год?
— Двести, а то и триста.
Родственники снова заводят песню. Затем один из молодых людей вдруг обращается ко мне с вопросом:
— Ну а вам как живется в Европе?
Пересказать им, сколько всего выпало на нашу долю с тех пор, как мы от них оторвались?
— Когда как, браток. В данный момент — довольно плохо.
— Ничего, будет лучше.
— Надо надеяться.
5.6 Мы переезжаем речушку, на берегу которой расположилась очередная казачья станица, Кабальник.
…Вдали, за полями пшеницы, возникают трех-четырех-этажные современные дома, их много — штук пятнадцать-двадцать, среди них возвышаются башни зернохранилищ. …там находится центр совхоза, куда мы и держим путь. Зерноград — так называется хозяйство — раскинулся на территории в сто десять тысяч гектаров. Зерновыми в это году засеяна почти половина площади.
...В 1920-м взялись уничтожать сорняки, змей и прочую вредную живность, после чего стали поднимать степную целину. Наряду с производством зерновых выращивают кукурузу — обычную и на силос, картофель, свеклу и кормовые культуры. Восемнадцать тысяч гектаров отведено под орошаемое овощеводство, часть огородов возделывается непосредственно самими жителями совхоза. Вообще же все работы механизированы. Из тяглового скота здесь только тринадцать лошадей и шестнадцать пар волов. Зато тракторов сто девяносто шесть, а комбайнов двести шестнадцать, кроме того, имеется шестьдесят четыре пропашника для кукурузы, девяносто шесть пятитонных грузовиков и восемнадцать легковых машин. Сколько в совхозе сеялок, борон, веялок, он и сам не знает. Два года назад заложили фруктовый сад на четырнадцати гектарах. Установили заграды против восточных ветров.
Всего вместе с женщинами и детьми в совхозе проживают семь с половиной тысяч человек, три четверти из них крестьянского происхождения. Членов партии насчитывается шестьсот. Здесь же живут пятьсот шестьдесят студентов и сорок четыре преподавателя, поскольку при совхозе действует сельскохозяйственный вуз. Ну и конечно же есть кино, театр, больница на шестьдесят пять коек (с девятью докторами и восемнадцатью медицинскими сестрами), детский сад, ясли, несколько библиотек — одна только вузовская библиотека насчитывает семьдесят пять тысяч томов.
Рабочий день восемь часов, работа ведется в две смены. Механизаторы получают триста-четыреста рублей, простые рабочие — сто-сто пятьдесят.
Женский труд также применяется, хотя последнее время в целях охраны материнства к работе на сельскохозяйственных машинах допускаются лишь молодые женщины, комсомолки. Среди студентов двенадцать процентов составляют девушки.
….Рабочие живут в тех четырехэтажных домах, которые мы видели по дороге сюда. Каждой семье предоставляется отдельная квартира, здесь нет нехватки жилья. Неженатые, незамужние, студенты — все имеют отдельные комнаты. В домах водопровод и центральное отопление.
Кроме того, существуют и небольшие дома на одну семью. Желающие получают кредит от государства и могут строить сами; им предоставляется участок под сад, корова для обзаведения хозяйством. О питании работников заботится фабрика-кухня; питание по самой дорогой норме обходится в рубль двадцать пять копеек на день.
Затем мы пешком обошли хозяйство. В мастерских ремонтируют сельскохозяйственные машины, на гумне работают веялки, в лабораториях изучают различные виды зерновых, вдоль стен расставлено множество пробирок со всякими вредными насекомыми, методы уничтожения которых здесь разрабатываются. В библиотеках книги, на электростанции динамомашины. По лестницам вуза бегают босоногие студенты и студентки. Разумеется, не все ходят босиком, а, вероятно, лишь те, кому хочется. Я сделал такой вывод потому, что во всем остальном одежда у них вполне приличная. Учебные помещения прекрасно оснащены экспериментальным оборудованием и лабораторными приборами. На стенах развешены выполненные студентами неумелые, но трогательные портреты Лавуазье, Менделеева, Кюри, Ломоносова. И конечно же революционные лозунги; например такой: «Электрификация + советская власть = коммунизм». Эта надпись выполнена по-английски, поскольку учебным планом предусматривается освоение английского и немецкого языков.
5.7 В 1921-м, под конец Гражданской войны, колхоз был основан восемью семьями, самыми бедными на селе; приступили к совместному хозяйствованию на шестидесяти гектарах земли с двумя коровами да одной лошадью. Остальные вступили в колхоз в период борьбы с кулачеством.
На сегодняшний день в обобществленном хозяйстве тысяча восемьсот пятьдесят три гектара пахотных земель и семьсот двенадцать голов тяглового скота (в том числе сто три лошади). Колхоз занимается в основном разведением молочного скота, здесь двести двенадцать дойных коров. Два стада как раз сейчас пасутся на склонах холма напротив нас.
— Техники у вас нет?
Была, но ее продали за ненадобностью: поблизости создана машинно-тракторная станция, которая обеспечивает техникой всю округу. Электроэнергию получают с Днепрогэса на основе двустороннего договора. Электричество приводит в действие мельницу и поливальную установку. Ну и вон ту молотилку…
Чистая прибыль распределяется в конце лета по числу трудодней. Понятие «трудодня» не равнозначно ни двадцати четырем часам суток, ни семичасовой рабочей норме. Десятую часть обмолота в виде чистого зерна сдают государству в счет уплаты всевозможных кредитов.
В этот момент раздается заунывное пение: две нищенки у дверей жилого дома затягивают нечто религиозное; одна тянет свою партию высоким голосом, другая ей вторит.
За один день можно заработать и несколько трудодней, ведь трудодень зависит от количества, качества и результата выполненной работы. Например, целый день, проведенный пастухом при стаде, приравнивается к одному трудодню, а для работников молотилки он составляет два, а то и три трудодня. Год закрывается в конце молотьбы, то есть числа 15 августа. В прошлом году на трудодень вышло семь кило риса и пшеницы. Люди вырабатывают за год по четыреста — шестьсот трудодней.
Питаются из общего котла, как правило, каждая трудовая бригада готовит себе сама. Кроме того, всем полагается литр молока, сто-сто пятьдесят грамм мяса и сто пятьдесят грамм жиров в день.
— Сколько получают косцы?
Косьба, сенокос, а также жатва механизированы. Труд тех, кто работает на машинах, тоже вознаграждается по числу трудодней. Если с помощью машин убрано за день семь гектаров, работникам засчитывается по полтора трудодня. Но обычно эта норма перевыполняется.
— День отдыха?
— Как и в прежние времена. Шестидневка здесь не введена — для этого слишком мало рабочих рук. Да и вообще, на селе новшества труднее приживаются, воскресенье привычнее.
Пение побирушек теперь уже раздается у дверей другого дома. Во время разговора я не спускал с них глаз: в предыдущем месте им дали по стакану молока. Когда женщины идут дальше, я замечаю, что одна из них слепая. Спутница ведет ее за руку.
— Кто хочет вступить в колхоз — а вступить может каждый, тот должен сдать в общее пользование все свое имущество, землю и скот.
— А если пожелает выйти из колхоза?
— Все получит обратно. Если намерен уехать из села, а принадлежавшая ему прежде скотина тем часом околела, может рассчитывать на денежную компенсацию. Зимой у нас трое вышли из колхоза, но зато вступили семеро. Принимаем даже неимущих, тех, у кого вообще ничего нет за душой.
Нищенки затягивают песнопение уже у третьего порога. В предыдущем доме им ничего не подали.
— А как поступают с нетрудоспособными? Или со стариками?
Существует специальный фонд для инвалидов и стариков, за счет фонда их и содержат. Весной одному из членов коммуны машиной оторвало руку. Его отправили в больницу; как выйдет после поправки, будет получать столько же, сколько прежде. Всего в колхозе четыре старика и семь старух, они живут при детях. А у одного старика никого родных нет, поэтому он пользуется такими же благами, как трудовые члены коммуны, только хлебная норма у него меньше — семьсот грамм в день.
— Кто эти две старушки?
Пришлые нищенки; председатель их не знает. Должно быть, из города.
— Могли бы устроиться в приют, да видать, не хотят. Летом на воле лучше.
Существует фонд детского воспитания. И «подготовки кадров», то есть обучения будущих специалистов. В прошлом году для этих целей было выделено пять тысяч восемьдесят восемь рублей. В ветеринарном институте за колхозный счет обучаются семеро студентов. Колхоз поставляет институту муку, картошку, масло и сало на прокорм молодежи.
Мы идем осматривать хозяйство. В первом же хлеву нас встречает большущий портрет Сталина. Кормушки, сточные желоба, выгородка для телят, пол в хлеву — все зацементировано. В дальнем конце помещения производится пастеризация молока. Здесь я впервые в жизни увидел электродоилку.
Точно так же выглядели конюшня и хлевы для волов и свиней.
(на молотьбе)….суетятся трудяги. То и дело отплевываются, сквернословят, из-под широких защитных очков пот течет ручьями. Я не решаюсь спросить, как, мол, продвигается работа. Сам вижу, да и по опыту знаю, каково приходится в подобных случаях. Здесь только один вопрос уместен:
— Много еще осталось?
Тот, кому адресован мой вопрос, утирая мокрое от пота лицо, отвечает слабым ругательством — все как будто у нас дома.
Молотьба — одна из тяжелейших работ, к какой принуждает человека природа. Вмешиваться, задавать вопросы имеет право лишь тот, кто сам хлебнул этого вдосталь, кто кашляет, проливает пот, как они, кто знай подбрасывает и подбрасывает снопы натруженными, ноющими от усталости руками.
….за работу на молотилке насчитывается полтора трудодня. Те, кто подает снопы, получают два с половиной.
Осмотрели мы и детский сад. Я сосчитал детишек — их было пятьдесят четыре.
5.8 Продуктовый рынок являет собой более отрадную картину. Крестьяне из соседних деревень и колхозники торгуют разложенными прямо на земле, на импровизированных столах или с возов товарами: картошкой, маслом, творогом, яйцами, фруктами. Яйцо — сорок копеек штука, яблоко — от десяти до тридцати. Мы разговорились кое с кем из крестьян. В окрестных деревнях лишь примерно половина населения вступила в колхозы, остальные продолжают частное хозяйствование.
— Стало быть, кулаки?
— Упаси бог! — делает протестующее движение бородатый мужичонка, которому мы адресуем вопрос, и только что не осеняет себя крестом. — Из бедняков мы, батюшка, — добавляет он. — На себя трудимся в поте лица.
— Какая жизнь в селе?
— Бедная, батюшка, беднее некуда... Дал бы папироску! Я предлагаю ему огня, он отказывается.
— Сам-то я некурящий, для сына собираю. Гляди, уже восемь штук раздобыл, — хитро прищурясь, хвастается он и распахивает крышку коробки.
КОММЕНТАРИЙ: на дворе 1934 г., а в Горьковской области «загнана в колхозы» едва ли половина крестьян. А другая половина, практикует «частное хозяйствование» - читай: предпринимательство. Да еще постоянно ездят торговать в город без паспортов и наверняка без справок от председателя. Не шутка – меня на голубом глазу уверяли, что из деревни «тогда» не то, что совсем уехать – отлучиться нельзя было без специального разрешения начальства. А мужики-то и не знали!
5.9 Миновав бумажный комбинат, мы попадаем словно в другой мир. За березовой рощицей пролегла широкая деревенская улица. Такое впечатление, будто над ней простирается другой небосвод и светит другое солнце. Повсюду видны свежие следы метлы, которой совсем недавно прошелся кто-то, перед домами цветущие палисадники, а сами дома... Искусной резьбой украшены наличники всех трех окон, навес и края фасада; коньки крыш всюду разные, один другого краше. Множеством украс, изысканной прихотливостью линий каждый дом напоминает русский храм в миниатюре. Даже решетчатое ограждение колодцев с воротом, стоящих посреди улицы, являет собой шедевры деревянной резьбы. Деревня плещется в стихии народного искусства.
И вся эта девственно чистая роскошь — не какое-то там наследие прошлого, не только плоды отцовских трудов. Во многие местах резьба явно свежая, фигурки на коньке крыши каждого второго-третьего дома отражают символику нового строя.
А между тем в деревне живут даже не крестьяне, а рабочие близлежащих бумажного комбината и судостроительного завода.
Следующая деревня разукрашена точно так же, как предыдущая.
Третья — столь же отрадное зрелище. Вдобавок резьба здесь со вкусом раскрашена желтым, белым, голубым; вся деревня сияет цветами майского сада. Во дворах и здесь стоят высокие, тонкие шесты антенн со скворешниками на верхушках — сюда проведено радио.
Тут живут крестьяне, а среди них и вчерашний наш знакомец, плутоватый сборщик папирос, но у нас, к сожалению, нет времени наведаться к нему, мы едем дальше. В четвертой деревне я уже не довольствуюсь тем, что прошу шофера притормозить; мы выходим из машины и осматриваем дома один за другим.
Что-то я не очень понимаю ситуацию. В окрестностях Нижнего крестьянству всегда приходилось туго, ведь и Ленин, приводя в пример нищету русского народа, каждый раз упоминает эти края. Или же потому и упоминал, что здешние места знал лучше прочих? Положение с тех пор так и не изменилось.
— Как вам живется? — спрашиваем мы сидящих у дома людей.
— Бедствуем, товарищ. С трудом перебиваемся.
— Кто вырезает эти дивные украшения на домах?
— Мы и вырезаем, кто же еще!
С каким бы удовольствием я прихватил с собой на память один такой домик, как он есть!
— А другое что-нибудь мастерите, товарищи? Резные шкатулки, солоницы, посохи?
Нет, ничем таким они не занимаются.
Я рассказываю им, какие замечательные портсигары делали у нас русские военнопленные. Теперь таких не изготовляют?
Сроду не делали. Хотя...
Тут кто-то вспоминает, что во время войны здесь тоже были в ходу такие папиросницы. Иной раз красивые попадались, глаз не оторвешь. Конечно, были, знамо дело! Только ведь и здесь этим военнопленные промышляли, австрияки да венгерцы — на краюху хлеба меняли.
На окраине деревни мы заходим в одну избу. Внутри не так красиво, как снаружи: маленькие комнатушки сплошь заставлены мебелью и фикусами. Из кухни одна-две ступеньки ведут вниз — в хлев и просторный сарай. Здесь же находится и «баня». При каждой русской избе положено быть примитивной бане. Это узенькая клетушка, огороженная досками, внутри печь из камня или железа. Печь раскаляют, затем выплескивают на нее воду и в густом пару моются. Вместо мыла пользуются березовыми вениками, которыми моющиеся хлещут друг друга.
6.СЕРВИС
6.1.С большим трудом дознался я, где находится камера хранения: не в самом вокзале, а в бараке рядом с основным зданием. После получасового стояния в очереди удалось наконец сдать багаж, с тоскливым чувством при виде невзрачного помещения, суматошной толкотни пассажиров и неимоверных усилий работников камеры хранения, — с чувством, какое охватывает меня во всех подобных учреждениях: багажа своего мне теперь вовек не заполучить обратно.
6.2. Потемкин, скорее всего, умел создавать кулисы, нынешние же русские даже поддерживать чистоту на сцене и то не умеют.
6.3. Гостиница называется «Ново-Московская»... Как на мой вкус, так гостиница чересчур помпезна. Мой номер — угловой, с окном на улицу и видом на Москва-реку и Кремль. Обстановка — на первый взгляд тоже вроде бы в довоенном духе: кровать с металлическими спинками, диван, плетеное кресло, зеркальный шкаф — при ближайшем рассмотрении оказывается советского производства. Равно как и зеленое глазурованное блюдо, украшенное виноградными листьями и идиллическими пастушками. Ванная с горячей водой, но вентиляционного отверстия нет и в помине, пар валит в крохотную прихожую. В ванну с шумом низвергается вода, но тотчас же и стекает, поскольку заткнуть сток нечем.
— Пробок у нас нет, — с обезоруживающей прямотой заявляет дежурный, которого после долгого колебания я все же решаюсь вызвать.
— Знаете, что? — советует он по некотором размышлении. — Можно ведь сесть на сточное отверстие. Или заткнуть его пяткой.
6.4 …ресторан со скатертями из плотного дамаста, хрустальные фужеры, сверкающие столовые приборы, предупредительные официанты, кухня — все, как в любом из «лучших» западных отелей.
6.5 Ресторан находится на седьмом этаже. У входа одетый в униформу слуга — другого выражения просто не подберу, так как он склоняется передо мной чуть ли не в три погибели — просит вручить ему мой головной убор.
Огромный, сплошь застекленный зал, в конце его размещается джаз-оркестр.
Скатерть плотного дамаста, салфетки величиной с полотенце, хрустальные бокалы, двойные тарелки. Чайный стакан в изящном подстаканнике. Учтивый официант меняет тарелки перед каждым очередным блюдом. Словом, безукоризненная роскошь, с которой — с неловкостью и смущением плебея — сталкиваешься в самых изысканных ресторанах Европы, если не удалось уклониться от приглашения богатых покровителей.
6.6 Милиционеры попадались редко, да и то проку с них было немного: здесь в их функции входит лишь регулировать уличное движение, а не давать разъяснения, как это вменено в обязанности их западным коллегам. Встретился мне один такой, что не знал даже, какие улицы ведут к площади, на которой он стоит регулировщиком. За информацией следует обращаться в киоски у обочин тротуара: там расскажут не только, какие трамваи куда идут, но и сообщат расписание поездов и даже самолетов.
6.7 На бульварах, у стен домов, по всей Москве и, как я впоследствии убедился, во всех городах страны на расстоянии ста метров одна от другой расставлены жестяные плевательницы размером с деревенскую сбивалку для масла. Они предназначены также и для мусора, как мне вежливо объяснил прохожий гражданин, когда я бросил было на землю обертку от упомянутого шоколада.
6.8 Трижды совершал я поход в раскинувшийся вдоль Москвы-реки Парк культуры и отдыха, где московский люд ждали аттракционы, упражняющие тело и дух.
Первое место среди подобных забав занимают прыжки с парашютной вышки. Мужчины и женщины терпеливо отстаивают длинные очереди, чтобы по винтовой лестнице взобраться наверх, а затем — с веселым смехом и визгом — прыгнуть с парашютом вниз. По словам моих знакомых, это странное развлечение служит определенной цели — выработать у людей самообладание и смелость, подготовить к полету. Забава эта, как я убедился впоследствии, захватывает страну повсеместно. У каждого завода, у каждого предприятия есть своя парашютная вышка. Похоже, вся гигантская держава вознамерилась в один прекрасный день сесть в самолет и взмыть к облакам.
Любая игра в парке направлена на развитие и совершенствование каких-нибудь определенных способностей. Хочешь — передвигайся на бочке или ходи на ходулях. Оседлав деревянных коней, можно устроить турнир на копьях. Длинная очередь змеится к странному сооружению из узких брусьев; двое людей становятся на эти брусья одной ногой и, сцепившись руками, стараются свалить один другого наземь.
Кроме того, есть в этом огромном парке музей, читальный зал и детская комната, где находятся под присмотром детишки трудовых женщин, пришедших поразвлечься. Имеется здесь и пруд, где можно покататься на лодке, кинотеатр, кафе и эстрада под открытым небом. Программа, к сожалению, не порадовала оригинальностью: сначала двое молодых людей, одетых официантами бара, отплясывали чечетку, затем какая-то толстуха попыталась изобразить арию из «Прекрасной Елены», после чего некий господин во фраке водрузил на носу биллиардный кий и стал балансировать им.
КОММЕНТАРИЙ: НЕКОТОРЫЕ современные «историки» в «повсеместном» увлечении советских людей парашютным спортом и авиацией усмотрели сверхтайный злодейский план подготовки масс десантиков для скорого завоевания мира. Интересно, кого готовили путем турниров на деревянных конях или ходьбе на бочке и ходулях?
6.9 В одном месте среди кустов нашла приют необычайно длинная деревянная будка; я не стал бы упоминать о ней; если бы не дал клятву рассказывать обо всем, что привлекло мое внимание. В назначении этого сарая невозможно было ошибиться, оно за пятьдесят метров выдавало себя запахом. Я зашел из любопытства и тотчас повернул назад, хотя в самом зрелище была некая раблезианская или сюрреалистическая грандиозность. Общественная уборная оказалась общественной в полном смысле слова: никаких тебе кабинок, ни стенок-перегородок: тридцать-сорок посетителей заведения ничто не отделяет друг от друга. В этой сфере, как я узнал позднее, поскольку и в других местах сталкивался с подобным явлением, русским еще предстоит преодолеть отсталость.
6.10 Лишь в северных районах Парижа встретишь такое количество пьяных, как в Москве. Но только в Москве, в других городах их почти не видно.
Впрочем, пьяные попадаются исключительно лишь на улицах. Одну причину я вычислил сразу же, с места не сходя: подгулявших никто не гонит, милиция и вовсе не обращает на них внимания: пускай себе околачиваются на улице, покуда не протрезвеют. Вскорости додумался я и до другой причины, задав себе вопрос: а откуда эти пьяные здесь берутся? Отчего не торчат в кабаках, как принято на благопристойном Западе?
Да оттого, что питейных заведений здесь нет — во всяком случае, доступных для простого люда.
Зато водку можно купить в любом государственном магазине — довольно хорошую и довольно дешево.
6.11 Зато роскошных автомобилей у входа в увеселительные заведения и вылезающих из машин господ во фраках и цилиндрах, ярких вывесок баров, по которым принято судить о готовности города развлекать своих обитателей, — всего этого здесь не очень-то увидишь. Я оговариваюсь — «не очень», поскольку и в Москве при большом желании можно найти места, вполне подходящие для кутежа. Цилиндров я не видал, что правда, то правда, а вечерние туалеты — да, как на женщинах, так и на мужчинах.
Напротив нового здания Главпочтамта находится, к примеру, весьма живописный кавказский подвальчик. Вообще-то говоря, кавказских подвалов я вдосталь нагляделся в Европе. Впервые я забрел сюда днем, в обеденную пору, ни сном ни духом не ведая, что здесь готовят лишь кавказские блюда, кстати, действительно превосходные. Официант доверительно сообщил, что по вечерам здесь кавказская музыка и пляски.
— Выходит, у вас и повеселиться можно?
— У нас великолепные кавказские вина.
Мы заявились целой компанией, и для нас с трудом нашлись места. За соседним столом сидели дамы в вечерних платьях и в сопровождении кавалеров. Как мне удалось выяснить, мужчины были иностранными инженерами, а большинство дам — русские. Официанты с их предупредительностью, проворством и ловкостью весьма напоминали своих коллег из какого-нибудь кавказского ресторанчика на Монмартре.
В глубине подвала, на небольшом возвышении пятеро музыкантов в национальных костюмах с таким неподдельным задором и весельем горланили песни, рвали струны, колотили в барабан и бубен, что просто немыслимо было вообразить, будто перед вами сознательные члены некоего пролетарского коллектива, выполняющие вверенную им работу.
— Это члены профсоюза? — поинтересовался я у официанта.
— Конечно, — ответил тот. — Других сюда бы и не допустили.
На мой взгляд, в этом кавказском подвальчике увеселений было не больше, чем в прочих кавказских ресторанах…Мы заказали на четверых четыре порции кавказского блюда, именуемого, если не ошибаюсь, шашлыком, а в нашем просторечии — цыганским жарким, распили и бутылку вина. За все про все заплатили семьдесят пять рублей... К этой сумме добавили и чаевые, которые — хотя и не обязательно, но принято давать повсюду, за исключением заводских столовых. Следует заметить, что во всей Москве я не обнаружил больше ни одного кавказского подвальчика, хотя из любопытства и пытался отыскать.
6.12 …гостиница. Обстановка словно где-нибудь на Диком Западе: чисто, но очень просто. Комнаты номеров по обе стороны широкого коридора отделены друг от друга тонюсенькими перегородками. Внутри никаких украшательств, но и никакой пыли-грязи тоже. Железная кровать, широкое окно, беленые стены; на два номера одна ванная комната, где работает только кран над раковиной, а душ почему-то не действует. Я переодеваюсь и проверки ради зажигаю свет…
7.СВОБОДА СЛОВА
7.1 Я подхожу к окну, чтобы посмотреть, как выглядят площадки между домами. Кое-где посажены молодые деревца, но земля голая, вся в ямах. Одно особенно опасное место огорожено наискось перекрещенными планками, у соседнего дома такой же оградой обнесен палисадник. Эти загородки делают картину еще более унылой. На сей раз я высказываю свои мысли вслух.
— Справедливо возмущаешься! — говорит Николай Павлович. — Безобразие! От стыда сквозь землю провалиться можно. Свиньи и те лучше живут, а эти даже не свиньи — хорьки вонючие! И еще смеют называть себя пролетариями!
Он возбужденно мечется по комнате и вдруг подступает ко мне вплотную.
— Послушай, а отчего бы тебе не написать в нашу газету? «Мнение просвещенного иностранца насчет двора домов номер восемь и девять» — каков заголовок?! Тогда, глядишь, опубликовали бы и фотографию, которую я понапрасну подсовываю вот уже три месяца. Надо хоть разок хорошенько проучить наших разгильдяев.
С этими словами Николай Павлович залезает на стул и достает со шкафа чемодан, который служит ему библиотекой. Раздел периодики помещается на дне чемодана.
— Вот статья, которую я написал. «Кто плюет на лестнице, оставляет документальный отпечаток своей души» — такое было заглавие.
— Что это за газета?
— Наша заводская. У каждого завода есть своя газета. Наша выходит тиражом в двадцать тысяч, потому как мы рассылаем ее и в другие места. Взгляни, вот последний номер!
Газета на восьми страницах, по виду не отличающаяся от наших ежедневников, печатает и фотоснимки. На первых четырех страницах излагаются события заводской жизни и результаты работы отдельных цехов за предыдущий день. Пятая страница озаглавлена как «Критика», а название первой статьи — «Особо отличившиеся».
7.2 Вчера в одной компании, где не обошлось без выпивки, я отозвал в сторонку некоего влиятельного человека, который, похоже, проникся ко мне доверием и относился дружески.
— Скажи мне откровенно, положа руку на сердце... — обратился к нему я. — Но только откровенно, как на духу: что ты думаешь о здешней жизни?
Обстановка располагала к искренним признаниям, и вот что я услышал в ответ.
— Жизнь как жизнь, — произнес мой собеседник дрогнувшим голосом. — Все бы не беда, покуда не сунешься в учреждения...
И он беспомощно вздохнул, а глаза его вроде бы заволокло слезой.
7.3 Даже самых уравновешенных коммунистов, хотя все они стараются выработать в себе спокойствие и хладнокровие, выводит из себя сравнение советской действительности с «другим крупнейшим коллективным устремлением» — с фашизмом. По невольно оброненным замечаниям я усвоил это с первых же дней.
Эффект, подобный взрыву бомбы, вызывают мои слова, когда во время чаепития у советского журналиста Андрея Нишкина я упоминаю имя Муссолини. Гости, беседующие по углам, мгновенно умолкают. Толстый очкарик, который в этот момент прихлебывал чай, резким движением ставит чашку на стол и направляется ко мне, недобро поблескивая глазами и воинственно выпятив подбородок.
В испуге я повторяю фразу. В Италии, мол, царит образцовый порядок, на улицах чистота, в магазинах полки ломятся от товаров, в музеях введено бесплатное посещение, проложены великолепные дороги, железнодорожный проезд стоит дешево. Все это я видел собственными глазами.
Нет-нет, истинность моих слов не подвергается сомнению.
7.4 Перед сном я пытаюсь с помощью попутчиков выудить что-нибудь из «Известий».
— «Известия»? — вмешивается в разговор проводник и решает потешить нас игрой слов, которую наверняка не он сам придумал: — В «Известиях» нет правды, а в «Правде» нет известий! — смеется он.
КОММЕНТАРИЙ: каково? Советские граждане как ни в чем не бывало жалуются иностранцу, которго впервые видят, на самые разные «безобразия» и даже предлагает ему написать о них в газету!
7.4 В задачи редакции (заводской газеты) входит публиковать ежемесячный заводской план и организовывать его обсуждение рабочими. Сотрудники постоянно поддерживают связь с читателями, до и после выхода каждого очередного номера проводится заводское собрание, где любой волен высказывать свое мнение о газете и пожелания на будущее. Кроме того, редакции поручено отражать в печати, если где-то на заводе замечены злоупотребления и разногласия и если по отношению к кому-то допущена несправедливость. Редакторы координируют также выпуск ста двадцати шести стенгазет и листовок.
7.5 Помимо массы специальных изданий у каждого завода и фабрики, у каждой организации, группировки, объединения есть своя газета. Как в городах, так и в селах.
Старики рабочие и крестьяне с радостью школяров пишут и редактируют свою газету. Разумеется, у школ тоже есть свои газеты. Ежедневно в России выпускается печатных изданий тиражом сорок миллионов. Кроме того, повсюду — и в цехах, и в жилых домах — существуют стенные газеты. Пишут всяк и каждый.
Советские писатели утверждают, будто они вольны писать, что пожелают. САМА СИСТЕМА КРИТИКЕ НЕ ПОДЛЕЖИТ, НО ВНУТРИ НЕЕ МОЖНО КРИТИКОВАТЬ ВСЕ, ЧТО УГОДНО. Правда, некоторые темы, как, например, религия и верующие, исключены, поскольку все равно не найдется издателя, зато спокойно можно писать о том, что для западных писателей под запретом: выступать против частной собственности или церкви, против семьи — не будь это давно заигранной пластинкой. В области эротики они ограничены. Как раз во время моего пребывания там было выпущено полное собрание сочинений Пруста, а Лоуренса издать не разрешили. Несколько лет назад советские читатели с кислой миной встречали слово «сердце». Говорить о делах сердечных считалось мещанской сентиментальностью.
КОММЕНТАРИЙ: когда говорят, что в СССР не было свободы слова, обычно забывают (или «забывают») уточнить, что, собственно, это такое – свобода слова. Одно дело, когда ЛЮБОЙ желающий может заявить устно или печатно о злоупотреблениях и несправедливостях и те, кто должен на это отреагировать, ОБЯЗАТЕЛЬНО принимают меры по устранению этих несправедливостях с обязательным же отчетом в печати, и другое дело – когда действует принцип: «Мы будем делать, что хотим и пусть они говорят, что хотят». Вот чего в СССР в отличие от нашего времени не было точно – так это свободы пустого, безграмотного, безмозглого трёпа, который сейчас и выдаётся за «свободу слова».
7.6 Я спрашиваю его, будет ли война. Непременно будет, слышу в ответ, к тому же ужасная. При современной военной оснащенности можно за несколько дней уничтожить целые страны.
— Словом, если война и будет, то продлится максимум неделю?
— Вот уж нет! В мировой истории каждую войну начинали с тем, что она продлится всего лишь неделю. Нет, война затянется надолго. Пожалуй, будет дольше, чем последняя.
КОММЕНТАРИЙ: «его» - это майора Красной Армии, оказавшегося попутчиком иностранного журналиста в поезде. Показательно, что красный командир говорит случайному собеседнику, что война будет долгой и ужасной, а не то что «малой кровью, могучим ударом»
7.7 Новая русская драматургия и достигла литературного уровня прежде всего в жанре комедии. Дух народа, судя по всему, прорастает из эпохи в эпоху корнями иронии. У русских именно из этих корней возросла живая, восхитительная флора — не только на сцене, но и на киноэкране, и в литературе. Поизмывавшись над прежним обществом, они в два счета подобрались к себе нынешним.
Конечно, пьесы эти по большей части отдают должное новому мировоззрению, в финальных сценах даже гремят агитационные лозунги, однако публика не ради них рвется в театры. Публика желает смеяться — над собственными слабостями и недостатками, над своим прошлым и теперешними ошибками и заблуждениями, чтобы, отсмеявшись вволю, избавиться от них. Пьесы, равно как романы и фильмы, ВЫСМЕИВАЮТ НЕ САМУ СИСТЕМУ, А ЛИШЬ ОТДЕЛЬНЫХ ЕЕ ПРЕДСТАВИТЕЛЕЙ. НО ВЫСМЕИВАЮТ БЕСПОЩАДНО.
7.8 В пьесе Булгакова «Дни Турбиных»…повествуется о «последних днях» контрреволюционно настроенной офицерской семьи, рассказ ведется в благородной и гуманной манере, без малейшей тени злорадства. Слова главного героя, молодого капитана, который после предательского бегства офицеров распускает отряд новобранцев-гимназистов с горьким признанием: «Родина наша, господа, погибла» — публика выслушивает взволнованно, в гробовой тишине. Капитан с револьвером в руке погибает от пули петлюровцев; я деликатно оглядываюсь по сторонам: в глазах у женщин слезы, взгляд мужчин мрачен. Зрители в ложах с надписями: «Для рабочих завода имени Молотова», «Ложа для лучших работников Путиловского завода», скромно одетые, в рубашке без пиджака, молча внимают словам героев.
КОММЕНТАРИЙ: а сейчас говорят, что Булгаков был не то запрещён, не то «Дни Турбиных» ставили лишь для Политбюро…
7.9 Величайшим революционным поэтом у коммунистов признан Маяковский, вопреки тому, что Ленин — не без основания — ставил его весьма невысоко. Следом за Маяковским идет Демьян Бедный.
Люди «сведущие», любители поэзии западного толка и большинство писателей выше всех ставят Пастернака; это поэт вроде нашего Ади, только без революционности последнего. Я удостоился чести дважды встретиться в компании Эренбурга с этим замечательным поэтом, который якобы даже слово «советский» писать не умеет. Произведения Пастернака издаются государством, в последний раз они выходили тиражом двадцать пять тысяч экземпляров.
7.10 Читатели не только читают, но и критикуют. Едва вышедшую книгу на заводах обсуждают так же, как постановление правительства.
Последнюю книгу Шолохова — «Поднятая целина» — делегаты съезда Советов разбирали на особом заседании.
— Ну а что говорят о ваших книгах? — спросил я Пастернака. — Им не было посвящено даже ни одного заводского собрания?
Пастернак — человек скромный — нехотя отвечает:
— В прошлом году культпросвет Самарканда прислал запрос на двадцать тысяч гармошек и полное собрание моих сочинений...
Писатели не успевают писать, государство не успевает удовлетворять потребности в литературе. Со времен революции в стране увидело свет двенадцать миллионов всевозможных книг. Я посетил книжную выставку, где от книжек на оберточной бумаге образца 1918 года до современных подарочных изданий на рисовой бумаге были отражены все этапы бурного развития российской духовной жизни. Развития системы, появившейся на свет благодаря книге великих ученых, книгами проложившей себе путь и книгами же стремящейся покорить мир.
Уважение, каким окружены здесь писатели, я имел случай испытать на себе. Почти во всех городах, стоило мне туда приехать, сразу же объявлялись сотрудники местных газет, чтобы спросить мое мнение о Рузвельте, о Лиге Наций, о западных моих коллегах Ромене Роллане и Андрэ Жиде. Приходили заводские делегации, иногда руководители городской администрации. Обычно меня путали с Белой Иллешем, венгерским писателем, живущим в Москве. Однако я не лишался авторитета даже после того, как ставил их в известность о происшедшем недоразумении. «Вы тоже писатель, писатель!» — восклицали мои посетители, щелкая фотоаппаратами.
7.11 …у одного из домов в переулке мы увидели длинное объявление, приглашавшее как членов партии, так и беспартийных на партсобрание по поводу «чистки».
В помещении второго этажа на скамьях без спинок заняли места пролетарии.
Перед скамьями сцена, на ней за столом трое мужчин и две женщины. Один из мужчин как раз объясняет задачу чистки, говорит очень медленно и сухим канцелярским языком. Специальная комиссия должна выяснить, насколько члены партии отвечают требованиям советской жизни, то есть: играют ли они ведущую роль в производстве, достаточно ли высок уровень их идеологической подготовки и могут ли служить примером в личной жизни. Для чего необходима партийная чистка? Для того, чтобы: поднять уровень знаний и активности членов партии, вскрыть имеющиеся недостатки, напомнить о конечной цели тем, кто слишком погряз в повседневной работе. Решения комиссии подтверждают членство в партии, нынешних членов партии снова переводят в категорию кандидатов в члены или же кандидатов переводят в разряд сочувствующих. Однако ни в коем случае нельзя воспринимать это как наказание. Наказанием является исключение из партии.
Оратор призывает присутствующих принять участие в чистке. Особая просьба к беспартийным высказать свое мнение по поводу обсуждаемых комиссией товарищей. Ведущий констатирует, что на нынешнем собрании присутствуют тридцать восемь членов партии, десять комсомольцев и сорок семь беспартийных.
После такого вступления и начинается собственно чистка, носящая смешанный характер экзамена и судебного разбирательства.
На сцену поднимается рабочий лет тридцати и занимает место справа от стола, чтобы его всем было видно. Коротко рассказывает свою биографию и тотчас получает вопрос:
— В чем значение III съезда большевиков?
Подлежащий чистке задумывается, затем бегло отвечает:
— Женевский съезд впервые определил, кто может быть членом партии. По мнению Плеханова, членом партии может стать тот, кто: принимает программу партии, платит партийные взносы и по мере способностей трудится во имя партии.
— Съезд принял это предложение?
— Нет, съезд принял предложение Ленина, согласно которому членом партии считается тот, кто: принимает программу партии, платит членские взносы и постоянно участвует в работе партии, неукоснительно выполняя возложенную на него задачу.
Последовал еще один вопрос, затем председательствующий обращается к публике:
— Есть у кого-нибудь отягчающие факты касательно пролетарского поведения данного товарища?
Таких фактов ни у кого не находится.
Следующий испытуемый — тоже молодой рабочий — похож на предыдущего как две капли воды.
Анкетные данные, биография. В партии состоит всего три года.
— Что такое троцкизм?
— Правый уклон, замаскированный псевдолевыми фразами.
Этот явно подготовился. Однако экзаменаторов тоже голыми руками не возьмешь, в этом запутанном вопросе они стремятся распутать все нити. Что говорил Троцкий об индустриализации, о крестьянах, о том, о сем? Молодой человек отвечает на все вопросы — четко, ясно, будто читает по писаному. Осуждает Троцкого за то, что тот издавал подпольную газету, что вступил в сговор с иностранными капиталистами. «Троцкизм — это передовой отряд контрреволюции», — завершает он свою речь.
Комиссии и этого мало. Его снова засыпают вопросами — он отвечает без запинки.
— Известны ли кому какие-либо факты неблаговидного пролетарского поведения этого товарища?
Известны. Начинают копаться в сугубо личных делах товарища. Он уже дважды развелся. Женщину, с которой последнее время поддерживал знакомство, он избил... «Кстати, она находится в зале и может подтвердить!»
Двое высказываются в поддержку рабочего, третий обвиняет его в барских замашках. Один из выступающих упоминает о некоем в высшей степени запутанном квартирном обмене, когда означенный товарищ вел себя напористо и агрессивно. Между прочим, он недавно стал руководителем предприятия.
Председательствующий подводит черту под выступлениями.
Комиссия лишь в крайне редких случаях принимает немедленное решение. Результат чистки доводится до сведения заинтересованных лиц через неделю, желающие могут просить о пересмотре дела.
Наступает черед пожилой работницы, которая занимается в одной из школ продовольственным снабжением. Ей не задают никаких вопросов. Из публики выступает лишь один человек, и тот хвалит женщину. Следом выходит на сцену слесарь.
Близится полночь, когда собрание заканчивается. На улице я узнаю, что, вопреки моим подозрениям, партийные чистки затрагивают и коммунистических руководителей, более того — ПРИЗЫВАЮТ К ОТВЕТУ ДАЖЕ ЧЛЕНОВ ПРАВИТЕЛЬСТВА. В позапрошлом году НАМЫЛИЛИ ШЕЮ КАЛИНИНУ за то, что он целовал женщинам руки и тем подавал дурной пример. ОДНОГО НАРОДНОГО КОМИССАРА ТАК И ВОВСЕ ИСКЛЮЧИЛИ ИЗ ПАРТИИ, А ДРУГОМУ — МИКОЯНУ, ОТВЕТСТВЕННОМУ ЗА ПРОДОВОЛЬСТВИЕ, — ВЛЕПИЛИ СТРОГИЙ ВЫГОВОР за то, что не принял меры против обвешивания покупателей в магазинах. Все эти факты мой информатор почерпнул из газет.
КОММЕНТАРИЙ: «Призывают к ответу даже членов правительства», «за то, что не принял меры против обвешивания покупателей в магазинах» - БЕЗ КОММЕНТАРИЕВ
8.ОБЛИКО МОРАЛЕ
8.1 Споры разгорелись по поводу того, существует в России проституция или нет.
С моей точки зрения, сама постановка вопроса проясняла картину. Если дискуссия шла о существовании проституции, значит, если она и существует, то в весьма незначительных масштабах.
Мне довольно часто доводилось ходить ночью по улицам, но нигде я ни разу не видел ни одного из тех убогих созданий, которые в определенных городских кварталах Европы и Азии околачиваются целыми стаями.
Правда, от других людей, а также на сегодняшней вечеринке я слышал, что и здесь это явление имеет место. Но где же проституция, в какой форме она скрывается?
— Есть ведь такие мерзкие твари, — пылал праведным гневом некий поэт на нашем сборище, — которые не стыдятся идти на содержание. Выходят замуж за хорошо оплачиваемых иностранных спецов или за советских людей, лишь бы обеспечить себе безбедную жизнь.
«Вон ты куда загнул! — подумал я. — Если, по-твоему, это проституция, тут и спорить не о чем». И я не стал вступать в полемику.
Анна Андреевна и прежде, и сейчас, в ресторане, считала недопустимым, что женщины торгуют собой, когда могут заработать на хлеб честным трудом.
Конечно, и это слабый аргумент. Разве не процветала проституция в тех странах, где каждой женщине доступен был «честный» труд?
По мнению нашего спутника, Ивана Алексеевича, проституции в России положило конец то обстоятельство, что мужчинам — за редким исключением — нет нужды прибегать к платным утехам. Каждый находит себе пару, даже без отягчающих уз брака.
Выясняется и еще одно обстоятельство: проституция подлежит уголовному наказанию, причем карают не женщину, а мужчину. Попадешься в третий раз — и у тебя на полгода отберут профсоюзный билет. Попутно я узнал, что гомосексуализм также карается законом как уголовное преступление — тремя годами принудительных работ.
— А как насчет свободной любви? — спрашиваю я у Ивана Алексеевича.
— Бред чистой воды! — отмахивается тот под язвительный смех Анны Андреевны.
8.2 Хотя бы справедливого равновесия ради воспроизведем в памяти репортажи довоенных путешественников по России. Я пролистал кое-какие из них. Даже наиболее пристрастному из нынешних корреспондентов не достичь той степени ужаса и возмущения, какими пронизаны эти писания. Тон публикаций становится особенно горьким, когда речь заходит о положении русских женщин. Не только закон, но и народные традиции держат женщину в рабстве более тяжком, чем тягловую скотину. Деревенские женщины все поголовно дрожат перед побоями, в городах кишмя кишат проститутки.
А теперь представим себе демонстрацию сразу же после революции, когда по улицам Москвы дефилировали женщины в чем мать родила, вернее, облаченные в красную перевязь со словами «Долой стыд!».
Оба эти явления тесно связаны. Создается впечатление, будто бы истеричная толпа, которая, кстати, вмиг была разогнана милицией, из «мрачного дурмана прошлого» вырвалась на свет божий. Словосочетание «пьянящая свобода» мы причисляем к поэтическим выражениям по той простой причине, что ее мало кто испытал. …
В 1923-м курская комсомольская организация исключила из числа своих членов молодую девушку, которая не склонялась на уговоры товарища из той же организации, бесплодными ухаживаниями «отвлекая его от общественно полезного труда».
Любовь... Переспать — что выпить стакан воды! Таков был смысл казанских беспорядков, спровоцированных рассуждениями Коллонтай и Троцкого. Ленин одним движением руки смел со стола этот пресловутый «стакан воды».
Вскоре после того молодой писатель, комсомолец по фамилии Альтшуллер, которого любовные переживания также «отвлекали от общественно полезного труда», вместе с двумя приятелями заманил к себе домой девушку, которая отвергала его ухаживания. Затем ее напоили и изнасиловали. На другой день девушка покончила с собой.
Событие вызвало широчайший общественный отклик. Судебный процесс оказался в центре внимания, подробности его обсуждались долгое время. Некоторые выступали за помилование преступников, партийная печать требовала сурового наказания.
В результате троица была приговорена к высшей мере, то есть к десяти годам строгого тюремного режима.
8.3 Полученная свобода не вскружила им голову и не бросила в пучину разврата. Понятие любовной трагедии в России, по сути, неизвестно, о пресловутом «стакане воды» тоже забыто, нравственное равновесие установилось где-то посередине между двумя этими крайностями. Разумеется, люди пока что скованы множеством предрассудков и «пережитков прошлого» и в любви не столь раскрепощены, как на Западе, но и свобода русских мужчин тоже иного характера. В условиях пресловутой свободы любви люди довольно быстро ухитряются найти себе спутника жизни до гробовой доски, и верность понимается не столько в физическом смысле, сколько в душевном родстве. Поразительно, но факт!
8.4 Только теперь я увидел, что большинство мужчин и женщин купались обнаженными.
Спешу заметить, что это не какое-то там специфически советское явление или дань нудизму, а всего лишь исконно русский обычай.
Бассейн расположен непосредственно под небольшой площадью, откуда — метрах в десяти — хорошо видны и купальщики, и загорающие. Однако любопытствующих не находится, разве что кто-то из татар глянет походя, иной раз и остановится, но не глазеет подолгу.
Мужские и женские раздевалки и пляжи отделены лишь тонкой дощатой перегородкой — подглядывай, сколько влезет. В воде тоже нет никаких разграничителей.
Купаться обнаженными можно, но, разумеется, не обязательно. Из мужчин примерно одна четверть, из женщин, пожалуй, десятая часть стремится чем-то прикрыть наготу. Мужчины иногда заглядывают в щели забора, женщины — никогда.
9.РЕЛИГИЯ
9.1 Не только в центре города, но и на самой убогой окраине, где деревянные избы чуть ли не тонут в грязи, почти на каждом углу глаз натыкается на церковную колокольню. Притиснутые друг к другу золоченые купола подобно спелым луковицам отливают красновато-лиловым блеском над скопищем жалких крыш. На каждом возвышении рельефа, на каждой площади и даже посреди оживленных магистралей стоит храм; направляясь в гости к знакомому, заходишь во двор и — натыкаешься на церковку; бредешь по переулкам и проходным дворам и упираешься вдруг в какую-нибудь часовню. Раньше в Москве было «сорок сороков» — несколько сотен храмов.
Многие из них снесены. Ссылаясь на «помехи для транспорта», порушили даже те, что считались историческими памятниками, как, например, взорванный в этом году храм Христа Спасителя. Многие церкви подверглись перестройке.
9.2…мне попалась гигантская базилика. Я с любопытством обошел ее вокруг: на золотом куполе над входом десятиметровыми буквами красовалось слово «Кино». Войдя внутрь, я убедился, что надпись соответствует действительности. Напротив Дома Союзов, на противоположном берегу Москвы-реки, я обнаружил разместившуюся в церкви авторемонтную мастерскую. Кое-где церковные помещения используют как художественные мастерские. Каждый храм, для поддержания которого не находится достаточного числа прихожан, государство «прибирает к рукам».
9.3 Церковь заполнена до отказа. Здесь не только старики, как утверждали мои знакомые, есть и молодые люди. Большая часть собравшихся — женщины. Точности ради я сосчитал коленопреклоненных впереди себя: пятьдесят две женщины, девять мужчин и четырнадцать детей.
На головах, клонящихся точно колосья под ветром, мне удается насчитать три красных берета и две косынки — здесь это такой же атрибут революции, каким некогда был в Париже фригийский колпак.
Не могу представить, чтобы даже самые ярые приверженцы нового строя — более того, чтобы именно они — не испытывали определенного уважения к верующим, тоскливо стенающим внутри. Церковь повергли наземь, лишили всех материальных привилегий... На их месте я бы с почтением взирал на тех, кто остался верен своей религии, несмотря на преследования. Ну ладно, если преследований не существует, то вопреки насмешкам и недоброжелательным взглядам, какими наверняка провожают каждого вступающего в храм. Перед любым, кто в нынешней России ходит в церковь, а в особенности перед тем, кто посвящает себя религиозному поприщу, рука моя сама тянется снять шляпу, пусть я даже стократ с ними не согласен.
Все это я пытаюсь втолковать Воронцовой. Люба кивает, хотя думает совсем иначе. Здесь речь не о рыцарских чувствах, говорит она, в легкой гримасе раздвинув свои татарские губы. Русская церковь выступила на стороне контрреволюционеров — попы с колоколен расстреливали сражающихся на улицах красногвардейцев.
— Этот плакат я тоже видел в Музее атеизма, дорогая Люба. Плохой, как все агитационные плакаты, патетичный и пустой. Кроме того, полагаю, вы тоже втаскивали оружие на колокольню, если к тому вынуждала ситуация.
Люба ссылается на нейтралитет, который обязана соблюдать церковь, на отсталость попов, и поныне держащих народ в темноте, особенно в провинции. Попы наживаются на верующих, так как испокон века занимались торговлей церковной утварью, ростовщичеством и самогоноварением. Под Новосибирском сельчане насмерть забили приехавших на борьбу с тифом врачей, поскольку те заявили, что против этой болезни одних молитв недостаточно.
9.4 В Горьком я встретил самый красивый храм, построенный в строгановском стиле русского барокко. Церковь в ужасном состоянии: искусная каменная резьба вся в трещинах, цветные витражи в окнах разбиты, великолепная каменная ограда разваливается; во дворе работает кузнечная мастерская, сам храм используется как зернохранилище. В том месте у входа, где некогда был разбит парадный цветник, теперь заросли сорняка, свалка железного лома и человеческие испражнения.
10.КЛАССОВАЯ БОРЬБА И ТОТ САМЫЙ ГОЛОДОМОР
10.1 — Кто же считается недостойным служить в пролетарской армии?
— У кого отец был кулаком, купцом или вообще эксплуататором, а призывник утаил этот факт.
В ответ на мой удивленный взгляд сопровождающая поспешно добавляет:
— Но если он не скрывал свое происхождение, то к нему нет никаких претензий.
10.2 Два восставших брата вдруг столкнулись лицом к лицу. Молот отделился от серпа и поднялся для нового удара.
В 1928 году, исподволь, незаметно, однако же с не меньшими испытаниями и опасностями развернулась вторая революция. Пролетариат или его передовой отряд — партия или же ее теоретики заставили крестьянство за пять лет пройти тот путь развития, какой вообще-то укладывался в целую эпоху.
Утверждают, будто бы за это время молот ни разу не ударил по серпу, за исключением тех случаев, когда серп сам не прибегал к оружию. Молот, говорят здесь, производил тракторы и до 1933 года выпустил их более двухсот тысяч! Эти громоздкие, пыхтящие машины должны были помочь селу наверстать упущенное. Они перепахали недавние межи, символы частной собственности, разделяющие мелкие крестьянские наделы, да и по сей день разравнивают границы сел, сводя их в обширные колхозы.
Ясно, что крестьян подстегивали и превратили в загнанных лошадей. Зачастую к ним относились всего лишь как к «фактору», а не как к живым людям, — такой упрек бросил Сталин чересчур ретивым агитаторам, которые ринулись в деревни, чтобы убедить крестьян объединить наделы, перейти к совместному хозяйствованию и организации колхозов. Во многих местах подбивали людей не только на коллективизацию земель, но и на обобществление тяглового скота, кур и уток и даже голубей. Крестьяне с их неповоротливым умом и упрямством не могли взять в толк, какая польза им от этих преобразований, и схватились за серпы. «Да, мы переборщили!» — признали свою ошибку агитаторы с искренним спокойствием, словно речь шла о промахе в результате какого-нибудь физического эксперимента. Думаю, никаких угрызений совести они не испытывали. Позволю себе попутно поделиться одним наблюдением. Впрочем, не я первый заметил это: на крестьян все смотрели свысока.
К ним с пренебрежением относятся буржуа и аристократы, чиновники и торговцы. Презирают те, кто сам вышел из рядов крестьянства. Еще больше презирают те, кто живет за счет их труда. Если кто-то и говорит о любви к крестьянам, то на самом деле любит не их, а ту цель, ради достижения которой стремится использовать крестьянство. Допустим, российский рабочий класс и относился к труженикам села с симпатией, однако цель была гораздо дороже, иначе с крестьянством поступали бы милосерднее.
Когда я высказал эту свою точку зрения в Москве, мне возразили: не следует, мол, забывать, что и само крестьянство разделено на классы, враждующие между собой. Рабочие поддерживали бедняков в борьбе против зажиточных крестьян, против кулаков, которым очень быстро надоела опека коммунистов, и они захотели жить своей жизнью и свободно хозяйствовать.
В 1928-м началось саботирование урожая, знаменитые голодные забастовки. Кулаки чувствовали себя достаточно сильными, чтобы воспротивиться советской власти. В 1929 году дошло до вооруженного вмешательства.
— Против кого?
— Только против кулаков.
Кто у них считается кулаком, я с трудом мог понять. Есть такие края, где даже владелец клочка земли в полгектара причислен к кулакам. Вообще же кулак тот, кто использует наемный труд. Были такие ловкачи, кто ухитрялся заграбастать по двадцать голов тяглового скота и полдеревни ходило у них в батраках.
— Как же им удавалось нажить такое богатство?
— За счет торговли, самогоноварения, ростовщичества и эксплуатации чужого труда. Мельницы тоже принадлежали им. Крупный капитализм мы одолели, — неустанно повторяли мои собеседники, — после чего враз столкнулись с многими тысячами мелких капиталистов, которые, вместе взятые, представляли собой столь же враждебную силу, как и альянс прежних капиталистов.
В 1930 году коммунисты начали агитационную борьбу, чтобы коренным образом сломить сопротивление кулаков. В города поступало продовольствие лишь в той мере, в какой его поставляли государственные хозяйства. Зажиточное крестьянство, привлекшее на свою сторону и тех, кто победнее, угрожало придушить советскую власть, — так объясняли мне ситуацию.
Напрашивался единственный выход: вновь завоевать, привлечь на свою сторону беднейшее крестьянство и середняков и любыми радикальными средствами приобщить их к социалистическому способу производства. Началось активное пропагандирование колхозов. И началась борьба.
В 1929 году на территории Советского Союза насчитывалось 34 миллиона лошадей, в 1933-м — уже лишь 16 миллионов.
Численность рогатого скота за этот же период с 68 миллионов сократилась до 38 миллионов, овец и свиней — со 147 миллионов до 50.
Член одного из новых колхозов Поволжья, человек, признающий новый строй, рассказывал о жестокой борьбе. Когда началась организация колхозов, кулаки истребили всю живность. Убивали даже непригодных в пищу: загоняли лошадей до пота и пены, после чего заводили в ледяную воду. От кулаков не отставали и середняки с бедняками, также не желавшие ничего отдавать в общее пользование. Крестьяне до последнего цеплялись за частную собственность.
В колхоз вступали и кулаки, более того, именно они и становились руководителями. Землю вспахивали кое-как, а засевали поля лишь с края. Полученный от государства скот травили; в первой половине 1930 года пожаров в России было больше, чем за пять предыдущих лет, борьба разгорелась всерьез. При этом разброд в умах и неразбериха царили полные. Тогда советская власть прибегла к «решительным» мерам.
Кулаков перестали принимать в колхозы, но землю, конечно, у них отнимали, оставив ровно столько, сколько под силу обработать одной семье.
К тому времени борьба разгорелась в каждой деревне. Драки, покушения, убийства стали привычным делом, как в Гражданскую войну. Собственно, это и была гражданская война.
В ответ кулаки прекратили поставку зерна. Все, что у них было, прятали. Предпочитали сами голодать, нежели расстаться с припрятанным.
Происходили ужасные случаи.
Зажиточные крестьяне не засевали оставленные им наделы, они подстрекали к саботажу и бедняков, подчас весьма успешно. Во многих районах разразился голод. Меж тем в колхозах требовалась рабочая сила, но желающих не находилось.
Под Ульяновском жена кулака с помутившимся от голода и ужаса рассудком прибежала в ГПУ: муж зарубил топором родного отца, когда тот вздумал выкопать горстку зерна из спрятанной под навозной кучей пшеницы. Когда стражи порядка прибыли на место, муж успел повеситься. В тайном хранилище обнаружилось тридцать центнеров пшеницы.
В тех же краях, в одном колхозе, где понапрасну ждали работников, пропала корова. Сыщиков проинформировали, что из некоего дома, где проживала семья кулака, а сам хозяин подался из села прочь, доносится запах свежей крови. Коровы в доме не нашли, зато там лежали трое детей с перерезанным горлом. Мать исчезла бесследно.
Словом, кулаки не сдавались.
Толпами посылали они своих детей по миру, а скоро настал и их черед сниматься с насиженных мест и отправляться в ссылку. Тысячами загоняли их в Сибирь, где, как мне рассказывали в ответ на мои вопросы, для них устраивали особые поселения, особые колхозы. Там можно было жить, как в любом другом колхозе. Один мой знакомый, приехавший оттуда, утверждал, что работа в тех колхозах поставлена образцово. Многих приспособили к строительству железных дорог, «с заработком обычного чернорабочего», многих всего лишь попросту выдворили из родного села. Любовь Воронцова наблюдала в Луганске такую картину: группами человек в десять-двадцать раскулаченные лежали на берегу Дона, прямо на голой земле, голодные и в отрепьях; в то же время на вагонном заводе до зарезу требовались рабочие. Нет, эти не желали работать на советскую власть, лучше уж умереть с голоду.
Неужели не было иного пути?
— Какой тут мог быть иной путь? — выслушав мои возражения, задал вопрос высокий партийный работник в Новгороде.
— Что же это за социализм, который нельзя спокойно разъяснить, доказать аргументами? — вопросом на вопрос ответил я.
— Разъяснить? — удивился партийный деятель. — Разве можно внушить капиталисту, чтобы он отказался от своей собственности и стал коммунистом?
Словом, с крестьянами обходились так, как в свое время с капиталистами.
— Но ведь речь идет только о кулаках! И поныне существуют районы, где чуть ли не половина крестьян занимается индивидуальным хозяйством. До вмешательства доходило дело лишь в тех случаях, когда «необходимо было еще раз освободить бедняков от засилья богатых крестьян». Особенно в некоторых областях Кавказа и Украины.
Такое прошлое стоит за нынешними колхозами, рожденными в крови и огне. С пятнадцатилетним опозданием коммунистическая революция прокатилась и по селам.
Но была ли необходимость в этом кровавом обходном пути? Почему потребовалось оставить открытой для крестьянства ловушку «обуржуазивания»? В ответ на эти мои вопросы собеседники ссылались на «историческую необходимость», которая, мол, все оправдывала. Упоминание об этой «исторической необходимости» стало вызывать во мне ненависть к ней. При этом никто из дискутирующих даже не вспомнил о братстве; должно быть, они и не испытывали к крестьянству никаких братских чувств.
Борьба завершилась, кулаков подавили.
Теперь возделывание земли происходит в следующих организационных формах.
Члены артели владеют собственными наделами, но возделывают их с помощью общего тяглового скота и машин. Урожай остается владельцу земли.
Члены колхоза объединяют свои наделы и тягловый скот считают обобщенной собственностью. Урожай распределяется пропорционально выполненному труду.
Члены совхоза, то есть государственного хозяйства, являются государственными служащими. Они получают довольствие и зарплату.
Кроме того, существуют крестьяне, придерживающиеся индивидуальной формы хозяйствования; они лишь в отдельных случаях помогают друг другу. Хозяйствует каждый сам по себе, на своем наделе. Им строжайше запрещено держать батраков или наемных работников. Нарушивший этот запрет считается кулаком.
КОММЕНТАРИЙ: ключевая фраза: «кулаки…становились руководителями». Вопреки современным выдумкам об «истреблении лучшей части крестьянства» факты состоят в том, что раскулачивание и прочие «перегибы на местах» очень нередко осуществляли именно кулаки. Раскулаченным и раскулачивателем мог оказаться кто угодно – от кулака до последнего нищего в деревне.
10.3 — Что вам известно о голоде на Украине? — спрашиваю я его. Он удивленно таращит на меня глаза.
КОММЕНТАРИЙ: «он» - инженер тракторного завода в Харькове. Характерна его реакция на вопрос о голоде – не смущение, не испуг, а удивление! Я лично этому не удивляюсь: на мои расспросы о голоде 1933 г. живших тогда в деревнях людей очень нередким был недоуменный ответ: «Никогда не слышали!». Или даже: «1933 год наоборот сытым был! На трудодни зерна столько получили – по домам фургонами развозили!»
Тем не менее:
«как-то я попросил своего отца (а его село как раз находится в районе пресловутого голодомора) рассказать об этом голоде, он сначала охотно начал рассказывать о голоде 1927 года. А когда я уточнил, что меня интересует голод 1932 года, то он сначала даже не понял, о чем я спрашиваю. А потом вспомнил – да, и тогда был голод. И на вопрос о причинах голода на селе, ответил жёстко: «Работать не хотели!» Однако причины, по которой не хотели работать, у отца уже стерлись из памяти» (Ю.И.Мухин)
То есь голод действительно был, но причин мы теперь наверняка уже не узнаем. Тогда о них не говорили, потому что «и так все знают», потом они забылись. Как раз потому, что о них не говорили. В истории дело довольно обычное.
11.СОЦИАЛИСТИЧЕСКАЯ ЗАКОННОСТЬ, КАРАЮЩИЙ МЕЧ И САМЫЙ ГУМАННЫЙ СУД В МИРЕ
11.1 В судах тоже действует принцип пролетарской справедливости. «Мы сняли повязку с глаз Юстиции, - насмешливо говорят здесь, — чтобы она могла зреть в корень». Под «корнем», естественно, надо понимать благо только лишь рабочего класса и Советского государства, что, по их убеждению, является благом и для всего человечества.
Советский суд на деле суд классовый. «Как и любой суд!» -тотчас возражают мне. Если предстоит нанести удар справа, держит карающий меч обеими руками; если слева, то разве что легонько стукнут плашмя, и тем самым прокладывают путь к будущему, — так утверждают они сами. Законы, а еще в большей степени их исполнение проникнуты духом борьбы против частной собственности.
Жулики, например, если они грабят частных лиц, почти не подвергаются наказанию. Это «почти», разумеется, не означает полную безнаказанность, однако воришки воспринимаются как жертвы общества, которое должно позаботиться об их исправлении. Но если тот же вор вздумает посягнуть на коллективную собственность, тут и речи нет о понимании мотивов или исправлении к лучшему — на преступника обрушивается карающий меч, причем отнюдь не символически. В первые дни моего пребывания здесь «Известия» разразились статьей «Никакой пощады грабителям рабочего класса!». Где-то на Урале шестеро рабочих и один инженер присвоили сто пятьдесят тысяч казенных денег. Пятерых из них приговорили к десяти годам принудительных работ, двоих (в том числе инженера) осудили на смерть. «Приговор вчера был приведен в исполнение».
Потрясенный до глубины души, я высказал знакомым свое возмущение. Они же не могли понять ни возмущения, ни моего «сомнительного гуманизма». Один из них остроумно обобщил их точку зрения: «Если кто совершает преступление против коллектива, вина его возрастает в зависимости от того, из скольких членов состоит коллектив».
Тяжесть преступления пропорциональна числу пострадавших.
Возмутили меня и смертные приговоры политическим преступникам. В этом вопросе я тоже не встретил понимания. Мои собеседники не понимали, насколько чудовищный прецедент был создан тем самым. «Не мы первые начали!» — звучала отговорка, и спорить оказалось бесполезно.
За убийство с целью грабежа дают максимум десять лет: пусть, мол, преступник исправляется. Но убийство на любовной почве, скажем из ревности, в Европе влекущее за собой самую мягкую кару, здесь подвергается столь же безжалостному наказанию, как и преступления против коллектива. Почему? «Нельзя допускать, чтобы человек относился к другому как к своей личной собственности, как к своему рабу!»
11.2 Существуют карательные меры, которые можно объяснить лишь спецификой российских условий. Всем известно, какую роль в управлении русским народом играла нагайка. Били всех и везде. Били офицеры, солдаты, жандармы, чиновники, а по Горькому, даже попы. Колотили друг дружку и в народе — с тем мазохистским самоистязанием, в какое, как известно, впадает любой страждущий народ. В романах Достоевского на каждом углу воет от боли измордованный старец.
Новым законодательством беспощадно — с европейской точки зрения непостижимо строго — карается оскорбление действием, «унижение» (тоже слово из лексикона Достоевского) одного человека другим.
11.3 Советская конституция поставила своей задачей отобрать судопроизводство у профессиональных судей и передоверить самому народу. Иными словами, постепенно перевести осуществление судопроизводства на ту основу, с которой экспериментировали и на Западе, вводя институт присяжных. Во многих местах этот метод уже практикуется.
11.4 …товарищеский суд. Суды эти действуют на заводах и в учреждениях и больше похожи на народную сходку, чем на судилище. Профессиональных судей там не бывает. О возникших разногласиях или обидах доводят до сведения общего собрания рабочих, как правило, сами обиженные или конфликтующие стороны. Каждый присутствующий вправе высказаться в качестве обвинителя, равно как и защитника. Предупреждающим или же карающим средством товарищеского суда является «общественное порицание», имеющее три степени. В двух первых случаях имя «осужденного» заносится на доску позора, в третьем случае — в особенности если речь идет о рецидиве — обвиняемого изгоняют с предприятия, и это наказание будет, пожалуй, посерьезнее тюремного. По мере роста культурного уровня судопроизводство подобного рода собираются ввести повсеместно.
А до той поры будут действовать эти народные суды. Однако в их структуре просматривается многое от товарищеских судов. Предлагаемый их рассмотрению проступок — мелкая кража, оскорбление достоинства, дебош — расценивают прежде всего как «позорный пережиток прошлого», в соответствии с чем и определяют наказание. Могут выноситься следующие приговоры: оправдание, оправдание с предупреждением, общественное порицание, денежный штраф (когда из зарплаты осужденного в течение года удерживают пять—двадцать пять процентов) и, наконец, лишение свободы. Самое строгое наказание, какое выносится народным судом, — два года заключения. Кроме того, в его сферу действия входят квартирные дела и присуждение алиментов.
И в народных судах решающая роль также принадлежит рабочим избранникам. На долю профессионально подготовленного судьи остается ведение самого заседания, грамотная подача фактов и ознакомление состава суда и публики с соответствующими статьями закона.
В помощь судье-профессионалу каждое предприятие еженедельно выделяет двух рабочих и работниц, избираемых общим собранием. На эту роль годится каждый, получивший советское образование, не привлекавшийся к суду, имеющий право голосовать и быть избранным. В разбирательстве дел, касающихся интересов женщины или ребенка, по крайней мере, одним из членов суда должна быть женщина. Юридическое образование не обязательно, хотя на предприятиях действуют и вечерние юридические курсы. Окончивший их может стать «профессиональным» судьей или адвокатом.
Решение по уголовным делам выносится Верховным судом, избираемым из членов Исполнительного комитета. Амнистию дает не глава государства, а ЦИК — Центральный исполнительный комитет.
На каждой стадии судопроизводства необходимо принимать в расчет социальное происхождение обвиняемого, что отнюдь не значит, будто выходец из пролетариата может рассчитывать на какие-то послабления. Бывают случаи, когда именно это и признается отягчающим обстоятельством. Например, к проштрафившимся членам партии всегда применяются наиболее строгие меры наказания.
Судьи несут ответственность за вынесенный приговор, и в случае несправедливого решения, а главное, уличенные в пристрастности сами могут предстать перед судом.
11.5 …заведующий гаражом, член профсоюза с 1920 года! член партии с 1926 года! — из вверенного ему имущества продал соседнему заводу деталей на пятьсот рублей, а в кассу собственного завода внес только пятьдесят, в чем сообщник и выдал ему расписку…
В комнате для судей мы спрашиваем у председателя, на какой приговор может рассчитывать подсудимый.
— Исключение из партии, год принудительных работ по месту службы, что означает: с завода его не уволят, но из зарплаты будут вычитать двадцать пять процентов. Ну и заведующим гаража ему больше не бывать.
— Апелляции не существует?
— Конечно, существует. Следующая ступень после народного суда — Московский городской суд, третья ступень — Московский областной суд. Оба эти учреждения вправе вернуть приговор в районный суд, чтобы новым судейским составом там было пересмотрено решение.
14. ТОТ САМЫЙ АРХИПЕЛАГ
13.1 Еще в поезде мы решаем прежде всего заглянуть в «лагерь заключенных».
Первый сюрприз в «лагере заключенных»: я даже не заметил, что преступил его пределы.
— Уже с самой станции вы попали на территорию лагеря, — объясняет начальник колонии товарищ Богословский, в просторном кабинете которого и происходит разговор.
— Как, он даже ничем не огорожен?! Выходит, люди, встретившиеся нам по дороге, — воры?
— Потише, пожалуйста. Моя секретарша в соседней комнате — тоже бывшая преступница. Большое здание слева сразу у станции — это наша больница. А следующее за ним строение в виде подковы — один из жилых домов. Нет, никаких заграждений здесь нет. Было время, когда сами «заключенные» настаивали на ограде, ведь даже заводы и те обнесены заборами, однако нельзя было поступаться принципами. Именно в этом и состоит смысл ответственного эксперимента.
И вкратце рассказывает историю колонии.
Дзержинского еще в 1924 году занимала мысль о том, как вернуть обществу закоренелых преступников-рецидивистов, поскольку — согласно коммунистической концепции — само общество толкнуло их на преступный путь. Напрашивалась идея создания некоего заведения, которое ставило бы своей задачей «перевоспитание людей».
В том же году четырьмя мастерами-ремесленниками, начальником и восемнадцатью бывшими жуликами была основана колония в этом сосновом бору. Государство выделило кое-какие средства в кредит, но исходная идея заключалась в том, что колония экономически должна быть совершенно самостоятельной единицей. Были организованы мастерские.
Теперь высшим органом правления колонии является общее собрание членов, на котором решаются все важные вопросы.
Всего в коммуне три тысячи сто членов. Цель ее деятельности - «обучить какому-нибудь ремеслу освобождающихся из тюрьмы преступников и помочь им забыть прошлое. Но принимают в коммуну и тех, кто еще не отбыл срок наказания.
В колонии, повторяю, помещены лишь осужденные за преступления материального характера. Скажем, убившего из ревности сюда не примут, а совершившего убийство на почве грабежа возьмут. Кстати, вопросами приема занимается специальная комиссия, состоящая из членов коммуны. Зачисляются мужчины и женщины в возрасте от шестнадцати до двадцати пяти лет.
Каждый вновь прибывший получает аванс на обзаведение всем необходимым. Не милостыню, а именно аванс: с первого же момента каждый обязан сам заботиться о себе, даром никому ничего не дается.
Затем новичка определяют в какую-нибудь мастерскую или на предприятие - смотря к чему душа лежит. Пока он не освоит специальность, ему выплачивается ежемесячное жалованье в девяносто рублей, из которых полное обеспечение: жилье, питание, баня, медицинское обслуживание — обходится примерно в семьдесят рублей. Но как только член коммуны становится квалифицированным рабочим, он зарабатывает в среднем столько же, сколько любой русский рабочий.
На сегодняшний день состав колонии не ограничивается квалифицированными рабочими. Начальник занимается только административными делами и осуществляет партийное руководство; у него три заместителя, все трое — бывшие жулики. Руководитель учебной части — бывший взломщик.
— Членам колонии разрешено вступать в брак?
— Да. Можно друг с другом, можно выбрать супруга или супругу на стороне.
— Среди женщин есть и бывшие проститутки?
— Только такие, за кем наряду с этим водились и другие грехи. Те, для кого процесс «перевоспитания» завершен — это решается также на общем собрании, становятся членами профсоюза и могут вернуться к нормальной жизни.
Первые серьезные трудности возникли в тот момент, когда выяснилось, что исправившиеся желают по-прежнему оставаться здесь. Сколько было споров-дебатов!.. Наконец было принято решение: из чистого дохода колонии — а теперь ежегодно производится товаров на двадцать шесть миллионов рублей - какую-то часть прибыли пустить на расширение колонии. Вот и выходит, что заведение, изначально рассчитанное как исправительное, превращается в самый обычный город.
Я выглядываю в окно. Колония, это чистое, ухоженное и обустроенное место, было бы идеальным местом и для вольных рабочих. Ведь чернорабочие, к примеру, живут далеко не в таких хороших условиях. Значит, и здесь норовят обласкать заблудшую овцу? Или это всего лишь показательный образец в порядке эксперимента? Все равно интересно.
— Сколько же таких колоний в стране?
— Девять. Две на Украине, по одной в Томске и Горьком, остальные на Дальнем Востоке.
— Как относятся к обитателям лагеря местные жители?
— Сначала косились подозрительно, потом привыкли. Теперь даже случаются смешанные браки.
— А здесь, в колонии, не было рецидивов? Или же преступники вдруг в одночасье избавились от своих дурных наклонностей?
— Было несколько неприятных случаев. Тогда-то я и увидел, насколько мы еще слабы и как мало умеем!
Начальник — с козлиной бородкой и мягким взглядом славянских глаз — во всем винит себя; по его мнению, неисправимых преступников не бывает. А если преступность еще не изжита, значит, пока что не удалось найти нужный подход, подобрать средство исцеления!
— Словом, вы не верите в прирожденную психическую предрасположенность?
— Нет, не верю! Всему есть свои реальные причины. Нужда, распад семьи, жестокое обращение в детстве.
— Члены колонии знакомы с теорией Ломброзо?
— Как же, как же! Читали и от души веселились. Каждую зиму у нас проходят семинары по теории Ломброзо. Занимаются с таким увлечением, что до полуночи разойтись не могут. Сколько стихов сочинили, статей понаписали!
Вообще должен заметить, это превосходный человеческий материал. Наши ребята — не только первоклассные слесари (все присутствующие улыбаются), но и котелок у них варит — дай бог каждому. При этом характер твердый и друг за дружку стоят горой.
Начальник воодушевляется на глазах.
— Дал слово — значит, сдержит, можно не сомневаться. А уж сколько в каждом из них находчивости да изобретательности! Кстати сказать, свернуть на кривую дорожку, встать на преступный путь — это ведь тоже способ протеста или бунта против прежнего строя! А можете ли вы себе представить, какими духовными и физическими способностями — помимо профессиональных навыков — должен обладать каждый мало-мальски стоящий медвежатник? Большое дело совершит тот, кто сумеет обратить эти достоинства на пользу общественного труда!
13.2…Когда мы только входили в приемную, я с искренним уважением приветствовал молодую секретаршу в белом халате. Теперь же, несмотря на ее милую открытую улыбку, я теряюсь в мерзких предположениях. Кем же ты была прежде? Растратчицей? Проституткой? Или — в лучшем случае — магазинной воровкой?
13.3 …С трудом верится, что находишься в месте заключения, невольное чувство подавленности сменяется во мне желанием взбодриться. С любопытством я озираюсь по сторонам; а что, собственно, я рассчитываю увидеть — сторожевые вышки, вооруженных охранников? Но вижу я широкие заасфальтированные проспекты, одноэтажные домики и многоэтажные здания, носящихся по улицам ребятишек, четыре грузовика, поливальную машину.
Стоит только нам войти в цех, как рабочие тотчас обступают товарища Богословского, требуя с него обещанных билетов на завтрашние состязания борцов между командами турок и русских. Кое-кто в разговоре с начальником полуобнимает его за плечи.
В огромном цехе работают человек сто пятьдесят — выстругивают лыжи и придают им законченный вид. В следующем цехе заняты изготовлением теннисных ракеток — с надписями на английском. Я всматриваюсь в лица женщин и мужчин, которые приветливо здороваются с нами; взгляды их открыты и дружелюбны.
Мы проходим через пять-шесть цехов. Колония специализируется на производстве спортивных товаров: лыж, санок, гимнастических снарядов вроде турников, шведских стенок и брусьев. В отдельном здании размещены ткацкие цеха, где выпускают купальные костюмы, спортивные носки, гимнастические трико и свитеры. Осмотрели мы и школу. Фрески на стенах и потолке выполнены учащимися и отражают историю человечества от рабовладельческой эпохи до нынешних времен. Низан, который у себя во Франции преподает в средней школе, дивится богатому оснащению лабораторий.
В школе готовят материалы для выставки, приуроченной к очередной ноябрьской годовщине. Стены увешаны таблицами и графиками, на столах разложены образцы всех выпускаемых в колонии товаров.
Видели мы и спортивный городок, соревнующихся на четырех теннисных кортах бывших похитителей дорожного багажа и гостиничных воров. Оживленно было на велотреке, атлеты состязались в толкании ядра. Поодаль, на футбольном поле, мерялись силами две футбольные команды.
13.4 …Ему тридцать два года, в колонии он уже пятый год. До того был семь раз судим.
— За кражу, Виктор Николаевич? — через силу выговариваю я.
— За кражу тоже, но главным образом... — он употребляет какое-то незнакомое слово, — всучали стекляшки вместо драгоценных камней.
Правда, был случай, когда «остановили» на улице прохожего.
Кроме того, наш хозяин мастерски подделывал паспорта. В целой Москве никто лучше него не умел рисовать фальшивые печати и копировать чужие подписи.
…Родом он из крестьянской семьи, но в 1910 году родители перебрались в Москву и с тех пор занимались только кражами.
— А как вы попали сюда?
— В 1924 всю семью арестовали и осудили. Вы будете смеяться, но на сей раз без всякой вины!
…В тюрьме-то он и прослышал о какой-то колонии, где оступившихся стараются направить на путь истинный. Знавал он таких доброжелателей, по тюрьмам шлялись всякие старухи со своими бесконечными душеспасительными разговорами. Однако сидеть оставалось еще полгода, а баба уже вышла из тюрьмы.
— Признаться по правде, я только за тем сюда и рвался, чтобы через полчаса смыться без оглядки.
Виктор Николаевич накатал начальнику колонии письмо на десяти страницах, где в красках расписал свою горькую судьбину и неугасимое желание поскорее встать на праведный путь.
— Скоро пришел ответ, что меня, мол, видят насквозь и нечего тут проповеди читать (а я и впрямь свалял дурака, когда загнул насчет спасения заблудшей души!), не на провинциальных простаков нарвался, которым можно подсунуть любую заваль. Намек я сразу понял, потому как стекляшки мы всегда старались сбыть в провинции. Был здесь, в колонии, один мой давний дружок, он за меня и поручился. Другую рекомендацию дал сам начальник. Мне поставили условие: ежели надоест жить честным человеком, можно попроситься назад в тюрьму, а о побеге и помышлять нечего — это я должен обещать. Я и пообещал. — Он улыбается. — От побега в первый же день меня удержала воровская совесть. Да и с дружком надо было столковаться. С ним, правда, так ни до чего и не удалось договориться: дал, говорит, слово — держи! Конечно, не велика помеха, но на ежедневные пререкания ушло добрых полторы недели. Меж тем меня направили в шлифовальный цех, а там в ту пору работа шла через пень-колоду и перерасход материала был невообразимый. Я возьми да и выступи на цеховом собрании с критикой. То-то было споров-разговоров, мы чуть ли не каждый вечер заседали. Ну, говорят мне, ежели ты такой умник, двигай на вечерние конструкторские курсы. Я и пошел, чтобы получше присмотреться к порядкам и побег подготовить на все сто. (Документы нужны были такие, чтобы комар носа не подточил.) Сами курсы мне не понравились, а вот черчением я заинтересовался. Решил освоить черчение как следует, но курсы-то были шестимесячные. Жена знай все подгоняла да подстегивала, ну я и подал заявление, чтобы ее тоже зачислили. Ее приняли, хотя и она явилась с намерением тут же дать деру и все никак не могла взять в толк, чего это я тяну...
Вот так мы и застряли, а когда спохватились, оказалось, что торчим тут уже полгода. Побег все откладывали со дня на день, с недели на неделю, а под конец уж даже совестно было поминать. В последний раз обсуждали это, когда жена забеременела. Вот уж родится ребенок, тогда и навострим лыжи. Тем временем жена, конечно, тоже устроилась на работу, а по вечерам занималась в драмкружке….Да и ребенок теперь такой вымахал, что того гляди сам из дому сбежит.
—…Вслед за мной один из братьев тоже сюда попросился. Его приняли, а потом он с мастером подрался, ну его и выставили.
— Старые друзья-приятели?
— Кое-кто из них тоже сюда прибился, иной раз заводим разговор, вспоминаем прошлое. Некоторые дружки пишут из тюрьмы, просят похлопотать за них. Я ведь теперь член приемной комиссии. По профсоюзной линии у меня тоже общественное поручение: я помощник начальника по организации торжеств и праздников.
15. ЭТО АКТУАЛЬНО!
Советские люди хотят мира, ведь армия — это тяжелейшее бремя. Подумать только: если всю ту энергию, что сейчас идет на армию, на вооружение, да направить бы на строительство социализма!..
— Не будь мы так сильны в военном отношении, нас уже давно бы уничтожили.
— Кто же вам угрожает?
— Нам угрожают со всех сторон. Разве не формируют соседние страны — а теперь еще и Германия — на Украине всевозможные движения за раскол, за отделение от Союза? Разве Англия не разжигает без конца контрреволюцию в Закавказье, чтобы был предлог для вторжения, то есть для захвата бакинских нефтяных промыслов и батумских нефтеперерабатывающих предприятий? Разве не проникла бы к нам Япония вплоть до Урала, если дать ей волю?
16. ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ
— Ну, и каковы же ваши впечатления о России?
Этот вопрос задает мне при встрече каждый. Разумеется, не из любопытства или интереса к моему мнению, а для того, чтобы по возможности оспорить его. От споров я и не уклонялся. На вечере одного пролетарского писателя я с готовностью откликнулся.
— Впечатления мои неоднозначны. Позвольте высказать вам самое худшее. К примеру, я не вижу проблесков духа братства, перспективы нового райского общества, о которых так мечтали и столько спорили по ночам в своих мансардах лучшие умы XIX века.
В отношениях между людьми я вообще не отмечаю не то что братства, но даже необходимой вежливости. В общении сталкиваюсь с подозрительностью, завистью, стремлением обскакать других, на улицах — с грубостью и жестокостью.
Нищим, например, коммунисты не подают милостыню. Скованные панцирем некоего жесткого принципа, они, не дрогнув, проходят мимо скрючившихся на голой земле бездомных сирот. Неужели и в этих обездоленных им чудятся «классовые враги»?
Собравшиеся с интересом прислушиваются к моим словам. Я упоминаю о равенстве.
— Ох, уж это равенство! — тут же подхватывают тему. — Мы ведем ожесточенную борьбу за равенство всех и каждого, но против уравниловки! Сколько копий было сломано, чтобы развеять этот прекраснодушный миф!
Я узнаю от своих собеседников, что поначалу был проведен эксперимент, когда все трудящиеся получали одинаковое снабжение и одинаковую зарплату. Последствия оказались чуть ли не катастрофическими. Работать на заводах стали с пятого на десятое, каждый оглядывался на соседа, чтобы ненароком не перетрудиться. Теперь труд оценивается лишь по результатам. Да, есть люди хорошо зарабатывающие, есть и такие, кто очень хорошо зарабатывает. Но каждый получает вознаграждение лишь за свой собственный труд!
— И все же, — вмешался я, — у вас существует расслоение общества, и различие между слоями заметно невооруженным глазом. Одни разъезжают в автомобилях и могут позволить себе любой комфорт, а другие в рваных обносках ходят на своих двоих.
— Пока что иначе и быть не может, — возражали мне. — Ведь еще не при социализме живем.
— Что-то я не замечал, — ответил я, — чтобы те, кому судьба улыбнулась, проявляли по отношению к малоимущим хотя бы минимум сочувствия, понимания и готовности помочь, как мы вправе ожидать от провозвестников социализма.
Собеседники со мной решительно не соглашались — это, мол, не так, и выдвинули новый аргумент: если даже у кого-то и есть силы и возможности «помочь», какой смысл помогать единицам, коль скоро, трудясь на благо коллектива, можно помогать всем сразу!
— Боюсь, — продолжил я, — что вы легко успокаиваете свою совесть мыслью о том, что пролетариат, мол, освобожден и теперь каждый волен устраивать свою судьбу наравне с другими! По-моему, это механический способ мышления.
Со мной вновь не согласились. Пролетариат пока что свободен лишь в политическом отношении. Следующей своей цели он достигнет, когда перестанет быть пролетариатом, когда построит бесклассовое общество.
— И когда же это произойдет?
— В конце второй пятилетки.
— А до тех пор вас будет интересовать только труд и его результаты, не так ли? Скажем, низы общества, люмпен-пролетариат наверняка вызывает у вас презрение. Вы забываете, что не так давно его нищета и бедственное положение были самым действенным лозунгом вашего политического арсенала. Писатели только об этом и писали, доказывая нетерпимость прежнего строя. Ваши ораторы сотрясали воздух жалобами на горькую участь низов.
— Простите, но в вас говорит мещанская сентиментальность!
— Но ведь, если продолжить в том же духе, разговоры об освобождении пролетариата тоже покажутся мещанской сентиментальностью. Вы уж извините, что я высказываюсь столь откровенно.
— Приведите примеры!
— Я видел безупречно оборудованные школы. Побывал во многих детских садах. Но сколько раз возле этих замечательных заведений я видел детишек, сидящих на тротуаре. Я посетил множество домов отдыха для детей и рабочей молодежи на берегу моря. А возвратясь в Москву, видел копошащихся в уличной пыли и во дворах детишек без присмотра. Почему же для них не нашлось места у моря? Я наблюдал немало явлений, которые на Западе всегда вызывают у меня протест или хотя бы угрызения совести. Здесь я тоже гораздо больше зауважал бы поэта, если бы тот вместо прославлений Сталина воспел бы разнорабочих, которых я видел вчера: сбившись в кучу, они ждали обеда.
К моему величайшему удивлению, один из знакомых признал мою правоту. Да, ему тоже не раз приходило в голову, что здесь гораздо больше заботятся о построении будущего общества и вообще о будущем, чем о людях. Он тоже мог бы привести немало примеров подобного настроения умов, когда во главу угла ставится только конечная цель, а все остальное важно лишь как подступ к этой цели. Совершенно верно: эта постоянная, напряженная устремленность вперед делает взгляд суровее и жестче.
— И это ожидание идеального будущего, - продолжил я его мысль, — судя по всему, оправдывает многие людские поступки в настоящем. Как повсюду, естественно, и здесь, в России, я встречался с бесчисленными проявлениями человеческого сочувствия. Но сталкивался и с людьми, которые в своей устремленности к будущему вели себя бездушно и жестоко по отношению к другим. Они выказывали грубость, и никто не одернул их: где же тут пролетарское самосознание, под которым я подразумеваю прежде всего солидарность, понимание и даже любовь к людям!
Остальные собеседники ссылались на то, что людей ведь не переделать в одночасье. С изменением экономических условий изменятся и люди! Значит, в первую очередь надо изменить эти самые условия, необходимо строить социализм — пусть жестокими, безжалостными средствами, но как можно скорее...
Кто-то из присутствующих все объясняет отсталостью и необразованностью русского народа. Вот англичанам, например, даже приверженность коммунизму не помешала бы носить смокинг.
Другой собеседник кладет передо мной книгу.
— Вот вы только что упомянули разнорабочих. Этот роман написан о них. Здесь подробно рассказывается о том, как они бьются в нужде. Но говорится и о том, как они жили прежде и что их ждет впереди. — Он пристально смотрит мне в глаза. — Вы даже представить себе не можете, что у нас было раньше! Да, мы боремся, сражаемся, деремся, все в стране бродит, как на дрожжах. У жизни есть лицо и изнанка. Присмотритесь ко всему повнимательнее и приезжайте снова, скажем, года через три.
На все вопросы один и тот же окончательный ответ. То есть упрямое ожидание будущего.
КОММЕНТАРИЙ: прав, прав был сторонний наблюдатель! Революции в России желали все, но беда в том, что ОТ революции хотели разного. Одни шли в неё, чтобы впредь не было господ и рабов, другие примкнули к первым, что самим стать господами. Нетрудно угадать каких было больше. Потому сейчас и имеем, что имеем и не имеем того, что имели наши предки в недалёком прошлом. И если им будущее представлялось «большим и светлым» (для этого у них были серьёзные основания), то нам наше будущее представляется…и не говорите!