Все-таки заболел. Жена укутывает меня в третье одеяло: “А что? Ты думал – бессмертный? Все болеют”. “Ко-неч-но, бес-… бес-смерт-…”, – слова рвутся даже внутри (надламываются в сочлениях, и рассыпаются. Вымороженные. Обесточенные. Неживые.
Отслоившийся неро'жденый звук (– по-соловьино-разбойничьи?) вспарывает распухающий мозг; …горечью отдаёт. Блики припоминания – “Когда-то уже это было”, – скользят по идеальным граням окороченных форм, множась до бессмысленности в их бессчётном количестве. “А-а-а, – Снежная Королева”. Кого-то зовёт…) Главное, не ответить нечаянно вслух: – зубы. Даже не думать; приноравливаться, наблюдать.
Образы летят быстро. Быстро и густо. Слишком быстро. Как влажные снежные хлопья в прощальную мартовскую метель. Я бы мог прицепиться к любому из них; ощутить влажный зябкий шлепок, сменяющийся тонким тающим: “Всё, – больше нет”, – и ещё один, и ещё, – непрерывным чувством потери. Но мне слишком холодно – и я не могу.
Не совпадаю… Не на той частоте.
“Хватаю” ручку и начинаю “писать”. (Я помню: это поможет!) Быстро. Быстрее. Ещё! Стараюсь успеть. Нет, не за образами – за ними мне сейчас не поспеть; – за тонкими бороздами, что оставляют они в моих замороженных ощущениях. Свистящие процарапанные следы, зарастающие малюсенькими кристалликами острющего преградного льда, – клетки-линейки черновика; и рвущая клети колючая серая вязь (оказывается!, я “схватил” карандаш).
Снежный узор. Это снежный узор – продукт моей замороженной психической деятельности. Как в автобусе стылом пустом. Хочется отогреть: – пальцами. Проплавляя замерзшие окна. И не могу: мучительная судорога сводит мне стопы; рвется выше. Натягиваю жилы; выворачивая ноги в обратную сторону, останавливаю каменную волну: – больно даже сквозь холод. А когда она отступает, вместе со вздохом до меня доходит: никакого черновика нет, я пишу набело.
Это так слишком… Даже для меня.
(Как космос Леонова, только не… Ещё не знаю какой.)
2022, март-апрель