Последнее жаркое лето на целине
Давно обещанная рыбалка все откладывалась, дед был очень занят, чинил сети, управляясь с челночком сетевой бечевы, поправляя грузила и поплавки, то заканчивал плетеную из сыромятных ремешков нагайку для Сантика, чтобы Руслан слушался строже и не баловал под седоком. Наконец день рыбной ловли был назначен. Еще затемно рыбаки двинулись на озеро, водрузив на плечи удочки, сети и одинокое весло.
Рассвет застал их уже в утлом челночке посередине широкого озера. Дед неспешно подгребал веслом, направляя суденышко к проходу в камышах на большую воду. В них селились ондатры, уже выплывшие из своих камышовых норок, понаблюдать за ранними гостями. Глиняные массивы, спускающиеся к озеру, они не обживали, место было занято семействами пауков, которых сторонились и люди, и животные. Укус их грозил смертельным исходом.
Сантик видел после укуса ядовитой гадины мужика “бегавшего по стенке“, а потом затихшего навсегда. При этом самка носила потомство в шерстке брюха и отличалась чрезвычайной проворностью.
Рыбаки тешили себя тихой охотой не очень часто. За час с трех удочек они наловили почти половину челнока. Крупные окуни сопротивлялись неволе и шлепали по днищу хвостами. Сантик заскучал и от неудобной позы все время ерзал на перекладине, раскачивая суденышко. Деду это не понравилось, боясь опрокинуться, он стал править к берегу, по пути расставляя сети.
Утлый челночок, с окончательно нарушенным балансом, зачерпнул левым бортом воду и легким перышком спикировал в озеро. Очутившись по горло в воде, старый казак проверил, на голове ли его казачья фуражка, и только потом огляделся вокруг. Увидев живого Сантика, дед успокоился и стал потихоньку грести к берегу, при этом пронзительно присвистывая. Рехнулся, решил про себя Сантик, кому-то сигналы подает и не ошибся. Дремавшие до сей поры ондатры с громким плеском попрыгали в воду и стали приближаться к незадачливым пловцам. Каюк нам, в ужасе подумал Сантик. Но приблизившись, зверьки вцепились в одежду, а некоторые – зубами даже в баркас, работая лапами как мотором, направились к берегу. Сантик проверил камень. Он был на месте в застегнутом кармане рубашки. На мелководье ватага, глиссируя, покинула людей, которые в помощи уже не нуждались.
Дрессированных ондатр подарили в США Хрущеву. Он велел их выпустить в озера для естественного размножения.
– Они всегда нам помогают, – пояснил старик на берегу, отжимая одежду, – и не только людям, но и зверью. Особливо зимой в бескормицу. Даже волки приходят к ним, но на другой берег. Никому нет отказа. Рыбки всем хочется.
Наскоро обсушившись, рыбаки нацелились домой, унося корзину с уловом. Больше старик Сантика с собой на рыбалку не брал, опасаясь мальчишеской бойкости и неспособности к тихой охоте. Сантик не понял тогда, что это была не его стихия.
Вскоре произошло событие, перед которым померкло все произошедшее до этого в селе. В очень сильную жару после вечерней дойки стадо отгоняли в ближайшую степь, где росла сочная трава и не доставали коров оводы. При стаде два колхозных пастуха ночью завечеряли, разложив костерешок, да, умаянные жарой, заснули, а пробудились уже в горящей степи.
Спросонья запаниковали, но потом поняли, что пришла беда, ударили в пожарный колокол, висевший у правления. Стали звонить в район и вызывать пожарную команду. Те не спешили, а огонь уже нешуточным размахом объял пространство. Огненная стена надвигалась на село. Трактористы плугами опахивали жилые постройки несколько раз, но толку было мало. Вооружившись лопатами, люди сбивали агрессию огненной стихии, но это не помогало. Закрутившееся змеем пламя с ускорением продвигалось в самом опасном направлении. На краю села, поодаль, стояла высокая ветряная мельница, несмотря на свою ветхость, еще способная выдавать на выходе муку мелкого помола. Вот к ней и устремился ненасытный огнедышащий великан.
И тогда мужики решились на отчаянный поступок. По изменяемому ветру они запустили свое пламя, понесшееся огненным зверем навстречу. Сшиблись две стихии уже в стороне и угасли, грозно ухнув где-то в стороне от села. В один момент все утихло, примчались пожарные, всем своим решительным видом показывая, что готовы на подвиги в отдельно взятой казахской степи. Казалось, что мельница благодарила своих спасателей, в числе которых выстоял чумазый от пепла Сантик, крепко сжимая пальцами камень.
В ночное Сантик отправился со сверстниками, ведя в поводу Руслана. Надо же коня благородных кровей приучать к простой и вольной жизни. Сантик величаво разместился на нем без седла, из упряжи оставил уздечку, но больше вел его в поводу. Жадно раздувая ноздри, конь упоенно вдыхал степной аромат цветов и трав. Вот она – матушка-степь, подумал Сантик.
Накануне дед прикатил домой целый возок «вишеньи», как говорили здешние, дикорастущей в лесополосах дикой вишни, сладкой и терпкой, которую запасали на зиму. Казаки делали из вишни заготовки особенным способом, извлекая косточки вилкой из сочных ягод, практически не повреждая их поверхность. Затем сушили, а потом перемалывали в порошок, который шел как начинка для пирогов.
Накануне Сантик пробовал свои силы в роли маслобойца, раз навязавшись помогать матери в изготовлении сливочного масла. Сильное любопытство подстегнуло его на этот шаг. Сепаратор стоял в кухне, оттопырив длинную ручку привода, и, казалось, булькал от нетерпения. Молока надоили много – целых две фляги – недельный запас. Мать принялась заливать из ведра молоко в верхнюю воронку аппарата. Раскручивая его механизм, Сантик налег на ручку. Она еле поддалась, хотя парнишка вложил все силы и даже налег на нее, используя свой вес. Поддавшись, наконец, механизм стал набирать обороты. Вниз в подставленное ведро хлынул поток обрата – мутной сыворотки столь лакомой для поросят. В результате неимоверных усилий отделенные сливки стали поступать в другую емкость – большой бидон. Измученный, но упрямый Сантик выполнил свою задачу.
С поубавившимся задором он взглянул на стоявшую поодаль маслобойку. Она, в отличие от предыдущего механизма, была полностью деревянной за исключением ручки для вращения широких лопастей. Заправив сливками агрегат, Нина Даниловна предоставила Сантику поупражняться в новом занятии. Любознательный подросток с прежним напором закрутил рукоятку, чувствуя спустя некоторое время твердеющую массу. Когда она стала тормозить под рукой, он понял, что продукт уже был готов для промывки и употребления. Сантик тут же снял пробу, намазав маслом большой ломоть свежеиспеченного хлеба, и нашел его вкус великолепным.
Путь на пастбище лежал вдоль бахчи. Пузатые кавуны манили всадников, но поступать следовало согласно традициям. Спешившись, они навестили деда Ивана, местного сторожа здешних владений, который готовил кулеш – свой нехитрый ужин, помешивая в котелке деревянной ложкой.
Поздоровавшись, молодежь завела разговор издалека. Дед Иван, пригласив присесть гостей, внимательно выслушал все колхозные новости. Потом поинтересовался целью их визита. Как ни крутили ребята, потом признались, что приехали за арбузом.
Кряхтя, дед поднялся и исчез во тьме. Вернулся он вскорости, удерживая в каждой руке по огромному полосатому кавуну.
– Вот каких бахчевых красавцев взрастила для вас матушка-степь, – пояснил он.
– Спасибо, дедушка. Вы такой добрый.
Сердечно распрощавшись и не переставая наперебой благодарить, дети покинули гостеприимного хозяина и долго кружили по степи, выбирая место для стоянки, чтобы трава была гуще и вода ближе. На берегу озера, расстелили привезенные с собой конские войлочные попоны, и, стреножив лошадей, принялись сначала за арбузы. Насладившись сочной спелой мякотью, развели костерок и лениво стали готовить ужин. Сразу же появилось завернутое в чистую тряпицу пересыпанное солью сало.
Пока наши чиграши беспечно лакомились домашней снедью, с хрустом закусывая ее диким степным чесноком, беда уже подкралась совсем близко. Мальчики заварили в котелке плиточный чай, достали и разложили на импровизированном достархане очень сладкий кусковой сахар, хлебом послужили испеченные накануне пресные шаньки. Оставшейся после трапезы солью крупного помола угостили лошадок. Дозорные то и дело вглядывались в степную темень. Слава Богу, волки в это время не озоровали, им и без конины было сытно, благодаря изобилию мелкой добычи.
Искупав заждавшихся лошадей, собрав попоны и потники, которыми пришлось накрыться под утро, караван пустился в путь домой. Мокрые лошади вывалялись в густой траве, освобождаясь от паразитов, шли бодро и весело, обсыхая под ранним солнцем, однако, унося вцепившихся в гривы клещей.
Безусловно, один заползший по ноге клещ, достался и Сантику. Дедова телогрейка, одолженная в ночное, была коротка и местами обнажала юношеское тело, а клещи охотились за сладкой молодой кровью. К тому же, Сантик оставил камень дома, чтобы не потерять его в степи. По прибытии всех ждала баня и сытный обед. За радостной встречей в суете и в бане он не придал значения легкому зуду в паху. Это клещ, приступив к кровавому пиршеству, согласно своей мерзкой природе уже сосал своим хоботком кровь мальчика. Камень тревожно замигал, подавая знаки, но увлеченный новыми впечатлениями, Сантик не обратил на это внимания.
Банька прислонилась к базу, опираясь на один кирпичный угол со стороны огородов. Она была составлена из разнокалиберных, случайно обнаруженных то там, то сям замшелых кирпичиков. При отсутствии окон вид имела неказистый. Но, по ходу всех событий, исполняла свою роль исправно в деревенской жизни. Здесь мужики, охаживая друг друга вениками, решали все колхозные проблемы, намечали перспективы развития своего хозяйства. В глубине затаилась парилочка и с огромным чугуном – помывочная. Ну, само собой, была и раздевалка, в которой еле умещалась одна скамья. На крючки в стене банный люд развешивал чистое исподнее и верхнюю одежду. Печи с трубой сделать не удосужились, топили по-черному, поэтому все помещение заросло в копоти, и если задевали что-либо, то на теле оставался темный след. Внизу пылал камелек, который грел все, и время от времени поддавали пару, опрыскивая его из ковша студеной водой.
Вот и на этот раз сюда втиснулись Сантик и его приятели. После ночного решили отмыться. Сначала ребята намылили голову простым дегтярным мылом и уже, потом ополоснули щелоком, стоявшим поодаль в деревянной кадушке. Это была очень полезная вода с золой. Дальше Сантик мылся уже сам, растираясь корявой мочалкой, надранной из дубового лыка. Окатив себя благостной теплой водицей из ковшика, Сантик пошел в раздевалку облачаться во все чистое.
Тут-то один из взрослых и заметил шишку грязно-серого оттенка на теле мальчика. Действовать надо было без промедления. Накалив добела спицу, мать старалась проткнуть торчащую задницу насекомого. Эти действие уже причиняло боль Сантику. Ему стало вдвойне неприятно: от мерзкого клеща и от того, что женщина делает эту операцию. Все кончилось полным провалом. Сожженный зад клеща с шипением отвалился, оставив в теле часть паразита. Помазав для верности горящее место керосином, а потом льняным маслом, стали ждать результатов. Фельдшера в селе не было, и рассчитывать приходилось на себя самих. Народная медицина не всегда помогала, и к утру больное место разнесло, как следует. Решено было возвращаться в Москву, везти Сантика к хирургам.
У московских хирургов Сантик слыл любимцем. Он настолько часто их посещал, что они делали ему разные подарки: бывшие в употреблении затупившиеся скальпели, коробочку с иглами и прочую отработанную ерунду.
После прибытия Сантик, наскоро ополоснувшись из газовой колонки, вышел во двор, где орали голубятники. Тут его и подхватила сестра Ира и за руку как маленького потащила к врачам. Узнав о неприятном происшествии, о котором телеграфировала Нина Даниловна, она специально вернулась из пионерского лагеря помочь матери. После Белоруссии та не могла видеть кровь.
Поликлиника до революции называлась больницей святой Марии и располагалась на Ордынке недалеко от дома. Хирурги, осмотрев пораженное место, констатировали:
– Случай не тяжелый, обойдемся без операции, – успокоили они сестру Ирину.
После осмотра врачи вручили нашему мученику очередной гостинец – медный шприц для инъекций.
– Еще немецкий, – со значением произнесли они, выписывая направление на УВЧ. – Вот немного прогреем, и все пройдет. Будешь опять скакать как новенький.
– Вот это наука! – сказал, приободрившись, Сантик. В его голове звучала решимость погубить напавшего на него злодея. Камень в его кармане довольно вибрировал «Погасли свечи».
В планах у освобожденного от клеща подростка было купить набор масляных красок, что он и сделал безотлагательно, и, лакомясь замечательным московским мороженым, еще не испорченным торговой цивилизацией, Сантик приблизился к своей вожделенной мечте, издали маячившей на витрине обувного магазина. Пара коричневых чешского производства полуботинок манила его как мираж в пустыне. Еще возвращаясь из процедурного кабинета, избавившись от гнусного клеща окончательно, он присмотрел себе роскошные по тем временам полуботинки на каучуке. Заработанные деньги от охоты на несчастных сусликов и сдачи их шкурок в колхозе пригодились как нельзя лучше. Покупатели у прилавка не толкались. Не было обуви по расхожей цене. Только импортная пара ждала в одиночестве своего заветного обладателя. Примерив модные ‘корочки’ под бдительным взглядом продавца, Сантик обнаружил, что они оказались ему тесноваты. Ничего, подумал он, отец разносит. Якова Матвеевича старшие сестры не раз привлекали к подобным операциям. Отец, имея субтильную элегантного размера стопу для мужчины, стуча каблуками, бодро гарцевал по коридору коммуналки, разнашивая новые туфли сестер. Слава Богу, подобные пируэты выделывались нечасто. Яков и Нина жили небогато, но на самое нужное средств хватало. Хватало денег даже на молочницу, приезжавшую из ближайшей подмосковной деревни с бидонами парного молока.
На пороге магазина он оказался перед глазами ордынской принцессы. Он не мог отвести взгляд от этой девочки. К Сантику пришла любовь, вернее сразу две. Одну страстно любил наш юный герой, а другая не менее страстно любила его. Одна жила этажом выше, другая – по соседству в маленьком уютном флигеле, обсаженным сиренью. Всякий раз, встречаясь с ними, он испытывал непонятное ему самому чувство досады и необъяснимой нежности. Начинал играть гормон в вошедшем в пубертатный период парнишке, и он был готов отдать полжизни, чтобы увидеть ее нагой в ванной под нарастающий шум воды. Одной музой Сантик грезил, а другая мечтала о нем.
Первая муза, Наташа Фридлянд, девочка редкой красоты, перед которой Сантик мог вечно стоять на коленях. Она была девочкой немецкой крови – яркая блондинка с огромными голубыми глазами и стройной фигурой и потрясающе тонкой талией. На точеных ногах с узкой лодыжкой всегда элегантно сидели капроновые чулки по моде того времени, но не по возрасту школьных ханжей. В ее руке обычно покачивался чистый полированный этюдник. Она мечтала стать знаменитой художницей и училась в художественной школе имени Василия Сурикова. При виде такой породистой юной девы мужчины просто столбенели. Совершенство, заложенное в ней, пробивалось сквозь юношеские препоны, создаваемые борющимися за нравственность советскими учителями. Как-то раз она увидела, рисующего в альбомчике Сантика, и попросила дать ей на пару дней посмотреть его работы. Возвращая работы, она строго произнесла:
– У тебя очень хорошие рисунки, и тебе обязательно надо учиться у знаменитых художников, – назидательно закончила Фридлянд. Грациозно повернувшись на каблучках, она отправилась домой. Не веря своим глазам и ушам, Сантик еле отклеился от стены, к которой прислонился от волнения во время их беседы. Да, я – талант и возможно будущий гений, и она снизошла до общения со мной, зашумело у него в голове, а сердце при этом вторило глухим перестуком. Еле отодрав ноги от земли, он двинулся в канцелярский магазин купить побольше красок. Учиться все-таки придется самому. Где уж моим малокультурным родителям пристраивать меня в такую школу, думал он. Не станут участвовать в этом и сестры. Они занимались своими девичьими делами. Такой выстрел пропал вхолостую, загрустил Сантик.
До войны в художественной школе размещалось летное училище. Немцев, пытавшихся бомбить Кремль, разогнали истребители Василия Сталина. Беспорядочные бомбардировки противника оказались удачными, и попали в здание. Хорошо, что за день летчики в полном составе эвакуировались в город Горький, тем и спаслись. Дом, напротив, на месте начисто снесенного фугасом строения отстроили заново и сделали школу для юных дарований. К сожалению, дарованиями зачастую оказывались дети сталинских мазил. Даже Рафаэлю, живя он в то время, немыслимо было бы пристроиться туда без протекции ведущего члена Академии художеств. Такая крепкая традиция существует и поныне.
Сантик предполагал зарядить отца на подвиг разнашивания новой обуви и думал, как лучше разложить в вазочке фрукты с рынка, купленные по дороге на сдачу от ботинок, стоивших неимоверные деньги – почти тринадцать рублей. Покупку полагалось обмыть, что и было сделано незамедлительно. В магазине «Соки-воды», Сантик выдул целый сифон газированной воды, закусывая колючую шипучку соевыми батончиками. Для угощения друзей он купил пакетик ирисок “Золотой ключик” с изображением на фантике лукавого Буратино.
Свернув около булочной направо, оставив на противоположной стороне серое конструктивистской архитектуры здание почты, подросток вышел из Климентовского переулка на Большую Ордынку, досадуя, что не успел рассмотреть достраивающееся монументальное здание Атомного министерства, впоследствии комитета, детище Лаврентия Берии, щупальца которого так ловко обрубил дядя Ваня.
Заглядевшись на творение Бове-Казакова, – церковь Всех Скорбящих Божьей Радости, Сантик нос к носу столкнулся со второй своей музой – Лерочкой Луговой.
Вторая муза – Лера Луговая – миловидная девочка поклонялась нашему герою. Она направлялась за хлебом в булочную. Чуть не рассыпав ириски, зажав обувную коробку подмышкой, Сантик произнес:
– Привет, – и протянул ей кулек с конфетами, что было воспринято, как крайне значимый знак внимания.
– Я за хлебом. Подождешь? – почти шепотом произнесла она.
Сантик утвердительно кивнул головой. Неловко было ждать одноклассницу с занятыми руками.
– Хлеб не привезли, – быстро вернулась она. – Я тебе тоже возьму потом, – с мольбой в голосе сказала Лера. Сантик снова молча, кивнул головой.
– Как съездил? – поинтересовалась девочка, пытаясь разговорить опешившего подростка.
Сантик подумал, странно, что эти две случайные встречи произошли в один день.
Лерочка Луговая слыла любимицей всего класса. Тоненькая как тростинка она успевала повсюду, занимаясь после школы спортивной гимнастикой. Неоднократно становилась чемпионкой Москвы. Отец ее был какой-то шишкой и занимал высокий пост. Несмотря на это, Лера отличалась от многих одноклассниц скромностью и приветливостью, а школьная форма уравнивала тогда всех, выделялся только покрой и дороговизна материала платья, фартучек ее был чистый, а кружевной воротничок – опрятный. Простые чулочки без единой штопки не вызывали зависти подруг. Раз в неделю мать ее водила к маникюрше ухаживать за ногтями. Просто показная скромность, судачили о ней девчонки из класса, разглядывая начищенные ботиночки черной дорогой кожи. Она не занималась пересудами и в них не участвовала.
Лерочка боготворила поэзию. Это ее предпочтение обнаружилось неожиданно, когда в школе объявили конкурс на лучшего чтеца-декламатора. Сантик заявил о себе как признанный лидер в этом жанре, поэтому ему прочили большое будущее в актерском мастерстве. Записалась и Лера. Она никогда не отказывалась от посильного участия во всех мероприятиях в школе и районе. Конкурс как всегда устраивала шебутная пионервожатая Надька. Чтецов сплотило и объединило это дело по интересам, и они стали общаться.
Все воздушные замки разрушил переезд на новую квартиру в другом районе Москвы довольно далеко от старого дома. Но это случилось гораздо позже. Постепенно в памяти стерлись образы обеих муз, а также и блатные голубятники ордынского двора. Жизнь набирала обороты, играя какую-то непонятную партию, кроме красного камня, конечно, который был его судьбой – судьбой везунчика.