Магия искусства

Александр Головко
               
На всю жизнь запомнилось, как привезли в сельский клуб только что вышедший на экраны страны фильм «Человек - амфибия».
Я так люблю фантастику! Очень захотелось посмотреть этот фильм. Книгу Александра Беляева я читал, а тут – фильм! Писатель был одним из кумиров в моем детстве.
Денег у нас, детдомовских, не водилось, но с тех пор, как я увидел афишу, мысль о любимом фильме не покидала. Что тут придумаешь? Занять негде, да и нечем отдавать…
Тем не менее, в день премьеры меня, словно магнитом, потянуло к клубу. Бывало, что на некоторые фильмы нам хитростью удавалось пробраться в зрительный зал. За час до начала сеанса умудрялись пройти и спрятаться где-нибудь под лавками или за кулисами. Проникали через подсобку, затаившись в каком-нибудь реквизите. На это я и надеялся, но на сей раз работники клуба словно предугадали мои поползновения.
Нужно было пораньше прийти, но не получилось.  Теперь я слонялся в фойе туда-сюда, выходил на парапет, спускался-поднимался по ступенькам, мучительно думая: как же попасть на фильм?
Время шло. Начался киножурнал. Через приоткрытую входную дверь, у которой стоял контролёр, слышалась бравурная музыка киножурнала.
Выйдя на улицу, приблизился к зашторенному окну, питая слабую надежду пролезть через форточку. Но это было бессмысленно, контролёр начеку, зал полон зрителей.
Забраться через форточку было плёвым делом, в детдоме мы и через меньшую форточку пролазили, убегая после отбоя на улицу.
В голову лезли всякие мысли. Вспомнилось, как однажды с ребятами побывали на чердаке клуба – уже тогда искали некую заветную дверцу, открыв которую, как Буратино, можно было бы оказаться, например, за кулисами или в зале кинотеатра…
На чердак не так-то просто попасть. Наш клуб был самым высоким зданием в селе. Почти квадратное строение, примерно в два с половиной этажа. Ещё – высокая, крытая железом крыша.
По пожарной лестнице забирались легко на крышу, оттуда спускались на металлический узкий карниз, ведущий к слуховому окну. Бочком, бочком, прижимаясь спиной к фронтону чердака, рискуя соскользнуть и полететь вниз, пробирались к центру, где было окно и через него – внутрь.
На чердаке даже днем царил полумрак, шумно вспархивали голуби-сизари. Попадались и белые, но одичавшие. Были даже мохноногие, зобатые.
В деревне водились голубятники, разводившие всяких турманов, «вертунов» и прочую голубиную «знать». Голуби иногда улетали от своих хозяев, смешиваясь с одичавшими стаями, оседали на разных крышах села.
Голубятники, чтобы вернуть беглецов, как и мы, рискуя жизнью, лазили на чердак клуба. Иногда просили нас за небольшое вознаграждение помочь найти беглецов.
И в тот раз, когда мы залезли просто из-за «спортивного интереса», в застрехах чердака, на деревянных брусьях все так же сидели голуби, но при нашем появлении, всполошились, с шумом перелетая с места на место, или выскакивали в слуховое окно. 
На полу чердака густым слоем лежал пласт голубиного помёта, накопившийся за долгие годы. В полосатом от жалюзи свете летали перья и  пух. Голуби при нашем появлении стали метаться, бить крыльями по лицу, мы еле успевали от них уклоняться.
Обследовав чердак и набрав за пазуху голубиных яиц, спускались вниз, рискуя разбиться с хрупким грузом.
Естественно, никакого тайного люка мы не нашли.
И вот я хожу по ступенчатой террасе, окончательно отчаявшись попасть внутрь кинотеатра…
Вдруг подбежал опаздывающий и запыхавшийся одноклассник из сельчан, на бегу спрашивая: «Кино началось?»
; Кончается киножурнал, ; грустно констатировал я, глядя на счастливчика, покупающего билет, ; ты еще успеешь. 
В этот момент я отдал бы всё на свете, чтобы оказаться на его месте…
Проходя мимо, одноклассник, мельком глянув на мою физиономию, понял всё без слов, и протянул мне пятнадцать копеек!
Билет стоил десять, а меньше у него не было. Махнув рукой, произнёс: «Ладно, оставь сдачу себе».
Это был 1961 год, только что провели хрущёвскую денежную реформу, номинал их уменьшился на один ноль.
Теперь, будучи взрослым, испытав все потрясения злосчастных девяностых конца прошлого века, я узнал, что такое деноминация. И тогда наш народ недоверчиво поглядывал на полегчавшие кошельки, сознавая, что денег стало меньше, хотя купить на них вроде можно то же самое. Другое дело, что в магазинах покупать особо было нечего.
В связи с этим, позволю себе ещё одно небольшое отступление.
На детдомовском огороде излишки овощей нашему руководству разрешили реализовывать на рынке. Ближайший рынок – в городе Бузулуке. Туда мы на бортовом ГАЗ-51 возили по воскресениям овощи, в основном, огурцы. Сами же и продавали свой товар под присмотром завхоза. Иногда удавалось притырить «лишний» рубчик или трёшку на свои мальчишеские нужды.
Некоторые из ребят уже покуривали, кому-то хотелось купить складной ножик, кто-то мечтал о бутылке лимонада и пачке печенья… Были бы деньги, а потратить - не проблема.
Курильщики собирали «бычки» (окурки) в людных местах, к примеру, у магазина или у того же ДК. Я тоже попробовал папиросы еще в пятом классе. Однажды нашел почти целую пачку «Севера», она была подмоченной, потому, может, ее и выбросили. Поделился находкой с другом Витькой. Мы уединились в палисаднике за детдомом, довольные, что накуримся вдоволь. Выкурили по одной, потом по другой папиросе. Пора было идти на обед, а мне стало плохо. Дружку хоть бы что, он пошел на построение перед обедом, а меня замутило, и я скрючился на лавочке.
После этого случая какое-то время не курил. А потом другой дружок предложил покурить то ли коноплю, то ли гашиш. Мы знали, что это опасно. В уличном туалете он дал мне затянуться пару раз, но я ничего особенного не почувствовал. Откуда друг принес эту наркоту, я не знаю, но больше как-то не довелось курить подобную гадость, и вообще от наркотиков судьба меня уберегла.
Однажды нашёл рубль и купил лотерейный билет. На него выиграл три рубля. В магазине продавали перочинные складные ножи. Я купил, и зависти пацанов не было предела.
К чему я это рассказываю?
Находясь в госучреждении, мы не испытывали особой нужды ни в еде, ни в чём другом. Нас, худо-бедно одевали, но живых денег мы не видели. Сельчане сами в те годы перебивались с трудом, жили небогато, выживали за счёт своего подворья.
Хрущёв «закрутил гайки» так, что на второй год нашего приторговывания овощами, приехав на рынок, увидели на въездных воротах большущий амбарный замок.  Нечем было торговать. А, может, запретили, у крестьян ведь всегда бывали излишки с огорода. Тогда Хрущев продолжил борьбу с «кулацкими элементами». Обложил данью каждую курицу, каждую яблоню, грушу. Легче было извести своё крестьянское хозяйство, чем платить непомерные налоги. Но как ни крепка железная длань власти, искоренить крестьянскую закваску даже советской власти удалось не сразу. Мой будущий тесть – Макар Елизарович до мозга костей был таким крестьянином. Он проигнорировал указания свыше и оставил своего Голубя – коня-кормильца. Косил и возил на нем сено для коровы и другой живности. В собственном домишке с огородом и хозяйством – конь всегда был первый помощник. Для сына настоящего казака просто немыслима безлошадная жизнь. Участник войны, инвалид, он бы получал положенные привилегии, на что ему намекали, будучи освобожденным от всех налогов, жил бы себе не печалясь. Но другой жизни он не понимал, не хотел и потому, упорно держась за своего Голубя платил, как многие всяческие поборы, при пенсии в 20 рублей.
И даже когда его парализовало, он долго цеплялся за четвероногого друга. В конце концов, вынужден был с ним расстаться, но еще почти 15 лет, находясь в недвижимом состоянии, хранил хомуты, попоны, уздечки, сбруи и прочее. Когда эта лошадиная справа почти истлела, вися в сарае без дела, его жена Анастасия решила ее просто сжечь, разведя костер и побросав туда всю амуницию, Макар, увидев такое действо, не своим голосом стал кричать? «Убивают! Помогите!»
Но дело было сделано. Прошлое не возвратить, как и не возродить теперь крестьянскую Россию…
Однако вернёмся искусству.
…И вот я с трепетом вхожу в полутёмный зал. Первые кадры фильма. Зал переполнен.  Пристраиваюсь где-то у стенки, забыв обо всём. Так и простоял весь фильм, как одно мгновение.   
На экране – глубина и голубизна моря, фантастический человек-рыба, подводный мир, необычная музыка, непривычная жизнь людей, отношений…
Читать повесть – это одно, но на экране было другое – космическое, потрясающее. Оно живёт не в воображении, а перед глазами. Музыка, неземная красота и любовь главных героев проникают в глубину сердца, сюжет невероятный, сказочный, завораживает и поглощает всё твоё существо…
Из детдомовских мне одному удалось попасть на этот фильм. 
После кино долго, словно под наркозом, ходил, забывая о реальности, порой попадая в смешные ситуации: меня спрашивали, а я отвечал невпопад, видя перед собой чудесные картинки с экрана, снова и снова переживая страсти по фильму. Так запал он мне в душу. Жил отношениями любимых героев, представляя себя в роли Ихтиандра, влюблённого в Гуттиэре. Мысленно плыл в серебристом костюме вместе с героиней, в синих волнах океана. Доставал из раковин огромные жемчужины и дарил их любимой...
В зрелом возрасте пересматривал фильм не один раз. Он действует на меня и теперь магически, правда, уже не так масштабно. До сих пор в глубинах души живёт во мне это чудо тихим потрясением, в немалой степени благодаря тому детскому восприятию.
Я и теперь не перестал удивляться жизни вообще, её повседневным чудесам.
 «Человек-амфибия» пробудил во мне новое, неведомое чувство жажды жизни, посеял зерно любопытства, удивления этим миром, подтолкнул к желанию творить самому, фантазировать, заставил работать мысль, искать свой путь в мир неведомого творчества.
Мне думается, Господь даёт способность удивляться каждому, но многие позже утрачивают этот великий дар.
Никогда, никогда среди мириад галактик и бесконечного пространства ничего подобного с нами больше не повторится!   
Нельзя упускать свой шанс…
Говорят, существуют параллельные миры, где, возможно, живут наши фантомы, наше прошлое, но его не вернуть, как и не заглянуть в будущее… Не возвратить самое удивительное, что бывает у каждого ; его мир, восприятие этого мира.
И вначале всей этой пирамиды – наше детство.
Проходит время, мы становимся взрослее, ленивее, нас всё меньше что-либо трогает…
Лишь в возрасте вдруг понимаешь, что это было лучшей порой в твоей жизни. Жалеешь, если упустил где-то свой шанс, хочется вернуться снова в тот мир…
И всё чаще окунаешься в тёплые и бесконечно далёкие воспоминания, словно Ихтиандр, погружаешься в морские глубины, в среду фантастических водорослей и кораллов, надевая серебристый, чешуйчатый костюм и ныряя в светлые воспоминания…