В свободные дни, как я уже сказал, ребятня проводила время на речке, часто загуливаясь допоздна, не успевая ко сну. У нас не было, как в армии, утренних и вечерних поверок. В шестидесятые годы – время установившейся стабильности, страна не знала, что такое терроризм, бандитизм, не было и такого современного явления, как киднепинг. Серьёзных проступков, затрагивающих чьи-то интересы, мы не совершали, разве что по садам лазили, ну так кто в детстве из пацанов этим не баловался...
В урожайные годы мы доставляли немало хлопот сторожам в колхозном саду недалеко от нашего лагеря. Делали набеги, унося с собой за пазухой добычу – яблоки и ранетки. Главным объектом наших вылазок был сорт медовых яблок. Мы их называли «Белый налив». Словно налитые воском с мёдом, эти яблоки почти просвечивали насквозь. Плоды имели вкус и запах мёда и буквально таяли во рту. Живя теперь на юге, где существует обилие разных сортов, я таких не встречал…
В тот год уродился отменный урожай разных яблок. Мы, наверно, могли бы придти и попросить у сторожа, но просить, как-то не было принято, нам казалось интересней самим добыть желанное лакомство, чтобы явиться в лагерь с полной пазухой плодов, щедро угощая друзей и девчонок.
Тайком, прокрадываясь в глубину огромного сада, набирали спелых плодов и – назад, а сколько потом было разговоров, особенно, если приходилось тикать от сторожей.
В таком возрасте, наверно, можно было только закрывать под замок, ; воспитательные меры и запреты не действовали. Директор, устав воевать с нами, на претензии соседей отвечал: «А вы докажите, что это наши! Здесь других, что ли нет?»
В том-то и дело, что дети сельчан не решались лазить в колхозный сад. А на нас ополчились сторожа и стали предпринимать ответные меры, пытаясь поймать и наказать для острастки.
Однажды троих, в том числе и меня, поймали. Поймали двоих, а третьим был я, но вернулся за компанию из ложного понятия чести.
Нас закрыли в сарай на территории сада в сторожке. Вначале этой истории в колхозном саду было только два охранника. Один в этот момент пошёл то ли по делам в село, то ли к начальству, другой задремал , разморенный солнцем и духотой летнего дня. Мы, не теряя время даром, потихоньку разобрали камышовую крышу сарая и сбежали. Всё обошлось.
Дальше – больше, стали входить во вкус и азарт от соперничества со сторожами. Они явно не справлялись с охраной, и им выделили подмогу, наскребли ещё пару-тройку пенсионеров-«Щукарей», а потом и берданки с патронами дали, вместо дроби сторожа заряжали соль. Если такой заряд попадал в тело ; не сдобровать. Спасало одно лишь средство: долгое сидение в реке, чтобы рассосалась соль. Но ничего не помогало, мы вошли во вкус. Охрану усилили. Получается, нам объявили войну! Мы тоже решили не сдаваться.
Один из нашей компании – «товарищ Жуков» был однофамильцем прославленного маршала, он предложил использовать против сторожей верное средство ; поджиги.
И вот, вооружившись самострелами, проигнорировав запрет директора, мы с таким оснащением однажды отправились в сад. Прибыв, позаботились о тактике и стратегии: распределили роли, выставили дозор. Пятеро ребят перескочили через ограду и отправились вглубь, один остался у плетёного забора в качестве наблюдателя.
Сад занимал несколько гектаров, но нас интересовало только одно место – несколько яблонь с медовыми плодами.
Поначалу всё было тихо и мы, как водится, увлеклись… Охрана, умудрённые жизнью люди, устроили нам засаду. Словно черти из табакерки вдруг выскакивали отовсюду сторожа, окружая нас и пытаясь схватить хоть кого-нибудь. Наш дозорный даже не знал поначалу, какие страсти разгорелись в глубине сада. Однако, ребята тоже не промах ; кинулись врассыпную, стараясь прорваться к забору.
Сторожа беспомощно расставляли руки, мимо которых ужами проскальзывали юркие мои товарищи. Главное ; добежать до плетня, перескочить на другую сторону. Все благополучно это сделали, но от берданки вряд ли убежишь! Как в замедленной киносъёмке вижу тот знаменательный для нас эпизод. Забор перескочил я последним. Бежавший предпоследним Жук, вдруг остановился и резко повернулся ко мне и значит в сторону сада. Я смотрю и сначала не понимаю, что он собирается предпринять, когда надо «уносить ноги». Вот он хладнокровно вытащил из-под брючного ремня поджиг. Чиркнул коробком о спичку, прикреплённую к пропилу в трубке и, не целясь, словно ковбой, выпустил заряд. Прямо перед моим носом раздался оглушительный хлопок, полетели искры, заволокло вокруг серным дымком, я оглянулся в сторону выстрела. Не поспевавшая погоня ещё бежала к забору. Один сторож опередил всех, примостившись у плетня и положив на него ружьё, как на стрельбищах, целясь в последнего из бежавших. Последним был я.
Жук, на моё счастье, опередил охранника. После его выстрела, дядька с той стороны плетня рухнул наземь, а берданка свалилась на нашу сторону. Переглянувшись, мы с гиканьем кинулись прочь.
Этот случай нам даром не прошёл. На другое утро директор построил всех на линейке перед завтраком и сказал:
; Поступила жалоба из Правления колхоза о разбойном нападении на охрану сада. Директор колхоза, ; напряжённым голосом продолжал Очкарик, ; уверен, что это сделали вы ; «детдомовские сорванцы». Ранен сторож и находится в больнице.
Он был в своём репертуаре и прочёл часовую лекцию «о недопустимости бесконтрольного перемещения за территорией лагеря с преступными целями». Предложил добровольно выйти тем, кто участвовал в этом «пиратском набеге», но желающих не нашлось. Тогда, пройдясь вдоль строя, стал внимательно и жёстко всматриваться в каждого пацана, выискивая подозреваемых «разбойников и разгильдяев». «Ты был там?» ; подходя и указывая пальцем в переносицу, спрашивал директор. Мы, как партизаны, стояли стойко и мотали головами, мол, ничего не знаем, каждый мысленно придумал себе «алиби». На такие случаи у нас была чётко отлаженная тактика защиты: всё отрицать. Директор был вынужден отступить, так ничего и не добившись.
На следующий день приехал следователь, но и он не сумел получить от нас признаний. Вдохновлённые успешной защитой, мы воспрянули. В этом случае чётко проявился воспитанный советской властью коллективный дух. В подобных случаях мы заранее обсуждали план поведения, вырабатывали тактику: молчать, всё отрицать, зная, что любое малодушие отразится на нас же карательными мерами…
Беспокоило всех только одно: раненый сторож. Некоторые ребята не одобряли выстрела Жука. Я же его защищал, известно ведь, кто тогда бы пострадал, успей сторож нажать на спусковой курок раньше... И директору со следователем стало бы ясно, что мы были там. Жук же по большому счёту не нуждался в защите, потому имел независимый характер. Да и осуждения поступка, как такового, не было, а было лишь общее чувство вины, всё-таки пострадал человек.
Через пару дней директор обмолвился: «Ваше счастье, что сторож отделался лёгким испугом да несколькими царапинами, ; дело прекратили. Но знайте, я-то абсолютно уверен, что это ваши проделки. Если что-то подобное ещё раз произойдёт, вы будете сидеть у меня всё лето под замком!»
Такая перспектива нас не устраивала, мы решили пока оставить свои набеги на колхозный сад, тем более что вокруг было немало мест, где также можно было приложить свои способности…
* * *
Частный фруктовый сад – другое дело, но в деревне с хозяевами нам связываться не хотелось. Если и приходилось, то делали мы это с большей осторожностью.
Энергии в нас хоть отбавляй, идеи так и фонтанировали. Как-то Толик Раков поделился очередным предложением: «обнести одно классное местечко». В сельском огороде он заприметил рясное деревце с ломящимися ветками от пунцовых ранеток. По его словам, там живёт какой-то старикан, собаки во дворе нет. Пара пустяков перебраться через забор, остальное, как говориться, дело техники.
Дождавшись вечера, Толик, Жук и я подкрались к забору, за которым действительно виднелась шикарная, отягощённая плодами ранетница. Садик был небольшой, росли вперемешку яблони, груши, по периметру ; кустарники со смородиной и малиной.
Вечера в нашей южноуральской полосе ещё стояли довольно долгие, с тягучими тёплыми сумерками. Ночи были светлыми. Для молодёжи это пора танцев, посиделок и прогулок при луне. В этот вечер небо причудливо серебрилось перистыми облачками. Собаки лениво перебрёхивались в разных концах села. День словно отдыхал от зноя в покое и умиротворении.
Мы решили – пора! Задача казалась не сложной. Не раздумывая, пролезли внутрь сада друг за дружкой в узкую щель забора. Я забрался на дерево и тряхнул ветку. Яблочки посыпались на землю, как горох, ребята кинулись собирать падалицы. Увлёкшись, срывая на дереве самые спелые плоды и кладя их за пазуху, я вдруг услышал какой-то шум. Совсем рядом раздалась трёхэтажная брань. За моей спиной у калитки сада стоял лысый дедок, на вид ещё довольно крепкий, решительно открывающий задвижку. В руке он держал ружьё, которое через секунду выстрелило вверх. Дед снова сопроводил выстрел отборной бранью. Я просто сорвался с дерева, как большое яблоко, а ранетки из-под рубашки рассыпались по земле. Мои подельники дали стрекача, я кинулся следом.
С перепугу забыл, где та щель, в которую мы проникли в сад. Не раздумывая, перемахнул через двухметровый забор. Не оглядываясь, бросился бежать, петляя по деревенским улочкам. Всё время, пока бежал, слышал сзади сильный топот. Кто-то неотвратимо настигал меня, как я ни пытался оторваться от преследователя. Наконец, споткнувшись, упал на живот и тут же перевернулся, готовый защищаться хоть ногами, хоть зубами…
Каково же было моё удивление, когда рядом увидел Тольку Ракова, он тяжело дышал, остановившись возле, словно загнанный конь. Мы долго не могли перевести дух, наконец, он выпалил: «Ну, ты и бегаешь, еле догнал тебя!» И это говорил Толян, наш чемпион по бегу на стометровке. Так, как бегал он, никто у нас не бегал.
Я, по случаю, скромно скажу, что был признан в наших кругах как прыгун в высоту «перекатом». Тогда ещё не был принят повсеместно нынешний стиль «фосбери-флоп» ; прыжок спиной к планке. Из всех ребят, только Жук, ниже меня на голову, брал эту высоту, но «рыбкой», то есть животом через планку, приземляясь на руки и спину. Способ «рыбка» не признан в прыжках и теперь. Моим кумиром по прыжкам в высоту в детстве был Валерий Брумель, я тогда даже подумывал об этом виде спорта на будущее. Наш физрук усиленно занимался с некоторыми и со мной в том числе. Но потом физрук сменился, у нас тоже постепенно спал интерес, хотя этот вид спорта навсегда остался для меня в приоритете уже в качестве болельщика. На любительском уровне я с удовольствием занимался турником, ходил на руках, качал мышцы. В армии научился делать «солнышко» на перекладине, но сорвал спину и резко бросил это дело…
Я спросил у Толяна, не видел ли он Жука? Тот отрицательно помотал головой.
В этот момент в сумерках показалась маленькая фигурка, крадущаяся вдоль забора в нашу сторону. Я вскочил, думая с другом «рвать когти», но вовремя разглядел нашего приятеля. И почему-то шёпотом спросил:
; Жук, ; ты?
; Да, ; принимая мой тон и оглядываясь, зашептал он громко, ; я нечаянно свернул в другой переулок, потом ещё и ещё, поняв, что потерял вас. Услышал: кто-то разговаривает, я сюда. Ну, а вы как?
И не дожидаясь ответа, вновь стал тараторить:
; Вы знаете, когда дед шарахнул из берданки, меня словно подбросило, я в два прыжка оказался у забора, не видя где тот лаз, сходу сиганул «рыбкой» через забор. По-моему, я даже не задел его пузом… Я перебил его:
; И я перемахнул забор, почти не коснувшись. А ты, Толь?
; Нет, я сразу нашёл дырку, и легко проскочил наружу.
Забыв о недавней опасности, возбуждённо переговариваясь, мы двинулись к детдому. Ясно было, что дед нас только пуганул, вряд ли стал бы он стрелять в детей, тем более, преследовать. На его яблоню, как мы после узнали, покушались не только детдомовские, но даже сельские пацаны ; до того были сладки дедовы ранетки. Сельские ребята рассказывали нам, что дед живёт один, как бирюк, почти ни с кем не общается, за это его не любят в деревне.
«Общие дела» где-то к классу шестому-седьмому постепенно сблизили нас с сельскими ребятами. Мы встречались на речке, в сельском клубе, становясь старше, подружились со многими из них.