Давно не бывал я здесь, ох, давненько! Чуть ли не с советских времен… И таки встретило меня старое мое насиженное местечко целой кучей новостей. Ну, для начала - городу Геройск возвращены его исконные имя и статус – поселок Жульман. И принимающая меня контора теперь не контрольно-измерительная станция при Геройском шахтоуправлении, а, напротив, целый научно-исследовательский институт при Жульманском горно-обогатительном комбинате. И безымянная «заежка» при том самом шахтоуправлении теперь не как-нибудь, а совершенно самостоятельный «Хотел Элизиум». И правда – теперь в нем не пяток коек в один ряд, а пять клетушек с двуспальными кроватями, в размер тех самых кроватей, с разгородками в обоях с соблазнительными рисунками. И разгородки те дощато-трещиноватые, что и через соблазнительные обои видно. А вот все удобства, как и были, - общие, и все там же, где и были – на дворе. И все так же несет сквозняками по ногам, и все та же круглосуточно гундящая радиоточка на «вахте». Но, тем не менее, и при всем при том, не как-нибудь, а «Хотел Элизиум»… Ну, и денежки, соответственно, совсем-совсем не те, что прежде, в «заежке». Как же – «хотель»! Но, на мое счастье, я здесь все же не в раю, а по-прежнему - в командировке. И, по-прежнему, со всем своим прежним занудством: здесь у вас не то, а здесь у вас не так, тут вот не по программе, тут не по нормативу, а там и вовсе ни в какие воротА… Но теперь вот так, как оно прежде бывало, со всей большевистской прямотой и непримиримостью, все же нельзя. Теперь надо так, чтоб, как говорится, и невинность соблюсти, и капитал приобрести… Вот крутись тут ужом! А года-то уж не те, да и пузцо… Покрутись тут с ним!
Однако, раз при исполнении, так уж изволь исполнять! И вот я, моральный обломок докомпьютерной эры, мучимый бессонницей и безвыходностью, сижу и морщу лобик над своими собственными кляузными бумажонками, разбросанными по смятым мною двуспальным просторам, пытаясь облечь свое старозаветное занудство в современные приемлемо-прогрессивные формы. И никакого сна, хоть тресни. Мало, что занудство мое, так тут еще и разница во времени восемь часов! И, в довершение этой пытки бессонницей, вот и они, звуки нашего государственного гимна! Да еще из хронически хрипатого репродуктора… Хоть уши закладывай, хоть голову под подушку, хоть головой об стенку … Да куда ей, этой стенке! Спасибо, что дыханием не сносит… И вдруг… Ах, это «вдруг»! Но куда деваться, коли и впрямь – вдруг! Так вот - вдруг, из-за паскудно размалеванной перегородки… Нет, не прямо из-за моей, а через одну клетушку, может, и через две, раздался… раздалось… раздались стоны, или, может, песнопенья, или, может быть, моленья, или гимн, возносимый небесам или бездне… В общем, где-то здесь, в этом убожестве и паскудстве, стонала, или возносила моленья, или пела гимн Богине Любви женщина, осчастливленная любовью…Любовью плотской, но этим вот ее гимном вознесенной до самых высоких духовных вершин! Но тут же следом, будто в попытке удержать, ухватить за крыло, или за шлейф возносящееся женское песнопение, едва различимый мужской бубнеж на тему «что ты, что ты, не надо, потише, неудобно же…». И в ответ сладко-расслабленный женский смешок…
Вот и поработай тут, крот командированный! К тому же, в наступившей тишине снова стало слышно, как гнусавит репродуктор, на сей раз что-то по поводу наших успешных и необходимых боевых действий где-то там, за тридевять земель, в энском царстве-государстве. Эта боевая успешность совершенно не способствовала ни попыткам продвинуть назидательно-воспитательную деятельность с моими кляузными бумажонками, ни столь же безуспешным попыткам все же покемарить часок до визита к моим подконтрольным.
Но недолго, недолго длилось это мое полуобморочное состояние! Плавно и постепенно, но неотвратимо, заглушая хрипатые победные реляции, вновь вознесся к светлым небесам непередаваемо прекрасный гимн Афродите, в исполнении непередаваемо прекрасного контральто! И понял я, что здесь с моей стороны уместны только бурные, нескончаемые овации в адрес этой дивной исполнительницы, да еще исполняемые непременно стоя…
А когда это дивное исполнение все-же прекратилось, перейдя опять в сладостно-утомленный смешок, во мне очухалось чувство справедливости, что ли… Ладно, исполнительница, - с нею все ясно! Но ведь надо бы все же похлопать и ее дирижеру, с этой его дирижерской палочкой…