О дружбе и предательстве

Татьяна Мордасова
                «Есть такие друзья, с которыми
                можно не видеться месяцами
                и даже годами, а потом встретиться
                и общаться, как будто
                вы только вчера расстались.»
                Дж. Барнс
   Внутреннее одиночество. Публичное одиночество. Наверное, все проходят через такие состояния - испытания.
   "Сама себе на уме". Легче «уйти в себя», переболеть в одиночестве. Я называю это состояние так: посижу в уголке за диваном, поплачу и покричу сама себе.
   Навязчивые люди меня раздражают. И сама боюсь быть навязчивой. Боюсь кого-то раздражать. Боюсь давать советы.  Не выношу чужих советов.
   Любые отношения надо поддерживать и развивать. Это трудно.
Наедине с собой мне не бывает скучно. Я всегда ищу и нахожу себе дело. Книга, кино, Интернет.  Бассейн. Фитнес-клуб. Поездки. Новые люди. Знакомства.
   Благовещенск. Студенческая столовая. Кушаю. Ко мне подсаживается мужчина. Быстро определяю. Обыкновенный мужчина рабочей профессии. Наверное, водитель большегрузной машины.
  Он: - Здесь можно присесть? Вы не возражаете?
  Я: - Конечно, садитесь, составьте мне компанию. Вы случайно не водитель – тут же спрашиваю я.
  Он: (смеясь) – А что на мне слой пыли, что сразу заметно, я вроде хорошо вымыл лицо.
  Я: (улыбаясь) – Да, что вы. Я определила не по вашему лицу. Просто вы искали собеседника. И взгляд упал на меня. Знаете, я два года ездила на работу на попутках, поэтому имею представление о водителях, которые хотят пообщаться. Дорога длинная.
  Он: - Да, я удивлен. Не могу кушать один. А что можете про меня ещё сказать?
  Я: - Вы женаты. И доча у вас есть. Вы – семьянин. И вы – хороший человек. Очень скучаете, когда находитесь в рейсах.
  Он: - У меня нет слов. У меня трое девочек и мальчик. (Показывает фотографии).
   Я рассматриваю фотографии. И мне становится так тепло. Про семьянина угадала. 
  Он: - Вы не здешняя.
  Я: - Да. 150 км. Мне нравится эта столовая. Недорогая. Студенческая. Я сюда ходила, когда училась. Здесь и сейчас вкусно готовят.
  Он: - Я здесь тоже учился. Политех.
  Я: - Конечно. Лучшие мальчишки были оттуда. Например, Ершов Андрей. Не учился с вами?
  Он: - Вот это да! Ничего себе! Сосед по комнате. А меня не помните?
  Я: - Мир тесен. Ваше лицо вряд ли вспомню. Я тогда очки носила. Память зрительная была никакая. А потом операцию сделала. Теперь - зрение хорошее. Вспоминаю новые лица. Как Андрей? Что-нибудь о нем знаете?
  Он: - Да. Мы иногда перезваниваемся. Он живет в Златоустовске. Женат. Двое детей. Всё у него хорошо. Бизнесмен.
  Я: - Молодец. А вы где живете?
  Он: - В Зее. Грузы вожу и на север.
  Я  (показываю в окно): - Это ваша машина?
  Он: - Ага.
  Я: - Красавица. Тяжело водить такую огромную машину?
  Он: - Не. Нормально.
  Я: - Не обстреливали? Я слышала, что бывает.
  Он: - Меня – нет. Вот с другом было. Но ему повезло. Не остановился. Машина в дырочку была. В колесо не попали. На длинные дистанции мы ездим вдвоём.
   Мы покушали. Понесли подносы к движущемуся конвейеру.
  Он: - Спасибо Вам. Может телефон Андрея дать?
  Я: - Неа. Передайте ему привет от Танек в квадрате. Так он вспомнит нас. И удачи вам. Спасибо.
  Он: - Вам спасибо. Ещё раз.

   Я шла и вспоминала, как мыла посуду в этой студенческой столовой. У нас тогда не было посудомоечной машины. Один месяц дежурил наш факультет. Бесплатно. И это было нормальное явление. Сейчас это называют волонтёрством.
   Однажды бабушка мне прислала 40 рублей. Я получила стипендию – 50 рублей. У меня в кошельке лежала целая зарплата взрослого человека того времени. Я мечтала о том, как пойду по магазинам.
   Пришла в столовую. Покушала. Кошелёк положила на поднос. Поднос с кошельком уехал на конвейере. Я ушла. О чем-то думала, впрочем, как всегда. У меня бывают такие отключения. Я рассеянная.
   О кошельке вспомнила вечером. Когда собралась идти в магазин. Захотелось молока и печенья. Стала лихорадочно вспоминать, а где же оставила кошелек. И вдруг передо мной появилась картинка, как в кино. Движущийся поднос и на нём мой цветной кошелёк.
   Я вспомнила удивленные светлые глаза девочки, которая приняла поднос. Я ещё тогда подумала: «А чему она удивилась? Что я всё съела?»
   А теперь я шла по дороге в столовую, и смеялась над собой.
Смех был нервный. Я поняла, что целый месяц мне придется жить на оставшиеся десять рублей. Прощайте 90рэ. И моё пальто. И ещё, о чем я там мечтала.
   Я пришла в столовую.
  Я: - Девчонки, я оставила кошелек на подносе. Отдайте.
  Светлоглазая: - Никакого кошелька мы не видели, правда, девочки?
  Я: - Понятно. А совесть не замучает?
   В ответ – тишина. Девчонки ушли внутрь комнаты и больше со мной не общались.
   Я поплелась обратно. Попробовала выдавить слёзы, но вспомнила Фаину Раневскую. Был эпизод в её жизни. Когда Фаина вышла на улицу, то подул сильный ветер, в руках - зарплата, и деньги подхватил ветер, бумажки закружило, они улетали от неё. Фаина сказала что-то вроде этого, мол, это всего лишь деньги и унижаться, ловить их я не буду, пусть летят. (Фаина – это целое явление в моей жизни. Мой кумир. ) И я тогда не стала рыдать. Сказала себе, что это всего лишь деньги. Ату, их.
   Одна наша сокурсница позавидовала девчонкам из своей комнаты, а может и вправду хотела подшутить, как она сама потом рассказывала, и спрятала золотые украшения девчонок, когда они пришли с ресторана (девчонки – трое -  насобирали украшений в общежитии, кольца, цепочки), а девочка взяла и спрятала. Когда же хватились, то раздули скандал, а девушке стыдно было признаться, и она молчала.
   Девчонки привлекли милицию, пошли допросы.  Л. запугали тем, что сейчас её подселят в камеру к мужикам и те её изнасилуют, сокурсница призналась.
Был суд, ее взяли на поруки. Её отчислили из института и отправили на работу в детский сад нянечкой. Она должна была отработать два года и находится под контролем администрации детского сада.
   На прилюдном судилище (показательные суды входили в моду) девушка твердила: «Бес попутал…» На неё жалко было смотреть. Все её осуждали, а я встала и сказала, что Л. – хорошая. Она выросла в многодетной семье и не видела таких украшений никогда. И надо дать шанс человеку исправиться. Она вовсе не воровка. Пошутила, а потом боялась сознаться. Она трусишка – да, но не воровка. Л. плакала. И все почему-то захлопали в ладоши. Но я не слышала, как люди хлопали, про это мне потом рассказали девчонки, что я мол, молодец, хорошо сказала. Я плакала вместе с Л., потому что чувствовала её боль как свою. Спустя год про сокурсницу все забыли.
   Однажды наш физкультурник – преподаватель в институте попал в переделку.
Сорокалетний мужчина готовился заведовать кафедрой. У него была молодая жена и маленький ребенок, мы все - девчонки его обожали.
   На третьем курсе в мае был обычный турслёт. Мы проходили полосу препятствий, повторяли выступление (что-то там пели под гитару, шутили около костра в конце мероприятия), жюри подводило итоги, объявляли баллы, награждали грамотами лучшие команды. Всё как обычно. По плану. Но случилось непредвиденное.
   У реки стали кричать. Суета, общая напряженность. Мы пошли к реке. Было понятно, что что-то случилось.
Оказалось, что три парня поплыли на середину реки и один из них не выплыл.
Его искали.  Пацаны хмуро ныряли. Потом на лодке проверяли дно баграми. Девчонки плакали.
   Я видела утонувшего парня совсем недавно. Татьяна, моя соседка по комнате, его хорошо знала. И мы разговаривали перед полосой препятствий.
Парень только недавно вернулся из армии. Он рассказывал нам о своих планах, что мол, останется учиться, хоть и первый курс не закончил. Шутил. Мы смеялись.
   Как только тело стали вытаскивать наружу, я побежала в другую сторону. Я бежала по лесу, ветки хлестали меня по лицу, тропинка передо мной то сужалась, то расширялась, я всё бежала и бежала. Я думала о физруке Васе, и его поломанной карьере, о родителях мальчика, о девушке, которая дождалась и потеряла, о том, как его пытались оживить (девчонки кричали, я слышала их крики даже тогда, когда далеко находилась от реки: - «Вставай, вставай, не умирай, дыши, дыши…»
   Как потом выяснилось, что парень умер сразу, ему не помог бы ни массаж, ни искусственное дыхание, у него не выдержало сердце. Разгоряченный он нырнул в воду, судорожный синдром, утонул почти возле берега.
Дальше я выбежала на дорогу.  И долго шла. Уже стемнело. Я была не в себе. Рядом остановилась машина. Я села. Шофёр сказал, что едет в город, спросил: «Что-то случилось?»
  - Да, случилось. Парень утонул.
  - Мда. Это тяжело.
   Водитель говорил и говорил. Я кивала головой, но не слышала его. Он довёз меня до общежития. И денег не взял, хотя я что-то пыталась ему вручить.
Мне везло на добрых людей.
   Преподавателя Васю из института уволили. Хотя он всегда был ответственным, настоящим мужиком и наставником. Он всегда проводил у реки с нами инструктаж. Он объяснял всем, что в мае нельзя прыгать в воду, ни в коем случае не нырять и вообще река – опасная, с двойным дном. Василий ставил около воды дежурных мальчишек, которые следили за тем, чтобы в воду никто не лез, в общем, и в тот день он предусмотрел всё. Но мальчишки, которых он поставил у реки струсили. Они сказали, что в тот день инструктажа не было. Предатели. И трусы.
   До этого мы всем курсом пытались Василия отстоять.
Раз уж повелось, что я могу писать и «двигать» речи, не бояться аудитории, то мне доверили речь о возвращении нашего любимого преподавателя. Я написала речь и «двинула». О чем была речь уже не помню, но в конце я сказала:
  - …Верните нам В. Я.! Мы требуем, чтобы он вернулся на наш факультет. Третий курс физмата, вы здесь?
  - Да, - закричали из зала.
   И вдруг все встали и стали скандировать: «Вернуть, вернуть, вернуть…» И долго аплодировали стоя.
   На этом наше последнее комсомольское собрание закончилось. В. Я. не вернули. А мы больше никогда не посещали комсомольские собрания. Началось новое время.
   В. Я. мы видели иногда. Он работал в школе. Воевал, как он сам рассказывал.
   Воевать. Хорошее слово. Мы ещё повоюем.
   А, может, не нужно воевать?
   Всех простить. Всех любить.
   Завтра и начну.