В лужу, удивительно прозрачную, наполненную солнечными бликами и растянувшуюся по плитке вдоль тротуара, я наступаю одна. Потому что у меня есть резиновые сапоги – обновка к весне, – а у Анжелки нет.
– Помнишь, – говорю я ей, – как было в школе: если у тебя худые сапоги, ты лох, а если новые – то бог.
– Помню, – кричит она, прыгая поодаль по остаткам сугробов.
У меня сапоги новые, цветастые – в детстве таких никогда не было, – но ноги всё равно намокают, особенно правая. Неужели худые? Этого не может быть, разве что… Прикупила я их во время оттепели, потом вернулась самая настоящая зима, в которую я пару раз выскакивала в сапогах: не угадывала с погодой, лень было переобуваться и – уж очень они красивые. Думаю, они просто треснули на морозе.
Захожу всё дальше в светлый разрез воды, заплываю. Правая ступня с внешней стороны резко и очевидно увлажняется.
– Так и есть: дырка.
– Вот гады! – реагирует Анжелка. – Продают дырявые сапоги.
– Да! – отзываюсь я, хотя верить в то, что сапоги изначально были дырявыми, мне хочется меньше всего. – Лучше б я их совсем не брала, приберегла деньги и купила бы сейчас пирожок. – Враньё чистой воды. – Ты не знаешь, где здесь можно купить пирожок?
– Нет, тут ничего такого нету. Ты что, голодная?
– Да, я очень голодная.
– Ты сегодня не ела?
– Перед выходом ела, жареное мясо. Димкина мать прислала какого-то птеродактиля: то ли утка, то ли курица, то ли индейка.
– Тогда ты не голодная – за время сидения в ПФР ты не могла проголодаться.
– Правда, – соглашаюсь я. – Просто я, видимо, с самого утра хочу пирожок.
Это я намекаю, чтоб она купила мне пирожок. Потому что у Анжелки нет сапогов, но есть работа, а у меня наоборот. По ночам я воюю с немцами в касках или мчусь куда-то на поездах, зацепившись за пролёт между колёсами, а днём рисую и немножко голодаю.
– Слушай, – говорит Анжелка, – сейчас мы дойдём до твоего дома, я заберу те серёжки, «Охота в Африке», – сколько они стоят, 890 рублей? Переведу за них денег, и ты сама себе купишь что хочешь – хоть пирожок, хоть ещё что.
Я начинаю махать руками – мол, не надо, я тебе их так отдам.
– Во-первых, я тебе торчу две сотки, а во-вторых, мы на прошлой неделе бухали на твои деньги.
В-третьих, мне не нужны 890 рублей, мне нужен только пирожок.
Но она непреклонна:
– Это отдельно, потом разберёмся.
Когда я оказываюсь во власти неопределённости, меня выручают мои друзья. Случается это относительно регулярно – примерно раз в полгода. В этом мире я обживаюсь уже тридцать с лишним лет, но до сих пор не поняла, за что же он будет мне платить. Обычно он платит за страданья, но есть подозрение, что задумано это не совсем так. Во всяком случае терпеть неудобства, делать то, что не хочется, и не делать того, что хочется, достаточно долго я не могу и примерно через полгода увольняюсь. Высвобождается вдохновение и время, тают сделанные за время работы запасы, и мне частенько становится неловко, если моё абсолютно искреннее желание пообщаться пересекается с потребностью в еде.
После цепочки мелких лужиц был относительно долгий отрезок подсохшего асфальта, а потом, сразу после перекрёстка, небольшая, но подозрительно круглая, грязная, едва ли не с масляными разводами лужа, со всех сторон в снегу. Шагая в неё, я словила секундную панику, в следующую секунду от паники отмахнулась, но всё-таки притормозила и, прежде чем наступать, похлопывала по воде – прощупывала почву.
– Чё это с тобой? – удивилась Анжелка: лужа оказалась до безобразия неглубока, так что моя осторожность имела комический эффект.
– А ты представь, – сказала я, – я наступаю – и резко проваливаюсь, исчезаю. Пока ты мечешься в растерянности вокруг лужи, кому-то звонишь, пытаешься всё объяснить подоспевшим ментам и эмчеэсникам, начинаешь вспоминать, какой я была человек и как много не успела сделать – я, подхваченная водоворотом, проскакиваю галерею грунтовых пород и попадаю прямиком в аид!
Трёхголовый цербер в недоумении, брехать – не брехать и как это он прошляпил КПП (ведь очутилась я у него уже за спиной). Белые силуэты нагрешивших по программе минимум снуют туда-сюда, приостанавливаются, поглядывают на меня из-за сталактитов и сталагмитов.
Я всё ждала, что Анжелка вот-вот перебьёт меня и скажет что за чушь. Но нет: волнение на её лице сменялось тревогой, тревога удивлением, удивление любопытством – я успела оценить это, посмотрев в её сторону одним глазом. Вторым, а главное, третьим, я пребывала уже глубоко в аиде.
– И вот появляются они, главные действующие лица – повелитель царства призраков со своей Персефоной. Он – таинственный, высокий, весь в чёрном и чуть-чуть красном, и она, очень женственная, кучерявая, с венком из голубых бабочек. Обнаружив меня, ведут себя холодно, почти враждебно, но потом меняют гнев на милость – всё-таки гостья. Удостаивают приёма, в ходе которого не брезгуют прихвастнуть своими подземными богатствами (нефть, алмазы, шутка). Завязывается разговор, и тут уж я их совершенно очарую. Я, например, расскажу, что там (палец вверх) про них знают – и что именно знают.
После обеда Персефона покажет мне своих ласковых оленят, подарит одно из не самых любимых ожерелий. Постепенно у неё войдёт в привычку болтать со мной ни о чём и обо всём. Сам, видя такую благосклонность возлюбленной, тоже станет смотреть на моё пребывание снисходительно. А в минуты, когда я буду оставаться одна, я смогу бродить по царству призраков и изучать кружева паутины, странно пахнущие жидкости, звуки цепей, которыми прикованы грешники, и местные закономерности распространения света… – На секунду я задумалась, припомнив, что всё это я не просто сейчас придумала – что-то подобное, а конкретно блуждание между пещерными наростами и зачарованное рассматривание занавесок из паутины, мне снилось.
– Ну а потом что? – теребит меня Анжелка.
– Потом я совершенно освоюсь, начну крутить хвостом перед Аидом и в конце концов соблазню его. Не совсем от скуки и желания учинить раздрай – он мне правда нравится. Такой загадочный, обладающий тяжёлой, ледяной властью и красотой. На Шепса похож.
– На Шепса Александра или Олега?
– Александра, Олега я не знаю.
Олега я знаю, он давно в царстве теней, это из другого мифа.
– Ну так вот: я попытаюсь его соблазнить, ничего из этого не выйдет, но о моём намерении станет известно. Персефона моментально вышвырнет меня – хотя нет, не вышвырнет. Пожалеет, и я, обливаясь слезами умиления от её благородства и от того, какая они пара, поклянусь им в вечной верности и любви. Про себя, что сделает клятву особенно сильной. Но конечно, Персефона оставит меня не из благородства и не из жалости, хотя мне об этом невдомёк. Просто как бы сладко ни елось, ни спалось в объятьях любимого супруга и ни гулялось по специально сконструированным лугам, вокруг продолжает быть ад, и иметь при себе безопасного проводника его импульсов, подружку или, на худой конец, шута горохового очень кстати.
– Давай-ка, – Анжелка легонько придерживает меня за рукав, – вот эту лужу обойдём.
Тамбов, март 2022 г.