Я хожу по бесконечному залу с белыми роялями, за роялями сидят девушки в длинных серых платьях, они играют гаммы, очень быстро и громко, на пюпитрах стоят метрономы, стучащие вразнобой. Пальцы девушек мелькают быстро, как крылья стрекозы в полете, их руки то расходятся, то сходятся на клавиатуре. Гаммы эхом повторяют друг друга.
Стен не видно, куда я ни посмотрю, я вижу только поднятые крышки роялей и спины и затылки играющих.
Потолок здесь есть, он высокий, со сложной лепниной – белые крылья и прекрасные слепые лица, с него свисают хрустальные люстры, светящие желтоватым светом, но зал освещен не ими, а каким-то другим светом, белым, яростным, беспощадным.
Я хожу среди этих роялей, оглушенная гаммами и ослепленная светом. Почему он так светит, что он хочет этим сказать, мне кажется, что чем лучше они будут играть, тем беспощаднее он будет светить.
Я хочу заглянуть за свет, обойти его, увидеть то, что за ним, что кроме него, ведь есть не только то, что он освещает. Но пространство полностью занято освещенными вещами.
Я закрываю глаза и поворачиваюсь в темноте, которая внутри. Кто-то подносит к моим губам чашу, и я делаю глоток бесконечной глубины, я не знаю, в какую глубину он ушел сквозь меня, такой глубины нет ни во мне, ни в моем мире.
Глоток гасит звуки и свет и отменяет вещи. Я в темноте и тишине. Где-то далеко горит свеча, за ней окно, за окном темнота и фонарь. Там дышит живой ветер и льется искрящийся дождь.