Широка страна моя родная,
Много в ней лесов, полей и рек.
Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек!
©Василий Лебедев-Кумач 1936 г.
1/4. Давай поговорим?
День не спешил закончиться, и город, раскинувшийся по сторонам реки - сейчас вот разнежившейся под многодневной теплынью и уходившей в свои низовья отблесками ровной своей глади - медленно погружался в нескончаемый вечер, обещавший быть тихим и благостным.
Хотя солнце, за долгий день раскалившееся докрасна, уже совершенно закатилось за край здешней местности в направлении русла реки - избранном ею ещё в непроглядные для обыденного сознания времена - но светло еще было вокруг и спокойно. Даже заря вечерняя не будоражила край небес, оставляя после себя чистоту ровно подсвеченного окоёма.
Одинокий человек в стремительно пустеющем мире сидел у окна и поглощал отведённое ему время привычным перебрасыванием смыслов. Сегодня игра эта зашла столь далеко, что захватила собой не объятые прежде сферы пространств, времён и понятий. Да при этом так ретиво, что, возбуждённые в клокочущем уже горниле бренного черепа, эманации мыслей легко проникали сквозь хрупкую свою преграду, обтянутую увядающей уже кожей, на поверхности которой, перелесками, гнездилась клочковатая поросль бороды и всклокоченных же волос. Сквозь всю эту дремучесть сверкали – преддверием катарсических слёз - сияющие глаза. Ещё малозубый рот участвовал в этой вакханалии, извергая в моменты, видимо явившихся откровений, зооморфные какие-то стоны.
Эманации эти эфемерно своевольные не только вырывались из недр живой субстанции мозга, но и устремлялись прочь от своего источника во все стороны; падали на плоскость нависших, неприютно убогих, стен непритязательной обители, плохо исполняющей обязанности надёжного убежища мыслителю; эманации падали на стены, там преломлялись, отражались, разбивая друг друга и, напуганные так невразумительно явившейся свободой, тотчас же устремлялись толпой обратно в буйную головушку, производя внутри её такую сумятицу, что стройность мышления, случающаяся в минуты просветления, не только никак не наступала, умиротворив бы своего демиурга получившимся результатом, а напротив, звала измученное таковыми генерациями существо, к некоторому протесту против сложившегося обычая коротать время…
…Дальше можно было бы рассказать уж о том, как на город нагрянула очистительная гроза, но в дверь слабо постучали и сразу же в раскрытом её проёме возник Андрюша. Это был сухой, прогонистый мужчина лет за пятьдесят. Красив он был, чертяка, своей былинной красой, слегка, правда, подправленной на индейский манер бытовым загаром часто и много пьющего человека.
Но цвет глаз пропить ему ещё не удалось – бездонной, как само русское небо, голубизной приоткрывали они вход в глубины его души, многогрешной и ангельски простоватой одновременно.
-Привет!
-Здорово.
- Чё-то скучно, брат - безнадёжно молвил он, имея ввиду, конечно же, моё странное равнодушие к алкогольным процедурам. Тут и гадать нечего - выпивки у меня на работе не водится. Однако же: - Может хоть поговорим? – принялся было канючить пришелец.
- Да ну тебя нахер, Андрей. Об чём говорить-то, на сто рядов уж всё переговорено. Видишь – думаю. Займись и ты чем-нибудь.
-Дак что делать-то не знаю?
- Ну хотя бы вон трусы свои достирай, ведь с прошлой моей смены стоят, замоченные киснут.
-Да что эти мои трусы, когда душа болит. А выпить не на что. Зажал хозяин копейку-то.
И Андрей, как ни в чём ни бывало, делово усаживается на моём топчане и просто сидит, ожидая пока вредность моя уйдёт в никуда, и весь я буду внимать его сетованиям на злодейку судьбу.
Мы с Андреем не друзья, но товарищи. Коллеги, значит, по роду деятельности на нашей производственной матрёшке.
Хотите знать, что за матрёшка такая? Сейчас расскажу. А не хотите слушать – неволить не стану. Действительно тут парой фраз не обойдёшься. Если что не так, то можете чем-нибудь для себя более полезным заняться, чем чтение: стирка, приборка, полы помыть…
Помню: немолодая уж и не красавица одинокая женщина доверительно беседуя со мной, почти юношей, говорила что в тоскливую минуту принимается она мыть полы; а вымоет, да взглянет на него против солнышка в окне – пол-то и улыбается ей. И этой улыбки чисто вымытых да подсвеченных солнечными лучами досок, достаточно бывает, чтоб оттаяло сердце, а душа ответила вздохом: - Хорошо!
Добро сочувствовать той женщине и мне, ничем другим не способному помочь ей в житейской невзгоде.
Да много есть чего полезного из занятий, уж далее по всему кругу ежедневных забот неленивого человека.
А я уж продолжу писать просто так, для себя лично. Таким вот примитивным образом как бы упорядочивая случаи из нашей с вами жизни на просторах отечества, всплывшие в памяти под магнетическим воздействием надоедливого Андрюши.
Андрюша – генетически русак родом с Алтая. Но гражданин узбекский. В той столице есть у него квартира. В том же городе проживает и его, неслабая числом родня. А сам же он по каким—то своим обстоятельствам ударился в бега. Много мест обитания сменил бродяга – от берегов великого океана до байкальских берегов. И мог бы дальше продолжить свой бег по случайным румбам произвольного курса, да в результате активного взаимодействия с россиянами бывал неоднократно бит, посажен, выпущен на волю, снова бит и снова… короче полной чашей вкусил прелестей жизни с соотечественниками. Но главной его потерей оказался паспорт. Человек же без паспорта в нашей свободной стране свободен от любых перспектив, кроме как укрываться в тёмных закоулках сияющих просторов, добывая себе пропитание - нет, не разбоем, но случайными заработками.
Жизнь научила Андрюшу многим компетенциям, так что рабский труд его был довольно востребован. Во время же оно, то есть когда жизненные пути наши пересеклись у сторожевого топчана караульной избушки при въезде на упомянутую матрёшку, Андрюша и скрывался тут холопом при замечательно сердобольном предпринимателе средней руки.
2/4. Матрёшка, как амбициозный проект частички Родины
Если взять территорию нашей страны да нарезать из неё более семи сотен миллионов кусочков, то одним из них и будет некая База. Когда –то контора эта была создана администрацией области с весьма благой целью обеспечить население особым видом топлива. Вообще-то забота эта была не без корысти, хотя и отпускалось горючее буквально за копейки, но таким образом утилизировались отходы производства топлива более ценного и всё более насущно необходимого во всё возрастающих масштабах. А тут красиво решались две задачи: и отходы как-бы рассасывались и народец можно было побаловать реальным благодеянием, да ещё доступным далеко не всем. Это-то последнее свойство исключительности и было милее всего администраторам, которые в своих рассуждениях о том, чего бы такого хорошего сделать народу, дошли до того, что решили потратиться на строительство некоего административно- производственного центра, с целью собрать воедино благодетельные службы, до этого ютившиеся по множественным углам захолустий областного центра.
Была выделена территория с периметром в семьсот метров. Компетентными людьми разработан проект обустройства базы, открылось финансирование, и радостный исполнитель принялся шустро лепить здания и сооружения из сборного железобетона – продукции домостроительного комбината, довольного открывшимся заказом. Короче, все довольны и все смеются над подарком судьбы.
Судьба, однако же, не собиралась и на этот раз оказаться монотонной в своей добродетели. В её же привычке скорее всего можно обнаружить игру. Вот и взыграла: финансирование разом прекратилось; цепочка контрагентов разорвалась ; а заказчик только и успел что пустить в эксплуатацию одно лишь здание, да сторожку. С незавершённого -же строительства, постепенно вспухающим ручейком, потекли детали, подходящие для строительства уж индивидуального. С этим безобразием надо было что-то делать. Хотя бы для отчёта перед руководящей силой региона.
Вот и отдали сторожку во власть личностям, уже утратившим энергию общественно-трудовой деятельности и польстившихся на весьма скромный заработок сторожа неподьёмных железобетонных заготовок.
Ютилась на территории и жизнь профильного производства – на новом месте, но в традициях стародавних.
Все участвующие стороны понимали всё что к чему и даже удивлялись потугам администрации оживить прогресс даже вопреки общему тренду на развал сущностей гораздо более серьёзных.
В сутки, назначенные графиком выходов на работу, являлся в строжку и я.
После бурных событий недавнего прошлого, работа здесь представлялась мне похожей на рай.
Наконец-то в полной мере открылась возможность пребывать самим собой. Без низа и без верха кого-либо над. Никто здесь мной не командовал, а с народ местный я умел принудить дружить со мной. Но всё же лучшее время для меня наступало, когда все разъезжались и я оставался один. Служебный топчан мало манил меня, а больше всего предавался я изучению выпавшей на мою долю локации судьбы. Здесь по-хозяйски обходил расположение, в меру своих сил исправлял мелкие огрехи сослуживцев. А наведя на свой вкус порядок, усаживался где-нибудь да предавался созерцанию бытия. В последние годы как бы скрывавшегося от меня в ядовитом тумане непреодолимых проблем.
Иногда мне находила блажь подняться на кровлю предположительно административного здания. Тогда, миновав засранные народом клетки будущих чиновничьих кабинетов и поднявшись по маршам без перил с этажа на этаж на самый верх, оказываешься как бы на крепостной стене с которой открывается вид на привольную долину реки.
И видишь как:
Справа возвышался крутой берег с недюжинными еще остатками леса; а на левой же стороне проглядывала сквозь частые побеги жилых кварталов серая полоса аэродрома. Совсем уже вдали, колеблющийся в мареве горизонт разрезали вертикали труб всевозможных комбинатов. В летнюю пору они выглядели безответно смирными, видимо приберегая свою, столь неизбежную в деле процветания этого края скверну, до столь же неизбежной зимней поры.
Но благостно было теперь: шум города едва долетал сюда и юркие автомобили сверкающими игрушками скользили по шоссе и близкой его развязке во все концы света. Внизу, за твоей спиной мирно раскинулся охраняемый объект; а потенциальные его грабители, были заняты сейчас мирскими делами, тем более что здесь мало было чем поживиться злоумышленнику.
Думалось о высоком, целиком подвластном только временам, ещё только грядущим откуда-то совсем уж издалека в направлении далёкого прошлого, точные детали которого всё труднее разглядеть, полагаясь теперь только лишь на силу своего воображения, связывающего доступные артефакты в логическую цепочку неразрывного единства.
Кулисами мысов изрезанных равнин
Уходит вдаль река вечнозелёных вод.
Возлюблена людьми с доисторических глубин,
Лишь ты одна не изменяешь ход
Тысячеактной пьесы под названьем Vita.
Где в прах береговой идёт за родом род.
Пласты племён твоим песком замыты -
Лежат безмолвно, как и теперешний народ.
И вот теперь - я здесь. Живу познаньем мира.
Но проза дней мою сбивает спесь.
И тем я уязвлён…
Иногда случалось увидеть отсюда и нечто забавное. Да именно тем, что на этот раз лично твоё далекое уж прошлое как бы надвинулось вот прямо сюда, и стало разыгрываться по знакомым нотам неизбывного разгильдяйства.
Сначала по асфальту дороги через виадук промчался, звонко лязгая траками, неуместный здесь гусеничный транспортёр цвета хаки. Затем из-за поворота величаво выплыла громада… мобильного ракетного комплекса Тополь (!). Ракетовоз почему-то свернул с прямой дороги и направилась в объезд виадука. Видимо грузоподъёмность того была недостаточна для тяжёлой машины.
Вообще появление здесь грозной боевой машины было более чем странно. Ведь едва ли не каждому жителю города известно, что позиционный район для стратегических ракет местной дивизии оборудован в лесном массиве, находящемся не особенно далеко, но совершенно уж в другой стороне. Но мало кто осведомлён, что арсенал тополёвых головных частей располагается ну в самом неудобном ( в логистическом смысле) месте. И от него до ракет надо добираться не одну сотню километров по оживлённой сейчас федеральной трассе, не имея возможности срезать путь, а нужно ехать прямо через город и уж дальше, через игольное ушко выезда на трассу другую, спешить к месту назначения.
Разумеется, со школьной поры нам известна сентенция: о том, что тяжело в учении – легко в бою. И, разумеется, нетрудно себе - и даже без особой-то осведомлённости - представить что в планах боевой подготовки ракетных войск должны же существовать программы тренировок по установке тех же массогабаритных макетов боевых частей на ракету носитель. Для этого ведь надо доставить изделие с места хранения к месту дислокации ракеты.
Но в данном случае вероятно предположить новаторское решение, типа не магомед к горе, а гора идёт к магомеду. То есть саму ракету подвести к головной части. И одновременно усовершенствовать навык вождения техники по необорудованным трассам.
Не просто же покататься решили же ведь в этот раз ракетчики?
Так вот, вездеход группы обеспечения движения прошелестел дальше, а водитель ракетовоза столкнулся с неожиданной проблемой.
Примитивно устроенный наблюдатель подумал бы в этом случае, что на самом-то деле задача была она настолько тривиальной, что разработчики маршрута движения не обратили внимание на пустячок: в месте выбранного объезда виадука недостаточной грузоподъёмности , имеется пересечение трассы движения стратегического мобильного комплекса с проводами линии энергоснабжения городского троллейбуса.
Но нелепо было бы предположить, что ракетчики действовали наобум. Наверняка для прокладки маршрута движения офицеры использовали наиточнейшие карты Генерального штаба; и учли, что в данной точке на трассе имеется виадук с недостаточной грузоподъёмностью, но зато рядом имеется ветвь дорожной развязки, которую можно использовать для объезда препятствия. Правда, там проходит, подвешенная на опорах, контактная сеть троллейбусной линии, которая ни при каких условиях не может быть ниже габаритов ракетовоза по высоте.
А она оказалась именно ниже. Вот поэтому боевая машина замерла во всём своём конструктивном великолепии прямо предо мной.
Так мне повезло ещё и наблюдать как мобильный комплекс «Тополь» остановился нерешительно вблизи от меня, прямо в черте города, перед неожиданно возникшей на маршруте его движения подвеской троллейбусных проводов; видел я, как засуетились офицеры, как выломали из оказавшегося - на их удачу! - поблизости забора, длинную доску; и как поднимали ею нависшие провода, пропуская под ними грозную боевую машину, одним своим залпом способную испепелить не только эти провода с электрической подстанцией, но и город много крупнее того, что из вредности своей развесил муниципальные свои провода не там, где надо, да ещё как попало.
.
Много раз, посещая по делам разные точки нашей обширной страны, каким-то особенным органом ощущал я дремотное состояние жизни народа, обитающего там, как и везде. При том что повседневные человеческие отношения как бы и кипели, но затрагивая не весь разум, и даже не полушарие мозга, а какую-то малую часть половины. Дома ещё можно было заметить оживление, а уж на работе, если возникала необходимость действовать, то уж идем напролом – авось да получится. Казалось тогда, что все достижения человеческой мысли – этакая блажь. Говорят, что самая сложная машина надёжна и может работать так, что её невозможно сломать. Попробуем. Всунем элементарный лом, да пристукнем кувалдой. А-а! То-то же!
Повеселились, и снова – в дремоту. Но не будем о грустном.
Впечатлённый только что увиденным сверху вниз, начал я спускаться с точки своего наблюдения, и тут же в одном из отсеков недостройки услышал весёлые голоса.
Компания бомжей устраивалась здесь на ночлег. Это были всё мои знакомцы. Давно уж приглядели они пустующие эти стены для базы своего присутствия. Они появлялись здесь сразу-же как только в городе устанавливалась тёплая погода. Всё лето они охотились на мусорных точках и возвращались сюда на ночлег. Только поздняя осень принуждала их сменить локацию. Заводилой у них был человек, которого они называли уважительно кличкой Душман. Не раз он выручал компанию в трудную минуту. Когда совсем уж подступал такой край, что и выпить не на что было, доставал из своего тайного местечка какую-нибудь золотульку ( зря что ли когда-то шастал по кишлакам воином зачисток). Знакомые ему цыгане легко конвертировали золото в рубли и тогда уж –пир горой!
Случалось, что кто-нибудь из их стаи да околевал и тогда менты выпрашивали у нас, сторожей, какое-нибудь одеяло для транспортировки тела. Разумеется, без отдачи. И это, последнее, было тем единственным, чем беспокоили бомжи пенсионеров сторожевой охраны объекта.
Иногда лицо из начальствующего состава конторы отдавало приказ выпнуть бомжей на все четыре стороны. Приказ этот сейчас же выполнялся, но сугубо демонстративно; - Кышь, мол, птицы перелётные! И они делали вид что взлетели, чтобы, покружив неподалёку, снова угнездиться в избранном месте.
И это хорошо – пытался вразумить я начальника. Ведь с э т и м и у нас договоренность (здесь не безобразничать!). И теперь они как бы прикрывают этот рубеж от нашествия чужаков, которые ещё неизвестно кем окажутся.
Сложнее дело обстояло на восточном фронте обороны. Там крутым косогором восходила пустошь, заканчивающаяся по верху новостройками жилого микрорайона. Местные тинэйджеры посчитали развалины новостройки подходящим местом для своих игрищ. Чаще всего они были безобидны, но постепенно щенячья их субкультура замещалась зачатками криминального характера. Этим новым поколениям непременно нужно было что-либо крушить. А когда же грозный сторож появлялся у них на виду, они покидали границы охраняемой территории и там, наверху, принимались дразнить старичка самым изощрённым способом: они выстраивались спинами в ряд и, дружно приспустив штаны пугали его видом своих оголённых жоп. Сторож, однако же, ужас этот благополучно переживал, но всё-таки уходил к себе в сторожку, чтобы только не видеть что-либо ещё более ужасное.
Начальственное лицо нет-нет да проявляло свою озабоченность уровнем боеспособности своих бойцов охраны, и решительно настаивало на принятии жестких мер против нарушителей суверенитета предприятия. В ответ на последовавшие запугивания пацанов, те элементарно располагались выше по склону, вне досягаемости претензий охраны, и принимались бомбить камнями шифер склада, оказывающегося ниже чем позиции гранатомётчиков.
Однажды начальник не выдержал такого глумления и лично вызвал милицию.
Присутствуя при этом его звонке, я пытался подсказать, чтобы наш командир порекомендовал бы наряду заехать на вызов сверху, со стороны микрорайона. Начальник, разумеется, мою подсказку брезгливо проигнорировал. Наряд же из райотдела, находившегося от нас в четверть часа пешей ходьбы, прибыл, вооружённый штатными средствами, на своей служебной машине. Но ровно через два часа. И, разумеется, с низу. Пацаны, ожидавшие дальнейшего развития событий, уже было заскучали, но, увидев внизу подъехавших ментов с автоматами, лёгкой пробежкой рассосались по домам.
Следующей же ночью вспыхнула и сгорела дотла бытовка гастарбайтеров, возводивших забор против ордынских набегов бывших пионеров, теперь-то даже и не комсомольцев - а просто школьников. Забор этот оказывается удивительно нестойким – не потому ли что сооружался быстро, но на растворе преимущественно из песка (цемент же весьма ликвиден и легко реализуется на сторону).
- Ну и наглецы же вы – парафинил нас начальник, изнурённый всеми особенностями поразительно живучих традиций социалистического хозяйствования.
- Отнюдь, отвечал ему я, доверительно напоминая о том, что совсем ещё недавно сторож на свою месячную зарплату мог купить до сотни единиц охраняемой продукции, а ныне же мы и половины десятка взять окажемся не способны.
Не достаточно ли ясна ситуация того времени?
3/4. Театр Жизнь
Сегодня же там, в - обещавших быть в будущем прекрасными своими интерьерами – а ныне голых клетках конторы было весело.
Не об этом ли явилась ко мне весеняя серенада российского бомжа:
Вот и снова весна. Покупается новая Рама.
Маргарин этот в булку сухую намажь, не жалей.
Если в чарке твоей не осталось и грамма -
Из бутылки палёной - до самого края - налей!
И, смиряя порыв нетерпения - гордо -
Выпей влагу прозрачную - махом - до дна,
Закуси дух сивушный удобренной коркой,
Зорким взглядом прикинув - в бутылке осталась еще не одна.
Лучше повода нет, чем сквозь призму бокала,
На подругу свою - отстранясь - с вожделеньем смотреть,
Исподволь ожидая прихода крутого вокала.
Чтоб веселые песни вдвоем, приобнявшись, запеть.
И не раз повторить: и сейчас, и потом, и затем.
Чтоб в глаза ее синие глянуть,
Раствориться, забыться, уйти от жестоких проблем.
И, очнувшись от праздника, снова надолго увянуть.
На этот же раз всё было серьёзно.
- Привет, деда! Заходи, гостем будешь. Свадьба у нас. Вот Анжела- невеста. Если хочешь – можешь попробовать. Она на это дело мастерица.
Мастерица сердито шикнула на шутника. – Не бойся, деда – я смирная.
- Ну, совет вам да любовь. И детишек побольше.
- Ну да мы сами что твои дети.
-Ну вот и славно. Смотрите, чтоб никаких…
- Понято!
Но уж собеседник-то мой Андрюша - далеко не из их числа. Он, хоть и бомжевал теперь, но не занимался собирательством и охотой у мусорных баков, а элементарно бичевал по стране вполне согласно с глубоко советской укоренившейся традицией заработать где придётся производительным трудом деньжонок, чтобы при первой же возможности их и прогулять.
При всём при том среди бродячей братии статус его неизмеримо более высок. Ведь он был теперь фактически управляющим при вотчине некоего Предпринимателя
Всегда, при любых условиях, какой бы режим власти ни распространял свои крыла над нашими просторами – всегда находится человек, для которого активная деятельность составляет основу его жизни. При этом такие обнаруживаются и среди чиновников, и среди служивого люда, и среди прирождённых администраторов, и… да везде, и в самой даже рутинной сфере такие исподволь, а иногда и не особенно таясь, реализуют свою жажду чего-нибудь да натворить. Многие идут в криминал, некоторые мимикрируют под массы бездельников. И лишь редкие особи решаются сделать что-то реальное, которое-то даётся труднее всего, ведь условия разделения труда все настойчивее требуют привлечение рабочей силы, материалов и финансирования.
Один такой и занимался строительным бизнесом малого формата. А для размещения своей невеликой базы, арендовал - у владельца незавершённых построек на территории предполагаемого величия - часть одного из корпусов, уже имевшую стены, кровлю и бетонированный пол. Здесь Предприниматель оборудовал как надо помещение для хранения материалов, инструмента и выполнения работ по подготовке строительных элементов. Тут же была устроена и бытовка, в которой работяги отдыхали в перерывы, делали перекусы, и, при необходимости, даже ночевали здесь.
Андрюша же жил здесь постоянно, обеспечивая круглосуточный надзор за имуществом строителей. Надо сказать что Предприниматель подобрал Андрюшу на улице в неприглядном состоянии и из доброты своей как бы обеспечивал теперь отеческую опеку над приёмышем, которого, с его привычками, уже знал как облупленного. Потому-то и выдавал из заработка денег по самому крайнему уровню прожиточного минимума. Остатки же держал при себе, заверяя что отдаст всё до копейки, как только Андрей докажет всю благоразумность заявленных трат. Установленный минимум Андрюша сам ещё минимизировал до крайности, а высвобожденные средства тут же пускал на пропой. Несколько дней бывало так, что он абсолютно и голодал, но в итоге всё-таки решался и продавал на сторону что-либо из охраняемого имущества. При этом он действовал умно. В расход шло то, что давно не было востребовано на действующем этапе работ. Однако неожиданно заявляла о себе потребность в имуществе из депозита. Уверенные в успехе оснащения, работяги обращались к рубанку, болгарке, или ещё чему-то важному, да не находили нужное. Андрюша же на голубом глазу вместе со всеми как бы и недоумевал: вот только что было, а теперь нет – и куда же подевалось? Работяги понимали его игру и тут-же с удовольствием дубасили пройдоху.
Но особенность андреева тела была такова, что синяки не появлялись на его лице, и только лишь бывало так, что просто по нескольку дней страдал от боли то тут, то там.
Пережив очередное телесное это наказание, Андрей как бы восстанавливался в правах и продолжал свою жизнь в коллективе, как ни в чём ни бывало. Крепкий орешек, этот Андрей. А ведь дубасили же его мастера своего дела. Не верите? Да вот вам и пример.
Однажды, уже ближе к полуночи, к закрытым воротам моего объекта подъехал, сверкая фарами автомобиль такси. Несколько озадаченный, ведь девочек по вызову не к кому было приглашать, я принялся анализировать.
Андрюхе вообще сейчас не до них. А я? Не вызывал. Да и вообще, даже вот от Анжелки бесплатной надменно отказался. Мне бы чинно, благородно предаться виртуальным удовольствиям на вроде того, как сочинить что-нибудь этакое для души, безбрежно привирая себе в апологию:
Не слышно шума городского
И над объектом тишина -
Ему не быть до полшестого.
Ведь есть канистрочка вина.
Одной рукой возьму я кружку,
Другой подружку обниму:
Звонкоголосую подружку.
Щипну её гитарную струну.
Налью, налью вина сухого
Прочту точас пришедший стих...
(Как птица в нас пребудет счастье
Златых, хоть и не юных дней
Уйди, уйди от нас ненастье
Крутых реформ грядущих днесь.)
Нас не тревожь до полшестого,
Ведь шум работ давно затих.
.
Тем не менее я всё-таки с усилием отодвинул тогда на сторону наше грохочущее тяжёлое полотно ворот. Автомобиль, проезжая мимо меня, остановился и из приоткрытой его дверцы высунулся знакомый мне труженик Предпринимателя.
-Привет, деда. Давай, к нам – выпьем маленько.
-Нет парни, вы уж как-нибудь без меня.
- Давай, давай не отказывайся, надо обмыть мою победу.
Ну как тут обидеть триумфатора? Тем более что с выпивкой у меня всё под контролем. Автоматом срабатывает моя норма.
Быстро накрыли поляну, сели вокруг стола и …
-За что пьём нынче, громадяне?
- Да вот он – все его сопровождающие указывают – молодец!
И скромненько так о н сообщает: - Штуку баксов нынче поднял. Бои без правил. Победа за мной.
-Ну, думаю, Андрюха – теперь-то я понимаю твои ахи да охи. А сам присоединяюсь к дружным поздравлениям бойца.
Несколько рюмок – и пошёл разговор о том, о сём. Вообще-то у меня каким-то образом образовалась привычка при разговоре, хоть и балабонить вовсю, да не задавать вопросов. Это-то меня и напрягает. Собеседник видит во мне яму, в которую можно слить все свои даже тёмные тайны. Он и сливает. А тайны его переходят в меня. С ними и живу дальше, выстраивая картину реальности, не всегда согласующуюся с общепринятой, странной на мой взгляд, противоестественной, словно творят её идеальные люди, с высокими помыслами и безупречным поведением в жизни – таких я, по правде сказать, не встречал с низу до верху нашей человечьей экспоненты. И понимаю почему. Ведь Ангелу не место на земле грешников. А Создатель к нам, сирым да убогим, благоволит, свою же бригаду ангелов да архангелов находя уж невыносимо целомудренной.
А между тем с триумфатором у меня завязался неравновесный диалог и продолжался он до того мгновения, когда боец внезапно замолк на полуслове, отпал на топчан и тут же захрапел во сне.
- Да, знать не легко достаются победы в боях без правил.
И вот этот Андрей, как ни в чём ни бывало, делово усаживается на моём топчане и просто сидит, ожидая когда я буду готов внимать его сетованиям на злодейку судьбу.
- Если бы ты только знал, как мне хочется домой –провозгласил унылый Андрюша, отчаявшийся уж ожидать, когда же моя вредность источится совершенно – ведь у меня в Ташкенте есть квартира хорошая, там сейчас племянники мои живут. Пишут: дядя Андрей, мы соскучились по тебе, когда ты приедешь. Мы очень тебя ждём.
- Ну и?
- Дак как же приехать-то?
- Ну, заработал денег на билет и… здрасти!
- Да деньги-то есть. Барин придержал. Говорит, что когда соберусь то отдаст.
-Ну и..?
- Так паспорта-то нет у меня. А без паспорта - никуда.
- Да к нам-то сюда ты как-то же добрался. Вот и решайся, да босиком по Руси – полный вперёд!
- Ментов боюсь.
- Да ты ходи по местам, где ментов-то и нет. Сейчас пока и границы-то не только обойти, но объехать возможно. Если, конечно, аккуратно.
- Менты есть везде.
- Да тебе-то их что бояться?
- Бить будут.
- Можно подумать, что здесь тебя коллеги по головке гладят.
- Там другое.
-Да ты с подходцем – сунь кому надо. Авось даже до депортации дело дойдёт...
- Ну, ты это совсем уж…
-А что? Слушай вот одну мою историю. Не про депортацию, но все же…
Однажды довелось мне околачиваться на вокзале. Дочка с внуками поездом ехала в гости. Вот и встречал. Приехал сильно загодя, из опасения застрять в пробке на близкой от вокзала легендарной развязке по имени казахского акына.
Деньжонок было как всегда маловато, а когда я от волнения предстоящей встречи откушал скромненько в привокзальной тошниловке - их стало вообще в обрез. Только чтобы на такси привезти любимых своих гостей. Конечно, дочурка моя не обеднеет от оплаты таксисту. Но это же, сам понимаешь...
Да, сижу я, значит, в ожидании на привокзальной скамеечке. Тепло, солнышко улыбается, народ снуёт туда-сюда, а поезд заветный между тем приближается.
На скамейку рядом подсел мужичок нормально одетый. Рубашка белая не смята и вообще – не бомж уж явно.
Сидим некоторое время индифферентно. Но чувствую, что у мужика ко мне есть интерес. И понимаю, что он замечает это. Долго же такое состояние продолжаться не может.
- Извините – говорит мужичок – не найдётся ли у Вас для меня хоть какой-нибудь работы.
- Да какая работа, когда сам-то смайнался ниже некуда. Живём в обрез.
- А может подскажете кого из нуждающихся в рабочей силе. Денег-то нужно хоть сколько-нибудь на дорогу.
-И что ещё путешествовать собираешься?
- Домой добираюсь.
- Далеко?
- Из Тобольска в Артём.
-Знаю это твоё Приморье. А здесь-то как получилось, что завис?
- Так добираюсь зайцем с электрички на электричку. На Западе-то разрывы небольшие, а на Востоке-то с этим делом сложнее.
- А как так получилось –то что обезжирился?
- Да это целая история. В Артёме-то я жил нормальненько, баба, домик свой, шоферил на Камазе. Уголь возил с разреза. Зарабатывал хорошо. Но и работал – бывало и ночь захватишь.
Возвращаюсь я как-то порожняком. Темно. Дорога только из-под фар видна. Ну, она знакома до каждой ямки. На трассе ни души: ни встречных, ни поперечных. Я и понужаю.
И тут поворот, а за поворотом – Хрум! – под колёсами. Стоп. Выхожу – батюшки! – жигуль сраный всмятку. А там трое мудаков. Стали посреди дороги без света и, - как показала потом экспертиза – пьяные вумат спали. Моя-то вина сомнительна. Да три трупака всё-таки. Надо как-то реагировать.
Дали мне восьмёрочку общего.
В Тобольске и работал от зоны на Камазе же. Зарабатывал нормально. А тут срок для УДО подошёл. Мандраж берёт. Закинул удочку! Надождать – намекнули. Дал. Всё под чистую. Да на волю с чистой совестью - уже без копейки. Давай, говорят до свидания!
Вот и добираюсь на перекладных электричками. Где подработаю чуток – веселее дело пойдёт. А где и зависну.
И так мне, Андрей, противно стало за себя. Ведь прожрал же без ума только-что три сотни в этом долбаном кафе. Да видимо противно не совсем, что придержал-таки денег, правда только-только на такси до дому с внучатами.
Одно утешает мою сволочную душонку – Знаю, не пропадёт этот парень. Нет, не пропадёт.
- Да это жулик элементарно разводил тебя на бабки – успокаивает меня Андрюха.
-Может быть. Но это же не изменяет мой грех. Перед собой прежде. А ведь и мне много пришлось поездить по стране. Бывало и так что окажешься в сложной ситуации, и ничего у тебя нет такого чтобы привлечь внимание кого-либо к своей проблеме. Так помогали же, не то что иногда, а всякий раз выручали в трудную минуту.
Да вот тебе и пример.
У нас трагедия. Сынок поставлен на грань гибели. Надо спасать парнишку. Местные эскулапы делают всё чтобы перекрыть всякие пути на стороне. А мир ведь огромен. И много чудес в нём происходит. Зачем упускать малейший шанс, тем более что уже начаты добрыми людьми пробиваться тропинки в надежду. Мне нужно только стать мотором этого движения. На работе –полное понимание и поддержка, со всех сторон идут деньги. Только действуй. И вот я в дороге. Не думая на что и откуда.
Жестокосердная Москва. Я из одной больницы в другую – на какую только наведут ребята из одной многообещающей фирмы. И вот- в самом её центре, у Кремля, в безнадёге после посещения кремлёвской больницы, где меня как соринку выбросили шваброй на улицу. И чувствую, что силы уже покидают меня. А тут – кафе. Захожу в умопомрачении и беру кусок мяса, да пепси и как зверюга пожираю всё это. А сынок сейчас в той зачуханой нашей больнице. Что с ним? А я жру. Прожираю чьи-то деньги. Вкусно! И отвратителен сам себе.
Андрей, понимаешь – мы опоздали. Мы все опоздали тогда. Сына уже не вернёшь. А кому вернуть потраченные мной деньги – не знаю.
Но жизнь продолжается. По-прежнему я с людьми. Случается, что встретится человек, которому не хватает какой-то там пятихатки.
-Да возьми, пожалуйста.
- А куда выслать перевод?
- О чём разговор , браток?
-Ну тогда вот мой телефон и адрес – может пригодится.
-Тогда бы у меня целый чемодан таких образовался. Даже не говори. Всё равно не запомню.
Правда, что–то часто меня с этим стали нахлобучивать жулики. И ведь вижу же, что врёт. А сердце своё: -А может правда?
Знаешь, иногда легче быть обманутым, чем обмануть кого-то. Такой уж я идиот.
И тут уж Андрюша не может молчать. Толи его не согласие с моей самооценкой взрывает его, толи желание м себя присоединить к этой, на самом-то деле не очень-то однозначно низменной категории наших людей – но он начинает говорит о том, что было дело во Владивостоке.
-Как обычно , бичевал ( но паспорт тогда ещё был при мне – ничего что узбекский). С прежней работы рванул, а новую ещё себе не нашёл. И денег было вобрез – на едва на бутылку пива.
- Сижу на скамейке под кустом. Тепло, дождя нет, птички щебечут. Красота. А напротив у входа в банк – иномарка сверкает. И в эту тачку садиться крутой мэн. Дал по газам – только его и видели.
Живут же люди!
И замечаю я что на месте тачки что-то такое темнеет. Определённо не мусор.
Делать мне нечего. Дай – думаю - посмотрю. Подошёл. А там барсетка. Огляделся по сторонам. Никого. Надо поднимать.
С этой барсеткой и присел туда же. Открыл. Ё-моё! А там кирпич денег в банковской ленте. Баксы.
Десять штук!
Ну, думаю, сейчас мэн рвёт волоса везде где только они у него растут.
И точно – только взвизгнули тормоза и та машина как вкопанная встала на то же место. Выскочил мэн – и в банку. Через некоторое время выбегает оттуда и начинает рыскать по сторонам, что тот же тебе ментовский кобель.
- Чего ищешь, командир?
- Ты, это, - давно здесь сидишь?
- С утра не похмелившись.
-Барсетку тут такую чёрную не видел?
- Эту?
А тот чуть на жопу не сел. Схватил барсетку, раскрыл, кирпич как увидел, так сам не свой стал:
- **************************** блин******** мужик********** даёшь! Спасибо! Проси чё те надо!
А что мне от него надо? Я и сам не знаю. Что не придёт на ум – всё не то. У них-то, крутых, своя жизнь. Мне точно не подходит.
- Не знаю – говорю.
- Ну хоть денег-то возьмёшь?
- Это можно!
- Тыру? А может две?
-Нет, одной хватит. А две не впрок. С неё долго похмеляться надо.
Сунул он свои две пятихатки и на радостях поскакал к тачке своей. Хлопнул дверью и – прощай, дуся, навеки.
Замолк Андрюша. А нам-то что? Только и осталось что помолчать.
- Видишь, я тоже не совсем уж отстой.
4/4. Ты Родину не любишь!
- Видишь, я тоже не совсем уж отстой – резюмировал Андрюша.
- Да знаю! Стал бы я с кем-то другим так рассусоливать. Ведь вся моя настоящая жизнь прошла вот с такими, как ты бичами. Вначале-то и вовсе совсем не отличишь - где в бригаде прожжённый бичара, а где ещё начинающий. Только я всего себя положил на то, чтобы вырваться из этого круга, да чтобы как по-крестьянски: дом, жена, дети, дерево. Во что бы то не стало. Знаешь же сам - каково это нынче удержать ситуацию от саморазрушения. Тут не только желание требуется да, воля к тому; но и умение разрулить ситуацию, никого не обидев, но и самому не прогнуться. А ведь это и есть сама жизнь - её проза и поэзия.
А сейчас –то вот, Андрей, перед тобой кто? – только тот, кто только доживает, потому что жить-то надо; да не просто так, а чтобы не унизить себя перед прошлым и к будущему подойти достойно. Так и живу по -своему но и других не осуждаю. Ведь жизнь прожить – не поле перейти. У каждого своя дорога. Но и каждый - перед собой ответчик.
- Что-то ты, Степаныч, мудришь!
- Да ну тебя, Андрей. Это всё ты: - Давай поговорим, давай поговорим. Вот и раскочегарил! Есть у меня эта слабинка. Потому-то и остерегаюсь начинать всякие разговорчики, тем более ни о чём. Ни о чём и говорить нечего.
С тем и разошлись мы тогда по своим норам.
Много дней прошло с тех пор. И вот однажды ловит меня Андрюша, типа, доложиться.
Так , мол, и так – продали мою квартиру ташкентскую.
- А кто бы сомневался! – думаю. Но тут и соврать-то не грех. Делаю на лице мину, изображающую одновременно и недоумение, и возмущение:
-Как так!?
- Я и сам не знаю, как и м это удалось. Вроде бы я согласия не давал – а ведь давно уж просили. А тут: раз - и письмо.
Чудны дела твои человече!
Андрей потерянно усаживается на своё место моего топчана и погружается в задумчивость.
- Не ссы Андрюха! Ведь в сущности ничего же не изменилось. Как была квартира без тебя, так и ты был без неё. Ты что рассчитывал на что-другое? Типа, заявляешься; а все рады: - Здравствуй дядя Андрей, милости прошу к нашему шалашу, да дастурхон перед тобой накрывают. А куда на ночлег определить? – уже проблема. Всё занято. А через пару дней замечаешь ты некоторую раздражительность: носки твои лежат где попало, трусы; да и сам-то вроде как бы не к месту среди мебели. Это тебе надо?
-Да ну тебя, Степаныч – вечно ты вместо того чтобы поддержать, буровишь чё попало.
-Да ты ведь, Андрей, уже не мальчик. Да и нет у меня платка носового – слёзки твои утирать.
Ты вон смотри, земляки твои, узбекские совсем ведь на птичьих правах здесь, а который уж год здесь живут. У некоторых и баба русская и детишки непонятно какой нации. Да и то: чей бы бычок не вскочил, а телятки всё наши. А уж тебе-то, красавцу русаку, не одна баба дать почтёт за честь. Глядишь, и заживёшь как человек.
-Что ты мне тут кино гонишь. Какой я человек – так себе.
-Ну, это уж как тебе угодно! Хотя ты прав – трудно быть человеком на Руси. Ты посмотри, Андрей, кажется, порой, что сейчас все мы не живём ни сердцем, ни душой своей и даже не умом своим, а словно накачены какой-то недоброй волей, да так изощрённо, что естественные человеческие реакции заменились в нас какими-то выдумками. «Раньше думай о Родине, а потом о себе» - нам говорят. Как же так? Ведь ты же и есть самое реальное воплощение родины, её питающий корешок, а этот, веточка, а эта листок. Все мы вместе и есть дерево родной жизни. Нет, говорят каждому из нас – вот он, и она, и они-то хоть и есть, да не родина; а есть то что и пощупать не только нельзя, а и запрещено тебе – вот это и есть та самая твоя Родина. А Родина эта как-то так изощрена, что всюду находит нам проблемы, даже там, где и быть-то их не должно.
А ведь, казалось бы, всё у нас есть для жизни: и земля, и богатства её, и люди не хуже других. Только трудись с умом, да украшай землю - себе на радость и миру на одобрение. Так нет же влезаем в самую гущу мировых отношений со своим уставом, да неадекватно уязвлёнными претензиями - как этакий лилипутский хулиган – так что пробуждаем у партнёров естественные инстинкты предосторожности, а ведь везде всегда уж начеку силы и брутальные. И закрутилась карусель, в которой уж не разберёшь - кто прав, а кто виноват, кто защищается, кто готовится к нападению. Тут уж малейшего повода бывает достаточно для драки. В которой-то отыскать добродетель труднее чем когда-либо.
А ведь там, за бугром – они как-то умудряются жить так, что всем пример, а нам, кажется только - на зависть. От которой –то мы и сатанеем ещё сильнее, потому что устроены как-то так, что в любом деле не можем свести концы с концами, чтобы получилось однозначно хорошо. Ты взгляни вокруг - и где ты видишь сделанное тобой, как и каждым из нас, чтобы было без косяков?
-Не любишь ты Родину! – в сердцах прерывает мою проповедь человек без паспорта, совершенный бомж узбекский алтаец Андрюша.
И что теперь? – выворачивать перед ним свою душу, терзаемую страданиями при виде всего, что с нею свершается дома! Ведь Родина для меня – это родимая земля, на которой народу нашему житья не дают разного рода приказчики да указчики. Да ладно если бы только прессовали телесно, а то ведь и в сознание же влезут симпатичными червячками, перегрызут устаревшие скрепы, да заменят их на новые, для которых не только сам чёрт не брат, но и брат-то становится противнее сатаны.
Да ладно бы там явные вороги – их-то мотивы может быть и понятны, а то ведь вроде бы как соотечественники дерут и в хвост и в гриву: - любите, мол, нас; мы-то и есть твоя Родина, и всё что мы ни делаем, всё к лучшему, которое обязательно настанет к такому-то сроку. Вы уж потерпите.
Оно, конечно, терпеть нам привычно. Да только подвывает душа, когда, бывало, глядишь вокруг тверёзый ли, с бодуна ли; и на рассвете, и на закате дня. Да даже и в полдень трескучего морозца, или знойной жары… Глядишь на Родину и думаешь о ней хотя бы вот так:
Родимая земля! Как остров в океане -
Раскинула ты свой этнопустынный скит.
Европе мы чужды. И Азия не манит.
Не от того ль душа похмельная болит
От участи своей - нелепой, окаянной,
- Когда лицом мы припадаем ниц
К правителям своим – но с фигою в кармане!-
Душа же алчет воли без границ.
Как долго будет так? И кончится ль однажды
Шизоидный, тот вековечный бред?
Ведь всё-таки - нам говорят - бываем мы отважны,
Смелы и жертвенны - в годину лютых бед!
Но, словно вынут код охотничий теперь –
С которым шли в пространствах, оставляя метки.
Как сами оказались мы в имперской клетке,
Где мечемся как дикий, безнадёжный зверь?!
Как же зверя-то этого удержать в клетке – можешь ли ответить мне, товарищ мой, собеседник Андрюша?
13.04.2022 17:52