МАЛЕТИНСКОЕ ВОССТАНИЕ
В сентябре-октябре 1929 года из ссылки в Бичуру вернулся Тюруханов Максим Григорьевич. Ходя по своим родственникам и знакомым стал распространять слухи, что Советской власти скоро не будет, что коммунисты душат крестьянство налогами. «Я проезжал по селам, беседовал с крестьянами, которые говорили, что Советской властью недовольны все поголовно, даже рабочие в городах...» Вначале ему не верили, но затем подобная агитация и слухи быстро разносились по селу, беднота и середняки стали прислушиваться к зажиточным. Братья Тюрухановы Максим, Фёдор и Каллистрат после раскулачивания говорили в селе: «Нас распродали, позабрали все, скоро доберутся и до вас, а вы все молчите». И опять сельчане верили и не верили им. Но вскоре началась раздача окладных листов по сельхозналогу, чем местная власть невольно подтвердила слова Тюрухановых. Слухи поползли дальше и больше: «Вот дождались Советской власти, а она с каждым годом все больше и больше облагает налогами. Что же еще ждать дальше? Мы раньше таких налогов не платили, а теперь нас хотят обобрать совсем».
Понемногу недовольные антикрестьянской политикой со стороны Советской власти стали группироваться друг с другом. Под видом выпивок они собирались вместе и обсуждали сложившееся положение: «Вот заберут хлеб, вывезут, и тогда будем голодать, и занимать будет негде. Весной и летом будем дохнуть с голоду». При вручении окладных листов Перелыгины отказались принять их: «Мы хлеба сдавать не будем, пусть сдаёт коммуна «Безбожник», это их власть». И все же они были вынуждены сдать хлеб, так как за несвоевременную сдачу или отказ его сдать к нарушителям обязательных постановлений стали применять штраф и продавать их имущество.
Например, в с. Ново-Николаевском Корнаков Я.А., имеющий семью в 4 человека, сдал 260 пудов хлеба. Несмотря на это всё его хозяйство было описано с запрещением менять что-либо в нём без разрешения сельсовета.
Повсеместно у зажиточных людей района, нарушавших эти разовые указания, на выполнение которых давалось не более трёх дней, описывалось и распродавалось с торгов годами нажитое имущество. Так в с. Буй у пятидесятилетнего Дульянинова И.Л. (семья 5 человек) разом забрали всё, оставив лишь «дом, амбарушко, одну, лошадь и одну корову». Так же поступили и с Быковым И.В. (семья 6 человек). Полностью было отторгнуто и распродано по этой же причине имущество у семьи Сосновских из Алентуя в количестве один¬надцати человек. Некоторые старались прятать то, что можно. В ходе проведённых обысков в доме Ткачева П.Т. в Бичуре под полом в хлеву обнаружили сухое чистое помещение, не засиженное курами и не покрытое сухой пылью, а в Малете у Полуянова И.И. в тайнике выявили и изъяли 250 пудов хлеба, 3 пуда свиного сала, 5 пудов свиного мяса и 7 кирпичей чая.
В этот период лица, подвергнутые натуральному обложению, уже открыто высказывали свои настроения и недовольства проводимыми властью мероприятиями. Всё чаще и чаще они обращались к бедноте: «Теперь власть ваша, и вы можете делать, что угодно, забирать всё. Но скоро придёт время, и мы своё возьмём. Тогда посмотрим, как за бесценок пользоваться нашим имуществом». Об этом говорили все. «Что это за власть такая, забирают всё, и вы молчите. Нам нужно что-то делать и не дожидать, когда нас выгонят из домов и заберут всё». — «Вот настало время, все продают, разоряют, что будем делать дальше - неизвестно. Всё распродадут, всё вывезут и крестьян оставят на голодную смерть. Разве при такой власти можно жить дальше?»
«Осенью 1929 года меня раскулачили, - рассказывал потом бичуринец Иванов Е.Ф., - распродали 3 коня, 10 коров, 7 баранов, одну чушку, обложили индивидуальным налогом 250 рублей. Всё мое хозяйство было распродано в один день, что наживалось мною в течение сорока лет. Раньше я кормился, давал другим, продавал, а теперь у меня ничего не осталось, и семья моя голодает. Это настолько меня озлобило против Советской власти, что не знал, что делать дальше, хотел даже бежать за границу. В деревне в разговорах с односельчанами, тоже раскулаченными, мы стали жаловаться один другому на нажим власти: «Давайте поднимем восстание все, иначе нас разорят до рубахи».
Так в умы крестьян были заложены угли, которые осталось лишь раздуть и превратить в пламя. А ветер уже дул и крепчал от действий местной власти.
3 декабря 1929 года бюро Крайкома ВКПб) приняло постановление «О темпах колхозного строительства в пятилетнем плане развития народного хозяйства», в котором в частности говорилось: «Осуществить к концу пятилетки сплошную коллективизацию всей обжитой зоны края с развитым сельским хозяйством, доведя степень коллективизации до 86 % сего сельского населения края в среднем». (История коллективизации сельского хозяйства в Восточной Сибири (1927-1937). Документы, и материалы. - Иркутск, 1979, (док. № 32), л. 108). Забегая вперед, можно сказать, что цифры эти оказались ничем не подкрепленными, и остались по Забайкалью так и не выполненными. К концу 1935 года было коллективизировано только около 80 % всех крестьянских хозяйств. (Хрестоматия по истории Читинской области. - Чита, 1972, л. 281).
Большое краевое начальство давило на окружное, а то на районное. Каждое по подчинённости давало другому какие-то директивы, что-то прибавляло само, и наоборот, подчинённые старались получше показать свои результаты. Начальство давило, а народ страдал. Начальство давило, а народ роптал. Роптал, но ещё подчинялся. Пользуясь данными правами, на местах при отсутствии четких директив со стороны окружного руководства по вопросам, связанным с посевной компанией и коллективизацией, местные работники развязывали себе руки и начали крестьян загонять в коммуну силой. ОКРЗУ дало в Малету такую директиву: «Выдел земли некооперированным беднякам, середнякам и ку¬лакам, подкулачникам не отводить, их судьба решается местной общественностью, вплоть до выселения, путём полного лишения земли».
По установке райкома партии райисполком в развитие этой телеграммы дал следующие указания сельсоветам: «Как метод наиболее успешного проведения весенней сельскохозяйственной посевной кампании, в частности, коллективизации и сборе семфонда, рекомендуется сельсоветам совместно с общественностью применять в практике лишение земли тех хозяйств кулацко-зажиточных, середняцких и бедняцких, которые общественностью отнесены к числу злостных, причем, эту меру проводить, не дожидаясь окончательно землеустройства. Одновременно можно ставить вопрос о выселении этих хозяйств. Практически вопрос о лишении земли решается постановлением сельсовета, а выселение – ходатайством перед РИКом».
«Творческое» применение на практике партийной директивы, вызвало недовольство в основной массе бедняцко-середняцкой части населения.
Вот, отношение к этому крестьянина из села Красный Яр Шубина С.А., 1892 года рождения (семья 7 человек): «Причиной, побудившей меня выступить с оружием в руках против власти, была боязнь голода. Сам я маломощный середняк, посева 4 десятины, с которой собрал 120 пудов. По хлебозаготовкам я был обложен в 85 пудов, а затем с налогового рубля 34 1/2 пуда. Затем меня обложили на 40 пудов, и так как у меня оставалось лишь 10 пудов, то я внести всего не мог. За несдачу 30 пудов у меня описали и продали всё имущество. И когда 24 февраля мне предложили участвовать в готовящемся восстании, указав при этом, что если не будет восстания, то нас, крестьян, разорят, я добровольно согласился».
Середняк Паньков А.С. из того же села рассказывал: «До 1914 года я был батраком. С 1914 года начал заниматься сельским хозяйством, но жил очень бедно и лишь года три как оправился и стал лучше жить. В прошлом году я засеял 3 1/2 десятины, из которых одна десятина погибла на корню, а из остальных я собрал 195 пудов хлеба. По окладному листу я платил 12 руб. 30 коп., что считаю для себя посильным и вполне законным налогом. Во время хлебозаготовок мне предложили сдать излишков в государственный фонд 150 пудов хлеба. Я сдал 153 пуда. Через некоторое время мне предложили сдать 21 пуд хлеба в семенной фонд, я тоже сдал. Тогда мне предложили сдать ещё 30 пудов. На сей раз я вымел вчистую амбар и только собрал 21 пуд, которые и сдал. Осталось у меня пудов 10 муки, зерна не осталось ни одного фунта. Несмотря на это, за не сдачу в последний раз 9 пудов, у меня описали и забрали следующее имущество: 1 лошадь, 1 телегу, 1 ходок, швейную машину. Таким образом, я снова превратился в батрака. Подобные действия со стороны сельсовета имели место не только по отношению ко мне. Например, мой брат Паньков А.С., бедняк. Ему предложили сдать 7 пудов хлеба, а сам он работает на лесозаготовках. За несдачу в его отсутствие у него забрали единственную телегу. Все эти предпосылки и послужили к защите своих прав с оружием в руках».
Быков С.А. о себе рассказал: «Во время хлебозаготовок меня обложили 189 пудами хлеба. Я внес только 90 пудов, так как если бы я внёс весь хлеб, то остался бы сам без хлеба. Ибо из моего посева в 8 десятин 7 наполовину вымерзло, и мне уплатили за это 80 рублей. За несдачу меня лишили права получения товаров из кооператива в течение месяца. Через некоторое время мне предложили сдать с налогового рубля 30 пудов. Я сдал полностью. Затем мне прислали извещение о сдаче в семфонд 76 пудов 4 фунта, я сдал 30 пудов, но хлеб плохой и вряд ли годился на семена, а больше зерна у меня не осталось, кроме муки. За это мне сказали, что придется уплатить за ярицу и овёс по 3 рубля, а за пшеницу по 4 рубля за пуд, а если не уплачу, то разберут имущество. Описи имущества пока не производили. Кроме того, меня обложили денежным налогом 150 рублей».
1 марта 1930 года Малокуналейский сельсовет потребовал от пчеловода Иванова М.И., 1877 года рождения, семья 8 человек, не сеявшего ни одной борозды хлеба и имеющего маломощное хозяйство (дом, 1 корова, 1 лошадь и 20 ульев), сдать 2 марта в посевной фонд 100 пудов хлеба. «Хлебоизлишков я не имел, - рассказывал он, - в наличии на 1 марта было лишь 60 пудов при 8 едоках, несмотря на это, я 2 марта сдал 52 пуда, оставшись с 8-пудовым запасом до нового урожая».
В Малетинском районе в то время были и трезвые головы, которые могли проанализировать сложившуюся обстановку. Вот оценка происходящих событий бичуринцем Павловым Л.М., 1867 года рождения: «До империалистической войны занимался торговлей скота, имел небольшой оборот. Во время войны стал заниматься пчеловодством и этим занимаюсь до настоящего времени. В 1929 году меня облагали за 33 улья. Посеву имел 1 десятину, так как основной мой промысел - пчеловодство. Примерно осенью 1929 года стали давать окладные листы о налоге, а потом стали проводить хлебозаготовки для раскладки на хозяйства норм. Стали по районам созываться собрания, на которых обсуждались вопросы на кого сколько наложить, и устанавливали нормы для пропитания члена семьи, скота, лошади и так далее. С установкой норм многие крестьяне были не согласны и говорили, что нормы оставляют слишком малые и хлеба не хватит до нового уезжая. Часть крепких хозяйств, учитывая это и то, что на них наложили большие нормы хлеба, не желая расстаться с таковыми, стали усиленно протестовать против этого. Очень многие говорили, что хлеб сдадим, его вывезут, а когда нам не хватит, то его нам не дадут. Это обстоятельство повлияло и на мелкие хозяйства, у которых хлеба не хватало, и они всегда его занимали у зажиточных, также стали прислушиваться к их голосу и иногда протестовать на собраниях против наложения норм. За несдачу хлеба к некоторым крепким хозяйствам на основании ст. 61 УК, то есть за невыполнение твёрдого задания и повинностей, стали применять штраф, и тут ещё больше стали роптать на власть, что власть разоряет крестьянские хозяйства и забирает всё, оставляя крестьян голодать. Об этом на селе много было разговоров: «Что будем делать теперь - сами не знаем, но так дальше не должно продолжаться: хозяйства разоряют и ничего не дают».
Не могли этому дать логическое объяснение, и, казалось бы, совсем не заинтересованные в происходящем процессе люди. Среди них был направленный в Малетинский район корреспондент окружной газеты «Забайкальского рабочего» Василий Алексеевич Блох. Несмотря на свою молодость, он поместил в местной и центральной печати около тысячи своих публикаций. Его интересовали самые актуальные первоочередные темы социалистического строительства, вопросы коллективизации, сева, борьба с кулаком, культпоход, заём и тому подобное. Он ездил из села в село, встречался с людьми и видел складывающуюся остроту борьбы в деревне. «Кулак меняет личину», «Спасаются от раскулачивания», «Больше внимания коллективизации в национальных районах», - таковы заголовки его последних статей и заметок. «Теперь, - пишет он, - когда колхозное движение, принявшее характер мощной антикулацкой лавины, ломает кулачество и прокладывает дорогу для широкого социалистического строительства в деревне, замаскированный кулак пытается проникнуть в колхоз, желая захватить там командные высоты. Замаскированного кулака не пустили в колхоз. Раскулачивать его в районах сплошной коллективизации, не допустив до раскулачивания и не смешивая середняка с кулаком - самое главное на текущей сельхозкампании».
В своих коротких, но острых корреспонденциях он тонко и точно подмечал, по его выражению, «ошибки» коллективизации. «Коллективизация в районе развивается успешно, - писал он, - вызывая бешеное сопротивление кулачества. Кулачьё ведет упорную агитацию против коллективизации, особенно в селах Бичуре и Буе, но местная власть ничего не противопоставила… этому, пустив всё на самотёк». В другой публикации он вскрывает неправильный подход к административному раскулачиванию, когда ответственные работники района, разъезжаясь по селам, имели при себе контрольные цифры по коллективизации: по Бичуре - 85 %, по Бую и Куналею - 85 % и так далее, что вело лишь к нагнетанию нездоровой обстановки в районе.
Помимо чисто экономических причин, вызывавших у основной массы крестьянства недовольство от нововводимых мероприятий на селе, была ещё одна. Не учитывалось, что Малетинский район охватывал сёла, население которых составляли потомки старообрядцев, история жизни которых описана в книге Ф.Ф. Болонёва. «Старообрядцы Забайкалья в XVIII-ХХ вв. (Новосибирск, 1994).
В книге, в частности, есть такие строки: «К великому сожалению, почти все социальные и экономические преобразования и религиозные реформы в России претворялись в жизнь с помощью насилия. Народу повелевали покорно повиноваться, а не размышлять; в противном случае начинались массовые репрессии инакомыслящих с применением изощрённых методов насилия, дабы подавить любое противодействие, непослушание, от кого бы оно ни исходило. Так было при Иване Грозном, при Алексее Михайловиче и Никоне, при Павле I, Николае I, при Сталине... При этом, как правило, методы подавления инакомыслия постоянно изощрялись, масштабы насилия возрастали до неимоверных размеров» (с. 23). Никакие гонения на них со стороны старой власти не могли заставить старообрядцев изменить своим принципам. «Они продолжали жить по завету, оставленному предками: «Что старо, то свято; что старее, то правее; что исстари ведется, то не минется; ветхое лучше есть», боролись против всякой новизны, вторгающейся в древние устои русского народа» (с. 105). И далее: «В советское время многочисленные преобразования не могли не пошатнуть отдельные стороны народной культуры староверов. Насильственные меры коллективизации, раскулачивания, при которых пострадали не только кулаки, а наиболее крепкие работающие крестьяне, тоже отрицательно сказались на положении старообрядцев» (с. 109). Поэтому среди старообрядцев недовольство проводимыми мероприятиями по коллективизации в значительной мере базировалось так же и на религиозной почве. По докладу председателя Малетинского райисполкома Щукина, на начало 1927 года (ГАЧО, Р-1432, оп. 1, д. 6) в Бичуре под влиянием религии находится до 90 % населения. Примерно такое же соотношение приходилось и на другие сёла района.
Ещё в 1928 году в Бичуре была организована коммуна с красноречивым названием «Безбожник», куда вошла часть бедноты, батраков и немного середняков. В Малете на объединённом собрании членов коммуны и артели в феврале 1930 года было решено местную церковь передать на культурные нужды.
Понятное дело, зарождение этих коммун, как основного рычага борьбы с религией, вызвало в селе ненависть и вражду к их членам. Играя на струнке религиозности, народ стал говорить: «Кто вступит в колхоз, тот лишится религии, хоронить и крестить не будут, Богу молиться не дадут. Всем вступившим в колхозы и коммуны наложат на лоб бесовы печати».
Характерен в этом такой пример: 22 декабря 1929 года в коммуну «Безбожник» вступил бедняк Ткачёв Мокей. И надо же такому случиться, что через два дня родила его жена. Поп А.М. Павлов отказался крестить ребёнка. Тогда 25 или 26 декабря Ткачёв вынужден был выйти из коммуны. Этого оказалось достаточным, чтобы Павлов окрестил его ребёнка. А ещё через два дня Ткачев вторично вернулся в коммуну. 20 февраля 1930 года беднячка М.Л. Утенкова решила вступить в коммуну. Узнав об этом, А.М. Павлов пригласил её к себе домой и стал агитировать, чтобы она отказалась от своего решения. Развернул свои церковные книги и стал ей читать цитаты, что в книгах писано, чтобы в колхоз не вступать, так как в колхозе жить грех, и они скоро разрушатся. Однако она не послушалась и всё же вступила в коммуну.
В с. Ново-Никольском группа крестьян во главе со священником Шергиным организацией крещений, панихид и так далее пытались срывать выход коммунаров на сельхозработы. В Буе велась агитация, особенно среди женщин, что коммунаров будут клеймить, что через 40 дней и 40 ночей наступит Варфоломеевская ночь и что нужно ждать первого дня Пасхи. «Плохо без дедушки Агапа, - сетовали в Бичуре, - народ его слушал и такой бы беды при нём не было».
Наиболее ярким показателем этой религиозной агитации является выступление Тюруханова П.: «Я не виню Советскую власть в теперешних грабежах крестьян, винить надо святых пророков, которые за 7 тысяч лет предсказали всё, что теперь творится. За грехи народ несёт кару. По святому писанию теперешний год будет последним для страданий народа, избавление придёт в этом году с востока и с запада, по восходу солнца, начнётся с востока, закончится на западе. Народ должен теперь отходить от нечестивых и не ходить в сатанинские гнёзда (колхозы). В писании говорится, что: «будут преследовать меня за моё и дом мой (церковь) превратят в гнездо непотребства, и после этого наступит искупление», - это время настало, будет война и коммунистов уничтожат. Беднота теперь прозрела и в большинстве не идёт в колхозы и отошла от коммунистов. Хлеба теперь давать в семфонд не из чего, хлеба нет, только для себя. Сперва было народ стал сдавать, но потом остановился, одумался, что сам без хлеба будет. А требовать хлеб все равно будут, они уже наготовили на десятину сдать ещё по 6 пудов, и так будут без конца, пока не вытянут весь хлеб. Так лучше нe сдавать сразу. Всех не распродашь, всех на улицу не выбросишь. Да народ лишился Захара Панфатовича Афанасьева, осиротел. Всем он помогал советом, народ уважал его и слушал, да и нам-то трудновато без его советов и помощи. Придется из учёных (грамотных по-церковному) поискать нам помощника взамен его, а то Сидору Агаповичу одному будет трудновато. Кирилл Ефимович Утенков после распродажи упал духом, и мало нам помогает. Бабы теперь начинают просыпаться и заступаться за церковь и не пускать мужиков в колхозы. Народ весь против этой власти, с кем ни говоришь - все клянут её. Поговоришь с кем на поминках или похоронах, и каждый ругает её эту власть. И как только она держится? Попустился народ и как скотина бессловесная стал. Взял бы народ, да весь - бабы, девки, мужики, ребята - все, да с псалмами по улицам, да с причитаниями: «Не дадим в обиду церковь Божию - служителей», а то каждый боится и людей и сам себя. Есть народ грамотный (по-церковному) в каждой улице, наставляйте народ пениями своими попуститься, весь путь наш недолог и лета немолодые. И что мы скажем Господу Богу. «Почему, - спросит, - оставили народ без наставлений, без слова Божия». Бога своего не оставлю и не отрекусь от него и пострадать за Господа Бога не боюсь».
Среди крестьян проводилась мысль, чтобы они не особенно яро защищали закрытие церквей и делали бы это незаметно, а в случае неосуществления этой цели, ставили зада¬чей перейти в тайные молитвенные дома и продолжать отстаивать устои религии, не взирая на репрессии со стороны Советской власти.
И об этой стороне сопротивления старообрядческого крестьянства предупреждал В. Блох в одной из своих публикаций «Больше внимания коллективизации в национальных районах».
Недовольство зрело. От выступлений на собраниях, к которым руководство не прислушивалось, и создания оппозиционного мнения среди местного населения, оно начинало перерастать в действенные меры скрытого тайного сопротивления со стороны отдельных лиц.
Еще в сентябре 1929 года начальник Малетинского РАО (районного административного отдела или, попросту, милиции) П.А. Желтоухов сумел добиться увеличения штата на одну должность старшего милиционера с новой резиденцией в селе Красный Яр с обслуживанием территории сел: Красный Яр, Поселье, Малый Куналей, Кукуй, Узкий Луг и выселки Колок и Бомбоник. Один из приказов по Читинской окружной милиции доносит до нас как тяжело приходилось работать работникам милиции в центре будущего очага Малетинского восстания. И вот: «В ночь на 6 декабря 1929 года в посёлке Красноярском Малетинского района озверевшее кулачьё из классовой ненависти подожгло дом старшего мили¬ционера тов. С.П. Панькона. В результате Панькову причинён ущерб на 474 руб. 41 коп., сгорели имеющиеся у него подотчётных 23 рубля и обмундирование». И далее в приказе отмечалось: «Месть кулаков была вызвана решительной работой и борьбой Панькона на хлебозаготовительном фронте. Ставя тов. Панькова в пример всем работникам милиции и уголовного розыска и выражая твердую уверенность, что тов. Паньков и в будущем будет работать так же стойко и классово выдержанно, объявить тов. Панькову благодарность. Одновременно этим объявить, что в возмещение убытков ему отпускается от окружного исполкома 200 рублей, от окружного управления милиции 200 рублей, от других организаций - 75 рублей».
Иногда недовольные вымещали свои чувства на активистах после бурных собраний на тёмных улицах. До того вскипел злостью после одного из таких собраний в Бичуре некий О. Нестеров на активистов отца и сына Петровых, что со словами и ругательствами: «Вы пугаете людей, утайку выявляете, но знайте - мы вас не оставим, сметём с лица земли» выскочил на улицу и сбросил наземь свою шубу. Н.И. Савельев набросился на своего однофамильца, члена налоговой комиссии: «Вы выявляете утайку, но помните. Вам за это мало не будет».
В последних числах февраля в Бичуре из усадьбы Перелыгина И.И. был обстрелян коммунар Белых, а через какое-то время другой член коммуны Ткачев Матвей Поликарпович. Но пока это были неорганизованные единичные выступления.
С конца 1929 года начала оформляться организованная оппозиция существующей власти. До начала непосредственного выступления с оружием в руках подготовительную работу можно разделить на два периода:
1. — октябрь 1929 г. - конец января 1930 г. - как усиленное формирование общественного мнения среди населения района, завязывание связей с единомышленниками в других сёлах, распускание разного рода слухов. Например, «Это перед пропастью коммунисты так обирают народ. Семёновцы тоже перед гибелью также грабили народ»;
2. - конец января-февраль 1930 г. - как непосредственная подготовка к выступлению, создание повстанческих ячеек в селах района, наблюдение за деятельностью сельсоветов и потребкооперации, сбора разных сведений путём опроса приезжающих.
Центром подготовки восстания являлась Бичура, что можно объяснить лишь тем положением, какое она занимала в Малетинском районе.
В очень короткий период времени удалось создать ряд повстанческих ячеек и организаций, охвативших Малетинский район в целом и в Бурятии - Мухоршибирский район. Свои люди у бичуринцев были в Малете, Малом Куналее, Буе, Сухоручъе, Верхнеудинске, Елани. Шеберту, Заганске. Малетинская группа курировала села Ново-Никольск, Обор, Алентуй.
Быстрая реализация намеченных целей удалась под влиянием, как тогда говорили, «сильных искривлений» и «имевших место перегибов» в мероприятиях, проводимых властями на местах.
Лозунги, провозглашаемые в дни подготовки восстания бичуринцами, были «за собственность, свободную торговлю, хорошую землю, против отвода удобных земель колхозам». В планах восстания главными задачами ставились: «добиваться вольной торговли, чтобы не отбирали у мужиков хлеб, а Советскую власть надо оставить», хотя были сторонники и ликвидации таковой.
Двигателями готовящегося восстания в глазах малетинцев были следующие причины: налоговая политика, отобрание всего хлеба, политика Советской власти в отношении кулаков - их раскулачивание путём отобрания всего имущества. Здесь в частности мыслили о свержении Советской власти, а вместо нее установить такую, которая брала бы посильные налоги и предоставляла бы возможность крестьянам распоряжаться своим хлебом.
О перемене власти начали поговаривать перед раздачей окладных листов. Впоследствии эта мысль у местного населения закреплялась.
Первоначальной целью бичуринской организации являлось противодействие власти на местах, не давать возможности проведения намеченных Советской властью мероприятий на селе путём активного участия в проводимых собраниях, а также подготовкой общественного мнения среди населения по вопросам сопротивления усиливавшейся коллективизации и наступлению на религиозные чувства староверов.
Единого руководства, направленного на подготовку к восстанию, у бичуринцев не было. Отдельные, так называемые ячейки группировались по принципу охвата улиц: на Закаменной улице, в районе Тюрухановки и Селивановки, в центре и внизу Большой улицы. Связь с другими селами осуществляли наездами туда отдельных своих представителей.
Более действенными оказались малетинцы. Была создана руководящая пятёрка во главе с Крюковым Г.О. Здесь был и свой идеолог Крюков И.Г., вырабатывающий программу противодействия властям. Велась подготовка к совместному съезду будущих повстанцев, который намечалось провести в улусе Халханой, куда планировалось пригласить представителей из сёл Малета, Ново-Никольск, Алентуй, Обор, ближайших бурятских улусов.
В феврале в Малете проводилось два тайных подготовительных совещания. Оба в доме Алексея Крюкова. На первом обсуждались вопросы о проделанной работе и намечались дальнейшие мероприятия. Здесь впервые ставился вопрос о взятии на учёт оружия, имеющегося в селе у охотников. На втором совещании обсуждался вопрос о восстании. Некоторые участники совещания настаивали на самостоятельном выступлении, независимо от Бичуры, и срок его назначали на 28 февраля. Особенно на этом настаивал А.Я. Корнаков из с. Ново-Никольское, который предлагал восстать немедленно, говоря, что, у них в селе всё готово. Однако было принято общее решение - пока воздержаться и о сроках выступления запросить Бичуру. Тюруханов на запрос малетинцев ответил, чтобы они ещё подождали временно, а сам стал выяснять обстановку в Куналейском кусте, чтобы восстать только вместе.
Накануне восстания шли усиленные поиски оружия. Бичуринцы обещали помочь вооружением во время выступления сухоручинцам, а сами просили винтовки у малетинцев, но ввиду отсутствия их у последних, оружия не получили. Сами же малетинцы в момент восстания намеревались захватить милицию и райисполком, забрать оружие, перебить всю головку партийцев и комсомольцев. Во все близлежащие села были посланы нарочные, чтобы узнать о степени готовности к выступлению. Полученные сведения говорили о неготовности населения к восстанию.
Однако дня через два после того, руководящая, пятёрка приняла решение «Восставать настало время». Было написано донесение в Бичуру, чтобы прислали 150 человек вооружённых бойцов в поддержку малетинцам. Ядро выступающих в Малете составляло сорок человек, на вооружении которых должно было находиться личное оружие: сабли, винтовки, наганы. Все повстанцы должны быть на лошадях.
Но самостоятельно в Малете выступить не сумели по следующим причинам:
1. не была достаточно проведена подготовка,
2. чувствовалась растерянность между руководителями,
3. запоздание получения определенного указания из Бичуры,
4. не было запаса оружия.
Не дремали и работники ОГПУ. К первому числу марта малетинская организация была ликвидирована. То же немного раньше произошло и в Бичуре.
Однако небольшая группа бичуринцев в момент ликвидации сумела скрыться в районе Малого Куналея, где сразу же установила связь с руководителями местной организации Конечных Семёном Прокопьевичем и Фалилеевым Петром Сидоровичем.
При встрече с ними П.С. Фалилеев говорил: «У нас существует организация, и все сёла уже подготовлены к этому, и мы должны скоро выступить для свержения Советской власти. И тогда эти колхозы и коммуны полетят и не будут нас больше душить налогами, а мы будем душить».
Выступить решили 2-го марта на Масленице, из опасения дальнейших арестов. «Если упустить время, то будет поздно», - говорили они друг другу.
Одновременно с принятым решением был проведен ряд подготовительных собраний и разосланы нарочные в сёла Красный Яр, Поселье, Буй о назначении съезда представителей повстанцев со 2-го на 3-е марта на заимке Гутай, принадлежащей Д.А. Осколкову.
На заимку Гутай вечером 2-го марта съехалось до 50-ти человек: из Малого Куналея, Поселья, Красного Яра, Буя, из Бурятии, Бичуры. Цель сбора была - составление плана выступления и назначение командных постов повстанцев.
Первым выступил представитель Красного Яра Фёдор Иванович Вокин с предложением лозунга восстания «За свободную торговлю и частную собственность», что было поддержано всеми присутствующими.
Командующим повстанцами был избран Конечных Семён Прокопьевич, его помощниками - Фалилеев Пётр Сидорович, Смолин Пётр Иннокентьевич и Шубин Степан Андреевич. Командиром Красноярского отряда избран - Шубин Иван Андреевич, а Буйского - Полуянов.
При занятии сёл главным штабом повстанцев должны были назначаться и создаваться штабы восставших каждого села, при которых имелись бы гражданские отделения, заменяющие сельсоветы.
Во время съезда возник спор между С.П. Конечных и М.Г. Тюрухановым по вопросу о выступлении. Тюруханов имел информацию о наличии в Бичуре опергруппы и имею¬щемся у нее пулемёте, настаивал на том, чтобы наступление повести на Бичуру. Конечных, учитывая малочисленность собравшихся на съезде и плохое их вооружение, настаивал на захвате вначале Малого Куналея и соседних сел, где пополнить отряд людьми, вооружением, и только потом идти на Бичуру. Большинством голосов было принято решение наступать на Малый Куналей.
Сразу же после съезда Конечных, распределив людей, повёл отряд на Малый Куналей, который был занят восставшими около 12-ти часов ночи.
В ночь накануне занятия Малого Куналея в селе находились начальник малетинской милиции Пётр Александрович Желтоухов и его предшественник, а ныне народный следователь Фёдор Иванович Мошин. Положение было тревожное, так как они знали, что из Бичуры должны были эпатировать арестованных и боялись, чтобы в пути их не освободили.
Уже затемно они вместе с активистами Безносиковым, Фалилеевым и Шутовым пришли в дом к председателю сельсовета, члену партии Семенникову Илье Николаевичу, у которого в честь Масленицы было застолье и находились гости. Глубокой ночью в окно постучал местный житель Л.С. Барсуков и вызвал Семенникова на улицу, где сообщил ему о занятии села восставшими, что его избили и требовали оружия. Вернувшись в дом Семенников, сообщил присутствующим о случившемся и, достав трехлинейную винтовку, стал её чистить со словами: «Моя винтовочка ещё с 4-го полка. Видимо, ещё постреляем бывало, неси-ка, жена, банку с патронами». «Ты не паникуй, - ответил ему Желтоухов, - всё дело обставлено и ничего не будет».
Гости сразу же разошлись по домам, а Желтоухов, Мошин, Шутов, Фалилеев и Безносиков, все, будучи вооруженными, пошли в клуб, где, закрывшись, стали ждать утра.
Между тем, через какое-то время в дверь клуба постучали. Все поднялись с мест. В это время по зданию раздались залповые выстрелы. Кое-как выбив чеку из двери клуба, находившиеся там стали выскакивать на улицу. Прямо на крыльце был убит Пётр Александрович Желтоухов, а во дворе - Фёдор Иванович Мошин. Остальным, воспользовавшись темнотой, удалось скрыться.
Утром 3-го марта в эйфории начавшихся действий и первых успехов Конечных С.П. сказал своим единомышленникам: «Наконец-то я добился своего!»
Разгоряченные первой победой повстанцы собрались в избе-читальне. Согласно решения Гутайского съезда, тут формировался сельский штаб, обсуждались кандидатуры. Через какое-то время сюда явился Семенников И.Н. и, обращаясь к присутствующим, заявил: «Я всегда иду с народом и за народное дело, добровольно отдал бы винтовку и наган...». И тут же предложил свою кандидатуру в состав формируемого штаба: «Хотя я и служил председателем сельсовета, но в душу мою никто не влезал. Я всегда был за народ и сейчас первый пойду с вами». Было решено во главе штаба избрать бывшего председателя сельсовета, его заместителем Никанора Петровича Фалилеева, адъютантом - Деомида Алексеевича Фалилеева, а по гражданской части Иванова Михаила Иннокентьевича.
Захватив Малый Куналей, восставшие 3-го марта расправились с учителем Волковым, красноармейцем Конечных, членом партии и членом коммуны Син-Чином и красноармейцем Смолиным.
В тот же день с утра восставшие малокуналейцы вступили в село Поселье, где их активно поддержали бывшие на Гутайском съезде посельцы. По указанию главного штаба Никипелов А.И. организовал мобилизацию всего взрослого мужского населения села. Попутно производилось изъятие местного советского актива, который, застигнутый врасплох, сопротивления никакого не оказал. Так, Быкова Татьяна успела спрятаться в сарай, зарывшись в сено. Однако её там быстро нашли и стали избивать вилами. Никипелов выстрелил в неё, но промахнулся. А когда её за руки вытаскивали из сарая, со словами: «Вот тебе, сука, отпила нашу кровь» налетел на неё с ломом и ударил по голове. В это же время был ранен секретарь Посельского сельского совета Якимов.
В связи с тем, что повстанцы не собирались долго оставаться в Поселье и спешили охватить пожаром восстания намеченные села, чтобы поднять под свое знамя как можно больше участников, руководство штаба в целях защиты села установило на его околицах усиленные круглосуточные вооружённые посты. К одному из них привезли раненого Якимова. При уходе из села несколько из малокунайцев, упражняясь в стрельбе, добили раненого. Позднее сюда из села привезли Быкову. Один из посельцев, стоящий на посту, Асиновский Л.Ф., затем рассказывал, как это произошло: «В обед я ездил пить чай и, когда приехал, под сараем лежала убитая Быкова Татьяна. Я стоял на посту, потом не помню, кто сказал, что Татьяна ещё жива. Мы все пошли посмотреть. Я сказал, какая же она живая, если у неё выплыли мозги. Тогда Быков Мартын говорит, что нет, она ещё жива, и ты, говорит, должен в неё выстрелить. Астрехинский Матвей подтвердил, и они сказали, что если не выстрелю я, то они меня убьют, потому что я, как и Татьяна, был комсомольцем. Быков Мартын дал мне пистолетное ружьё, сам взвел курок и, поддерживал одной рукой, навел в лоб лежащей Татьяне Быковой, а мне сказал нажать спуск. Я нажал, и получился выстрел».
Так же, как и в Поселье, повстанцы без боя вошли в Красный Яр. И здесь они действовали по тому же плану: мобилизация всего взрослого населения, арест активистов и дальнейшее движение разросшимся отрядом по ближайшим селам. Разгоряченные эйфорией вседозволенности, не сопротивляемости и безнаказанной крови в этом селе, они вели себя гораздо смелее. Отряд пополнялся как добровольными членами, так и лицами, вступившими в него под силой оружия, а то и просто из страха за свою жизнь. Однако не все безропотно подчинялись стихии. При мобилизации в Красном Яре коммунар Пушкарёв наотрез отказался присоединиться к повстанцам, за что тут же на месте в собственном доме был убит Смолиным П.И., Осколковым Ф.Г. и Фалилеевым Я.Ф. Был убит и другой колхозник - Конечных Гавриил.
Рано утром в дом Литвинцева И.И., где квартировал учитель Бянкин, прибежали десять человек во главе с Шубиным И.А. Бянкин ещё спал, и изба была закрыта. Сломав запоры, они ворвались в дом и с криками «Руки вверх!», «Давай оружие!» подняли учителя с постели. И когда Бянкин ответил, что оружия нет, Конечных Н.П. выстрелил в него из винтовки, но промахнулся, так как в избе было темно. В это же время из нагана по учителю выстрелил Шубин и ранил его в руку. Раздавались ещё выстрелы. Потом нападавшие вышли. Бянкин перевязал руку, стал прятаться у соседа в хлеву. Но хозяйская дочь, увидев его, сильно испугалась и стала просить уйти отсюда. Бянкин, тогда хотел спрятаться в подполье своего дома, но хозяйка сказала, что его уже приходили искать и заглядывали туда. Выскочив на улицу, он спрятался за крыльцом, потом залез в кучу соломы. Тут его и нашли по следам. Находясь в толпе, Фалилеев П.С. приказал молодому Шубину И.М. стрелять по Бянкину первым. После чего стали стрелять по лежачему учителю остальные. Ему было нанесено 15 огнестрельных ран. Малокунаец Попов П.Д. свой выстрел объяснил тем, что стреляет в Бянкина из-за того, что тот хотел отобрать у них церковь.
В день восстания в Красном Яре оказался корреспондент «Забайкальского рабочего» В.А. Блох. Услышав выстрелы, и, увидев множество вооружённых людей, Блох понял, что началось восстание. Быстро одевшись, он огородами побежал к Хилку. Но был замечен повстанцами. За ним верхом на коне поскакал Шубин И.А., с другой стороны на двух подводах помчались Гомзяков С.М., Паньков Л.А. и братья Шубины, Степан и Алексей. Догнали его у самого Хилка. Иван Шубин ранил Василия. Тот упал. Гомзяков, выскочив из саней, выстрелил ещё раз в него из винтовки. Шубин А. и Паньков тоже выстрелили по разу, а Степан Шубин с таким остервенением стал избивать корреспондента прикладом, что сломал ложе винтовки. А потом со словами: «Пойдем, он сам дойдет», залез в сани, и все поехали в село. А Блох ещё живой, ворочаясь на снегу, хватался руками за землю...
В селе задержали кандидата в члены партии «двадцатипятитысячника» Николаева, который приехал из Читы проводить посевную кампанию. Он был застрелен на улице прямо в центре села руководителями восстания.
Не задерживаясь более в селе и взяв его под охрану вооружёнными постами на околицах, повстанцы устремились в Буй. Теперь уже слухи о восстании летели впереди несущихся подвод с вооружёнными повстанцами. Буйские коммунары, своевременно кем-то предупрежденные, сумели собраться у околицы и даже произвести несколько выстрелов в сторону наступающей огромной массы людей. Однако члены коммуны имени Ленина были неплохими крестьянами, но неважными воинами, и после ответных выстрелов стали разбегаться.
В цепи осталось только пять человек: Пестерев Никанор Евгеньевич, председатель коммуны Мякотии Илья Васильевич, учитель Вахмянин Фёдор Николаевич, коммунар Шевелёв Леонид Григорьевич и жена избача Антонина Штыкина. И только при непосредственном приближении наступавших они стали огородами отходить в село. Повстанцы ворвались в село, и, схватив их, на санях повезли к сельсовету, где собирались как пришлые, так и местные участники восстания.
Первыми к сельсовету подвезли учителя Вахмянина и раненого Шевелёва. Руководитель восстания Конечных, дабы показать пример собравшимся, подскочил к лежащему в санях Шевелёву и из нагана выстрелил в него. Поняв безысходность своего положения, окружённый восставшими Вахмянин, бросился бежать. Адъютант Смолин выстрелил в него. Раненый Вахмянин остановился и, обернувшись, сделал по направлению к восставшим несколько шагов. И тут же в упор из винтовки был застрелен неким К.Я. Алфёровым.
Почти сразу же после того к сельсовету подвезли на подводе Штыкину, Пестерева и председателя коммуны Мякотина. Разгоряченная расправой толпа набросилась на новые жертвы с криками «Не жалеть патронов!». Штыкина была убита выстрелом из дробовика, приставленного к ней в упор, причём, в неё стреляли несколько раз. Пестерева и Мякотина били прикладами ружей и палкой с выкриками: «Всем вам глаза повыбьем!». Кто-то кричал: «Нужно убивать». От удара по голове Пестерева у одного из избивавших, С.Р. Поспелова, сломалось ложе винтовки. Председателя коммуны било разом не менее шести человек. Потом тот же Никитин, который стрелял в Штыкину, вместе с Полуяновым И.С. стали стрелять в Мякотина. Окровавленный Пестерев от избиения потерял сознание.
После расправы с захваченными в бою активистами Советской власти, начались поиски и аресты других коммунаров, которые были чрезмерно напуганы случившимся и старались спрятаться. Был обыскан дом убитого председателя коммуны, арестованы Собеников Афиноген и коммунар Михаил Корытов. При обыске у Корытова Губенин Г.С., Дульянннов И.А. и Никитин М.С. стреляли в его сестру комсомолку Дульянинову Аграфену, причинив ей смертельное ранение.
Возле деревни Буй были задержаны четверо бурят: Арсолонов Бадма, Елаев Константин, Гапмаев Ширип и Дамбаев Дамдин. Их привезли в село и заперли в помещении, где уже находились местные арестованные. Поздно вечером на исходе дня бурят увели, как сказали оставшимся, на допрос. Обратно они не вернулись. Toлько дня через три их нашли убитыми на расстоянии с полверсты от деревни. Их приводили и уводили Собенников В.Г., Пестерев А.Г. Калапов С.Н. и Полуянов И.С. под командой Никитина С.В.
В другом конце села повстанцы, бывший партизан Артемьев П.Л., Поспелов С.В. и другие, арестовав дома лес¬ника Кондратьева, повели его в штаб. Однако, улучив момент, тот сумел вырваться и побежал. По нему стали стрелять. Пуля попала в спину.
В тот же день в Буе были убиты члены коммуны Шевелев, Алексей Смолин и Пальшин.
Заняв села Малый Куналей, Поселье, Красный Яр и Буй, ядро повстанцев, состоявшее первоначально из 100-120 человек, обросло численным составом по одним сведениям до трёхсот, а по другим - до четырехсот человек. Столько людей скопилось на 3 марта в Буе. А всего под знамя восстания было поднято до 600 человек. Вся эта масса была мобильна, передвигалась в основном на санях. Вооружены они были винтовками, гранатами, револьверами, шашками. Но у большинства были только охотничьи дробовики, а то и просто вилы, палки, топоры. По социальному составу это были крестьяне, причем, крестьяне-старообрядцы, привычные скорее к мирному труду, а не к боевым действиям. Из впоследствии привлеченных к суду за участие в восстании 25 его участников носило 10 известных старообрядческих фамилий, отмеченных в данной местности еще на январь 1795 года - Авдеевы, Афанасьевы, Белых, Ивановы, Перелыгины, Разуваевы, Слепнёвы, Ткачёвы, Тюрухановы и Утенковы.
Среди участников восстания были не только жители захваченных сел, но и немало бичуринцев, алентуйцев, малетинцев, новоникольцев, байхорцев, которые примкнули к ним небольшими по 10-20 человек вооружёнными группами.
С занятием Буя штаб повстанческого движения, учитывая рекомендации Гутайского съезда, обратил свои взоры на Бичуру. В этих целях, уже 3 марта в конце дня была послана группа малокунайцев под руководством Алексея Конечных в Бурятию, а точнее в Заганск, чтобы там поднять на восстание местное население и повести его на Бичуру. Были направлены курьеры в саму Бичуру, Малету и некоторые другие села. Самим же планировалось начать наступление на Бичуру 4 марта.
Однако их мечтам не суждено было сбыться благодаря активным контрмерам, проводимым в Малетинском районе органами ОГПУ. В Малете и Бичуре чекистами Читинского окружного отдела ОГПУ Зимняковым и Яковлевым Макаром Семеновичем ещё до восстания были изолированы отдельные личности, готовые к вооружённому восстанию (по Бичуре, например, 8 человек). В день восстания в целях локализации очага восстания были произведены оперативные изъятия наиболее активных противников Советской власти в близлежащих селах Ново-Никольск (4 человека), Алентуй (6 человек), Малета (6 человек).
16 апреля 1981 года автор этих строк встретился с жителем села Малета Таюрским Дмитрием Федоровичем, 1908 года рождения, который об аресте кулаков в Малете рассказал по своим впечатлениям:
«Было тогда мне 22 года. Днём сидел дома в Малете за починкой ичигов. Засветло успел починить лишь один, другой хотел вечером, но так как не было керосина, пошёл за ним в сельсовет. Не доходя до него ещё, увидел бегущего нашего председателя коммуны Крюкова Николая Павловича. Он, ничего не объясняя, кричит: «Пойдем со мной». - «Куда? - спрашиваю я, - на мне же на одной ноге ичиг, на другой валенок». - «Скорее за мной!» - и всё тут. Привёл меня в сельсовет, а там ещё один парень был. Вытащил нам из-за печи винтовки и сказал: «Пошли». Тогда я ещё не знал о мятеже. А оказалось, что в Малом Куналее выступили кулаки. Они не успели известить об этом своих единомышленников в Бичуре и в Малете. И вот сейчас их нужно было своевременно изолировать. Вот и начали производить аресты кулаков и подкулачников по имевшимся, видимо, спискам. Шли к одному пожилому сельчанину Истомину Андрею Титовичу. Кулаком он считался, были у него лошади, коровы, овцы, имелась водяная мельница. Дом у него был большой, и двор имел двое ворот. Нас Крюков послал к задним, а сам вошёл в основные. Хозяин, увидев нас в окошко, успел лишь накинуть шубу, закрыв ей и голову, так как впопыхах ему было не до шапки, и бросился через двор бежать в дощаник прятаться. Но ему помешала не застегнутая шуба, и он зацепился ей в узком месте. Тут Крюков и схватил его, приказав второму парню конвоировать его, а сам, и я с ним, побежали вновь к сельсовету, где в это время раздались выстрелы. Там коммунары хотели взять некоего Шубина, но тот оказался силен: сумел выскочить на лёд Хилка, поклонился Малете, и, несмотря на то, что по нему стреляли, был таков. В тот раз его и не взяли».
Из местного актива и коммунаров были сформированы два отряда самообороны. Во главе малетинского отряда в составе сорока человек стоял боевой и решительный председатель коммуны «Организатор» Николай Павлович Крюков. Сюда же на двух грузовиках прибыли из Читы бойцы 70-го Отдельного Читинского дивизиона войск ОГПУ.
Первое вооружённое столкновение с повстанцами случилось возле села Узкий Луг, куда подошла посланная из Буя в Заганск группа во главе с А. Конечных. При первых же выстрелах не ожидавшие нападения малокуналейцы стали отступать и были рассеяны. В Бурятию они не попали.
Получив об этом известие, штаб принял решение держать фронт в степи под Буем и ждать подмоги из Бичуры, в надежде, что бичуринцы, узнав о выступлении в Малом Куналее и окружающих его селах выступят самостоятельно.
Первым к Бую для подавления восстания подошла группа бойцов дивизиона войск ОГПУ из пяти красноармейцев при поддержке отряда самообороны из 30-ти человек. Эта группа сразу же повела наступление на село, но была встречена сильным ружейным огнем. Необстрелянные бойцы от¬ряда самообороны, ища спасения на открытой местности, сразу же залегли в снег. Видя, что атака захлебывается, командир отделения дивизиона Моисеев В.М., имея при себе автомат «Томпсон», открыл из него огонь длинными очередями, чем внёс замешательство в ряды оборонявшихся. Воспользовавшись моментом, когда стрельба со стороны Буя несколько ослабла, поднялся во весь рост и со словами: «Умрём, но не сдадимся! Наш славный дивизион в грязь лицом не ударит!» сразу же бросился в атаку, увлекая за собой бойцов отряда самообороны. Первым в село ворвался красноармеец Санников А.П. Преследуя дрогнувших повстанцев, задержал с подбежавшими наступающими пятерых человек с оружием, которые указали им, где находится арестованный местный сельский актив. Принятыми мерами арестованные сразу же были освобождены.
Несмотря на многократное численное превосходство повстанцев над регулярными частями ОГПУ и отрядом самообороны, они были не готовы, да и попросту боялись вступать с ними в вооружённую борьбу. Сказывалась слабая единая организация повстанцев и полное отсутствие дисциплины. Хотя среди повстанцев было немалое число староверов, сам быт которых порицал пьянство, в их рядах в дни восстания 3 и 4 марта было распространено чрезмерное употребление спиртных напитков. Многие рядовые участники восстания не знали целей и задач восстания. Они боялись ответственности за содеянное. По этим причинам началось вначале отступление, а затем и паническое бегство. Кто просто бросал оружие, кто прятался по домам и затаивался, кто бежал в тайгу. Восстание было деморализовано.
К обеду из Буя ушло всё, что осталось - два более-менее организованных отряда. Одна часть повстанцев стала отходить вверх по реке Буй на Мостовку, другая часть - на Малый Куналей. К двум часам дня Буй был освобожден от повстанцев.
В тот же день, но уже ближе к вечеру, в Малом Куналее была ликвидирована группа повстанцев в числе сорока человек. Последним своим оплотом они избрали местную церковь, и оттуда отстреливались, а с темнотой стали разбегаться. Как боевая единица малокуналейская группа перестала существовать. Повстанцы, ушедшие по реке Буй, также самоликвидировались в тот же день. Все они, за малым исключением, вернулись к своим семьям и впоследствии в ходе начавшегося следствия, стали задерживаться и доставляться в Малету для определения их вины в дни вооружённого выступления.
Малетинская районная газета «Забайкальский крестьянин» в те дни писала: «Озлобленное кулачьё в Малетинском районе из скрытой классовой борьбы перешло было в открытое выступление - террористические акты. В сёлах Малый Куналей, Поселье, Красном Яре и Буе кулачье зверски расправилось с лучшими сельскими работниками и активистами. На кулацкий террор мы ответим решительной и беспощадной ликвидацией кулачества, как класса!..»
Всего за время восстания в четырех селах, захваченных повстанцами, было убито 26 человек. Расстрелы советского актива проводились открыто на улицах, по отношению к ним применялись самые издевательские приёмы.
Житель Малеты Крюков Тит Егорович, 1907 года рождения, инвалид с детства, вспоминает: «В подавлении восстания сам участия не принимал, но мне поручили в Малете охранять трупы замученных коммунаров. Некоторых было трудно опознать как, например, учителя Вахмянина, потому, что все тело его было разбито, когда мёртвого таскали лошадью по земле. Трупы были мёрзлые. На охране я выдержал только одну ночь. Другую ночь я просил уже, чтоб сменили. Хоронили погибших дней через 3-5 как привезли в Малету. Кого-то увезли в Читу. А всего трупов тут было семь».
В основном погибших разобрали родственники и хоронили на своих местных деревенских кладбищах. Только в Малете была устроена братская могила. Здесь были погребены межрайонный народный следователь Ф.И. Мошин, начальник Малетинского районного административного отдела (или попросту милиции) П.А. Желтоухов, журналист В.А. Блох и двадцатипятитысячник И. Николаев, имя которого не со¬хранилось в памяти малетинцев.
На траурном митинге в честь погибших товарищей Н.П. Крюков говорил: «Все они были активными общественными работниками, твёрдо проводившими классовую линию. Увековечим память наших товарищей. Крепче сомкнем свои ряды для успешного переустройства деревни!» И дал клятву: «Народ запомнит это злодеяние и отомстит за вас!»
Каждый день выявлялись и арестовывались все новые и новые затаившиеся бывшие участники восстания. Их доставляли в Малету и в помещении милиции учиняли допрос. А так как в Малете у многих были родственники, в селе из числа коммунаров были установлены караулы. Из выловленных шести сотен бывших повстанцев была арестована только одна четвёртая часть, остальные после предварительного дознания были отпущены по домам.
Партиями потом арестованных этапировали в Петровск-Забайкальский. В селе Обор передавали арестованных другим, местным коммунарам, и вновь возвращались.
Находясь под арестом, многие из бывших повстанцев были уверены, что они пострадали за правду и по-христиански себя успокаивали. Так, например, сидя под арестом, Павлов Л.М. на вопрос «Как ему теперь здесь?» отвечал: «Это ничего. Если мы терпим за правду, то там, - он многозначительно указал пальцем вверх - нам за это Господь заплатит».
Следствие по результатам восстания велось долго и только 31 июля 1930 года объявили постановление тройки ПП ОГПУ ДВК. В отношении 34-х человек при¬менялась высшая мера социальной защиты - расстрел, однако 23-м из них тут же заменялась на 10 лет лишения свободы. Кроме того, 10 человек приговаривались к 10-ти годам лагерей, 14 – к 8-ми годам, 14 - к 5-ти годам, 22 - к 3-ем годам и 2 - к 2-м годам. 19 человек приговаривались к одному году принудительных работ, 7 человек - к 3-м годам условно, 12 человек - к одному году условно, 15 человек с семьями высылались на поселение в Николаевск-на-Амуре.
В отношении остальных уголовное преследование прекращалось полностью. Однако были и такие, кто сумел в этот раз скрыться и до конца лета скрывался в тайге.
Среди них был руководитель восстания С.П. Конечных и раскулаченный малокуналеец К.И. Смолин, принимавший участие в убийствах Г. Конечных и учителя Бянкина, а также ещё несколько человек из Малого Куналея и Поселья. Все они с момента ликвидации восстания скрывались в районе своих сёл, боясь ответственности за участие в восстании. Только в ночь с 5 на 6 октября 1930 года, когда установили их местонахождение в пади Гремячиха в районе села Малый Куналей, на эту группу, состоящую из 11-ти человек, была организована облава. В результате возникшей перестрелки восемь человек было пленено, пять из которых оказались ранеными. Впоследствии были задержаны и остальные бывшие повстанцы. Но среди них не было руководителя восстания Семёна Прокопьевича Конечных. Уже в девяностых годах незадолго до своей кончины чекист Яковлев Макар Семёнович при встрече с автором этих строк винил себя за то, что видел тогда Конечных, уходящего от него через лесной взгорок, но задержать так и не сумел.
В виду того, что Конечных С.П. сумел уйти от наказания, в дальнейшем страдать за него выпало на долю его жены Елизаветы Дмитриевны, 1896 года рождения, которая 16 октября 1930 года за помощь мужу (снабжала его продуктами) была арестована и в декабре того же года осуждена к 3-м годам концлагерей. Отбыв наказание, она в ноябре 1933 года за то же самое вновь была осуждена на 5 лет лишения свободы.
Повторно наказывались уже после отбытия наказания и некоторые другие участники восстания. Кое о ком вспомнили в роковые 1937-1938 годы, когда репрессивная машина НКВД набрала максимальные обороты. Вместо «мягких» приговоров 1930 года их приговаривали к высшей мере наказания. Характерен в этом отношении пример с Ф.И. Вокиным, предложившем на Гутайском съезде лозунг о частной собственности.
Малетинское крестьянское восстание было одним из первых крупных восстаний в Забайкалье периода коллективизации. И хотя во всех восстаниях было много общих, черт (причина-то их возникновения одна!), в своей сути они отличались друг от друга. И это в первую очередь относится к данному выступлению. Наиболее кровавым было именно Малетинское восстание. И по этой причине при пересмотре вынесенного приговора участникам восстания в соответствии с указом ПВС СССР от 16 января 1989 года «О дополнительных мерах по восстановлению справедливости в отношении жертв репрессий, имевших место в период 30-40-х и начала 50-х годов» только менее половины привлеченных по суду к ответственности человек в то время оказалось реабилитированными.