Добре

 

     Пластмассовое кресло было таким упругим и одновременно мягким и податливым, что, казалось, он сидит не в кресле, а, как в детстве,  лежит в гамаке, слегка раскачивающемся и готовом отозваться на  любое движение верёвки, привязанной к стволу ближней яблони.  Потянешь за верёвку, и гамак качнётся в сторону ствола; потом отклонится в другую сторону —  к веткам, с которых свисают уже перезревшие плоды белого налива с  надтреснувшей кожицей и вылезшей наружу спелой, цвета жёлтого донника, мякотью;  потом обратно — к стволу. А над гамаком — небо. И по нему плывут замысловатого вида облака, похожие то на горные вершины, покрытые снегом, то на непонятного вида экзотических животных…
     Он качнулся в кресле и коснулся коленями конструкции стола,  сделанного из того же материала, что и  кресло. «Слишком близко стоит»,  — подумал он и ногами слегка отодвинул  пластик.  Противоположный конец стола оказался за пределами тени, отбрасываемой большим парусиновым зонтом с яркой надписью  «Балдаран». Что означало это слово, он не знал. Возможно, фирму, выпускавшую зонты, возможно, что-то другое. Он посмотрел на вылезшую из тени часть стола и придвинул кресло. «Ну вот, теперь хорошо», - тихо произнёс он и потянулся к стоящему на столе широкому стакану. «Бакарди» приятно охладил полость рта и затем разлился теплом по телу. «И это было beautiful»,  —  сказал он самому себе, взял опустевший стакан, поднялся из кресла и отправился к веранде ресторана. Веранда находилась метрах в десяти от стола, стоящего  на лужайке среди низкорослых алых роз и рядом с округлой формы бассейном, дно которого было выложено голубой керамической плиткой. Цвет плитки сливался с отражённым цветом неба, отчего вода в бассейне казалась ярко-синей. Он обогнул бассейн, перешагнул через  розовый куст,  подошёл к ступенькам, ведущим от садовой дорожки к веранде, поднялся по ним и прошёл в ресторанный зал. За барной стойкой стояла Дидка. Он узнал имя девушки всего несколько минут назад, спустившись из номера в ресторан, и пару раз повторил, чтобы не забыть. Дидка подняла на него глаза и рукой, разрисованной замысловатой татуировкой, провела по причёске, напоминающей старый и давно забытый полубокс:  над ушами волосы были выстрижены очень коротко, а с макушки свисали длинными космами.
- Какво?
В интонации произнесённого слова прозвучал вопрос. Он поставил стакан на стойку и ответил:
- Ещё «Бакарди».
- Още? - переспросила девушка.
- Още, - вспомнил он, что означает это болгарское слово.
- Колко? - девушка налила немного рома в бокал. - Достатчно?
- Още.
Девушка налила ещё.
- Още?
- Още.
Когда стакан наполнился наполовину, он сказал:
- Хватит.
- Достатчно?
- Достатчно.
- Ок.
Дидка поставила бутылку на полку и пододвинула стакан.
- Здраве, - сказала она и, улыбнувшись, повторила, - здраве.
- Спасибо, - улыбнулся он в ответ, взял стакан и отправился к столику.

     Тень немного ушла, и потому он снова  подвинул стол и кресло. Затем уселся поудобнее и поднёс стакан ко рту. Сколько раз он пил этот напиток, но сейчас слегка горьковатый вкус ощущался  по-новому. То ли из-за настроения, вызванного перелётом и долгой поездкой от аэропорта к гостинице; то ли из-за незнакомой ему доселе природы и её состояния,  очень похожего на близкую душе природу подмосковья, но, всё-таки, отличавшегося и другим цветом зелени, и плотностью воздуха, и почти неуловимыми ароматами, и небом со странного вида облаками, через которые пробивалось горячее южное солнце,  и тучей, нависшей над высоким, находящимся в метрах пятистах холмом, готовой  разродиться проливным дождём на долину с уютно расположившемся в ней отелем, но замершей как бы в нерешительности и постепенно теряющей зловещий вид и преобразующейся в рваные серые лоскуты.
     Он отпил из стакана, немного подержал жидкость во рту  и сделал глоток.
- Кажется, жизнь налаживается, - обращаясь неизвестно к кому, произнёс он, отпил ещё и повернул голову в сторону высоких кустарников, росших в нескольких метрах от него. Оттуда раздался лай, и из зарослей, медленно перебирая короткими лапами, выбралась странного вида мохнатая собачонка. Собачонка несколько раз тявкнула, затем присела, почесала лапой за отвислым ухом, поднялась и так же медленно побрела в его сторону. Около стола остановилась, снова присела,  почесалась, посмотрела на него, зевнула, несколько раз тявкнула и просительно уставилась на стол. Взгляд её был направлен на тарелку, в которой лежала  принесённая Дидкой сочная свиная отбивная. Он отрезал кусок и кинул в траву. Собака, не торопясь,  приблизилась к лежащему в траве куску, тщательно и придирчиво обнюхала, посмотрела  по сторонам, словно, размышляя: есть — не есть, и, очевидно, решив, что неплохо бы съесть, принялась за мясо. Медлительность собаки, то, как она шла, как чесалась, как ела, полностью соответствовало атмосфере, царящей вокруг: слегка расслабленной от жары, от сваливающегося к закату, но всё ещё горячего солнца, от воздуха, застывшего в ожидании так и не состоявшейся грозы.

     Несколько секунд он наблюдал за собакой, а затем повернулся к бассейну. Около бортика стоял средних лет, крепкого сложения мужчина в шортах и красной  ковбойке. В руке он держал рукоятку длинного сачка, которым что-то пытался выловить из воды.
- Что там?
Мужчина оглянулся и в приветствии махнул ему рукой.
- Лягушка.
- Не хотите со мной выпить?
Мужчина вытащил сачок, отошёл от бассейна на несколько метров, перевернул и вытряхнул из сетки лягушку. После чего положил сачок в траву и приблизился к столику.
- Спасибо. Я — на работе, а на работе — нельзя. Хозяин…
Мужчина выразительно повёл рукой и улыбнулся.
- Жаль. А то бы выпили за компанию.
Мужчина улыбнулся ещё раз.
- Откуда вы так хорошо говорите по-русски?
- Вырос в России. Родители работали в Оренбурге на стройке. Я был вместе с ними. Знаете такой город?
     Он вспомнил Оренбург, гостиницу, в которой всегда останавливался, приезжая по служебным делам, и соседнее с гостиницей общежитие для болгарских строителей, возводящих в городе несколько многоэтажных зданий. Вспомнил столовую при общежитии, куда ходил питаться и где брал на завтрак болгарскую брынзу с клубничным конфитюром, а на ужин —  суп, носящий экзотическое название таратор, и очень вкусное говяжье жаркое с тушёной фасолью, политое кисло-сладким соусом,  в который любил макать ноздреватый белый оренбургский хлеб, не рассыпающийся на крошки, как московский, а долго тянущийся, пока душистая свежая мякоть не разорвётся, оставив висящие золотистого цвета
хлебные кружева.
- Знаю ли я Оренбург? Знаю. Приходилось бывать.
- Хороший город. Жаль было уезжать. Но стройки кончились, пришлось возвращаться. С тех пор — здесь. Несколько лет назад хозяин построил этот отель и позвал меня работать.
- Нравится?
- Нравится. Нетяжёло. И платят хорошо. Где найду ещё такую работу? Сейчас с работой плохо. Многие за границей ищут. Слыхали, наверное.
- Слыхал… Се ля ви... Ну что же, не буду отвлекать. А сам выпью. Ваше здоровье. Наздраве.
- Спасибо большое. Благодаря ви много.
Мужчина отошёл от стола, поднял сачок и направился в сторону веранды.

     Солнце приблизилось к вершине холма, где совсем недавно висела зловещая туча. Его косые лучи окрасили в оранжевые тона здание отеля и поляну перед ним. Остатки жидкости в стакане тоже приобрели оранжево-золотистый оттенок. Тень от зонта, под которым стоял стол, в диссонанс оранжевому сделалась сине-фиолетовой. Он выпил остатки рома и позвал официантку. Вместо Дидки к нему подошёл улыбчивый юноша.
- Вот вуд ю лайк? - спросил юноша.
- Ду ю спик инглиш?
Юноша кивнул, что по-болгарски означало – нет, и покачал в воздухе ладонью, что должно было значить то же самое. Вероятно, произнесённая им фраза была единственной, которую он выучил.
- Ок. Ду ю спик рашен?
Юноша так же кивнул и так же покачал ладонью.
- Ок. Тогда принеси мне ещё «Бакарди», вот столько.
Пальцы, держащие стакан, показали – сколько.
- О, «Бакарди». Ок, - это юноша понял и через минуту принёс на четверть наполненный стакан.
- Спасибо.
Юноша заулыбался ещё сильнее и сказал уже звучавшее чуть ранее:
- Здраве.
- И тебе – того же.

     Он посмотрел на стакан с золотисто-оранжевой жидкостью, и в памяти неожиданно всплыл забавный случай, происшедший с ним в одном северном посёлке. Тогда в тамошние магазины завезли большую партию греческих лимонных и апельсиновых соков. А ему  предстояло лететь со спецрейсом на «землю». Помятуя о соках, на обратном пути он вёз из Москвы большую сумку, набитую  бутылками с кубинским ромом. Прилечу, предвкушал он, соберу друзей, и  будем пить «дайкири». Какого же было его удивление, когда оказалось, что за время отсутствия магазины заполнились тем же самым ромом. Конечно, ничего не пропало и пошло, что называется, в дело. Но получилось забавно,  над чем друзья  да и он сам  долго потом потешались.

     Он отпил из стакана и принялся за отбивную. Мясо было слегка с кровью, как он любил. А молодой жаренный картофель, цветом похожий на ром и  дополнявший композицию в тарелке, удачно подходил  к мясу.  На краю тарелки лежал  лист ярко-зелёного салата. Он отрезал небольшой кусок отбивной, разместил его посередине листа, а сверху положил несколько ломтиков картофеля. Затем ножом завернул края листа, соорудив подобие конверта,  выжал  на содержимое ломтик лимона, подцепил всё вилкой и аккуратно поднёс ко рту, стараясь ничего не растерять по пути. Сидящая рядом собака внимательно следила за его движениями и, когда аппетитное содержимое вилки отправилось в рот, слегка взвизгнула и принялась тявкать, раздосадованная, что не ей досталась еда.
- Нечего лаять, - сказал он, прожевав и отрезая другой кусок отбивной. - Нечего. Тебя тут и
так кормят, вон толстая какая, а меня... - он прожевал следующий кусок, закусил картофелем и продолжил, - сам себя не покормишь, никто ведь не покормит. Как думаешь?
Собака на минуту прекратила тявкать, вслушиваясь в человеческую речь, и продолжила лай с новой силой.
- Да ладно тебе. Чего разошлась? Ишь, растявкалась... Так и быть, поделюсь, только не лай.
Он качнулся в кресле и снова кинул в траву кусок мяса, но подальше, чтобы отогнать пса. Тот кинулся за вожделенным подарком, несколько раз проскочил мимо, но в конце концов нашёл, улёгся и принялся есть.
- Вот и славно, - сказал он. - Да здравствует тишина.

     На некоторое время лужайка на самом деле погрузилась в тишину, и ничто не отвлекало  от ужина, пока со стороны холма не раздался гул самолёта, и в одном из просветов среди туч лёгким белёсым мазком наметился инверсионный след. Подобно перу птицы, след сначала парил в небе, а затем стал расти и вытянулся в длинную полосу. Почти одновременно в этом же голубом просвете показался другой след, который скоро пересёк первый, образуя фигуру, похожую на крест. Странный, почти символический рисунок повис над холмом, находясь какое-то время в застывшем состоянии, а потом начал расплываться, растворяясь в синеве и соединяясь с остатками тучи. Он неотрывно следил за происходящим в небе и, когда фигура исчезла, допил остатки рома и снова качнулся в кресле. Кресло изогнулось под ним и ответило лёгким поскрипыванием. В памяти опять всплыло детство и гамак в яблоневом саду.  Как было здорово тогда.  Потянешь за верёвку, и гамак качнётся в сторону ствола, потом отклонится в другую сторону —  к веткам,  потом обратно — к стволу. А над гамаком — небо. И по нему плывут облака…
     Он погладил подлокотники кресла и чуть слышно произнёс: «Спасибо!»  Затем ещё раз посмотрел на небо,  окинул взглядом холм,  долину,  задержался на синей воде бассейна, на кустах роз, поглядел на притихшую и, кажется, заснувшую собаку. Мир и покой царили вокруг. Мир и покой были в его душе. Он отодвинул кресло от стола и встал.
- Ну, пока, - сказал он. - Ужин закончен. Ром выпит. Пойду...
     К нему торопливо подошла Дидка и протянула листок бумаги, на котором была напечатана цена за ужин.
- Добре? - спросила официантка.
- Добре, - ответил он, расплатился и отправился  в свой номер.


Июнь-июль 2017. Силистра-Попина.