Слушала лекцию, в которой подробно разбирались этапы становления тирана всех времён и народов. Его партийные должности, причастность к грабежам, страсть к написанию работ, отсутствие всяческих литературных способностей. Постоянное повторение, «вдалбливание» основной мысли очередной статьи расценивается, как зомбирование общества, проявление патологического желания контролировать каждый вдох и выдох, зачумлённого пропагандой, народа.
Раньше повторение входило в методологию ведения урока. Не меньше трёх раз за 45 минут следовало подвести учеников к определённому выводу. В самом учебнике он выделялся шрифтом, на уроке учитель требовал пересказать основную мысль. В общем, повторение- мать учения. Теперь это признак отклонения в психике.
Ну, нэхай так. Нэхай гречка буде мак.
Соображение, что я, подобно тираннозавру во власти, зомбирую своих читателей, не даёт покоя гордыне Властелина колец, которому, по недосмотру, колец не донесли.
Что там у нас? Ага. Быстроногий Ахилл.
Так вот, ни красавице Елене, рождённой греческим богом во испытание мужского здравомыслия, ни царю, объединившему разрозненные племена для достижения общей цели. Ни ратным подвигам простых и богорожденных героев посвящает поэму, возвеличенный в веках, Гомер. Уже вчера натолкнулась на утверждение, что аэд осознавал преступность своего главного героя, но на то и величие творца, чтобы показать Ахилла во всех проявлениях сложного характера.
Таки, Достоевский.
Вот Творец вырвался вперёд на несколько тысячелетий и стоит один, подобно своему герою, среди остальной мелкоты античной поэзии. Чем не мой Софокл - предтеча Грибоедова?
Нам не пообщаться с древними греками, не узнать истины. Каждый судит в меру своей испорченности. В меру моей испорченности неизвестный гений мог не быть греком, вообще, или находиться под сильнейшим влиянием литературной традиции, сложившейся в уходящем мире задолго до падения Трои. Даже не литературной традиции. Мировоззренческой.
Главный герой должен страдать.
Ахилла родили с ограничением по времени, по понятиям того периода конец героя прекрасен. В бою, в окружении боевых товарищей, от предательской стрелы. Пусть, в пятку, но спины- то он не показал.
А царь плачет, глупый.
Мощный, в несколько раз, превосходящий по силам остальных детей богов, Ахилл наделён такими неожиданностями характера, что Гомер не справляется с ним и убивает.
Как наш Тургенев Базарова.
Не увидел его развития или увидел, да напугался.
В общем, «лишний человек».
А образ- то живёт. И никакие Агамемноны, Патроклы, Брисеиды не нужны царю мирмидонцев. Вообще, в мифах сказано, что губы его сожжены на наковальне Гефеста, когда мать проверяла сына на бессмертие.
Демон.
Гомером прямиком был отправлен в объятия Гильгамеша. Главы подземного ведомства.
Ну, страдающими демонами нас не удивить. Добавлю только, что отрицательных значений у подобного посмертия тогда не было.
Историк Арриан, которого древним греком трудно назвать, так как жил он уже в этой эре, считал Ахилла скифом.
Судьба самого учёного- пример тогдашней глобализации. Родился он в греческой семье, но в Малой Азии, служил Риму кем- то, вроде, наместника на дальних подступах, отразил нападение аланов. Потом занялся писательством. История тогда создавалась для того, чтобы её читали люди. Не только узкие специалисты. Но идеологией история была всегда. Черкнув пару строк о скифах, скифах - массагетах, Арриан углубился в жизнеописание Александра Македонского, распространял небылицы об Индии.
Историк в «Описании морского берега» утверждал, что сын Пелея Ахилл был скифом и происходил из городка под названием Мирмикион у Меотидского озера.
За дикий, жестокий, наглый нрав Пелида изгнали собственные товарищи. Потом он поселился в Фессалии.
Явными доказательствами скифского происхождения героя Арриан называл покрой накидки, скреплённой застёжкой, привычку сражаться пешим, белокурые волосы, светло- синие глаза, сумасбродную раздражительность и жестокость, которую подчёркивал Агамемнон: « Распря единая, брань и убийство тебе лишь приятны».
Если бы греко - римлянин знал, когда греки научились ездить на лошадях, пешеходность мирмидонца не была бы уликой. Скорее, лишним доказательством отсталости своих предшественников. Плащ, застёгивающийся фибулой, уже серьёзно. Светлоглазость и белокурость - в пику тем, кто считает брунетство греков результатом османского владычества. Оценка характера…
Хм. Я тоже, когда- то была маленькой и писала комсомольские характеристики.
Ахилла, к сожалению, мне не досталось.
Как опытный создатель характеристик, скажу, что разделение на «наших» и «не наших» началось задолго до Киплинга, писавшего в «Балладе о Востоке и Западе»: "О, Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут, Пока не предстанет Небо с Землей на Страшный Господень Суд».
Ахилл, действительно, мог быть скифом. Хаживали, было. Даже проскальзывает мысль, что мы читаем о реальном человеке. Вспоминаются «Дневники вампира», где чернобровый душка - натуральный вампир бил себя в грудь и говорил: « Я - плохой!».
Ахилл- чужой!
Не такая гадость с выдвижными челюстями, как в другой заокеанской фильме. Страдающий Чужой, что для западной цивилизации равносильно, капающему, «царской водкой», творению биологической лаборатории.
Даже хуже.
А ты подойди с ласковым словом, в баньке попарь, накорми, чарочку поднеси. Откроется свет, какого не видал.
Богомол Эхнатон.
Когда пытаюсь посмотреть ему в глаза, начинает кружиться голова. Даже египтологи клянут царя за родовую травму, нанесённую многовековой философии Египта. А приблизиться?
Сам писал гимны, похоже, сам разрабатывал новые принципы изобразительного искусства. Там не только солнышко, тянущееся ладошками- лучиками к своему сыну.
Семейные сцены, скандализировавшие средневековое общество, увидевшего на картине маленького Христа в окружении родных.
А здесь - царь с дочерьми на коленях, целующаяся царствующая чета. Дед девочек, навещающий внучек. Бабушка за общим обеденным столом. Сам Реформатор с отвислым животом, тонкими руками, нервными губами. Какой был. Нефертити с фигурой женщины, родившей шесть дочерей. Смертный одр дочери, к которому рвётся нянечка, пережившая воспитанницу.
Там всё есть, только надо желать прочитать. Есть боль религиозного фанатика, который ради своей мечты не думал о международном статусе страны, на новом месте строил новый мир, терял дорогих людей.
Сам себя положил на алтарь самому себе.
Похоже, этой упёртости не хватило много лет назад, для того, чтобы встать. Проживу, мир не без добрых людей. Теперь жизнь откусывает по кусочку то, что не смогла проглотить сразу. Люди, выплеснувшиеся «одномоментно», вызывают особые чувства.
Говорят, настоящий историк должен быть богом, без предпочтений и эмоций, взирая на людей и события прошлого.
Я в «настоящие историки» не мощусь. Лукавство, никогда бесстрастных не было. По этой причине читаем и верим свидетельствам прошлого, как бы они не противоречили новым данным. Именно в прошедшем ищем, «с кого жить».
А посему - история идеология.
Страдающий Герой, вплотную подошедший к смертной черте, каждый момент боя, ожидающий предательского выстрела, близок мне сегодняшней. Понимающей, что человек слаб, что душа болит, а сердце плачет.
Корни этого понимания уходят не в христианство- мусульманство, а глубже. Туда, где смиряется Гильгамеш, мучается сильнейшими головными болями Эхнатон, плачет, не знавший сомнений, Ахилл.
Продукт античной глобализации Арриан, естественно, пишет, что фаланги Александра Македонского уступили бы легионам Рима, сравнивая имперскую мощь с обессилившими македонскими фалангами, вернувшимися из Индии. Не Греция родина историка- чиновника, даже не Малая Азия. Рим! Может, так и должно быть. Речь не о том.
Как сейчас подают последний период жизни Александра?
Спившийся тиран, жестокий двурогий Искандер.
Что видел этот мальчик в своей Македонии? Что видел он в Греции, которую принято считать культурной от пяток до макушки?
Высокомерие того просвещения. Македонец пришёл в Египет, где его встретил инакомыслящий мир. Мудрый и впитывающий в себя, как питон бандерлога. Говорят, пришелец переночевал в Храме Амона, утром заявил, что слышал глас, назвавший его сыном. Если здесь у Александра ещё не появилось желание стать частью этого мира, то ломать через колено местные обычаи полководец уже не стал. Рога его, на самом деле, бараньи рога египетского божества. Вспомним аллею сфинксов с головами баранов.
Персия, похоже, добила остатки прежнего надутого величия. А с ним куда- то подалось человеческое, осторожное, трезвомыслящее. Очертя голову, завоеватель подался в Индию, чтобы воды Великого Океана, омывавшего край суши, стали естественной границей александровых владений. Одержимый этой мыслью мечтатель, творил невозможное. Брал кручи, не предназначенные для преодоления аборигенами. Форсировал, развлекаясь, реки, выводя из равновесия индусов. Шёл без разведки, на авось, рисковал собой, подавая пример людям, не понимавшим, куда и зачем идут.
Что происходило в психике человека, оставшегося вчетвером за стеной вражеского города? Он, ещё один военачальник, два телохранителя. Остальные рухнули вниз вместе с обломившейся лестницей. Город взяли, раненного полководца вытащили.
Что он должен был сделать, когда в пустыне «богорожденному» принесли шлем с водой, а вокруг стояли жаждущие люди, спасшие жизнь своему командиру?
Александр пил «фронтовые 100 грамм», не контролировал себя, убивал, трезвел, извинялся, плакал, снова пил. Что стало бы с ним, если бы не смерть в Вавилоне?
Место, между прочим, символическое. Здесь Мардук был наделён сородичами особыми сверхспособностями. И раздал их после выполненной работы. Бог понимал, что не может с ними справиться? По этой причине раздал? Почему сам не стал управляться с эдакой силищей?
Отбросим соображения рождающегося единобожия.
И Александр здесь «получил» дар богов, но не справился с ним. Не достиг цели. Не осуществил намеченное.
Предположим, Гильгамеш стал бы бессмертным. Что дальше? Боги дали шанс, но не тому. Его культура не была готова к решению подобных вопросов.
Македонский Колина Фаррела тянулся в бреду к божественной руке. Ничего не скажешь, за океаном есть мастера жеста. Что они хотели сказать, не знаю.
Не возвращал ли Александр дар? Значащие жесты даются, откуда- то ещё. Мистицизм. Может быть. Может быть.
А Персеполь сожгла куртизанка, взревновавшая к красоте и, произведённому на любовника, впечатлению.
Ищите женщину.
«Там середина земли моей».
Историки серьёзно, с циркулем производят расчёты, обводят предполагаемые границы владений Святослава Игоревича.
Кто слышал те слова, записывал, кто? «Последний викинг», пошедший на заведомую смерть после почётного поражения, говорит речи, которые под стать, человеку, прошедшему долгий путь от пиршественных посмертных столов скандинавских героев, до понятий национальной чести.
«Не посрамим земли русской!»
«Мёртвые сраму не имут!» Ходил Святослав ку да- то, не ходил. Говорил - не говорил. Наверное, ходил. Естественно, говорил, немым не был. Наделённый проходным сравнением с Александром, «Аки пардус» стремится к «середине земли», потому, что там были все, ведомые ему блага земли, рабы из Руси в частности.
Получается, русский князь уничтожил Хазарский каганат, чтобы самому «сесть» на этот рынок?
И каганата, который имел города, гордые крепости, найти не могут. Скифов, сарматов, оставивших по 8 сантиметров «культурного слоя» от своих временных поселений, нашли. Хазар - не нашли.
Говорят ещё, когда Владимир Святославович взял Киев, он быстренько избавился от своих викингов. Потому, как в городе стоял хазарский гарнизон, понятия не имевший, что начальство разгромлено много лет, как.
Ещё хвалят княгиню Ольгу, положившую конец торговле рабами из Руси.
Конечно, Византия воевала со славянскими племенами. В пятом веке нашего времени, наученная опытом противостояния с кочевниками, империя создаёт новое вооружённое формирование катафрактариев. Тяжеловооружённых наездников в доспехах. И лошади были в доспехах. Что- то, вроде, попоны почти до колен, с прорезями для глаз. Вроде, у этого прообраза рыцарства доспехи были стёганными, как у степняков.
Сама Византия охотно нанимала варягов на службу. Последними защитниками Константинополя, защищавшими обречённый город от турок, называют вот этих скандинавов, не посрамивших воинской чести, до сих пор пирующих за своими посмертными столами.
Горожане, разочарованные в своих христианских правителях, деградация, которых ускорилась после взятия Константинополя христианнейшими европейцами, уже не хотели защищать оплот новой веры.
Если бы это мог предвидеть Лев Диакон, он бы с бОльшим уважением писал бы о Святославе.
Ирония истории, знающей, что её уроки никому близко не нужны. По этой причине она нас, снова и снова, тычет носом в одну и ту же, лужу.
Статью предваряет «фаюмкий портрет» Египта под Птолемеями. Потом это был римский фаюмский потрет, потом византийский. Византийской иконописи уже и придумывать ничего не нужно было. Как и нашему Андрею Рублёву. Египетский «Закат» был долгим.
«Закатился» ли он?