Эта рецензия на спектакль Одесского русского драмтеатра "Поговорим о странностях любви" по пьесе Веры Пановой в постановке Бориса Зайденберга была написана мною в 1976 году. Я была молода и еще не подозревала о том, что в советской театральной критике надо придерживаться жесткого правила, идейно-выдержанное произведение хвалить можно, ругать нельзя, даже если видишь какие-то драматургические недостатки и проколы. Я была чиста душой, наивна, искренне любила свою Родину -Советский Союз и мне казалось, что в своей рецензии я защищаю советский народ от наклепа. Однако после выхода рецензии в газете "Знамя коммунизма" я, хоть и проснулась знаменитой, но вход в литературу мне был закрыт на много лет. Этот эпизод я отобразила в эссе "Мой личный театр личного абсурда" (оно есть здесь же на проза.ру). Мне кажется, что и сама рецензия и казус, происшедший со мной после публикации отражают подлинную историю советской критической литературы.
ПОГОВОРИМ О СТРАННОСТЯХ РЕПЕРТУАРА
«Поговорим о странностях любви» Веры Пановой в Одесском русском драмтеатре.
Постановка Б. Зайденберга
Так иногда супругу генерала
Затянутый прельщает адъютант…
Что делать нам? Судьба так приказала,
Согласны в том невежда и педант.
Поговорим о странностях любви…
А.С. Пушкин «Гаврилиада».
Не чеши там, где не чешется!
Житейская мудрость.
Странность любви, о которой ведет разговор со зрителем театр, заключается в том, что женщина отвергает человека нелюбимого, но предлагающего ей спокойную, в посильных трудах, в домашнем уюте, как он выражается «ухоженную» жизнь и предпочитает оставаться с весьма уже не молодым, с больной печенью и израненной ногой, мужем, отцом её дочери, могущем предложить только бедность, скитания по живописным весям страны нашей, но любимым!
Давно уже перестало быть странностью и принято, как истина, что с «милым рай в шалаше»!
Вытаскивать эту истину на подмостки театра стоит тогда и только тогда, когда эту истину оспаривают и не какие-нибудь заблуждающиеся одиночки – они никогда не представляли интереса для театра – нет, когда на эту благородную истину ополчается всё общество. Когда общество начинает загнивать в болоте прагматизма, не замечая, что канарейки уже клюют высшие идеалы, грозя, как предупреждал Маяковский, и вовсе их сожрать…
Перед такой угрозой театр никогда не оставался безразличным и тотчас же вступал в бой, выводя на сцену в качестве носителей положительного идеала романтических протестантов, с презрением отвергавших болото быта и уходящих от него в далекие странствия…
Герой спектакля – Надежда Милованова тоже уходит в странствия, но не из протеста, во всяком случае ясно осознанного! Для протестанта у Надежды не хватает ни слов, ни мыслей, ни пафоса обличения. Там, где подлинный протестант с гордостью заявил бы, что он ходит пешком, потому, что у него нет 5 копеек на автобус, Надежда стыдливо привирает, что она попросту опоздала к отходу этого транспортного средства.
Надежда Милованова прежде всего – натура поэтическая, высшее благо жизни видит в том, чтобы странствовать свободной, ничем не стесненной по всей стране нашей НАБЛЮДАЯ природу и людей. Протестантом и обличителем выступает вместо Надежды сама пьеса, всем своим строем возвеличивая НАБЛЮДАТЕЛЯ над НАБЛЮДАЕМЫМИ.
Наблюдаемые – это живущие в селе с многозначительным названием МИЛОВАНОВО, родственники Надежды, её братья, сёстры, их жены и мужья, соседи и друзья, все сплошь тоже МИЛОВАНОВЫ, что намекает на то, что за Милованово и за Миловановыми надо видеть нечто значительно большее, чем только село и семью! Зрители спектакля должны понять, что они тоже «МИЛОВАНОВЫ», что достаточно настойчиво подчеркивается в спектакле тем, что большинство персонажей выходит на сцену прямо из зрительного зала. Наблюдаемые Миловановы подвергаются в пьесе и спектакле несомненному сатирическому осмеянию.
Высшего накала сатирическое начало спектакля приобретает в темпераментно поставленной, несколько стилево выпадающей из спектакля, сцене раздумья Надежды Миловановой, когда в ее представлении возникают окружающие ее родичи и каждый из них весьма карикатурно прокламирует свое жизненное «кредо».
Миловановы отнюдь не сплошь подлецы, злодеи, злобные мещане, какие населяли пьесы далекого прошлого и от которых, протестуя, уходил романтический герой. Отнюдь!
Миловановы люди весьма похожие, отдадим должное наблюдательности автора, на тех, что повседневно видим мы вокруг себя и тогда, когда глядимся в зеркало. Среди Миловановых есть люди добрые, даже добрейшие, честные, работящие, гостеприимные, великодушные и, естественно есть люди не столь добрые, черствоватые, чадолюбивые и в то же время эгоистичные.
(Самый несимпатичный из них сухо-расчетливый брат Надежды Гоша, впоследствии наказанный за это инфарктом).
Среди Миловановых есть люди находящие свое счастье в своём труде и в том уважении, которым платит им за этот труд общество.
Есть люди, судьба которых сложилась не очень счастливо. Есть оставшиеся одинокими женщины, мечтающие о друге-муже и вполне обоснованно желающие, что бы друг этот не был «случайно завернувшим на огонек барахлом». В ответ на утешение, что приходя вечером в свою одинокую комнату, она всё-таки может развлечься телевизором, следует вполне резонный ответ «Хочу жить с мужем, а не с телевизором», что вызывает сочувственный смех в зрительном зале.
Какой же идеал противопоставлен всем Миловановым, гордящимся тем, что они составляют древнюю «рабочую династию», что они работают, служат, учатся, изобретают, что не обделены ни хлебом насущным, ни другими, покрупнее, жизненными благами, что их прадед был столь заслуженным перед Родиной, что благодарные потомки назвали село, где он обитал, его именем?
Надежда Милованова – вот носитель этого, другого, высшего идеала. С подружкой-гитарой бродит она по стране нашей, свободная от всяких пут материального благополучия, идет куда хочет, напевая песенку об улетающем шарике, за которым гонится догнать не может девочка…
(Поскольку шарик голубой, то, видимо, он символизирует некую «голубую и недостижимую мечту).
С милой непосредственностью поощряет Надежда Милованова жену своего брата Гоши, пожелавшую вдруг влюбиться в кого-нибудь, почувствовавшей томление духа и плоти и спрашивающей, как быть?
«Ну что же, влюбись! Влюбись непременно!» - советует Надежда нисколько не вдаваясь в дальнейшие рассуждения о том, что последует за этой влюбленностью. «Хочешь влюбиться – влюбляйся, а там – хоть потоп!» Оставит ли влюбившегося своего мужа и дочь, будет ли потихоньку обманывать супруга – неважно! Хочешь влюбляться – влюбляйся! Неправда ли, как красиво и романтично! Какая прекрасная свобода чувств даже, если она приносит несчастье другим.
У мечтающей влюбиться есть дочь Дуся, уже влюбившаяся и желающая соединить свою судьбу с молодым человеком, о котором на протяжении всей пьесы ведется дискуссия – подонок он или не подонок! Утверждение за молодым человеком этого качества, также, как и отрицание его, равно малодоказательны. Возможно и не подонок! Пожалуй действительно не подонок. Но меньше других персонажей и зрителей спектакля об этом осведомлена Надежда Милованова. И все же, услышав сомнение обеспокоенных судьбой дочери Гоши и его супруги, беспокойства доводящего Гошу до инфаркта, Надежда, всё же советует позволить Дусе отдаться величию чувств и, не оглядываясь, выходить замуж за подонка, а может быть и не подонка!
За двадцать лет свободного скитания Надежде Миловановой не удалось овладеть какой-либо профессией. Удивленным сим обстоятельством родственникам, она объясняет, что нужды в этом не ощущала. Ей было достаточно того, что ее принимали на работу «разнорабочей», что бывала она нянечкой в попадавшихся на пути больницах, что приходилось иногда и капусту солить. «И это тебя удовлетворяет?» спрашивают «чрезмерно стремящиеся к успеху в жизни родственники».
«Надо же кому-нибудь и капусту солить!»- с улыбкой отвечает Надежда.
Отдохнув у родственников, Надежда, захватив гитару, собирается вновь пуститься в странствования.
Итак, романтика странствований! Романтика полной свободы во всем и от всего. Романтика презрения к повседневности. Романтика отказа от благ жизни. Романтика благородной бедности! Как красиво всё это и… как нежизненно и фальшиво!
Надежда Милованова в нашей стране, как тип, как общественно-значимое явление – не существует! Надежда Милованова ложно-красивая выдумка.
И поэтому так поверхностно сочувствие зрительного зала и к самой Надежде и проблеме спектакля. Сама Милованова это реминисценция из пьес другого времени, другой эпохи и проблема реминисцентная оттуда же и само то небольшое сочувствие, которое, может быть и возникает в зрительном зале, есть тоже, всего лишь, реминисценция сочувствия! Так, по старой памяти, - ведь таких героев-протестантов, свободолюбивых и романтичных, всегда уважали.
Не знаю, как в другие дни на этом спектакле, но в день, когда смотрела я – зал был наполовину пустым и сдержано реагирующим. И я полагаю, что главная причина этому, надуманность пьесы, не соответствующая правде жизни, ее коренным интересам.
В зале сидят Миловановы, те самые Миловановы, которых пьеса обличает и хочет научить, каким по её мнению им быть надо, чтобы всё в них было прекрасно, ставя им в пример Надежду Милованову и её образ жизни. В зале сидят Миловановы, в которых далеко не всё прекрасно, и в том числе такие, которые превыше всего ставят уют и зажиточную жизнь, и такие, которые стремятся выйти замуж «удачно» и к другим «мещанским благополучиям», благополучиям только для себя, но сидят и такие, которые стремятся к благополучию общему. Реально глядя на жизнь, нельзя не понять, что миловановых миллионы и миллионы и что при всех их недостатках, подлинных и мнимых, это из их среды выходят те, кто на заводах и фабриках, в учреждениях и лабораториях, на полях и под землей творят материальные и духовные ценности нашего сегодня и завтра. У нас нет другой среды, другого общества кроме миловановых и именно из этого общества, из этой почвы вырастают лучшие и талантливейшие наши люди и Королевы и Гагарины и Терешковы и знаменитые маршалы и артисты и поэты! Из среды самых обычных людей! Наша, так называемая «элита», кость от кости и плоть от плоти всех других Миловановых, деятельных, энергичных, практичных. Реализм и практичность Миловановых, стремление к тому, чтобы устроить жизнь как можно лучше, вовсе не означает, что они бездуховны! Там где задеты высшие идеалы, там Миловановы становятся романтиками и это подтверждает вся история нашей страны и тот энтузиазм с которым Миловановы помогали Испанской республике и История Отечественной войны и История Великих Строек и то, что Миловановы отлично понимают, что за счет их труда и пота идет помощь многим угнетенным народам, чтобы дать им свободу и лучшую жизнь, и не протестуют и понимают необходимость этого. Но высокие идеалы, Романтика помощи угнетенным останутся пустым звуком, если Миловановы не будут практичными, реалистичными, стремящимися создавать блага жизни и пользоваться ими. И ничуть это не зазорно! Зазорно, смешно и нелепо бездействие! Наблюдение – вместо участия. Зрительный зал не может по-настоящему быть с Надеждой Миловановой, потому, что здоровым жизненным инстинктом своим и разумом понимает всю никчемность установок Надежды Миловановой, вернее пьесы, поскольку, как уже говорилось, сама Надежда вовсе не протестант.
Выше ли духовно прекраснодушная Надежда Милованова всех других Миловановых?
В пьесе выведен некий Иван Васильевич, (хоть фамилия у него и другая, но и он, по сути Милованов). Полюбив Надежду, он просит её стать его женой и рассказывает, что до сих пор не мог жениться, потому, что был связан с другой женщиной, другой «спутницей жизни» и которую, как я поняла, не любил но ЖАЛЕЛ (о, как близки эти два слова ЖАЛЕЛ и ЛЮБИЛ) и которую считал себя обязанным, пока она жива, не покидать, не оставить! И в этом Иван Васильевич, в его самопожертвовании на сто голов выше и человечнее Надежды.
Миловановы, как уже сказано, люди далеко не во всем безупречные, люди с недостатками и конечно избавить их от этих недостатков цель благородная! Но средство, которое предлагает для этого пьеса – лекарство, которым она хочет лечить Миловановых – уподобьтесь Надежде -- это не лекарство. Эта пьеса не лечит. Эта пьеса не врач. Эта пьеса шарлатан! Она подсовывает вместо лекарства подкрашенный романтический сиропчик! И как всякий шарлатан эта пьеса опасна тем, что сиропчиком отвлекает от настоящих и нужных лекарств.
Да и больные места пьеса указывают неточно и неверно. Она чешет там, где не чешется.
Что сказать о других литературных достоинствах пьесы?
Первый акт скучный и тянется так же долго и тоскливо, как ожидание Надеждой Миловановой письма от мужа.
Язык пьесы. Надежда и её супруг Виктор «вольные бродяги» и тут поневоле вспоминаешь других вольных бродяг в литературе и на театре. Бродяг Синга и О.Генри, и особенно бродяг и босяков Горького. Боже мой, какая сила слова у этих обличителей мещанства! Каждое речение сказано чисто русским языком и русским манером, каждая фраза по меткости, сжатости, емкости мысли и образности оставляет позади даже древних римлян – мастеров на сентенции! В пьесах Горького каждый раз возникает фраза-мысль высящаяся, как гора над остальным текстом. А в «Поговорим о странностях любви» унылая равнина языка почти нигде не меняет своего функционального однообразия! Редко встретишь кочку, вроде уже упомянутой смешной фразы «Хочу жить с мужем, а не с телевизором», в общем-то заимствованной из уличного фольклора.
И, пожалуй, самая бледная, самая стереотипная речь, как раз у бродяжничающей Надежды. Она так гладка, холодна, что в пору открывать на ней чемпионат по фигурному катанию.
В зале, время от времени, не слишком часто, слышны аплодисменты. Но, как правило, относятся они к темпераментно сыгранному актерами куску, к занятой мизансцене, и никогда, никогда, ни разу к высокой и сильной фразе-мысли, к утверждению чего-либо, к ниспровержению чего-либо. Таких аплодисментов нет, потому, что и этих фраз-мыслей нет!
При всем прокламируемом презрении пьесы к уюту и благополучию, к душевной успокоенности, она все-таки не рискнула отправить Надежду в новые странствования в обществе только её гитары. Создав сначала ложную драматическую ситуацию с письмом из Кустаная, от первой оставленной жены нынешнего супруга Надежды – Виктора, в котором сообщалось что их общий муж решил навсегда остаться в Кустанае, где первая семья будет лечить его от всех его многочисленных хворей и недугов, пьеса, явно проявляя слабость духа, возвращает Надежде ее горячо любимого Виктора. Тайком удрав от первой жены, сыновей и лекарств, Виктор, также, как в начале пьесы, сама Надежда, проделывает без копейки денег в кармане далекий путь к Надежде. Пробирается он по железной дороге зайцем, проводники часто ссаживают его с поезда на полустанке…
Итак, любящие друг друга, объединенные совместной страстью к странствованиям, Надежда и Виктор встречаются, обнимаются, хотя Виктор не без некоторого хвастовства, объявляет, что он уже давно не менял рубашки и она у него чёрт знает какая грязная!...
Грязная рубашка, грязная рубашка!.. Постойте! Вот именно эта самая грязная рубашка вдруг помогает понять то, что раньше было неясным! Помогает понять, кто такие Надежда и Виктор, кого пьеса пыталась представить нам, как идеал к которому надо стремиться и подражать! Да ведь это … ХИППИ! С некоторым видоизменением пересаженные с Запада на нашу советскую почву, но к счастью не в жизни, а только в пьесе.
И здесь пьеса проходит к своему благополучному хиппи-энду, простите – хэппи-энду.
С презрением, отлично сыгранным артистом Михайловым, Виктор в ответ на предложение добрейшего старшего брата Надежды «чокнемся, брат», отвечает «чокнемся, чокнемся брат!» произнося это слово БРАТ с такой иронией, презрением и даже отвращением, что становится ясно, никакого братства здесь нет и быть не может, и Виктор, а вместе с ним и пьеса, откровенно презирают всех Миловановых.
Итак, пьеса заканчивается. Надежда и её муж оставляют всех Миловановых очень недвусмысленно далеко внизу, на подмостках, а сами подъемлются по устремляющемуся ввысь литературно-театральному штампу, то-есть, по хорошо придуманной художником спектакля конструкции, изображающей уходящую вверх в небеса дорогу…
Надежда и Виктор уходят, отбросив все предложения Миловановых остаться жить и работать с ними. Отныне наши железные дороги вместо одного зайца получат уже двух. А если, не дай бог, пример Надежды и Виктора , рекламируемый пьесой, соблазнит зрителей, то количество безработных зайцев грандиозно возрастет и может привести к разорению не только МПС, но, пожалуй, и всего нашего государства, ибо, если вместо созидания космических кораблей, поисков противодействия вирусу гриппа и строительства заводов и фабрик, все Миловановы пойдут шататься, «свободные и веселые» по весям обширной страны нашей и разучатся делать что-нибудь другое кроме соления капусты, то… ой, как нехорошо будет тогда! Кстати, кажется капусту не солят, а квасят.
А вот пьесы могут быть соленые (что очень хорошо), и кислые (что никому не нужно!) Пьесы могут быть и содействующие перестройке и улучшению жизни и нравов (что очень хорошо) и только фрондирующие, фыркающие (что тоже никому не нужно!).
Режиссер спектакля проявил много интересной выдумки. Актеры играют хорошо. Декорация выразительная, в ней есть мысль, хотя слишком выпирает конструктивность основной играющей детали – дороги.
Ах, театр, театр… Храм!... Место пиршества мысли и радости для глаза! Если ты действительно начинаешься с вешалки, то почему так уныло-серо твое нижнее фойе, где эта вешалка находится! Почему в Одессе, городе, славящемся высокой культурой, один из лучших его театров выглядит так нищенски? Куда девался столь свойственный театру веселый блеск золота и торжественное благородство бархата обивок?
Смотрела я спектакль из ложи бенуара – бенуар! Какое звучное, праздничное, чисто театральное слово – бенуар! И каким, вместо бархата или, на худой конец, плюша, скучнейшим школьно-коричневым дерматином обиты барьеры его лож!
И тут уже хочется поговорить о странностях репертуарной политики театра, о том, что наряду с весьма достойными произведениями, театр ставит пьесы, в которых, как и в зале, нет ни золота мысли, ни бархата языка.
Поставлена пьеса, в которой ничего этого нет!
Дерматин!
Май 1976 г.