По переписи 1929 года в семье деда, Алексеева Михаила Николаевича, было 6 человек: дедушка с бабушкой, наша семья из 3-х человек и младший сын Григорий. В хозяйстве имелось: дом, 27 десятин пашни и 12 десятин посевов хлеба, 3 лошади, 4 вола, 3 коровы, 8 овец. При коллективизации весь скот был конфискован. Оставлена одна корова и мелкий скот.
Из рассказов деда помню, что все Алексеевы в горячую пору сельскохозяйственных работ работали у своего дальнего родственника Алексеева Акима Андреевича, который был богаче других. Он имел различную сельскохозяйственную технику и предоставлял её своим родственникам для проведения работ на своих участках. Но после завершения работ на его полях. Дедушка к нему относился с большим уважением. С его слов, он пользовался авторитетом и у других сельчан. Он считался в Тамбовке одним из самых справедливых работодателей. В 1932 году Аким Андреевич был сослан с формулировкой за использование наёмного труда. Но постоянных работников у него не было. Он приглашал только на сезонные работы. При этом вместе с нами, в одной упряжке трудился и сам. По оценке дедушки с ним поступили несправедливо. После ссылки он вернулся в Тамбовку и жил на соседней улице. Они часто общались. Можно сказать, они были большими друзьями.
Как и прадед, дед Михаил, кроме земледелия, занимался изготовлением валенок. Этим ремеслом он занимался всё зимнее время, переоборудовав летнюю кухню в валяльную мастерскую. Он был большим мастером в этом деле. Имел заказы не только от жителей своего, но и соседних сел. Это ремесло дед сумел передать и своим сыновьям, но они этим занимались только для себя и своих семей. В качестве подмастерья у дедушке работал и я. До сих пор хорошо помню технологию изготовления валенок и чёсонок. Труд этот тяжёлый и даже вредный. Когда шерсть готовиться к использованию, в мастерской стоит пыль. Когда заготовка кладётся в кипящую воду - в мастерской густой пар. В таких условиях приходиться трудиться целый день. Дед начинал работу часов в 5-6 утра, заканчивал в 8-9 вечера. Перерыв на обед длился около 2-х часов. После обеда мог поспать, но не более часа. Пока отдыхал заготовки валенка распаривались в слабом растворе серной кислоты. Продолжительность распаривания зависела от качества шерсти.
У меня и тогда, и сейчас возникал вопрос: «А когда дедушка по настоящему отдыхал»? Позже, по своему опыту понял, что отдыхать можно по-разному, в том числе меняя вид деятельности. Поработав физически, дедушка начинал вязать рыболовную снасть. Это было его любимое занятие. На крючке у окна всю зиму висела чаще сеть или жак (самоловка).
Работая над заготовкой валенка при разном качестве шерсти, он умел определять, как пойдёт дальнейшая работа. Шерсть для изготовления валенок применялась только осенней стрижки. Были случаи, когда заказчики, по незнанию, добавляли шерсть весенней стрижки. Это намного усложняло работу, а главное, ухудшало качество валенок. В его практике были случаи, когда из-за этого невозможно было изготовить валенок. Он всех и всегда просил не добавлять шерсти весенней стрижки.
Этим ремеслом дед зарабатывал деньги. Стоимость работы до войны я не знал. А после войны, до денежной реформы 1947 года, мужская пара стоила 1200 руб., а женская - 800 руб. Эти цены я хорошо помню, так как в декабре 1947 года, оказавшись в отпуске, работал вместе с дедом не менее 10 дней. Деньги были заработаны, но в этот момент, еще до моего отъезда, была объявлена денежная реформа, и они обесценились. Он выложил на стол всё заработанное и сказал мне: «Бери сколько нужно на дорогу. В городе обменяешь».
В войну и после войны не все могли заплатить деньгами, особенно вдовы. Таких семей было немало. С войны не вернулись 148 мужчин (58 погибших и 90 пропавших без вести). Платили чем могли.
В 1948 году он заболел, перенёс операцию. Оперировался он в областной больнице, там же проходил реабилитацию. До этого он болел мало и в стационары не попадал. После больницы он пришёл к выводу, что налог надо платить в большем размере. Вот так он отреагировал на бесплатное, по его оценке, и качественное питание в больнице.
Дедушка в моей памяти сохранился человеком, о которых в народе говорят - «На все руки мастер». Действительно он слыл большим мастером и хорошим хозяином. Мог и лошадь подковать, и чайник запаять, и телегу сотворить. Для этого у него всегда имелся инструмент и всякие приспособления. Во дворе многие годы стояли им самим изготовленные и сани, и телега. Для ручных работ в хозяйстве всегда были и четырёхколёсные и двухколёсные маленькие тележки. Но этим ремеслом он занимался, в основном, только для себя. Хотя на полках часто стояли самовары, чайники и другая утварь, принесенные для ремонта. За эту работу рассчитывались, как правило, с бабушкой кто, чем мог, от кувшина молока до десятка яиц. А как часто она откладывала на потом и прощала тем, кто не мог заплатить
Вот такими они и дедушка, и бабушка, были бескорыстными людьми. Я всю свою жизнь этому удивлялся. Хотя у дедушки была черта иметь больше. Денег он старался заработать за зиму больше. Огорчался, когда по каким-то причинам не мог. Если косили сено, то старался возвращаться с до предела загруженной телегой. Если ловил рыбу, огорчался малым уловом. Как-то в зиму он оставил овец меньше пяти, чтоб весной после окота не было больше десяти. Прошёл окот, десяти, по каким-то причинам не получилось. Долго он говорил: «Как же я промахнулся. Лучше бы скрыл лишних». Такая практика использовалась. Оставляли пять, а они могли принести по два. Лишний скот при переписи укрывали.
И летом, и зимой он кормил нас свежей рыбой. Для этого он имел лодку, разного рода снасти, им самим изготовленные. За зиму он вязал 1-2 сети из простых ниток, в то время о капроне еще не знали. И их хватало на 2 года не больше. Наш дом стоял на берегу реки Большой Иргиз, приток матушки Волги, в которой в его время рыбы было в изобилии. На окраине деревни было два озера с названием Кривое и Сорное, в которых было так же достаточно рыбы. Там ловили рыбу, в основном, зимой через прорубь особой конфигурации, называемой самоловкой. Это прорубь определённой конфигурации. Для меня этот способ ловли был интересен. Иногда он брал меня. Утром еще темно подойдёшь к проруби, подсветишь фонарём, через тонкий прозрачный лёд видна вся рыба. В конце зимы, когда уже толстый лёд и большой снежный покров, вся прорубь заполнялась. рыбой. Ей подо льдом не хватало кислорода и она активно выходила в прорубь.
Бабушкин брат, мой крёстный, жил в Самаре, часто в летний период приезжал к нам в гости. В каждый приезд организовывалась рыбалка бреднем в реке. Вспоминается одна из таких рыбалок. Ловили за селом. И рыбы, и раков наловили много. Но главный улов - это огромный сом, не уместившийся на тележке. При возвращении домой меня усадили на задний борт рядом с хвостом еще живого сома. Не успели отъехать, сом встрепенулся и своим хвостом сбил меня с тележки. При встрече часто мы ту рыбалку вспоминали.
Любимым занятием деда до войны было разведение кроликов. Было их у него много разной породы, разных по цвету. Перед нашим домом стоял добротный амбар, в котором были вдоль стены в два яруса сделаны клетки. Ухаживал он за старыми кроликами сам и со знанием дела. К ним он относился с большой любовью. Они были его гордостью. А вот когда появлялся молодняк, он давал им подрасти и выпускал на волю. Их местом обитания было пространство под амбаром. Сколько их там было, часто никто не знал. Были случаи они там и приносили приплод. Малышей, до определенного возраста, старались помещать в клетку, так как их таскали и вороны, и кошки. Но дав им подрасти, выпускали на волю.
В моей памяти информация о жизни дедушки хранится , в основном, с момента коллективизации. Большинству событий я был свидетелем. В колхоз и он, и его сыновья вступили одними из первых. Постоянную какую-то его работу я не помню. Он и за скотом ухаживал, и ремонтом разной сбруи занимался. Можно сказать так, что поручат, то и делает. А делать он умел много. В колхозе в то время за работу начисляли трудодни, которые отоваривались той продукцией, которая выращивалась или вырабатывалась в колхозе. Главным было зерно. На трудодень начисляли по-разному, от 0,2 кг и выше, в зависимости от урожая. В урожайном 1936 год полученное зерно привозили и дедушке, и папе на машине. Пришлось расширять ёмкости (закрома) для его хранения. Помню его выражение: «Такого количества зерна у нас ещё никогда не было!». В том же году дедушка был награждён талоном на покупку велосипеда. С какой гордостью он вёл купленный по талону велосипед от магазина до дома. Хорошо помню то, что я не мог еще кататься с сиденья. Для меня он убирал сиденье или поворачивал поперек и на раму привязывал что-то мягкое.
Запомнилась мне его работа кузнецом. Кузница была на берегу реки не далеко от его дома. Мне всегда было интересно быть рядом с ним и я часто посещал кузницу. Интересно было раздувать мехами угли и смотреть на раскалённое железо. Помню деда с маленьким молотком, ударяя которым по раскалённой детали, показывал молотобойцу, где он должен бить молотом. Деталь остывает, он её закладывает в угли и объявляет: «Перекур». Сам он ни когда не курил. С началом войны в кузнеце работы было много. Тракторы мобилизовывались для фронта, а комбайны использовались в стационарном режиме для обмолота снопов. Пришлось восстанавливать и ремонтировать конные косилки и лобогрейки, которые и применяли для уборки зерновых.
Во время войны мы с ним не раз ездили на заготовку сена. К этому времени мне уже доверяли косить ручной косой. В телегу запрягалась собственная корова. Косили в оврагах по утрам, когда была еще роса. С тех пор, когда беру косу, вспоминаю его призыв: «Коси коса пока роса». У него он звучал как-то по-особому. За утро накашивали столько, чтоб увезти. Укладывали на телегу и возвращались домой. В таком же алгоритме выезжали на заготовку мелкого кустарника для корма скоту. Но в этой операции принимали участие и женщины, а вместо косы использовались серпы. Так под его опекунством пережили войну.
Вспоминая своего дедушку, я часто задаю вопрос: «А если бы не было дедушки, как бы сложилась наша жизнь. В частности, моя жизнь»?
Дедушку всегда радовали мои даже небольшие достижения. Когда я был курсантом лётного училища, он с гордостью говорил: «Наш Николка на лётчика учится». Когда стал механиком, он стал говорить, что мне доверено готовить самолёт в полёт. В 1947 и 1948 годах, будучи механиком самолётов, я с Дальнего востока приезжал в отпуск. Моим приездам он всегда радовался. Его интересовало всё от устройства самолёта до дальневосточной природы. В один из приездов подарил ему свои меховые рукавицы, выдаваемые в то время техническому составу. Его удивило, что такие добротные рукавицы выдаются бесплатно. Хотя мы всегда имели меховые варежки, сшитые им из овечьей овчины в то время вручную.
В 1949 году, уезжая для поступления в Челябинское училище штурманов, мне был предоставлен отпуск. Выписали и командировочное предписание, и отпускной билет. С отпускным билетом я проехал Челябинск, доехал до Куйбышева. Знал, что дедушка болел. Подъезжал и выходил из машины с чувством радости. Но встретила меня моя любимая бабушка со слезами. Тут я понял, что не стало дорогого и любимого для меня дедушки. Хотелось застать живым, но увы, опоздал на два дня. Мои успехи неразрывно связаны с его подходом к жизни и, в частности к труду и учёбе. Так и хочется сказать: «Дедушка, спасибо за всё!».
Бабушка после него прожила пять лет. О ней моя супруга говорила: «Эта женщина с ангельским характером».