Боря Андреев.
Из раздела «Друзья, приятели, сослуживцы»
Это был один из энтузиастов наших первых туристских походов. Можно считать, что мы втроём – Боря, Иван Рогалёв и я и создавали заводскую секцию туризма. Но познакомился я с ним раньше, – где-то через год работы на РТИ. Но не на заводе, а как не странно в Чкаловском отделении милиции.
Меня, тогда молодого кандидата КПСС, кооптировали в Бюро РК ВЛКСМ и назначили комиссаром оперативного комсомольского отряда. Партийное поручение, как же без него? И комиссарил я в оперативниках около трёх лет, совмещая казалось бы несовместимое – работу слесарем-сборщиком механического цеха ОГМ на РТИ, вечернюю учёбу и руководство комсомольским опер отрядом, где тоже надо было учиться юридической грамотности, хотя бы минимальной. Парадокс. В цеховой парторганизации эту мою работу не считали партийной и постоянно загружали дополнительными нагрузками.
Но сейчас не об этом, сейчас о Борисе.
Я встретил Борю в кабинете зама начальника Чкаловского РОВД по УГРО майора Старожинского. Обсуждалось какое-то мероприятие, в котором нужно было участвовать как можно больше общественников . Боря и ещё несколько человек были там в качестве бывших «бригадмильцев» – общественных помощников зама по угрозыску.
К тому времени эта общественная организация уже дискредитировала себя. Заразилась методами уголовщины, видимо, от тех же оперативников УГРО. Не знаю, как Боря попал в бригадмил, но познакомившись с начальником УГРО, я понял, что своих общественных помощников он и набирал среди ребят, оступившихся на чем-то криминальном. Заставлял сотрудничать под страхом наказания за содеянное мелкое правонарушение. Вот такие ребята и помогали оперативникам провертывать хитрые операции. Чаще всего с нарушением законности. В таких делах бригадмильцы и были опорой Старожинского.
С такими «помощниками» нам было не по пути. Оперотряд при райкоме комсомола создавался из лучших, активнейших комсомольцев предприятий и действовать должен был только в рамках Закона. И лекции по юрисдикции нам читали работники городской прокуратуры.
Боря на той встрече мне чем-то приглянулся, и я пригласил его в наш отряд. Так и познакомились. В отряде Боря не прижился, но приятельских отношений мы не бросали.
Боря работал в стройцехе каменщиком и позже мы с ним выкладывали кирпичную стенку для стрелкового тира в подземном тоннеле, соединяющем корпуса заводской «гребёнки». Он был Мастером, я – полнейший профан в этом деле, но инициатор строительства тира, подтаскивал кирпичи и раствор. То-есть был даже ниже подмастерья, подсобником. Но в перерывах, за водочкой, Борис подсобника не гонял, бегал сам. Нарушал вековую традицию. Видимо из уважения к бывшему летуну.
Потом он примкнул и к туристским делам, стал активным участником моих турпоходов. График работы ОГМ не позволял ему ходить с нами в воскресные дни, так что он ходил только в общие праздники. Был он в первых сплавах по Чусовой на плотах и позже – на байдарках, в нескольких лыжных походах на Север в ноябрьские праздники.
Внешне он был типичным семитом, но отдельными чертами лица походил и на армянина. Еврейского, как это понимает большинство русаков, в нём и не наблюдалось. Был простым работягой, не гнался за выгодой, любил выпить. В общем, типовой советский рабочий без позывов на какое либо предпринимательство, то есть торгашество. И характером он был спокойный, не вступал в споры, соглашался со всеми кого считал грамотнее себя. По части туристских навыков в кругу неопытных новичков Боря заслуженно считался корифеем. В суровом походном быту отличался крайней неприхотливостью, обходился самым малым. В отличие от Вани Рогалёва, который всегда что-то изобретал и совершенствовал, то утеплённую куртку из шинельного сукна или штормовку из старого габардинового плаща, то ножовку с косыми зубьями для нарезки снежных кирпичей из ветрового наста.
В то же время Боря был и большим чудаком. Однажды в походе он заварил чай берёзовым трутом, убеждая всех, что эти наросты на гниющих берёзах и есть чага. И народ, не видевший ни разу натуральную чагу, поглощал это «лечебное» пойло.
В другой раз он угощал нас «чифирем», рекомендуя после каждого глотка затягиваться сигаретой. Дескать, только в этом случае можно получить какой-то «кайф». И не понять было, то ли он чудит, то ли провоцирует.
Как-то он принёс котелки, изготовленные им у жестянщиков из, якобы, жаропрочной стали. Любые продукты, прошедшие кипячение в этих котелках становились чёрными. При первой же варке картофельный суп стал серым, а чай превратился в чёрную жидкость, Да и сами котлы после двух приготовлений пищи покрылись чёрными окислами и мы их выбросили без сожаления.
До сих пор удивляюсь: как мы тогда не отравились? Ведь первую варку в этих котелках мы проводили ночью. И хорошо, что кто-то сумел в темноте заметить необычный цвет варева и чая.
В подготовке лыжного похода в 1970 году на гору Отортен Боря принимал самое активное участие, но в походе не участвовал – его, и других кандидатов директор завода Ю.А.Попович вычеркнул из приказа на освобождение от работы, оставив только четверых комсомольцев и меня – руководителя. Дескать и впятером справятся. Поход тогда мог не состоятся, если бы не примкнули Петров и Топычканов. Один оформил очередной отпуск, другой пошёл будучи на больничном.
Потом Борис женился, взяв в жёны даму с малолетним сыном и походы закончились – Боря стал прилежным семьянином. Может его туризм закончился и позже, я что-то запамятовал, но в путешествиях высших категорий сложности он точно не участвовал.
Из-за редких встреч наши приятельские отношения заглохли. Если точнее, то заглохли не отношения, а просто встречаться и общаться стали реже.
1995 г.
***
Недавно в ПРОЗА.РУ на меня вышел пасынок Бори Эдуард. От него я узнал о последних годах жизни Бориса. Он и в пенсионном возрасте был весёлым жизнелюбом, вспоминал с юмором наши совместные походы, не прочь был и выпить. Туризм сменил на рыбалку.
Как сообщил Эдуард, скончался Борис Александрович в 1997 году от сердечного приступа. Считает, что сказалось и детство в блокадном Ленинграде. А я и не знал, что Боря был блокадником и был вывезен из Ленинграда с матерью по «Дороге жизни». Об этом он никогда не рассказывал, а мы не интересовались. Сейчас упрекаю себя, что был таким нечутким к своим приятелям.