Облик интерьеров моей дачи формировался родителями на протяжении 50 лет их жизни, став выражением их материальных возможностей и вкуса, а также памятником эпохи с 1944 по 1994 годы. Поскольку после их смерти вот уже 27 лет дача стоит необитаемой, интерьер должен был бы оставаться неизменным, являясь как бы портретом жизни ее хозяев. Таким было мое решение, но, вопреки ему, этот портрет принялись дописывать самозваные художники – дачные воры-взломщики.
Первый из них, посетивший дачу в начале 2000-х, видимо, искал предметы, которые можно было бы продать на рынке. Он не знал, что опыт советского времени, когда дачу взламывали по нескольку раз в год, приучил моих родителей такие вещи на даче не держать, и провел их поиск очень основательно; он вывалил на пол содержимое всех шкафов и шифоньеров, выволок наружу вещи из всех кладовок, опустошил все выдвижные ящики, как у письменного стола, так и серванта, тщательно проинспектировал чердак, разбросав хранившийся там хлам по всему дому. Нашел ли он что-нибудь полезное? Трудно сказать. Но те вещи, которыми я пользовался, не пропали.
Конечно, произошедшее меня опечалило; мой первый порыв был - восстановить все, как было, но, по зрелом размышлении, я решил все так и оставить, чтобы будущему взломщику стало ясно: дом досмотрен, и в нем ничего ценного нет.
Кроме того, рассматривая интерьер дома, как портрет жизни моих родителей, я заметил, что внесенные в него изменения не только его не уничтожили (вещи-то остались на своих местах), но даже наделили особой экспрессивностью: - ведь, к примеру, сервант с настежь распахнутыми дверцами и выдвинутыми ящиками выглядит гораздо выразительнее закрытого серванта, а комод с вываленными на пол внутренностями смотрится эффектнее, чем просто комод. Продолжая аналогию дачного интерьера с портретом, можно сказать, что взломщик как бы его переписал в духе немецкого экспрессионизма 1910-х годов, придав брутальность, и повысив энергетику.
Второй из неординарных взломщиков почему-то предположил, что дача используется для хранения либо драгоценностей, либо наркотиков, ибо, влезши в нее осенью 2007 года, потратил немало усилий и времени на поиски тайников. В ходе операции он распотрошил часовой механизм старинных настенных часов и внутренности двух радиоприемников; более того, во множестве мест он отодрал от стен листы сухой штукатурки, чтобы проверить находившиеся под ними пустоты на наличие спрятанных ценностей, и там их, естественно, не оказалось. Следы, оставленные этим взломщиком, я тоже сохранил, так как в них результаты его поисков были столь красноречивы, что не могли не убедить его последователей: проверено – драгоценностей нет!
Поверхность стен, на которых тут и там была отодрана и оттопырена сухая штукатурка, обрела новое свойство – «чешуйчатость», что визуально обогатило интерьер, как будто по портрету жизни моих родителей прошлась кистью художник-модернист Виейра да Сильва ( Виейра да Сильва (1908 – 1992) – французская художница португальского происхождения).
Мой расчет оказался верным; хотя дачу взламывали неоднократно, взглянув на ее интерьер, очередной вор-взломщик тотчас удалялся, не нанося ему нового ущерба, и усовершенствованный портрет жизни моих родителей сохранялся неизменным до нынешнего года, когда, как мне подумалось, появилось новое воровское поколение. В дачу влезли дважды, с интервалом два месяца, причем разными способами, то есть это были не одни и те же люди; тем не менее, они оставили весьма похожие следы.
Прежде всего, я заметил исчезновение двух фарфоровых статуэток производства ГДР, изображавших спортсменок – позднего извода «девушек с веслом», украшавших советские парки в 30-е годы; за безвкусье они были сосланы из Москвы на дачу, и здесь прозябали, а теперь кому-то понадобились. Кроме того, стало очевидно, что новые взломщики просматривали сваленное в кучи барахло, его сортировали, перемещая с места на место, в результате чего огнетушитель (неисправный) оказался на столе, электрический утюг – на холодильнике, а весь пол равномерно, на глубину двадцати сантиметров засыпан тряпьем, книгами, посудой, ржавыми инструментами, пустыми бутылками, литровыми и трехлитровыми стеклянными банками, картонными коробками, кухонным инвентарем, сумками; тут и там попадаются: то велосипедное колесо, то абажур, то траченная молью меховая шуба, и многое, многое другое.
В результате портрет жизни моих родителей, подправленный ворами-взломщиками предыдущего поколения в духе экспрессионизма и модернизма, теперь, в силу вмешательства нового поколения дачных грабителей испытал влияние Современного Искусства, став похожим на инсталляцию Томаса Хиршхорна (Томас Хиршхорн (год рождения 1957, Берн, Швейцария) - современный художник, работает в Париже).
Я недоумевал: что случилось? Откуда взялась эта напасть? - пока на столбе линии электропередачи мне не бросилось в глаза следующее объявление:
Антиквар
Купим антиквариат по московским ценам.
Вот оно что: воры-взломщики нового поколения охотятся за антиквариатом.
Этот вывод прозвучал, как приговор хранимому мной портрету жизни моих родителей – дачному интерьеру. Ибо речь пойдет уже не о корректировке введением нового стиля, как было до сих пор, а о его разрушении путем расхищения. Ведь по мере течения времени под понятие «антиквариат» постепенно один за другим с неизбежностью будут подпадать все предметы дачной обстановки: и люстра под бронзу в стиле «Метро», и два довоенных плетеных кресла, и венские стулья 1910-х, и массивный дубовый стол эпохи Ар Деко, и сервант 1950 года со вставками из карельской березы, и телевизор “Rembrandt” гэдеэровского производства (1955 год), и даже холодильник «Саратов» (1960 год).
А когда все это будет похищено, и отнесено к антиквару, то изловят меня и оправят туда же, - как старое чучело.
Август 2021 г.