Дети Энштейна. В конечной редакции

 
               
Глава 1.

           На исходе был пятый день, как я осваивал путь от нового места работы к серой пятиэтажке, где днем ранее по объявлению снял комнату на втором этаже. Сентябрь, вопреки ожиданиям, начинался моросящими дождями, а мой скудный гардероб пребывал в печальном антагонизме с планами небесной канцелярии. Те немногие мысли, что перемещались вместе с моим телом, всем числом стремительно уносились к чугунной мини-ванне с горячей водой, о которой мечтал с первого же дня заселения. Но, увы, вчерашним утром белый листок в подъезде предательски известил невероятную дату возобновления банного сезона. В этом городе неожиданно закончилась моя юность и, получив распределение в отдаленный райцентр, я впервые прокатился по тракту, связывающему родную, и так любимую, степь с пугающе далеким предгорьем. Как давно это случилось... Не было желания вспоминать уходящие в прошлое восемь лет, они казались мне потраченными впустую, лишенными всякого житейского смысла. Да и новое место работы, предложенное в комитете по образованию, особо не отличалось от старого, разве что числом этажей в школе, да подбором детей в классах.

         Новое жилье встретило вполне приветливо – в оставленную с утра открытой форточку накидало с полведра воды, а неизвестно кем забытый рыжий котенок нагадил на единственный, измазанный синей краской, табурет. На этот раз у нас на ужин бутылка молока и батон белого хлеба. Рыжик оказался всеядным, как и я, но вот сегодня в школьной столовой ему обломилось – не решился опять просить у мойщицы объедки, по причине случившихся поминок скончавшегося в конце лета пожилого учителя. Почему он сделал на табурет? – наверное, бедняга, испугался дождя, и воды на полу… Сегодня вторую часть дня я тоже провел не в своей тарелке, удрученный лицами новых коллег и мерзкой погодой. Подтерев воду и измазанную табуретку, опустился на видавший многое диван и прикрыл глаза. Случилось невероятное, или же простое стечение обстоятельств? Как обученный человек, я, конечно же, уже рассчитал вероятность последних событий, она равнялась нулю, а как слегка верующий - считал это провидением. Пять дней назад переступил порог того самого кабинета, в котором проходил первую педпрактику много лет назад, и класс оказался все тот же, восьмой, но было что – то еще, ускользающее из сознания, и, как ни вслушивался - пока недоступное для отдаленных уголков моей памяти…

          Дождь закончился за полночь, отстучали колеса последнего уходящего трамвая, а над соседней пятиэтажкой проявилась такая знакомая звездочка. Вспомнилось вдруг, как на последнем курсе группой наблюдали звездное небо с крыши нашего педа -   кажется, именно в этом году и установили на ней небольшой рефрактор.  Годом позже я рассказывал десятиклассникам про него, про звезды, и даже пытался организовать экскурсию на эту крышу, но как - то не срослось. Затем астрономия пропала из школьной программы, и разговоры о звездах пришлось отложить на неопределенное время. Закурил, по старой привычке вредил своему здоровью в темноте, или когда оставался совсем один. Но рядом притаился Рыжик, вдруг ему станет противно облизывать своего новоявленного хозяина? Отправив окурок за окно, выключил свет. Завтра суббота, и по расписанию в этот день мне поставили практикум в физмат классах, а как его проводить – не представлял даже, по договору с администрацией мне предписывалось работать только в обычных классах. Кажется, уже в конце поминок, совсем юная и заплаканная секретарша сунула мне листок с расписанием и попросила подготовиться к занятиям. Ну что ж, у меня есть час на подготовку, и пять часов на сон. Последние несколько лет так и готовился к урокам, лежа на спине в полной темноте, скрестив на груди запястья, и мучительно ожидая перехода в подсознательное. Но с этим переездом многое поменялось, а может я внушил себе перемены, за столько лет не обзаведясь ни одной живой душой поблизости? А тут – этот котенок.

           Окно без занавески и яркий солнечный свет в нем приветствовали наступающий субботний день. Рыжик, свернувшись клубком, расположился на подоконнике, наверное, пытаясь согреться в долгожданных потоках тепла. Подниматься не хотелось, сон случился каким – то корявым, и будь моя воля, то забил бы на эту работу и уехал за город – в бор, на лыжную базу, куда мечтал вернуться все эти годы. В блюдце еще оставалось немного молока и хлебные крошки, сам же потерплю до обеда в школьной столовой. Налил из банки в стакан прохладной воды, пополоскал рот, остатками смочил лицо и волосы. С аванса, пожалуй, куплю ведро, с банкой ходить за водой в колонку уже надоело. От дома до школы двадцать минут пешком вниз по проспекту, редкие машины поднимались навстречу, а вчерашняя грязь на пешеходном переходе казалась удивительной и внеземной. Вахтерша встретила меня приветливо, протянув связку ключей от кабинета и лаборатории на третьем этаже. Видимо - предупреждена заранее. Поднимаясь по лестнице, обогнал уборщицу, не обратившую на меня внимания, да я и сам из скромности не поздоровался. До занятий еще немногим менее часа, на старом месте работы частенько шатался после уроков по пустой школе, лишенной детских криков и суеты. Задержавшись на миг у двери, перевел взгляд в сторону - большие оконные проемы рисовали яркую картину внутреннего двора. Внизу пара пожилых физкультурников приседала и размахивала руками, а вокруг них описывал круги большой черный пес. Прикрыл глаза, а вдруг это всего лишь сон, кошмарный и нескончаемый?

         Лабораторией оказалось помещение, более напоминающее кладовую. Вдоль левой стены, во всю ее длину, тянулись высокие стеллажи, на четверть заполненные всяким физическим хламом, на полу некто хаотично расставил запечатанные коробки непонятно с чем, а окно почти на полвысоты заложили стопками из книг. Присел на ближайший ящик и осмотрелся. Тонкий слой пыли на полу, и почти на всем, что его окружало, извещал об отсутствии внешнего вторжения как минимум в три месяца. Штативов было предостаточно, двухметровые желоба оказались еще в бумажной упаковке, а металлические шарики пришлось разыскивать по разным местам. Наскоро стерев пыль со штативов, расставил все в кабинете на ближайших к доске столах, не представляя даже число участников наступающего события. Список из практических работ кто-то предусмотрительно вывесил на лицевой стороне двери в лабораторию, расставив напротив каждой работы класс и все даты на первую четверть. Не хватало линеек и метронома, но эту проблему оставлю юным исследователям. Школа понемногу наполнялась детскими голосами, до начала урока оставалось достаточно времени, и, по старой привычке, спустился на второй этаж в учительскую за классным журналом. Пока единственная, и уже знакомая, учитель математики неслышно поздоровавшись губами, изучала содержимое детских тетрадей. Журнал девятого Б класса открылся списком из двадцати шести учащихся, напротив же половины фамилий стояла жирная буква Ф. Видимо, это и есть физики…

          По возвращению в кабинет, обнаружил у крайнего стола группу девятиклассников, занятую изучением содержимого внушительного по размерам ранца. Мое появление, как оказалось, их не смутило, а ближайший ко мне, вдруг резко развернувшись, протянул руку:
     - Леха, Крымов! А как тебя величать?
     - Сергей, Леонидович, - произнес в ответ, не рискуя назвать еще и фамилию.
      - Ты новый лаборант?
         Пожалуй, по своему внешнему виду в данный момент таковым и являлся – старые джинсы и помятый свитер начисто лишали меня звания учителя, а вот лаборантом – в самый раз.
      - Завлабораторией! – решился я на повышение своих ставок.
      - Да какая разница! – случился ответ, и про меня вдруг дружно забыли, вернувшись к своему ранцу.

             За все время работы в школе никогда еще не желал звонка на урок, как в этот раз. Присев за последнюю парту, наблюдал за тем, как медленно наполняется класс, пытаясь по строчкам в журнале вычислить начинающих физиков. Крымов присутствовал в списке на восьмой строчке, из четырнадцати претендентов на знакомство со мною значились еще три девочки, но напротив одной из них в журнале стояли два вопросительных знака. Наконец дали звонок и, к моему удивлению, все дружно заполнили столы с расставленным оборудованием. Хватило всем, троих детей не оказалось, а на первой парте расположился в единственном числе весьма упитанный юный исследователь. Я встал и молча положил на каждую парту методичку с практической работой. Попросил приготовить линейки, отстегнул ремень своих часов - засекать время движения, и оставил на краю учительского стола. На меня по-прежнему не обращали внимания, и это вполне устраивало, не было никакого желания предлагать знакомство, тем более что случившееся занятие не входило в обязанности, и казалось исключением из правил. Не решаясь и далее проявлять свое присутствие, вернулся в лабораторию – возможно, что моя помощь в уборке не помешала бы, но никто об этом пока не просил. В ближайшей коробке рассмотрел приборы по электростатике, электрофорная машина в разобранном виде, и кое - где еще в смазке, покоилась сверху.  Буду собирать, это лучше, чем сидеть в классе. Когда прозвенел звонок с урока, я не сразу решился вновь проявить свое присутствие. Почти никого уже не осталось, видимо, только дежурные. Они аккуратно составляли штативы на учительский стол и собирали тетради с методичками. Не забыв сказать – до свидания, оставили меня одного, без часов, нигде в ближайшем окружении они не проявлялись.

           Второй урок не состоялся, и я не стал выяснять тому причину. Закрыв кабинет, спустился в учительскую. В обычный день здесь не протолкнуться, сегодня же, в субботу – многообещающая тишина, с которой когда – то свыкался на прежнем месте работы. В расписании на понедельник не было ничего нового, поставив в техническом журнале свою роспись, направился к выходу. На вахте тоже было пусто, коробка для ключей покоилась на видном месте, а в ней – мои часы. Ну что же, вполне приятный обмен. Бросил связку в коробку, а часы застегивал, уже спускаясь по лестнице во двор.  Положив голову на портфель, у нижней ступеньки расположился уставший школяр. Зачем лишают детей субботнего сна? – подумалось мне, оставляя за спиной последнего ученика, но негромкий голос, да еще с моим именем, требовал участия. Сзади, в двух шагах, уже стоял упитанный девятиклассник, сжимая на груди свой портфель, и с пугающими меня слезами в глазах.
     - Сергей Леонидыч, простите меня, - неслось в мою сторону, и вместо того, что бы удивиться, я рассмеялся – именно Леонидычем прозвали меня в старой школе, по причине искажения отчества классным руководителем в журнале. Пытаясь заполнить наступившую паузу, я рискнул поправить юное дарование:
     - Мое отчество – Леонидович.
     - Сергей Леонидович, простите меня, это я взял часы, но не специально, я забыл и положил в портфель, а потом на вахту.
Такое откровение ввело меня в замешательство, как поступить в случившейся ситуации, и что ответить – даже не представлял, но, наблюдая перед собою раскаивающееся создание, с трудом верилось, что оно могло по забывчивости положить чужие часы себе в портфель. Что – то тут не сходилось, но что случилось, то случилось.

           Я обнял паренька за плечи и сообщил ему, что мне не за что на него обижаться, что я сам виноват в случившемся, не напомнив в конце урока о часах, что совсем не жалко этих часов, и что даже могу их ему подарить. Но испуг в его глазах требовал возврата последних моих слов, в чем я мысленно поспешил ему сознаться. Мы молча покинули территорию школы и на остановке, перед приходом трамвая, мне послышалось еле слышимое – спасибо.


Глава 2.

           Случившиеся выходные начинались не совсем так, как хотелось бы. Дождался подходящего трамвая, и ступил в полупустой вагон. Билетов при себе не было, а проездной еще не купил. Вспомнилось, как будучи студентами, нарвались на контроль, и нас возили в депо платить штраф по рублю, записывали паспортные данные и грозились сообщить в деканат. Под компостером все так же разбросаны использованные билеты, ничего не поменялось.  Поднял самый чистый, присел у окна и закрыл глаза. Пять раз в неделю спускался на «копейке» до Старого рынка, пересаживался на «семёрку», идущую до лыжной базы в бору, где занимался в лыжной секции. А что если пройтись по маршруту? Я высадился на конечной, и с удивлением обнаружил, что седьмой маршрут временно закрыт по причине ремонта линии. Цены в рыночных рядах также не располагали к поискам и, оставив все на потом, пешком направился в обратную сторону. Все свои сбережения за последние два года враз потратил в Новосибирске на бэкашку – бытовой компьютер, но так его и не запустил, что - то щелкнуло внутри, и пошел дым. Завтра, пожалуй, разберу и вернусь на рынок прицениться к деталям. Сколько помню – этой дорогой частенько бегали студентами на рынок за картошкой и растительным маслом, и сейчас, прокладывая обратный путь, с удивлением всматривался в происходящие вокруг перемены. Пропал любимый старый кинотеатр, и на его месте поднималась почти достроенная высотка. В ранее уютном парке теперь зазывал к себе двухэтажный кавказский ресторанчик, а на перекрестке за бетонным забором громыхала отбойная машина. Что же здесь было? Я не помнил. Перескочив на противоположную сторону улицы, закрылся от ветра воротом плаща и поспешил к себе на новую прописку…

             Рыжик встретил жалобным мяуканьем, я поднял его к лицу и прижал к щеке. Носик у сожителя был сухим и горячим, правый глаз заплыл и слезился. Разболелся, бедняга. Неужели просквозило вчера? Смочил заваркой край полотенца и протер ему глаза. Где – то был аспирин, нужно бы добавить в молоко. За окном снова вовсю хлестал дождь. В потоках воды, стекающей по стеклу, начинали зажигаться огни вечернего города, а этажом выше резал уши тяжелый рок. Все как прежде - долгие вечера в одиночестве, короткий сон под низкие частоты, как будто - бы и не съезжал из общаги строительного техникума в райцентре. Там, для третьекурсников, преподавал информатику, а в местной школе - физику в старших классах. Но техникум вдруг закрыли, а общежитие собрались переделывать под дом престарелых.  Места в нем мне не нашлось, как и лишних часов в школе. Удерживать меня никто не стал, и в памяти вдруг явилась знакомая дорога в обратную сторону. Рыжик клубочком расположился в углу дивана, и, кажется, заснул. Тревожить его было выше всяких сил, я вытянул ноги и погрузился в тяжелый рок. Никогда не увлекался музыкой, раза два в жизни неуклюже потолкался на дискотеке, и один раз посетил филармонию по бесплатному месячному абонементу. Поэтому, наверное, и не нажил себе друзей. Родителей потерял еще в детстве, а немногие родственники проживали где – то на азовском побережье.

          Утро во второй раз получилось с солнцем. Накормив кота и заварив крепкий чай, настроился чинить компьютер. Из того немного нажитого, что имел при себе, разложил на столе черный кожаный чехол с дорогим мне инструментом. Я выменял импортный набор у слесаря в техникуме за литр зубровки, которую иногда выдавали учителям по талонам. Внутри блока питания случилось замыкание, и диодная пара совсем выгорела. Все остальное казалось исправным, и я засобирался на рынок. Воскресный трамвайчик весело уносил меня вниз по проспекту, навстречу контролю, ступающему во внутрь вагона с разных сторон на следующей остановке. Оставив на память новый проездной за два рубля, а на три - квитанцию о штрафе, веселый трамвайчик все же доставил меня до конечной остановки. День начинался ярко и разорительно – диоды нашел лишь по семьдесят копеек, да и те другого номинала. Зато обратно возвращался спокойно и с чистой совестью, удерживая в руке на всякий случай документ на право беспрепятственного перемещения по городу. Компьютер оказался вполне живучим, и вскоре в левом углу монитора заморгал зеленый курсор. В этой его версии, по слухам, должен быть вшит Фокал, и еще несколько графических операторов. Именно по этой причине я поехал за ним в Новосибирск, да и фокалить, т.е. программировать, было намного проще. Будет чем занять себя по вечерам, да и по ночам тоже. Кроме синего табурета, в комнате присутствовала подставка от трельяжа – она то и станет теперь надолго моим рабочим столом.

             Первый урок на сегодня отсутствовал. Запоминать все уроки в расписании даже не собирался, по опыту знал, что через неделю – две его опять поменяют. Так обычно начинается учебный год. В учительской поджидала завуч с неприятным сообщением – за неимением пока другой кандидатуры, приказом по школе меня отправляют классным руководителем в девятый Б класс, с доплатой за классное руководство в пять процентов от ставки. Да, в тот самый класс, где я в субботу провел физический эксперимент со своими часами. А также, выслушивая завуча, мне еще пришлось ознакомиться с тем фактом, что по положению школы классный руководитель обязательно должен в этом классе давать уроки, что бы быть ближе к коллективу учащихся. Ну отчего же мой друг Рыжик оказался столь незаразным? Как захотелось вдруг полежать и поболеть до появления этой другой кандидатуры. Прозвенел звонок, и в учительской, кроме меня, проявилась еще пожилая женщина. Видел ее впервые, но, как показалось чуть ранее, она тоже явилась по мою душу, и вскоре я стал свидетелем ее престранного монолога:
      - Голубчик, это я просила директора о твоем назначении. Ты уж не обессудь – это не совсем моя прихоть, хотя тоже желала бы этого. Мой Эдя, незадолго до своего ухода, так уговаривал своих коллег найти ему на замену молодого и энергичного юношу. И как я вижу – Вы так подходите на эту роль, ой, простите меня, мы ведь, кажется, сейчас не в моем театре. Хотелось бы пожелать терпения и выдержки, быть настоящим другом для этих оболтусов, мой муж их так любил.

          И далее последовала несвойственная мне сцена, в которой была уготовлена роль всепослушного, и того самого, но не столь энергичного, юноши. Мы расстались, как мне помнилось, хорошими друзьями, и пообещали по возможности перезваниваться. Хорошо, что не переписываться. День был испорчен, как и вся наступившая неделя, после окончательного знакомства с расписанием, с печатью и подписью директора школы. Еще шесть часов в неделю плюсом – это был, конечно же, минус, но и прибавка к зарплате мне была бы сейчас так кстати. Четыре урока в первую смену, и шесть во вторую, показались изнурительно долгими. Семиклашкам объяснять в первый раз, что такое физика, у меня получалось мучительно и трудно. В той, другой, школе я никогда этого не делал, а тут вдруг сразу в четырех классах одновременно. Да еще при полной дезорганизации класса, под разноголосый шум тридцати малолетних душ. Уже ближе к вечеру, разбитый и уставший, в последний раз за сегодняшний день, спустился в учительскую. Знакомая учитель математики собиралась домой, но перед уходом, скромно поинтересовалась – не меня ли назначили классным в девятый Б? Зачем спрашивать, ведь приказ вон висит, - хотелось кричать ей. Но она, нисколько не удивляясь моим эмоциям, донесла то, о чем мне предстояло провести в размышлениях не только остатки вечера, но и всю ночь:
      - Берегитесь, это ведь дети Энштейна!

         Вечером обнаружил, что из крана течет теплая вода. Хоть что – то доброе за весь день. Попробовал набрать ванну, но вода в ней вдруг получила зеленоватый окрас. Да и, пока набирал, совсем остыла. Залезать в такую воду пока не решился, подожду еще пару дней, или схожу в баню. Рыжик нашел себе новую лежку - на мониторе. Еще вчера он долго сидел рядышком на тумбочке, а перед моим отключением осмелился на него запрыгнуть. Я не возражал, все лучше, чем мешаться на диване в ногах. Свесив лапу вниз, он казался безучастным к происходящим внизу событиям, да и не было у меня привычки громко стучать по клавишам. Разве что справочник по Фокалу слегка раздражал его, когда перелистывал очередную страницу. В новой школе был компьютерный класс, но занятия в нем проводились пока раз в неделю, и то в старших классах. Кажется, что вел уроки преподаватель из пединститута. Может я его знаю? В годы моей учебы такой предмет еще не изучался, а посему был я самоучкой с трехлетним стажем. По понедельникам в старой школе у меня не было уроков, и почти весь день пропадал в техникуме. Года два назад закупили «Ямахи», и мы с инженером подолгу засиживались в его кабинете. Именно там я впервые начал преподавать информатику.  Завтра в девятом Б стоит урок физики в первую смену, а у меня нет даже учебника, не говоря уж о плане урока. Если будут проверять планы – буду увольняться. Но купить толстую тетрадь надо – бы, все не удержать в памяти.

         Девятому Б меня представлял сам директор школы, мужчина среднего роста и крепкого телосложения. Как потом мне рассказали – член городской команды по спортивной гимнастике, в прошлом. По такому случаю я приоделся: единственная синяя рубаха и слегка длинноватые брюки были пристальным объектом для исследования команды начинающих ученых, с непередаваемым интересом вникающих в происходящее перед ними представление. Закончив перечислять все мои скромные доблести, директор, чего я ожидал с нетерпением, перешел к заключительному этапу своей речи, и заговорил о преемственности поколений и трудной работе учителя, и что ему очень хотелось бы, что бы я заменил этим оболтусам их давнего и любимого учителя, Эдуарда Натановича Шапиро. Перед тем как распрощаться и пожелать мне удачи, он пристально оглядел класс, но поднятая детская рука ввела его в легкое раздражение:
      - Что Крымову непонятно?
      - Мне непонятно, как лаборант будет нам рассказывать о великих открытиях в области физики?
         Наступила непрогнозируемая пауза. Уж лучше бы до конца урока, - подумалось мне, но главный школьный начальник вдруг начал вещать, что я не только лаборант, но и учитель со стажем работы, выпускник нашего родного педагогического института, в котором меня рекомендовали как отличного в прошлом студента. Рассказав про меня еще много нового и мне неизвестного, директор наконец – то закрыл за собою дверь, и дал понять, что пора уже начинать урок, хотя по времени - скорее заканчивать. Я представился ребятам еще раз, и до самого конца урока, не заглядывая в тетради, в подробной и доступной форме, с именами и фамилиями, изложил суть выполненной ими накануне практической работы, оцененной лишь двумя пятерками и без троек. Наступившая затем тишина закончилась только по звонку, но прежде, чем случилось это событие, с последних парт мне послышалось – ни фига себе!


Глава 3.

            Вторая смена заканчивалась довольно поздно, а у меня, к сожалению, не было привычки подолгу задерживаться на работе. В старой школе к пяти часам я уже занимался своими личными делами, и после практически не пересекался ни с детьми, ни с коллегами. Сегодня же вряд ли попаду домой к восьми часам, хорошо, что успел перекусить в школьной столовой, иначе пришлось бы сгонять в буфет на вокзал за мороженой котлетой. Деньги были на исходе, занимать по старой привычке пока не решался, а вот срубить десятку на вокзале, наверное, можно попробовать. Завтра. Сегодня же мое измученное тело требовало только горизонтального состояния, и ничего другого. Рыжик меня уже не ждал, и только приподнял голову в знак приветствия. В комнате было прохладно, и, скинув лишь брюки, влез под одеяло. Что сегодня было? Прежде, чем согреться и уснуть, буду загибать пальцы. Во-первых, Энштейном оказался покойный муж артистки театра с инициалами Э.Н.Ш., во-вторых, мои инициалы не напоминали ни об одном хоть сколько бы известном ученом, в-третьих, мне было совершенно без разницы, примет меня класс или нет. Но было еще и четвертое, в пятницу предписано провести классный час, и тема его была столь актуальна – влияние искусства на формирование личности. Не помню, когда последний раз произносил подобные слова, наверное, никогда. Если выбирать между знакомыми мне искусствами - филармонией и кино, то лучше последнее. Как утверждал великий классик – важнее нет его. Завтра добегу в перерыве до кинотеатра и приценюсь к билетам. А вечером точно на вокзал.

          После второго урока я перемещался по коридору третьего этажа в дальний его конец, а навстречу приближалась компания девятиклассников во главе с Крымовым. Расписание уроков предписывало мне встречу с ними через полтора часа, а тут представляется такой повод сообщить им о своем присутствии сегодня на работе. При последней нашей встрече с их стороны образовался вопрос о длительности моего пребывания в данной школе, и ответом, к их всеобщей радости, послужило сообщение о моем скором переводе в управление по образованию на повышение. Обменявшись приветствиями, мы разошлись, чтобы встретиться вскоре на уроке, посвященном неравномерному движению материальной точки в трехмерной системе координат. Об этом я прочитал вчера в учебнике физики девятого класса. Материал был изложен довольно примитивно, а юным дарованиям хотелось бы запудрить голову своими познаниями в теоретической механике. По этой причине я вчера потратил целых полчаса, пролеживая на диване со скрещенными на груди руками, и пытаясь вспомнить все прелести теории. Как сообщила мне сегодня завуч - в этом классе, с углубленным изучением физики, все должны быть отличниками, или как минимум хорошистами, а четверть класса следует подготовить к выступлениям на городской физической олимпиаде в декабре. Вспомнилось, что на четвертом курсе, в составе институтской команды, занимал третье место на краевой олимпиаде. Как мне показалось тогда – случайно. Да и все, что происходило со мною теперь, было из той же оперы.

           Урок заканчивался нормально, ничего неожиданного пока не случилось. Я начал с исторической справки, поведав юным дарованиям об абстрактном Эвклидовом пространстве и четырехмерном Минковского, разложил по полочкам определение радиус-вектора материальной точки, и, кажется, доказал в конце наличие у нее отличного от нуля ускорения. И это было все, что я помнил. Дети спокойно меня слушали, лишь изредка переглядываясь между собою, и аккуратно копируя себе в тетрадь мои умозаключения. За восемь лет, проведенных у школьной доски, сегодня, как никогда, я оказался близок к рекорду своего красноречия, и постарался как можно больше времени на уроке потратить на свое солирование. Наверное, хотелось таким образом произвести впечатление, а прочие диалоги оставить на потом. Но за несколько минут до конца занятия внезапно открылась дверь, и в классе опять проявился школьный начальник. Внимательно осмотрев притихшую, и стоящую перед ним, аудиторию, предложил задачку на сообразительность:
     - Вчера после уроков, в раздевалке, у пятиклассника отобрали деньги, и по проверенным данным — это ваших рук дело! Либо вы сознаетесь, либо я сейчас завожу его сюда!
      Окончание урока получилось для меня необычным, как и сам урок. Наверное, я недостаточно вчера к нему готовился. И только насмелившись вступиться за своих воспитанников, как с последней парты поднялся Крымов, подошел к столу и из кармана высыпал горсть мелочи:
     — Это был я! – и выскочил из класса.

          Мы остались вдвоем. Класс я попросил отправиться на перемену, закрыв за ними дверь. Директор развел руками, и расположился за ближайшей партой. С его слов - был уже не первый случай, и ему надоело выслушивать после каждого раза обиженных мамочек. Я не знал, как поступить классному руководителю в такой ситуации, да и директор, судя по его лицу, немного погорячился с обвинением. В дверь постучали, и на пороге образовалась парочка возбужденных одноклассниц:
    - Сергей Леонидович, Вы разве не знали, что Лешу вчера на физре стошнило, и физрук отправил его в медпункт, а потом он ушел домой! И деньги он вывалил на стол, что бы отстали от класса!
     Я уж было решился собрать всю мелочь, и на радостях вручить этой парочке, но последнее слово оказалось явно не за мною:
     - Значит так, как только найдешь Крымова, сразу с ним ко мне в кабинет!
          Но я не нашел его, на вахте тоже никто не видел, а на уроках он больше не появился. После шестого урока ко мне подошел Лепила, упитанное юное дарование, и предложил свои услуги. Я удивлялся его фамилии – Лепецкий, да и прозвище было необычным, а отзывался на него он вполне благосклонно. Мы миновали два квартала от школы, и поднялись на седьмой этаж. На звонок сразу никто не ответил, но дверь все - таки открылась, и мне явилась пожилая, заплаканная женщина:
      - Юрочка, а Лешу увезла скорая…

          Что было дальше – я вспоминал смутно. Наверное, соседи занесли меня в квартиру, и уложили на кровать. Сквозь мутную пелену в голове мне слышалось, что собираются звонить, и что вряд ли неотложка второй раз поедет по тому же адресу. Я встал и попросил воды. Лепила пялился на меня во все глаза, а парочка заботливых тетушек все норовила уложить меня обратно. Когда страсти улеглись, баба Поля поведала мне о своем любимом внуке:
      - Алёшенька пришел со школы вчера рано, и весь день пролежал. И мне ничего не сказал. А сегодня убежал, и даже не позавтракал. Соседи нашли его на лавке у подъезда, и вызвали скорую. А мне передали, что доктор сказал – ничего страшного, аппендицит, вот только просили родителей приехать в больницу. А где они, родители?
       Мы задержались еще на час, и я узнал грустную историю жизни Лехи Крымова, лучшего ученика девятого Б, по моему авторитетному теперь мнению. Собрав необходимые вещи, и попрощавшись с бабой Полей, мы отправились нарушать мой рабочий режим в направлении детской городской больницы под номером четыре.

          К десяти вечера я был на вокзале. В одиннадцать начиналась ночная смена, хотя, как мне объяснили в дежурке, можно и пораньше, если наберется человек пять-шесть. На дальних путях к товарному вагону подогнали грузовик с подсолнечным маслом, и наша веселая бригада приступила к погрузке. Часа через два, когда объявили перерыв и отъехала очередная машина, я понял, что моя авантюра может выйти боком. Старые раны давали о себе знать, еще немного усилий и завтра, пожалуй, уже не встану. Лет пять назад, играя с детьми в футбол, я рвал четырехглавую мышцу, да так и не залечил. Поднялся в кузов, и напросился остаться на подаче – так было полегче, да и можно было не спешить. Наградой за наши труды случились сто рублей на четверых, и по две бутылки масла. Масло я сдал в буфет по восемьдесят копеек, а на три рубля закупился продуктами на пару дней. Трамваи еще не пошли, предутрие выдалось прохладным, и, превозмогая боли в ноге, дворами двинулся домой. Рыжик встретил меня у двери и, получив селедкин хвост, умчался за диван. Пол-оборота крана – и как второй день рождения, с напором, иногда пофыркивая, в ванну ударила горячая струя!  Я прикрыл дверь в туалет, и включил чайник, а спустя пять минут, с горячей кружкой, погрузил свое тело в почти кипящую жидкость.


Глава 4.

           На дневные сеансы билетов было предостаточно. Шестой урок заканчивался в половине второго, и ровно на два я закупил билеты на весь класс. Когда впервые появился в этом городе, то половину стипендии тратил на кино, успевая в лучший день обежать три кинотеатра. Видимо, такой вид искусства был для меня определяющим. Со временем эта привычка сменилась на менее затратные, и за последние пять лет я вряд ли два раза сходил в кино. Сегодня в девятом Б три моих урока, и первый уже состоялся. Одна половина класса смотрела на меня с сожалением, очевидно, что Юрочка все проболтал. Другая же еле сдерживала свое восхищение. Если первую группу товарищей я еще мог понять, то ко второй относился с некоторой осторожностью. Видимо, и тут не обошлось без Лепилы, хотя я ему настрого запретил распространяться о том, как ожесточенно пытался проникнуть в лечебное заведение, где удерживали моего ученика. С директором повстречаться пока не пришлось, но завуч была в курсе, и всячески пыталась поддержать любые изыскания. Последние уроки в моем классе, а с некоторых пор все чаще ловил себя на этом утверждении, проводил в кабинете с лабораторией. Предстояло выполнить ряд демонстраций, и на опытах закрепить только что изученную тему. Радостные и загадочные школьницы окружили меня еще у порога, и я не сразу сообразил, чем смог бы помочь столь организованной команде. Но вскоре своим последним чувством пришлось опознать, что киносеанс пройдет сегодня без нашего участия. Они уже все решили, договорились с завучем про классный час, напекли дома угощений, купили газировку, а по дороге мне предстояло зайти в книжный магазин и купить классную книгу. Два рубля у меня с собой были, должно хватить.

              В приемном отделении нам объяснили, что до четырех часов тихий час, а все передачи только после пяти. В списке больных, вывешенном у стойки, Крымов значился в палате номер семь, на втором этаже. Кто – то уже успел со двора углядеть на окнах листы бумаги с номерами палат, и через несколько минут хоровое «Леха! Леха!» разносилось на всю больницу. Первым в окне проявился незнакомый пацан, а следом - бледное, но вполне узнаваемое лицо Крымова. Окно открывалось изнутри, и вскоре в него полетели пакеты с нашими дарами. В какой – то из них сунули и последнее издание Перельмана «Занимательная физика», купленное мною в двойном экземпляре. Второй должен пригодиться в работе, да и денег вполне хватило. Девчонки щебетали у окна, а Лепила размахивал руками, изображая только ему знакомого персонажа. Крымов, уложив подбородок на край окна, с печальной гримасой на лице изучал поверх голов прелести здорового мира, а также классного руководителя, расположившегося в отдалении на бетонной скамейке. Я помахал ему рукою и, повинуясь зову девятиклассников, начал приближаться к эпицентру классного шабаша. Только собрался вступить в контакт с героем девятого класса, как в оконном проеме сначала проявился белый колпак, а за ним рука медсестры с готовностью немедленно прервать данное незапланированное мероприятие. Все дружно бросились махать руками, а я даже попытался что – то прокричать напоследок. Но свидание, очевидно, уже состоялось, и одноклассники понемногу начали просачиваться за территорию. Я был в этой больнице, и даже лежал несколько дней. На первом курсе, сразу после стройотряда, угораздило потерять сознание на занятиях в институте. Сказали, что переутомился, и на четвертый день выписали.

            Впереди два выходных, а завтрашнюю практику в своем классе за работу не считал. С утра пораньше закроюсь в лаборатории и займусь разбором содержимого коробок. Никто, конечно, про них напоминать не станет, двое моих коллег, преподающих физику, пока инициативу не проявили, да это и к лучшему. Помнится, что в старой школе был случай, когда завезли новое оборудование, и с каким же интересом я вскрывал каждую упаковку, в предчувствии еще не виданного ранее. Видимо, это чувство со временем не притупилось…. Продуктов на два дня, должно хватить и мне, и Рыжику. Что - то он опять захандрил, еды не просит, и бегать за мною совсем перестал. Уже под вечер, усадив его в левый внутренний карман плаща, выдвинулся на задний двор нашего строения. Старая волейбольная площадка заставлена бочками с мусором, а в дальнем углу – пара некрашеных железных гаражей. Опустив котенка на землю, присел рядом на вкопанную резиновую покрышку. А что, если оставить его, и совсем забыть? Откуда - то ведь он взялся. Да и мне не особо нужен, и нужен ли я ему? Дворовый инстинкт не сработал - запрыгнув на колени, Рыжик изобразил мне всю свою болезненную дрожь. Завтра обязательно зайду в аптеку узнать, чем можно полечить. Поднявшись на второй этаж, обнаружил в двери записку. Баба Поля просила зайти к ней по возможности.  Наверное, Лепила принес. Не забыть бы, да и сам хвалился помочь по случаю. Сегодня в ночь настроился набирать методичку к предстоящим работам, в приемной у директора поставили новый принтер, было бы неплохо им воспользоваться.

         К одиннадцати часам я спустился в учительскую, занятия прошли в рабочей и дружественной атмосфере, дети вспоминали вчерашнее похождение, успевая выполнять действия по моей инструкции. А я был занят изучением листка бумаги, вложенного в классный журнал. Прочитав на несколько раз, осмысление сообщения решил отложить на потом. В учительской, кроме знакомых учителей, расположилась парочка из ранее невиданных. По разговору стало понятно, что это представители шефствующей организации, решившие вдруг организовать экскурсии на их предприятие. Меня автоматически включили в этот список, напротив галочки с датой поставил свою подпись, и расположился в отдалении. Детская рука на белом листе вещала о приключении часов на практической работе, об умышленном, и по недоброй воле, их перемещении в Лепилин ранец, про всякие «больше не буду» и «простите, пожалуйста». Автографа у автора не предполагалось, но на обратной стороне листа просматривалась выдавленная большая семерка. Пожалуй, вернусь в лабораторию – большие электронные часы, обнаруженные в одном из ящиков, следует закрепить над классной доской, и оставить навсегда включенными.  Дорога от школы до больницы случилась пешей прогулкой. По просьбе бабы Поли, я нес внуку пакет с бельем и свежеиспеченными блинами. Сама, уже который день, по причине обострившейся астмы не выходила даже во двор. Посещение больных в выходные было свободным, и, набросив халат, я поднялся на второй этаж. Первым делом решил поинтересоваться о здоровье своего воспитанника у сидевшей за столиком дежурной медсестры. Изучив записи в своем журнале, она поведала мне, что есть небольшие проблемы со швом после операции, а данные анализов вещают о воспалении. Гулять ему можно, но понемногу, и указала мне на палату с пребыванием. Я застегнул халат, повесил на шею стетоскоп, который выпросил у дежурной с целью «воспитательного момента», натянул на голову белый колпак, и ступил в палату.

              Больной лежал на боку, повернувшись к стене, и изучал какой – то журнал. Я присел на край кровати и кашлянул. Реакция оказалась незначительной, я попросил повернуться ко мне спиной и задрать футболку, чтобы послушать больного. Дыхание было ровным и без хрипов, но требовался также осмотр и лицевой части. Теперь реакция случилась кардинально другой:
         - Вы…, Вы…кто?
         - Я твой лечащий врач, Сергей Леонидович!
         - А в школе кто? – последовал изумленный вопрос.
         - Там тоже я, когда меня просят – я иду в школу, сегодня меня попросили помочь больным, и вот я здесь.
      Далее от меня последовали все рекомендации, насколько хватило запаса слов, по соблюдению режима, приема лекарств, повторения школьной программы и многое другое полезное для детского организма. Пожелав скорейшего выздоровления, я поднялся, оглядел профессиональным взглядом содержимое помещения, и удалился. За дверью поджидала медицинская сестра, закрывающая ладошками рот и со слезами на глазах. Передачу мы договорились донести чуть позже, и, побеседовав еще немного о всяком разном, распрощались.  На выходе из территории больницы вспомнилась жена Эдуарда Натановича, надо бы как-нибудь заглянуть к ней в театр, зачем пропадать таким способностям.

            Почти до утра засиделся за компьютером, а посему понемногу просыпался лишь к обеду. При последней нашей встрече наобещал детям экскурсию в компьютерный класс, и показать свою игровую программу. Алексей Анатольевич, преподаватель из пединститута был только за, и даже вручил мне второй комплект ключей от железной двери и сейфа, где хранились дискеты с программами. У некоторых девятиклассников имелись домашние приставки к телевизору, на которых можно было учиться программировать. А у Женьки Головина отец работал в университете, и по его словам - у них дома стоял крутой заграничный компьютер. Как-нибудь, при встрече с завучем, заговорю насчет внеурочных занятий, дети только обрадуются. Рыжик всю ночь пролежал на полу, не обращая на меня внимания.  Вечером я скормил ему таблетку от глистов, и теперь иногда на него поглядывал – либо стошнит, либо что еще случится. Проблема с водой отошла на второй план, по вечерам слегка прогревались радиаторы, а щель в окне напоминала об уходящем лете. С зарплаты надо бы немного утеплиться, хозяин квартиры вряд ли возьмется за эту миссию. Еще вчера порывался вернуться опять на вокзал, но баба Поля сама предложила мне деньги, и я принял, но лишь при условии, что верну сразу, как только получу зарплату. Ближе к вечеру спустился к пребывающему трамваю и, проехав три остановки, высадился у площади железнодорожного вокзала. Через трамвайные пути начинался проспект, где располагался пединститут, и где я не был с самого его окончания. Я не хотел возвращаться в ту школу, где проучился десять лет, я не хотел возвращаться и сюда. Закурив, направился в сторону вокзала - поглазеть на пребывающих и убывающих, послушать шум проходящего локомотива.


Глава 5.

          Первый снег выпал в середине октября, когда однажды утром, после длительного перерыва, я настроил себя на прогулку в окрестностях своего жилища. Почти месяц пробыл на больничном, большую часть которого – в палате, на горе в краевой больнице. Помнится, что при первом посещении, мои воспитанники прикалывались – как так, доктор, а заболел. Да и я улыбался вместе с ними. Рыжика баба Поля выходила и откормила, и теперь он своим агрессивным поведением вселял в меня надежду на скорый выход в люди. Где же угораздило меня подхватить эту инфекцию, которую все называли «желтухой», а мой лечащий врач - в честь великого русского лекаря Боткина? Почти каждый день, в больнице, через окно, меня навещали представители девятого Б, и, наверное, благодаря их радостным лицам, я не утратил окончательно способность принимать пищу. Вся та одежда, что еще сохранилась в скудном гардеробе, внезапно выросла на три размера, а физиономия в зеркале, с редкой и длинной щетиной, виделась мне в лице подьячего самого низшего сословия. Неделю, что пробыл дома, практически не притрагивался к еде. Из больницы привез пакет с глюкозой, разводил в воде, а Лепила иногда из бакалеи приносил выпечку или пачку молока. Спускаясь по свежему снегу вниз по проспекту, пытался оценивать остатки своих мышечных сил, но ноги влекли вперед и вперед, как в давние студенческие годы, когда по вечерам наматывал кроссы вдоль трамвайных путей. Если что – обратно вернусь на трамвае. Столовая сельхозинститута была на старом месте, и с каким наслаждением я принимал в себя первое, второе и третье вместе со свежевыпеченным белым хлебом. Прикупив еще пару беляшей для Рыжика, вышел на остановку. Проспект уходил ниткой вдаль, где – то наверху меня дожидается теперь постоянно голодный сожитель, а в отдалении наблюдается средняя школа, где предстояло завтра по расписанию вести первый урок в девятом классе.

           Учительская встретила вполне приветливо, знакомая математичка даже пожала с удивлением мою правую руку, а коллеги – физики поделились информацией о прохождении программы в средних классах. Лепила с Головиным поджидали меня на лестнице первого этажа, и всю дорогу, пока перемещались к лаборатории физики, вещали о последних событиях международного масштаба. Оказывается, что за время моего отсутствия, за классом по очереди приглядывали директор школы и учитель физкультуры, мой ровесник, и тоже выпускник пединститута. Директор – по теоретической части, а физрук проверял явку и спортивную одежду. Не ожидал даже, что проделав такой путь от дома до школы, а затем на третий этаж, смогу так выдохнуться, и почти потерять звуковую силу. Еле слышно поздоровавшись с классом, сразу присел на свой стул, и провел по лбу мокрой ладошкой. Сегодня вовсе не собирался излагать новую тему, тем более кого – либо спрашивать. На мое предложение класс единодушно согласился, но при одном условии – учитывая слабую физическую подготовку, мне нужны будут помощники. Еще вчера, перед тем как отдаться Морфею, вспомнил одну старую олимпиадную задачку, и собрался ее разрешить в своем классе. Да и по теме подходила. Да и почти все в классе смотрели, и не раз, сказку про Морозко, и помнили Ивана, забрасывающего дубины в небеса, которые в конце истории вернулись, и поразили разбойников. Требовалось найти высоту, на которую Иван забросил дубины, если по фильму прошел почти один час. Такой активности и разнообразия гипотез даже не предполагал! Ближе к миттельшпилю урока промелькнула мысль, и вроде – бы у Крымова, что так долго над землей летают только спутники, и это было уже половиной решения! Пришлось поведать юным гениям о законах Кеплера, а Головину - гордости математички, не составило большого туда произвести красивое конечное уравнение.

           По понедельникам требовалось собирать и проверять дневники, об этом вещало объявление в учительской. Последний раз это печатное издание я наблюдал в своих руках, будучи учась в средних классах, а в старших почему – то никто уже не требовал. На эту вынужденную инициативу школьной администрации откликнулась лишь половина класса, да и те не мужского типа. Но Лепила предложил свое изделие, и даже помог донести собранное до лаборатории. По положению о дневнике следовало выставить в него из журнала оценки и расписаться. Такой утомительной и бесполезной работы я еще не проделывал! Но наградой за сей неблагодарный труд явились новенькие двадцать пять рублей, почему – то шестьдесят первого года выпуска! И записка – «за кино», в дневнике у Лепилы. Я спустился вниз, но ни в своем кабинете, ни в учительской завуча не наблюдалось. По расписанию – у нее урок в десятом классе. Я постучал в дверь и приготовился задать главный свой вопрос сегодняшнего дня. Услышанный ответ меня не удивил, оказывается она сгоряча, когда я был на больничном, выдала оболтусам мою старую просьбу к ней относительно кино, и теперь об этом весьма сожалеет. Что делать – я не знал, хоть беги из школы! Но все разрешилось само собою – в учительской меня поджидала жена Энштейна с пачкой билетов на дневной спектакль, бесплатно. С заявлением, что ее Эдя терпеть не мог спектакли, и может быть я есть тот Мессия, что приведет наконец молодое поколение в храм местного искусства. Поднялся в лабораторию за стеклянной банкой, бросил в нее купюру и двинулся в поисках по коридору.  Монолог дался мне не сразу, но остатка урока и начала перемены для заготовки оказалось вполне достаточно:
       - Учреждаю фонд особо одаренных детей девятого Б класса! Первый взнос вы уже сделали! Я – следующий! Банка будет стоять в лаборатории в седьмом шкафу на третьей полке снизу! Завтра, в пятнадцать ноль-ноль всем в парадной форме явиться в драмтеатр, в память об Эдуарде Натановиче!
       И слегка хлопнув дверью, отправился по своим неотложным делам.

           Майя Александровна встречала нас в фойе у раздевалки, и каждого награждала приятными и добрыми словами. Иначе она, видимо, и не могла. Ее портрет на местной галерее я обнаружил чуть раньше, отсюда и с некоторым опозданием принял знакомство с местной знаменитостью. Зал был заполнен наполовину, и нам было предложено самим выбирать места для предстоящего времяпрепровождения. Большая половина класса явилась на мой клич, и выглядела вполне пристойно, Лепила же утеплился плотным свитером, и, видимо, не успел подгладить свои, с пузырями, брюки. Да я и сам выглядел не на много лучше. В последний момент героиня спектакля успела шепнуть мне на ушко, что как только случится антракт – собраться всем вместе в фойе театра. Притухло освещение, и началось действо, которого не случалось ни мне, ни девятому Б наблюдать в своей сознательной жизни. Иногда вертел головою влево – вправо, пытаясь распознать чувства своих воспитанников, но они оказались столь разнообразными, что не описать их было моими эмоциями. В перерыве нас завели в буфет, бесплатно напоили и накормили молочным коктейлем с пирожными. Майя Александровна все время была с нами, и пока мы поглощали угощения, много рассказывала, в том числе, как однажды уговорила своего мужа посетить премьеру своего спектакля, а во второй части обнаружила его в этом буфете, и не за чашкой чая. Детям все, что она рассказывала, очень нравилось, но еще больше - предложенное угощение! После спектакля мы больше не увиделись, так и было оговорено в перерыве. Юные зрители, разбирая верхнюю одежду, пытались еще что – то обсуждать, а я поспешил поскорее выйти на свежий воздух. Еле досидел до конца, кружилась голова, и немного подташнивало. Видимо, моя запущенная печень не справилась с ударной порцией сладостей. Пока добирались до остановки, еще различал восторженные голоса девчонок, да изредка мужские вставки, но усадив всех в подоспевший троллейбус, метнулся за угол, не в силах уже больше сдерживать внутрижелудочное давление.

           Заканчивалась первая четверть, а следом уходили в прошлое одаренные природой ясные дни. Первые сильные морозы случились неожиданно, и все под ногами перемешалось – замерзшие листья, пропитанный грязью лед, изорванные бумажные пакеты. Я брел среди всей этой прелести в направлении райвоенкомата, куда сегодня на утренней планерке меня, и еще двоих педагогов помладше, распределил школьный начальник. Медкомиссию пока еще никто не отменял, а вот бегать весь день по заведению в одних трусах, да в компании малолеток, было противоестественно для моего стареющего организма. Ближе к вечеру дежурный сержант пригласил предстать перед членами уважаемой комиссии, которая единодушно решила признать меня временно непригодным к строевой, и отправить на устранение дистрофии, а также других побочных эффектов, в специализированный санаторий, где – то в горах. Даты в путевке были невероятно привлекательными – почти на полтора месяца!  На прощание молоденькая и добрая медсестра поделилась по секрету, что если сейчас не комиссовали, то значит через два месяца, после повторной комиссии, попаду в допризыв. Приказ уже есть. Весь последующий, и последний, день занятий провел в школе. Не хватило смелости поделиться с девятым Б своими коварными планами, но о том, что собрался немного подлечиться, пришлось сказать. Класс единодушно принял мое решение, и поклялся ожидать возвращения уже в середине второй четверти. Директор, подписывая заявление на увольнение, неожиданно пообещал не афишировать мой уход, авось все наладится. И я еще похудею, - хотелось вторить ему. Лепила с удовольствием принял в домашнее пользование предложенный компьютер, пообещав в придачу не обижать Рыжика. Последнюю ночь в этом городе почти не спал, кошмарный сон уходящего этапа жизни заканчивался, впереди маячила данная свыше определенность. Рано утром запер дверь, а ключ, по просьбе хозяина, сунул под тряпку у двери. До автовокзала пройдусь пешком, в семь – тридцать автобус до Белокурихи…



Глава 6.

           Прошел почти год, но не минуло еще и недели, как солдата срочной службы бронетанковых войск комиссовали окончательно, а скорый московский поезд вернул мое тело в удаленную точку на карте, в которой однажды закончилась неудачная попытка продолжения учительского повествования. Гастроэнтеролог из госпиталя, почти мой ровесник, настоятельно рекомендовал не злоупотреблять режимом питания, и заняться, наконец, оздоровительной физкультурой. Он оказался к тому же земляком, и на прощание, при выписке, вложил в мою карточку больного письмо своему сокурснику, работающему в пятой больнице по Змеиногорскому тракту.  Результатом такой неожиданной протекции явились уютная комната при больничном общежитии, ставка ночного охранника и подработка в бухгалтерии по обслуживанию компьютеров. Последнее оказалось к тому же таким своевременным – мне, как когда-то Рыжику, перепадали лакомые кусочки от милых дамочек, постигавших азы офисной оргтехники, и не только… Из окна общежития открывался невероятный вид на ленточный бор, о котором я мечтал все эти годы, а расположенная в отдалении лыжная база знакомого института манила к себе уходящей вглубь леса роллерной трассой.

           Первые снега легли поздно, а посему я все-таки успел освоить увесистые лыжероллеры, купленные с первой же зарплаты. Те немногочисленные спортсмены, что составляли компанию на трассе, внезапно переобулись на пластиковые лыжи, а мне же могли предложить на базе пока только деревянные «Быстрицы». Все свободное время, а его было предостаточно, я проводил на лыжне в бору, наблюдая, а иногда и сопровождая, многочисленные группы студентов и школьников, отрабатывающих часы по физкультуре. Однажды даже предложили стать тренером для начинающих, но пришлось отказаться, сославшись на отсутствие опыта. Мог ли подумать два года назад, как изменится мое существование в этом мире, и как поменяются сложившиеся приоритеты. Я почти забросил программирование, лишь изредка на свободном от работы компьютере пытался что - либо изобразить, но чувствовал, что в данный момент это кажется невыносимой тягостью. Вниз, в город, почти не спускался, да и трамвай с недавних пор превратился в фобию для моего крепнувшего организма. Пару раз в поздние вечера перед сном добегал до площади Спартака, делал легкую разминку, и возвращался обратно.

          Днем ранее, на вахте в подсобке обнаружил неисправную крошечную «Электронику», и сейчас, прогнувшись в растянутой сетке кровати, взирал на зеленый экран в надежде ее когда-нибудь реанимировать. Пожалуй, на выходные придется сделать вылазку в город, поискать справочник телемастера и прикупить инструмент. В комнате была еще одна кровать, но в первый же день я разобрал ее и придвинул к стене. Так было проще по утрам делать зарядку и стирать иногда откуда – то берущуюся пыль. После окончания смены, в предутренние часы, не спешил сразу домой, а по старой привычке поднимался на пятый этаж, и, не торопясь спускаясь все ниже, наблюдал, как оживают больничные палаты, а коридоры заполняются каталками и капельницами. Почти как когда – то в школе…Но вдруг неожиданно в окно ударилась то ли птица, то ли комок снега сошел с крыши. Я резко встал и подошел к окну – внизу из скорой помощи санитары неспешно заносили больного в приемный корпус, а сзади их подпирал беларусик в надеже почистить засыпанные дорожки. Картина маслом, – вспомнились мне строчки одного литературного героя, открыл наполовину форточку и выключил свет.

            До прихода нового года оставались считанные дни. Меня освободили от круглосуточного дежурства по причине согласия большую часть новогодних выходных, за двойной оклад, провести на работе. В левом крыле первого этажа, где располагалась бухгалтерия, нежданно наметился небольшой ремонт – завезли новое оборудование и собирались монтировать локальную сеть между тем небольшим числом компьютеров, что уже пребывали в заведении, и теми, что еще находились в коробках. Я было предложил свои услуги, но главный врач лишь пообещала решить этот вопрос с понедельника. Ее кабинет располагался по соседству, и сейчас я просиживал час в ожидании разрешения этого вопроса. Совсем неожиданным для меня явился голос со стороны:
      - Сереженька! Неужели это ты? – я повернул голову, и поблизости в кресле – каталке разглядел незнакомую мне женщину. Но я-то ей был знаком!
   Сестра, стоявшая у нее за спиной, собралась уж было двигаться дальше, но ясный и властный голос заставил остановиться, и тут я узнал ее:
      - Майя Александровна! – выдавил из себя и привстал на полусогнутых. Мы смотрели друг на друга, узнавая и не узнавая, у нее подрагивала нижняя губа, а у меня правый глаз.
     - Сереженька, и ты здесь, - повторила моя давняя знакомая, и расплакалась. Последние ее слова показались мне несколько странными, я наконец – то смог подняться и приблизиться к ней. Сестра поспешила удалиться, а я стоял рядом, сжимая в своих руках ее теплые ладони, не в силах что-либо спросить.
     — Вот видишь, какая я стала, совсем расклеилась… А как у тебя дела? Ты все еще в больнице? – слышался мне дрожащий ее голос.
     - Да, я тут живу и работаю.
 - Как? Живешь? Да, да, я вот тоже здесь живу уже пол – года. Будет желание – заглядывай ко мне.
   Майя Александровна отбросила мои руки и закрутила колеса вглубь коридора, оставив своего собеседника в полной прострации, и вдруг потерявшемся в прилегающем окружении.

        Главный врач, Светлана Гавриловна, дала все же согласие на подработку, и даже пообещала в следующем году небольшое денежное вознаграждение. На мой любопытный вопрос поведала грустную историю о жене Энштейна. Еще весной у нее произошел инсульт, и она долго восстанавливалась, но около месяца назад случилось повторно, с парализацией. Руководство из крайздрава, по просьбе театральных коллег, распорядилось на проживание и уход за ней в больнице, но были большие опасения, что при следующем разе она уже не выкарабкается. Раньше ее часто навещали друзья и коллеги, но последнее время почти никто не приходит. Это она объяснила сложным характером Майи Александровны, да и я сам уже успел это пронаблюдать часом ранее. В регистратуре мне назвали номер палаты на первом этаже, а также часы посещения больной, сделали выписку истории болезни и порекомендовали некоторые лекарства и продукты. Через четыре дня случится первое января, сегодня обязательно соберусь в город – теперь у меня есть знакомый и дорогой человек, которому я могу сделать новогодний подарок.

            Но в этот день не случилось, по причине новогодних морозов и изношенности теплотрассы образовался порыв и размерзание батарей в инфекционном блоке. Весь свободный обслуживающий персонал, проживающий в общежитии, оправили на восстановление, а мне, как самому крепкому и здоровому, пришлось потрудиться в траншее у стены здания. Лишь к вечеру, уставший, но накормленный в больничной столовой, я пребывал в своей комнате в самом плачевном расположении тела и духа. На отдых оставалось несколько часов, в восемь вечера заступать на смену, а ведь еще так хотелось заглянуть поприветствовать Майю Александровну. Мне казалось, что она не совсем поняла мой ответ на вопрос, и, видимо, знает, что я бросил девятый класс, и имеет ко мне обиду. Но в приемный покой меня не пустили, сославшись на то, что в палате появился тяжелобольной и посещений сегодня не будет. Тогда я все ей опишу в письме, и с мыслью, что у меня впереди на это целая ночь, я уснул, чтобы через два часа проснуться.

Глава 7.

        С утра передал медсестре свое сочинение и попросил вручить, как только сложится удобная минутка. Сам же, не заходя в общежитие, направился к трамвайной остановке – сегодня много дел в городе, и к полудню хотелось бы вернуться. Для себя решил окончательно, что в этом унылом местечке, где пребывала сейчас Майя Александровна, должен случиться праздник, и я буду его режиссером. В ЦУМе вовсю шла предновогодняя торговля, и уже собираясь было покинуть это заведение, задержал взгляд не детском отделе – это то, что нужно! Счастливый и довольный, возвращался обратно, рассматривая сквозь морозно-причудливые в окне узоры картины убегающего от трамвая нагорья. Разложив все покупки на своей кровати, выбрал альбомы с красками и приступил к чудодействию.  Еще в начальных классах во мне открылись способности к рисованию и, кажется, что сейчас они будут так кстати. До смены оставалось еще три часа, как закончились последние белые листы, а я еще хотел навестить больную.
      
           Палата оказалось трехместной, и все кровати были заняты. Возле дальней у окна расположилось кресло-каталка, а рядом, наклонившись на огромную подушку, сидела с закрытыми глазами Майя Александровна. Мне казалось, что она спала, но заслышав посторонний звук, открыла глаза и поманила меня рукой:
       -Я знала, что ты сегодня явишься, что же мы раньше с тобой не встретились, такой бы получился персонаж - сочинитель для моих пьес.
      Я присел на краешек довольно широкой и твердой кровати, положив поверх одеяла кулек с ароматными сухофруктами. Майя Александровна, хитровато улыбнувшись, продолжила свой монолог, а я замер, как когда-то перед действом в ее театре:
    - После последней нашей встречи на представлении я больше не посещала Эдину школу, не было особой нужды. А твое сочинение перечитала, и не раз. Мне звонил директор школы, сказал, что ты серьезно болен, а я даже не поинтересовалась у него – чем. Прости меня. Однажды случайно встретила мальчика из твоего класса, и он сказал, что ты уволился и уехал. Больше он ничего не знал, да и у меня все вдруг так завертелось, что я о тебе и не вспоминала. А тут – так встретились.
    Майя Александровна замолчала, а все слова, что хотел сказать ей ранее, вдруг ушли на второй план.
      - А не погонять ли нам по проспектам? – вывел меня из ступора ее звонкий голос. Спустя минуту, осмыслив произнесенное, я протянул к ней руки, а еще через одну минуту мы неслись по коридору первого этажа, распугивая редких прохожих этого, закрытого от здоровых людей, города.

           На другой день с утра я уже был у палаты Майи Александровны. Большую коробку, обмотанную скотчем вместо ручки, расположил рядышком у двери и тихонечко постучал. В ответ мне постучали по кровати, и я ступил вовнутрь. В палате остались двое – моя знакомая, и женщина, не подававшая признаков участия. Я протиснул коробку в проем, издал какой – то нечленораздельный звук, и приступил к представлению. Сначала по стене развесил спаянную накануне из трех разноцветную гирлянду в виде четырехзначного числа, затем на тумбочку между кроватями установил светомузыкальную елочку, нажал кнопку, и по вип-номеру разнеслась веселенькая китайская мелодия. Четыре глаза с разных сторон наблюдали за моими телодвижениями, не подавая признаков жизни. Из белых альбомных листов я вырезал снежинки и различные фигурки, раскрасил и привязал ниточки, встал на стул и все это пестрое искусство подвесил скотчем к потолку. В ближнем углу поставил зелененький стробоскоп и выключил свет. Комната наполнилась причудливым движением снежинок и теней, звуков и кажется, что…аплодисментов!

      - Сереженька, ты упустил главное – а кто же будет всю эту вакханалию включать и выключать, мы с Валей не сможем, - подвела итог всем моим деяниям Майя Александровна и попросила присесть рядышком, - я вспомнила сразу Эдичку, он иногда вытворял подобное, а потом обижался на меня за то, что я не ценила его неподдельный энтузиазм. Спасибо тебе, да, Валя?
     С соседней кровати мне помахали рукой, а моя героиня погрозила в ее сторону пальцем. Мы просидели еще некоторое время в беседе о загнивающем барнаульском искусстве, и перед тем, как переместиться на свое рабочее место, я пообещал, что завтра, в новогодний вечер, принесу уже почти отремонтированный телевизор.

           В последний день уходящего года я заступил на сутки, но перед этим успел установить телевизор и настроить его на первую программу, через час начиналась «Ирония судьбы…», и Майя Александровна была в полном восторге. Я обещал до курантов еще объявиться, и пожелал парочке приятных новогодних минут.  По случаю наступающего нового года Светлана Гавриловна у себя в кабинете собрала немногочисленный персонал и до меня еще долго доносились смех и ритмичная музыка. Скоро придет новый год. Наверное, он будет таким же невероятным, как и прежний, вот если бы кто в данную минуту мог позвонить мне на служебный телефон и поведать на год вперед! И телефон позвонил, я снял трубку и ответил по инструкции. На том конце что –то щелкнуло, и короткие гудки заполнили на время эфир у моего рабочего места.



Глава 8.

           Первые январские дни случились с оттепелью. В послеобеденное время Майя Александровна никак не хотела подчиняться местному распорядку и, сначала самостоятельно, а после с моим участием, проводила время в прилегающем к корпусу скверике. Дорожки слегка подтаяли, и к полудню даже появлялись небольшие лужицы. Ее приводило в восторг, как я объезжал с нею на каталке эти необычные для данного времени года образования, и даже пыталась помогать мне, подергивая за колесо. Мы говорили и говорили, по вечерам или на смене я пытался восполнить в памяти ее рассказы, но то, что доводилось мне услышать от нее, зачастую было настолько невероятным, что спустя много лет мне пришлось с грустью жалеть о том, что не удосужился записать что -либо. Сегодняшний ее рассказ был о довоенном испанском периоде жизни. Именно там она познакомилась со своим будущим мужем, когда в составе творческой молодежной делегации принимала участие в благотворительных концертах. Эдди, так местные называли ее избранника, оказался выходцем из Одессы, бежавшим с семьей на запад от красного террора. Произнесенные ею эти слова вселили в меня удивление и я, уже где-то успевший про это слышать, совсем не пытался вступать с нею в сомнительные разговоры, а принимал все как должное.

            В середине января засобирался в командировку. Главврач раздобрилась, и приказом присоединила меня подработкой к бухгалтерии для обслуживания компьютеров. Вскорости возникла необходимость в переквалификации и закупке комплектующих, а посему меня, как молодого и необремененного семейными ценностями специалиста, отправили на пару недель в Томск в профильное учреждение. Майя Александровна про эту смену в моей биографии откуда-то узнала раньше меня, и казалась расстроенной, но словесно обрушила столько пожеланий и рекомендаций, что я пообещал все исполнить и вернуться совсем здоровым. Но на смену нулевой температуре вскоре пришли сорокоградусные холода, и к концу своей командировки я слег в сибирской медицинской столице с воспалением легких. В итоге моя миссия затянулась на месяц, еще неделя ушла на проверку и комплектацию нового оборудования, и, наконец поставив на всех документах дату за днем защитника отечества, я поздним вечером повернул ключ в замке двери своей комнаты в больничном общежитии.

           Спал как убитый, и хотя с докладом главврач ожидала только к обеду, я, даже не позавтракав, засобирался в главный корпус. Мой сменщик явил свою радостную физиономию, а дежурная по первому этажу медсестра, лишь сухо поздоровавшись, поспешила удалиться. Я приоткрыл дверь палаты и осторожно заглянул во внутрь. Ни кроватей, ни Майи Александровны, все помещение заставлено коробками и новой мебелью! В предчувствии случившихся перемен за время моего отсутствия, я постучал в кабинет главного врача. Светлана Гавриловна встретила меня с радостью, вышла из-за стола, и крепкими хирургическими руками сжала за плечи:
- Живой и здоровый! Я так о тебе волновалась, что даже пробовала пить какую-то гадость из аптеки. Поступим таким образом – недельку ты отдохнешь в нашем профилактории, и сразу за работу!
- А где Майя Александровна?
- Ах да, ее больше нет. Я не стала сообщать, да тебя бы и не отпустили с такой болезнью.
      Светлана Гавриловна указала мне на стул, а сама отошла к окну. Я уперся руками о стол, опустился на мягкое сидение и зарыдал. Как это случилось? Зачем я уехал?  Руки на моих плечах понемногу ввели меня в реальность происходящего, и все тот же голос поведал о трагических подробностях случившегося:
   - Мы все знали, да и ты тоже, что третий инсульт ей не пережить. Последнюю неделю она практически не покидала палату, а перед тем как это произошло, позвала меня и попросила передать тебе вот этот бумажный сверток.
     Главврач достала из ящика стола небольшой бумажный конверт, перевязанный красной ленточкой. На конверте красивыми буквами было прописано – «Сереженьке».
   - А где похоронили?
  - Здесь недалеко, на нагорном кладбище, документы о погребении можно посмотреть в бухгалтерии.

          Три остановки трамвая отделяли последнее место пребывания Майи Александровны в этом мире с маленьким свежим холмиком в северной, самой удаленной части кладбища. Один искусственный венок, да подмерзший букет каких –то цветов. Но почему не рядом с мужем? Я даже не знаю, где он похоронен… На обратном пути у остановки заглянул в ларек, и прикупил бутылку красного вина. Скучающий на вахте охранник не рискнул отказаться от моего приглашения помянуть нашу общую знакомую, и как рассказал мне – его посылали на последнее ее место работы с сообщением о кончине, но когда забирали из морга, кроме похоронщиков, была какая – то супружеская пара и, как он понял, еще представитель театра. На кладбище никто из больничных не ездил – обычное дело для таких умерших в больнице. Оставив недопитую бутылку коллеге, я снова засобирался к главврачу. Светлана Гавриловна, обнюхав меня, попросила держать себя в руках, и на вопрос – почему ее похоронили не рядом с мужем? – дала мне престранный ответ:
- Не только тебе она доверяла в последние дни своей жизни. И не все можно рассказывать глупому, молодому человеку. Так она однажды обмолвилась про тебя. Что она имела в виду – я у нее не спрашивала, но тайн и интриг у нее было предостаточно. Видимо, они и подорвали ее здоровье.  А с мужем все просто, я интересовалась – там, где его похоронили для нее не было рядом места. Да и сама она однажды попросила похоронить ее подальше от него, и даже не сообщать своим бывшим коллегам. Так примерно все и вышло, за исключением одного – это ты. Я знаю, что в конверте. Кстати, ты заглянул в него? Нет? Сильно не напивайся, через десять дней жду на работе, а впрочем…

           Я совсем забыл про конверт, вдобавок дежурная медсестра отправила меня в хозблок, где вручила два чемодана с личными вещами Майи Александровны и пакет с новогодней иллюминацией. В ответ на мои возражения - не принимать все это - заявила, что если через месяц никто не заберет, то оправит все в утиль. Этого я не мог допустить, и за два перехода сносил все в общежитие. Чемоданы задвинул под кровать, пакет повесил на торчавший в стене дюбель-гвоздь, а конверт – себе на колени. Узел поддался легко, с одного края конверт оказался заклеенным не до конца, и я поддел в отверстие большой палец. Внутри оказались две сберкнижки на предъявителя, небольшой белый и плоский ключик, дарственная на квартиру на мое имя, и двойной листок бумаги, исписанный ровным красивым почерком.

Глава 9.

            Задолго до наступления рабочей смены я уже слонялся по первому этажу. Все то, что оказалось в конверте, аккуратно сложил обратно, и даже попытался запечатать скотчем, оставшимся после новогодних приготовлений. Главврач появилась вовремя и взглядом пригласила меня к себе. Я сидел с конвертом на коленях поодаль, в ожидании пока меня выслушают, но, переговорив по селектору, Светлана Гавриловна не спешила отвлекаться, как мне казалось, на второстепенные мелочи, и продолжила что – то записывать в блокноте. Я молча поднялся и, положив конверт на край стола, решил удалиться.
- Сергей, подожди немного, присядь обратно, - послышалось сзади, я повернулся, и попробовал созерцать происходящее, только стоя. Дописав свои неотложные мысли, Светлана Гавриловна встала, слегка потянулась, разминая руки, и продолжила:
- Через час у меня трудная операция, и боюсь, что пока она закончится, ты наделаешь новых глупостей. Конверт я не возьму, не имею на это права, он твой, и тебе решать, что с этим делать. Майя сделала свой выбор, и даже если бы она решила посоветоваться об этом со мною, то я бы ее поддержала. И еще потому, что ты пришел с этим ко мне сегодня! А теперь ступай, я спешу, через десять дней расскажешь - как устроился.
   
          Через десять дней мой день рождения, - вспомнилось вдруг, и мысленно пересчитал дни – оказалось, что одиннадцать. В общежитии также пытались что – то ремонтировать, в дальнем углу коридора мерцала сварка, а в комнате напротив знакомый жилец пробовал навесить металлическую дверь. Я вызвался было помочь, но он дыхнул на меня перегаром, а затем пристал, что бы я сбегал в киоск за пивом. Сославшись на усталость после смены, вежливо отказался, собрал свою спортивную сумку и вышел во двор. Сегодня или завтра нужно бы доехать до аптеки за назначенным лекарством, в больнице не решился спрашивать, и почему бы не сделать это сейчас? Спускаясь полупустым трамваем с нагорья в город, усмотрел на перекрестке случившуюся аварию – с мигалкой отъезжала «скорая помощь», а вокруг расходился в стороны народ. Закрыл глаза, плохая примета – увидеть скорую по пути в больницу, - так однажды делился со мною сменщик по дежурству. Вышел на следующей остановке и присел на холодную скамейку. Конверт был со мною, достал бумаги и нашел строчку с адресом проживания Майи Александровны. Дом оказался вверх по соседнему проспекту, и, чтобы обдумать все окончательно, направился дальше уже пешком.

          По возвращении в общежитие, обнаружил у стены, рядом со своей комнатой, наклоненную к стене металлическую дверь. Сосед спал внутри, а образовавшийся от выноса старой клееной двери мусор собирала незнакомая мне женщина.  Поздоровавшись кивком головы, поспешил немедленно удалиться, да и вряд ли им сейчас нужна была моя помощь. Бросил в угол сумку, и прилег на кровать. Прописанный в бумагах дом оказался на углу проспекта и площади, в центре которой расположился так мне знакомый и любимый по студенческой жизни кинотеатр. Вспомнился случай, как однажды выйдя с утреннего сеанса, я вместе с другими любителями искусства, задрав головы, всматривались и вслушивались в петушиный голос, несущийся с балкона этого самого дома. Сегодня же, много лет спустя, я поднялся по ступенькам кинотеатра к пустующей кассе, и некоторое время вглядывался в затемненные окна, пытаясь распознать - в которых из них проживали Энштейн и его жена. Как - нибудь на неделе запишусь к юристу, пусть он направит меня на путь истинный, а пока, отбросив все думы о свалившемся на меня даре, займусь, пожалуй, самолечением.

           Профилакторий для работников нашей больницы располагался в двух километрах от моего спального места, в окружении высоченных сосен и зарослей каких - то мелких кустарников. Первые два дня я блаженствовал, покидая уютный номер лишь для приема пищи, да пары неприятных процедур. По мнению молоденького рентгенолога - легкие мои почти восстановились и требовалось лишь усиленное питание, желательно с изобилием натуральных жиров. В универсаме через дорогу подобного было предостаточно и по вечерам, вопреки сложившимся привычкам, я с удовольствием поглощал большими кусками слабосоленую горбушу. Возвращаться в город мыслей даже и не предвиделось, но однажды, разглядев в отдалении главного врача, все же настроил планы на конец недели. Юрист дольше разглядывал мой паспорт, чем дарственную на квартиру и как оказалось - на ней красовалась даже его подпись. Изобразив на лице престранную гримасу, поведал мне, что я хоть завтра могу заселяться, и затем уже оформлять все документы в местном жэке. За дополнительное вознаграждение он распечатал мне все пункты закона, имеющие ко мне отношение, и посоветовал не затягивать со столь серьезным приобретением в собственность.

            В субботу случилась оттепель, а также пронизывающий ветер. Восьмой троллейбус довез меня до остановки, от которой через дорогу проявлялась арка, ведущая во внутренний двор серо-голубой пятиэтажки старой планировки. Внутри уютного дворика было заметно тише, и я попытался было поблизости обнаружить число предполагаемой квартиры. Но номера восьмого десятка случились в последнем подъезде слева, до которого утоптанная дорожка, покрытая льдом, казалась мне непреодолимым препятствием. Ключ легко повернулся в замочной скважине, и я неуверенно ступил за порог. Еле различимый выключатель оказался неожиданно бесполезным, и только слабый поток света разливался откуда – то сверху и слева. Я последовал в указанном мне направлении и обнаружил плотные портьеры, закрывающие огромное окно. Спустя мгновение скользящий свист от движущихся стальных колец разнес по жилищу неожиданно свежие потоки от дневного светила. Я огляделся – видимо, это была прихожая, заканчивающаяся столь необычным окном. В разные стороны расходились двери - закрытые совсем или наполовину. Сделал два шага к выходу и задержался у длинного простенка – почти на всю его ширину открылось рисованное панно с хаотично наклеенными обрезанными фотографиями. Угадывались контуры, знакомой по работе в ней, школы, в центре с нелепой шляпой на голове, с короткой седой бородкой и надписью внизу – Энштейн, расположился незнакомый мне лично учитель физики, а по сторонам знакомые все лица – Лепила, Головин, Крымов…

Глава 10.

          Вернулся на лестничную площадку и закрыл на ключ дверь. Настенный электрощит оказался не заперт, и в некоторых гнездах не оказалось электрических пробок. Наверное, предусмотрительно выкрутили или другая причина, - подумалось мне, - но в любом случае не забыть бы к следующему приходу купить. Ветер во дворе только усилился, домой ехать не хотелось, и я выдвинулся в сторону пединститута. Вспомнилась столовая в подвальном этаже, там вкусно кормили, и это было сейчас единственным воспоминанием о студенческих временах. Вахтерша у входа только кивнула головой на причину моего явления, а дешевое меню напомнило о былых денежных трудностях. До той школы, где неожиданно закончилась моя педагогическая деятельность было несколько кварталов и я, преодолевая порывы ветра и возможность встречи со старыми знакомыми, шел, отмеряя столь неожиданно трудные шаги.

            Знакомый школьный охранник при виде меня растопырил руки и полез было обниматься, а пробегавшая мимо парочка школьниц громко поздоровалась.  Расписание на доске объявлений извещало, что мои бывшие, теперь уже десятиклассники, занимаются во вторую смену, а учебных занятий по физике у них стало значительно больше. Вспомнив несколько эпизодов из школьной жизни, охранник любезно разрешил мне пошляться по этажам и даже предложил ключи от лаборатории. Но это было лишним, и я ступил на второй этаж. Полупустая учительская, заполненная незнакомыми мне людьми, чистые, свежевыкрашенные полы, новые окна в коридоре.  Крепкая рука на плече отвлекла меня от созерцания случившихся изменений, и тут уж я не смог воспротивиться от жаркого объятия:
    - Волк возвращается в свой курятник, - констатировал школьный начальник, продолжая уже трясти мое запястье и откровенно чему-то радуясь. Спустя минуту, уже в кабинете директора, я приступил к краткому изложению своих недавних похождений, не решаясь делиться завещанием Майи Александровны. Уже не так взволнованный голос директора известил, что в данное время ему нечего мне предложить, разве что несколько часов факультативных занятий, но услышав мой категоричный отказ, немного успокоился и расслабился. Десятый класс остался почти в том же составе, несколько ребят ушли и кто –то добавился. Классным руководителем работала новенькая учительница английского и, кажется, что с классом она ладила. Я пообещал как-нибудь заглянуть после обеда, и попросил не распространяться о моем визите. Хотя кому до меня сейчас есть дело.

           Спускаясь вниз по школьным ступенькам, разглядел скучающего школяра, ковыряющегося в своем портфеле. А спустя мгновение и тихий голос за спиной:
- Сергей Леонидович…
      Я обернулся, и от удивления округлил глаза:
- Юрка? – это был Лепила, подросший и худой. Этот день стоил нашей встречи, и я прижал к себе повзрослевшее создание. Мы сидели с ним на лавочке в школьном сквере, и он неохотно рассказывал мне историю своих недавних дней. Мать скоропостижно умерла, Рыжик ушел однажды и не вернулся, тетка с мужем и двумя дошколятами делили с ним теперь маленькую двухкомнатную площадь в частном секторе за вокзалом. Судьба вновь поднесла мне неожиданным образом почти родное создание, и наказав ему обязательно ждать меня завтра на этом же месте, я поспешил по возникшим вдруг неотложным делам.

         Три пробки-автомата легко вкрутились на свое место, я отжал черные кнопки и одну сразу выбило. Выключатель в коридоре отреагировал двумя настенными светильниками, а первая дверь направо привела меня в просторную и неухоженную кухню. Из бытовых приборов – плита и холодильник, да и те отключены, а вилки валяются на полу. Вода в кране отсутствовала, наверное, тоже перекрыли, а красивый с цветочками гарнитур хаотично заставлен засохшей, с пятнами, посудой. Напротив кухни, наверное, кабинет – уютный стол, шкафы с книгами и разными безделушками. Двигаясь дальше, я обнаружил еще просторную, уставленную комнату с телевизором, спальню и туалет с ванной. Вернулся в кухню и достал бумаги. Письмо Майи Александровны я перечитал уже на несколько раз, наверное, она попробовала в словах выстроить мою жизнь на много лет вперед – писала, что бы я нашел себе достойную пару, хозяйку в доме, вернулся обязательно в школу, жил честно и открыто, а также навещал ее с Эдей на родительский день. Деньги, что были на книжках, просила потратить только на самые добрые начинания.

          Я вышел из дома и проделал все тот же путь до школы, директор оказался на рабочем месте, и на мою просьбу принять меня на факультативы и выдать характеристику как можно скорее, нисколько не удивился, а лишь констатировал:
     - Как я могу отказать такому специалисту, меня дети не поймут, если вдруг узнают, что Вы приходили. Кстати, кто-то из коллег сегодня на послеобеденной планерке заикнулся, что видел Вас, и почему не заглянули в учительскую. Теперь вот и заглянете, а характеристику только завтра утром, вечером дома и напишу.
     Через час я уже был у главного врача и излагал все свои планы относительно Юрки и новой подработки. Светлана Гавриловна выглядела немного уставшей и мои проблемы были сейчас ей так несвоевременны. Немного подождав, я услышал то, что хотел услышать:
   - Я так поняла, что увольняться от нас ты не собираешься. Это плюс, наше заведение не менее престижно, чем твоя школа. И у меня есть связи, поэтому я могла бы помочь с мальчиком. А ты все до конца обдумал? Ты ведь даже не поговорил с ним! А как отреагируют родственники? Впрочем, я на твоей стороне, но постарайся не перегнуть в своих начинаниях! Ступай!

Глава 11.

           Ночевать сегодня в квартире я не решился. И только в десятом часу вечера запрыгнул на ступеньку троллейбуса, уходящего вниз по проспекту. В профилакторий пускали до десяти, а после ужина уже не выпускали. Таким был местный режим, и мне он нравился. Но в этот раз я нарушил все, а ведь главврач грозилась проследить за моей посещаемостью. За остаток дня успел многое – заказал два дубликата ключа от квартиры, снял часть денег со сберкнижки, нашел и открыл в подвале краны для подачи воды, полностью высвободил спальню, и даже попытался реанимировать невиданный ранее пылесос. Вещей в доме оказалось немного, и мне показалось странным, что практически не было одежды, особенно Эдуарда Натановича, только научно-популярная литература, да подшивки от журналов. Сложилось понимание того, что квартиру почистили специально для меня, но я и не мог представить, как бы поступал в противном случае. Сама Майя Александровна не могла этого сделать и, видимо, тут не обошлось без тех самых связей главного врача.

         Юрка оказался на том же месте, и в то же время. Ничего не объясняя, я увлек его за собою, и весь путь от школы до дома мы прошагали, почти не сообщая друг другу о своем присутствии. Первую заготовленную фразу я преподнес ему уже в квартире, когда усадил в прихожей на красивый стул:
- Мы знаем друг друга уже давно, и я был у тебя классным руководителем. Так вышло, что я могу тебе помочь, и очень хочу, чтобы и ты понял все правильно. Это то место, куда ты можешь приходить в любое время, я дам тебе ключ от двери, и ты поживешь здесь, со мною.
   Я смотрел на слегка удивленное лицо подростка и не понимал, что бы сказал ему еще. Но, судя по моим дрожащим губам и ускоренной речи, до Юрки, кажется, стало что – то доходить, и чуть привстав со стула, он выдал мне односложное:
- А можно?
- Можно, и думаю, что нужно, - констатировало мое я, усаживаясь в отдалении.
   
            Мы распрощались у школьной вахты на первом этаже. Я попросил Юрку не болтать о нашем уговоре, и, проводив его взглядом, направился в сторону школьного начальника. Характеристика и копия приказа были готовы. Мне предписывалось приступить к занятиям сразу после первого весеннего праздника, в утренние и послеобеденные часы, всего два раза в неделю. Пока перечитывал столь важные документы, случился звонок на урок. Скрутив бумаги в трубочку, сунул их во внутренний карман, попрощался с вахтером и покинул школьные окрестности. Место, где проживал Юрка со своими родственниками, оказалось двухэтажным деревянным бараком. Я поднялся по крутой деревянной лестнице на второй этаж и постучал. Дверь открыла вполне ухоженная женщина, и я попросился пройти внутрь.  Не помню, что нес ей в свое оправданье на причину визита, какие строчки вычитывал из заслуженных документов, но мадам в итоге, положив одну руку себе на крутое бедро, а другую на дверной косяк, выдала свое умозаключение:
    - Да хоть щас!
    - В смысле?
    - В этом самом, - случилось повторное от нее, а затем удаляющаяся за угол спина, и длительная пауза во временном континууме.
 
           Я вышел во двор. Чугунная скамейка у входа и забор из покрышек венчали все его убранство. На скамейке покоилась подстилка из желтого картона и, не раздумывая, бросил на нее свою сумку и уселся рядом. Значит, Юрка действительно ей безразличен, и предчувствия меня не подвели. Но почему все так? Я не знал. В нескольких шагах на покрышке, крашеной в серо-зеленые цвета, расположился странного сословия кот. Я покискал, а в ответ получил еле слышное «мяу». Приблизился к нему, и поднял на руки – грязное, неухоженное животное и … с рыжим окрасом. Рыжик? Потянул за молнию, сунул его в сумку, и, уже ничего не соображая, двинулся прочь в сторону вокзала.

          Новоявленному Рыжику пришлась по вкусу предложенная еда и новое место обитания. Я постелил на полу в кухне большую тряпку и поставил рядом чашку с молоком. Про лоток не подумал, да и кто бы его приучал.  До вечерних процедур оставалось еще более часа, а собирался еще заглянуть в книжный магазин – прикупить какой – либо справочник по микроэлектронике, обновить свои познания, ведь скоро опять в школу. На проходной в профилактории меня окликнули, незнакомая женщина представилась Татьяной Ивановной и сообщила, что дожидается меня еще с утра. Я выслушал ее и приготовился опять пропустить ценную дыхательную процедуру. По ее словам, выходило, что именно она ухаживала за Майей Александровной, пока та не попала снова в больницу, что хозяйка расплатилась с ней своими вещами, что главврач направила ее ко мне, и что ей не помешала бы небольшая сумма денег. Уже начиная чувствовать подступающие проблемы, я запустил руку в свою сумку и достал блокнот с авторучкой. Сунул ей все в руки, и приготовился диктовать – «я, гражданка такая -то, получила от гражданина такого сумму денег за….», но при первых же моих словах, она собралась с роскошными ругательствами на свежий морозный воздух.

          После ужина я заскочил в гастроном за яйцами и хлебом, вдруг Юрка окажется голодным, дома только крупы да растительное масло. Но открыв дверь в квартиру, обнаружил лишь закрытую коробку от телевизора и неприятный запах со стороны кухни. В коробке покоился знакомый мне компьютер, а за углом под столом проявлялось желтое пятно. Я обошел территорию – Юрки не было, а Рыжик притворился спящим на единственной застеленной кровати. Понимать сейчас происходящее, и случившиеся события двумя часами ранее, было выше моих сил. Но собрав последние, задвинул коробку в кабинет, убрал за котом и рассовал продукты по подходящим ящикам. Когда он успел принести ее, ведь занятия только закончились? За окном открывался вид на кинотеатр, в еле теплой батарее что-то пощелкивало, а из коридора разливалась соловьиная трель. Еле уловив, что это звонок, открыл на площадку дверь. Моему взору проявились Юрка с полным рюкзаком на плече, и тетка в метре поодаль.

Глава 12.

          Пока я всматривался во вновь прибывших, тетка проследовала мимо на кухню и водрузила на стол свою холщевую сумку. Юрка же снял рюкзак, и положил у своих ног, не решаясь двигаться за своей спутницей.
     -Эй, вы где там? – разнеслось из помещения, давно не ощущающего женского звучания. Она уже успела пробраться в шкаф, достать пару бокалов, и мне на удивление разливала из своей бутылки темное вино. Я попытался было воспротивиться этому недетскому мероприятию, но последовало продолжение речи:
    - Давай, учитель, обмоем это дело, а то племяш уже все уши прожужжал – убегу да убегу! А тут вдруг ты подвернулся, вот подфартило - то, небось скучно одному, деток захотелось? А я тебе вдогонку еще парочку подброшу!
       Налила себе второй полный бокал, зараз оприходовала, и полезла ко мне целоваться. К такому повороту событий я не успел приготовиться, а посему, скрестив на груди руки, попытался вытеснить ее поближе к выходу. Она и не противилась, сгребла сумку с остатками вина, погрозила в пустоту кулаком и решительно заковыляла вниз.

           Проводив ее на пролет ниже, задержался у окна – тетка вскоре выстроилась у подъезда и, задрав голову, загибала зачем-то пальцы. Спятила, наверное, на радостях. Я поднялся наверх, и в прихожей обнаружил Юрку с Рыжиком в руках:
    - Откуда? – вопрошало новообразовавшееся дитя, и захотелось сказать – «оттуда», но только развел руками и проследовал на кухню. Всем своим видом мои сожители доносили до меня информацию, что случившаяся их встреча носит взаимовыгодный умысел, и я совсем не прогадал с таким приобретением. Значит это определенно Рыжик, и нам теперь на троих делить эту новообразовавшуюся жилплощадь.

         Вскоре наступило утро пятницы. Я не решился будить Юрку, а еще с вечера наказал ему, что убегу затемно, и завтрак будет на столе. Но по своему детскому опыту помнил, что он проспит до обеда, в тишине, с Рыжиком под боком. Эту пятницу я ждал, сегодня на утренней планерке Светлана Гавриловна собирает весь обслуживающий персонал для важных сообщений – об этом извещало объявление в профилактории. Да и не совсем были понятны мои новые обязанности. Но вышло все совсем не так, как виделось. Мне предложили должность заместителя главного врача по хозяйственной части, освобождая от ставки охранника, и даже пообещали пойти на уступки по моим школьным планам. И еще выделили время обдумать – до понедельника. Я рассказал главврачу про мальчика, как мы устроились, и даже поделился планами на недалекое будущее. В котором не просматривалась пока эта новая работа.

         К вечеру сдал в профилактории грязное белье, поставил автограф в ведомостях на бесплатное питание, распрощался с дежурной сестрой и пешком выдвинулся в общежитие. Ну вот, одним жилищем стало меньше! Да и нужно наконец-то определиться и здесь - зачем занимать койку в общежитии? Хотя, кажется, намеревался на несколько дней продлить переходный период, чтобы сэкономить немного времени на длительные переезды. Теперь же, если все сложится, у меня будет свой кабинетик на первом этаже, бригада работников и служебный уазик. В таких думах почти и не заметил, как переместился на два километра в направлении юго-запада, где располагалось лечебное заведение краевого предназначения.  Из последних слов, услышанных от Светланы Гавриловны, следовало, что у меня и не было особого выбора – идти в школу, когда заканчивался учебный год, или пробовать себя на ответственной и неплохо оплачиваемой должности. Может быть посоветоваться с новоявленными сожителями?

          Уже затемно, удерживая левой рукой тяжелый пакет с продуктами, протянутой правой давил на кнопку электрического звонка. Появилось вдруг желание выслушать, как приближаются изнутри, неспешно поворачивают в замочной скважине ключ, и свет от яркой лампочки в коридоре заполняет меня и близлежащие окрестности. Но дверь оказалось открытой, и никто не собирался встречать. В коридоре вовсю горели светильники, а из спальни разносились приглушенные звуки. Заглянул вовнутрь – Юрка энергично отжимался от пола, каждый раз выдавливая из себя все новое и новое число. И так как порядок его в сей момент оказался столь мал, я позволил себе удалиться, чтобы заняться более приятными домашними делами. Своим пристанищем я выбрал просторный зал, в котором и разместил по углам все нажитое честным трудом. Те немногие вещи, оставшиеся от старых хозяев, перенес в кабинет до лучших времен, а дверь запер на ключ.

           Сегодня мы с Юркой впервые вместе расположились за кухонным столом. Он оказался неплохим помощником – умело почистил картошку и даже осилил пару луковиц. Я рассказывал ему разную всячину из своего прошедшего исторического периода, а он строил удивленные рожицы или закатывался вполне недетским смехом. Так и хотелось сказать – на ночь смеяться не к добру. За окном зазывающе помаргивала вывеска кинотеатра, и я позволил себе пригласить юного школяра на дневной сеанс. Но при одном условии – за билетами пойдет он. Рыжик крутился у наших ног, пытаясь выразить к себе то ли наше внимание, то ли сочувствие. В какой -то момент мы переключились на школьные будни, и Юрка первым делом выдал мне, что класс молодому Энштейну передает привет, и зовет на дискотеку по случаю окончания третьей четверти. Лучше бы не передавал, звания я не заслуживал, да и не был обучен движениям под современную музыку.


Эпилог

        Прохладным октябрьским вечером я возвращался к себе домой. За несколько последних месяцев, кажется, что уже навсегда, свыкся с обстоятельством подаренного мне судьбой места обитания. Огни широкого проспекта казались такими родными и почти обыденными. Арку во двор недавно закрыли красивой чугунной решеткой, оставив лишь небольшой проход в человеческий рост, а дорожка к подъезду обзавелась новеньким асфальтом. В больнице я проработал недолго, поначалу случались трудности, а когда Светлана Гавриловна перевелась в Москву, и на ее место пришел новый начальник, меня просто попросили написать заявление. Юрка кое -как доучился в десятом классе, бросил школу, и поступил в Новосибирское речное училище. Один раз я уже к нему съездил, учиться ему нравится, да я и сам бы не отказался – тоже в детстве мечтал бороздить океаны. Факультативы мои вскоре закончились, но большего к осени не случилось. По объявлению в газете нашел место учителя информатики и технологии в строительном техникуме, почти рядом с домом, откуда теперь и возвращаюсь. Пожелание Майи Александровны на вторую половинку сейчас в начальной фазе разработки, об этом как-нибудь в другой истории, а вот Рыжик меня в этом деле переплюнул – пропадает где – то неделями, а вернувшись, столько же отсыпается и отъедается. Для панно с Эдуардом Натановичем и его классом я сделал в мастерской красивую рамку, и теперь оно висит в кабинете над моим столом. Иногда забегает Крымов поделиться открытиями и новостями, собирается после школы куда –то в Томск. Пытаюсь нарешивать с ним задачки, но трудно мне поддается. Сегодня захватил с работы дискеты с новым языком программирования – турбо-паскалем, сначала разберусь с ним дома, а там как пойдет. Ах да, часть денег со сберкнижек, а также всю заначку, потратил на почти новый компьютер с дисководом и цветным дисплеем. Рыжик почему - то к нему равнодушен, даже не подходит. Собираюсь установить еще телефон, пригодится в жизни, а если вдруг придумают еще какой-нибудь интернет, то буду с вами всегда на связи…