Возьми меня с собой...
«… просквозило меня в переулках моих ожиданий…»
Джордж Гордон Байрон
1
Тот вечер в Коктебеле был так же приятен, как и последние восемь вечеров подряд... Воспаленное Солнце, как маленькая соринка, окруженная вселенским холодом, медленно сдвигалось к горизонту, а небесное марево смотрелось, как остывающая живая ткань земной кожи… Крыши ближайших домов медленно остывали от уходящего солнечного накала, выбрасывая в воздух прозрачные полотна в виде мелькающих знамен кем-то брошенных армий. Не было ни ветра, ни прохлады, ни назойливых мух…, только густой жаркий воздух и со всех сторон настойчивые вечерние позывные сверчков, цикад и пьяных молодежных выкриков со стороны парка. Эти крики в вечернем пространстве напоминали ему торжественные возгласы папуасов, наконец-то определивших свою жизненную территорию, как следствие разнообразных проявлений вздорных характеров их вождей… В вечернем подогретом воздухе летали стайки мелочной мошкары и мотыльков…, они наслаждались не морозным воздухом, а жизнью и способностью хаотичных свободных полётов туда и сюда, и снова туда… Мотыльки были похожи на поджаренный летний пух и ещё не совсем сгоревшие кусочки вырезанного пергамента… Где-то в стороне над парковой зоной кружили белоснежные чайки, а внизу гремели бессмысленные бесовские ритмы с непонятными словами, которые повторялись по пятьдесят, а иногда и по семьдесят раз, как молитва для лишенных ума. Этим звукам вторили три сосредоточенные вороны, сидящие рядышком на засохшей ветке гигантской сосны, а в сторонке им отзывалась четвертая птица, невидимая из-за игольчатых зарослей и нетронутых белками шишек.
Олег замер и попробовал вслушаться в слова, чтобы уловить хоть какой-то смысл или необычную гармонию тупых повторений… Тщетно. Бессмыслица пустых ожиданий от не имеющих никакого смысла фраз, раздражала каждый вечер и казалась ему назойливым состоянием толпы, ввергнутой в крайнюю энтропию. Отчаянно безграмотное поколение постепенно провожало своё личное время… Это были бессмысленные проводы самого ценного алгоритма…, проводы вниз…, в обновленную пустоту… Олег лично видел несколько раз, как две любопытные курортные старушки, застрявшие навсегда в своём прошлом, старались заглянуть в узкий промежуток забора, за которым было непонятно громко, хаотично и как-то напряженно. С учётом специфики его работы он знал, что любая замочная скважина опасна тем, что, заглядывая по ту сторону дозволенного, можно простудить свои единственные глаза и получить стресс от чужих снующих теней…
Олег смотрел в открытое окно на полоску темного моря и прислушивался к звукам из парка, стараясь делать правильные выводы. Монотонный ритм напоминал Орлову искусственно подготовленный сбой совсем недавно живой жизненной системы…, подобно прожжённой дырке на фартуке пьяного кузнеца, который постоянно молотил себя по пальцам, вместо лилово-оранжевого железа. Сбой здравого смысла? Бывает… Там на площадке, закрытой густыми деревьями в свете цветных огней и ярких прожекторов, прыгала молодежь. Она постепенно заходила на уровень высокого возбуждения от только что ушедшего дневного зноя, первобытных чувств нудистского пляжа, выпитых бутылок холодного пива, сладкого ощущения мощного физического здоровья, сексуальной привлекательности и воображаемой свободы… Они прыгали и сталкивались друг с другом, как молекулы под буханье электронных барабанов, одуревшие от цветных таблеток «экстэзи» с зайчиками, лисичками и морковками, гаджибасной «шайтан» травы, обыкновенного хэмпа, «пластилиновой» марихуаны, медицинских смесей с «эстафетами» и ещё чёрт знает от чего такого разного, медленно растирающего любой разум в желтые порошки безумия… Расторможенная «жизнь» повышала адреналиновые вспышки на третьей планете от Солнца для взлёта вниз по узким полоскам личных закупоренных коридоров…
«… как омерзительно упали с высоты Пушкина до чужеродного абортированного рэпа…, какая гниющая пропасть безнравственности, скудоумия, малодушия и дремучей дикости… Чужая лингвистическая и вкусовая интервенция в агрессивных речитативах, завываниях и вывесках тёмного «общепита». За короткое время исчезла чистая вода и оголилась нижняя муть совсем нечищеного бассейна. Происходящее совсем не совпадало и не монтировалось со здравым смыслом… Это были массовые проявления рептилоидного психоза… Простите их, Александр Сергеевич…, они не ваши потомки…, они очередной многомиллионный эксперимент 696-го поворота цепочки ДНК…, откуда получается только жрущий стафилококк и парадонтоз… Это погрешные опечатки в генном наборе. Мир перевернулся в сторону сгнившего дна!» - подумал Орлов. Весь этот грохот и визг были пластилиновым карнавалом жирной пустоты вдали от любого будущего…
Олег с первого дня отметил этот парковый квадрат, как местный девиантный признак подлинной «бесятни», и обходил его стороной, руководствуясь железным знанием наличия постоянной ситуативной опасности в любом скоплении возбужденного человеческого стада. Там была невидимая бегущая строка в тысячах мимолетных кадров видео эмоций и дальнейшего постепенного забвения по обязательному закону любых ничего незначащих событий…
Надев белоснежные шорты с английским «Юнион Джеком» на заднем кармане и майку с надписью на финском языке «Onnellinen kanin tyttо aina onnellinen!» (Девушка счастливого кролика – всегда счастлива), Олег критически посмотрел на себя в мытое горячей водой зеркало, стоя в коридоре небольшого домика, где он снимал комнату с кроватью, маленьким душем и окном на полоску моря за частоколом тёмно-зеленых кипарисов.
«Ты выглядишь, как новая паутина на дне рождения паука… Снова челюсть небритая, но достойно загорелая…» - подумал он, дотронувшись до подбородка и сузив внимательные глаза.
Кожа отозвалась приятным наждачным звуком, но снимать майку и идти бриться было лень, потому что автоматически включился взрослый ленивец на воображаемой пальме в крымской курортной Ленивии…
«Что норма для паука, то хаос для мух…, бобров могут понимать только дятлы… И так сойдет!» - мелькнула спасительная мысль, пролетев в голове, как счастливая комета с детским восклицанием старого мультфильма «Вовка в тридевятом царстве».
Олег выпил 90 грамм виски, брызнул на виски изысканным «Ultra-Make Top» и вышел в маленький дворик, где три местных мужика из соседних домов уже рубились в карты, ругаясь привычными одноэтажными матами, при этом громко хохоча, куря кривые папиросы и часто ковыряясь в забитых серой и волосами ушах. Они были в растянутых майках бывшего белого цвета с красочными брызгами борщей на груди, похожими на боевые кровоподтёки от свинцовых ранений. У одного было лицо менялы, как будто только что сошедшее с картины Рембрандта…, только ещё более серьезно-блудливое и с отсутствием сразу пяти зубов. У другого, что постарше, имелся снисходительно-покровительственный злобный взгляд и мелкие черты лица с признаками псориаза на висках и бровях, а на правой руке у него не было трех пальцев, только мизинец и скрюченный большой с ногтем, похожим на мотыгу. Олег понимал, что такой человеческий экземпляр мог выпить четыре бутылки водки под огрызок яблока, а затем долго наслаждаться тревожными снами с музыкальным сопровождением Немоцарта или Небетховена. У третьего лицо было лукаво-чесночное с косым шрамом у левого края рта и давним птозом на правом глазу. Этот проживал своё время под долгим девизом - «Ха-ха!». Последний был дёрганый с индуцированным психозом, часто вынимал папиросу изо рта, облизывал губы, а затем вставлял её обратно, снова вынимал не затягиваясь…, дергал коленом, левым плечом, головой и совершенно не осознавал, и не задумывался, почему так происходит с его телом…
«Идеаторный психический автоматизм…, приобретенный на долгой монотонной работе и пароксизмальная тревожность панического расстройства: лечить бесполезно…, даже гипноз уже не поможет…, можно было бы попробовать длительный цикл флунитразепама. Нейроны головного мозга давно привыкли к ежедневной монотонной задаче, приняли её за основную пожизненную и продолжают выполнять. Одной фразой – «тяжелый синдром последействия» … Все трое хотят восторженных эпитетов, водочной веселости, бесшабашности и обязательного дворового величия… Такое впечатление, что жизнь часто кормила их варениками с хрустом природного мышьяка на зубах…» - размышлял про себя доктор Орлов.
Хаотичное существование этих троих определялась низшим качеством их жизни. Они не пили качественный чай с вареньем на белоснежных салфетках на чистой ухоженной веранде, сидя в резных креслах, покрытых лаком и позолоченными гвоздиками…, неспеша рассказывая друг другу личное мнение о прочитанной книге какого-то классика или очередного отрицателя здравого смысла и логики верхних предчувствий. Они не обращались друг к другу по имени отчеству и не читали с выражением Бродского вслух, поправляя манжеты белоснежных рубах… и вытирая рот батистовыми платками… Они не тушили папиросы в чистой хрустальной пепельнице вместо консервной банки… Они не… А впрочем, что они не делали я могу перечислять долго, очень долго…, слишком долго и обязательно уже бесполезно.
Этот дерганый с овражистым лицом, мясистым воспаленным носом в мелких морщинах, делая большой глоток пива, часто облизывал губы и радовался привычным вкусовым ощущениям, как наивный ребенок. В общем, его тяжёлое прошлое было прописано на его лице не египетскими иероглифами, а шумерскими клинописными черточками. Ещё несколько вечеров назад Олег поймал себя на мысли, что этих мужиков уже давно тянуло в могилы от сволочного безделья, никому ненужности и полного отсутствия хоть какого-то смысла в их некачественной жизни. Пассионарии – люди нормы, воспитанные, адекватные и образованные в помыслах, поступках и в поведении – нынче стали бо-о-ольшой редкостью.
Судя по специфическим языковым матюклизмам и татуировкам на груди и руках, эти мужики долгое время работали монотонными убийцами разнообразных рыб, всю взрослую жизнь ходили по морям на каком-то железном БМРТ (Большой Морозильный Траулер), заливались водкой из-за навязчивой тоски и ненависти к ограниченным корабельным пространствам. Они добывали Родине «дары моря» для более качественного пропитания её многочисленных граждан. Рядом с ними на старом, ободранном и широком табурете, исполняющим роль козлодрома, стоял трехлитровый «советский» бутыль с пивом и там же лежали куски истерзанной сухой рыбы, а под табуретом, как использованные гильзы от снарядов, стояли три пустые бутылки водки и масса рыбной чешуи с облизанными костями… Бардак был обыкновенный, привычный и вполне логичный для мышления тех, кто его создал. Между бросками заёрзанных карт в центр табурета, они часто плевались и говорили о правильной ловле луфаря и скором приходе кефали в этот район Черного моря, о подорожании водки в соседнем магазине, и о какой-то Галюсе, что была весела, пьяна и всегда недоступна по пятницам. Они часто называли друг друга «прохаваными жучилами», что вполне соответствовало реализму…, часто плевались под ноги и их слюна, просачиваясь между зубов, собиралась в форму зимней сосульки и бесшумно падала на пол. Картина вечернего времяпрепровождения была на лицо… Это был их личный стиль общения, как у брошенных и никому не нужных людей… Их жизнь уходила между невидимых клавиш: один бросок потрёпанной карты и откуда-то быстро всплывала новая незаметная потеря и так секунда за секундой без Солнца и дождя, без часов на руке, без моря и деревьев…, как и привязаны слабые души к чужому сценарию…
Все три картёжника изнутри выглядели старыми и уже никому не нужными…, поэтому пили любимую водку, убегая в мир иллюзий собственного превосходства и лихих воспоминаний прошлого… Их вечерняя жизнь проходила не за книгой, а за карточным табуретом, вместо шахмат Фрау Заурихь… Это был их выбор и окончательный диагноз последней ступеньки в земляную соту или дыру. Тот…, с лицом хитрого менялы, внезапно обратил внимание на жирную изумрудную муху на краю табурета и, набрав воздуха в рот, быстро плюнул в её сторону с азартом снайпера и промахнулся…, скривил лицо и зло хохотнул от досады. Муха мгновенно среагировала на враждебное проявление человека и исчезла, чётко следуя внутренним инструкциям от создателя, быстро появившись, с другой стороны, на затылке одного из них. Все трое громко засмеялись. Им стало еще веселей от «интеллектуальной» наполненности их бытия.
«Какой глубокий смысл его жизни проявился в этом плевке и в этом идиаторном хохоте…» - размышлял Орлов. «Человек не хамелеон, но, когда он плюет в муху, ничтожные микроколебания полёта его слюны трогают ей фасеточные глаза с волосками, дают сигнал опасности и, чтобы выжить в постоянной суете непонятных теней, она быстро стартует обязательным боковым зигзагом прочь. Это её ответ на любые враждебные проявления… мухе нужно выживать целых пять дней и оставить пищевой цепочке всегда несчастливое и безмолвное потомство…»
Совсем рядом с ними стоял старенький, но ещё рабочий туалет, обклеенный обложками советского журнала «Огонёк». С цветных страниц улыбались знаменитые и красивые лица, радуя глаза и давая надежду на что-то лучшее. Не туалет, а настоящая машина времени с высохшими тельцами худых пауков-длинноножек и узкой смотровой дыркой во двор. Для местных посетителей деревянного туалета - это было место глубоких раздумий, поздних открытий и пролетающих мимо грустных мыслей об утомительном постоянстве проходящей жизни…
Мимолетно взглянув на чистого, спортивного и уверенного в себе Орлова, шесть пьяных глаз трёх карточных игроков быстро наполнились враждебностью, завистью, желчью и ещё чем-то чернильным, и нехорошим. Они смотрели на него, как на породистого конкурента в ограниченном пространстве и верили в свой завтрашний день, но они не знали, что любой завтрашний день не любит, когда в него верят вчера.
«Ну, это…, ребятки, нормальная реакция для вынужденно сформировавшихся бесов… Такие никогда не собьются со своего избранного пути, потому что не знают правильной дороги, а умные не подскажут, потому что всегда избегают суеты дураков… Я не подчиняюсь злословью, иду своей дорогой дальше подальше от радиации чужих «ценностей» …, думаю о хорошем, избегаю любые враждебные проявления со стороны…, как мудрая программа живого космического организма…» - приказал себе Олег.
За высоким дико-виноградным забором, плакал упрямый балованный ребенок, никак не желающий укладываться спать..., и ему вторили писклявым воем две маленькие собачки, вероятно несчастные от полного отсутствия человечьей любви и больные цепочной психопатией замкнутого будочного пространства… Детям свойственно преувеличивать свои чувства! Ребенок был невротик, уловил тональность собачьего подвывания, как маленькая радиостанция, и стал громко им вторить на той же ноте, забавно интерпретируя и продолжая сознательно издеваться над своей мамой, у которой не было Лицензии на воспитание новой жизни.
«Детям на ночь надо читать добрые сказки, чтобы они начинали задумываться, размышлять и задавали себе много вопросов. Когда дети задумываются, они прекращают орать и начинают включать совсем молодые нейроны, сопоставляя отсутствие опыта с новыми понятиями и быстрыми открытиями схем чужого поведения. Дети, постоянно не задающие разные вопросы взрослым - уползают, уходят и потом присоединяются к армиям будущих разочарованных психопатов… Детям нужно вслух читать книги…, чтобы они проживали чужие жизни и понимали запутанную логику чужих поступков…, только так формируется будущий полноценный человек, а не будущая дегенеративная, многодневная проблема! Все новые дети, пришедшие в этом мир – невротики. Они долго не понимают, куда попали, и варятся в хаосе собственных мыслей, они не могут сформулировать правильно свои вопросы и понять запутанные ответы. Если кому-то из них генетически повезет иметь способность к внутреннему размышлению, то они проживают первое десятилетие в тихом страхе и одиночестве собственных мыслей, потому что часто родителям не до них… Становление ранней веры у детей - это основа их будущности!» - размышлял Олег.
Справа у крана с водой хозяйка небольшой местной «гостиницы» Клавдия стирала в широком тазике набор чьих-то женских и мужских трусов, иногда смахивая капли пота с кончика носа и мокрого подбородка. Порошковая пена от стирки выплёскивалась наружу, которую незаметно для других слизывал какой-то странный белый кот, похожий на заблудившегося горностая. Клавуся была истерзанным представителем целого мира современного женского рабства… Она была одета в платье для привидения и от постоянного физического труда у нее стерлась родинка на ладони. Её лицо старой вазы, застывшее в мученической маске, было грустным и безразличным ко всему, что творилось вокруг. Всклокоченные густые пряди волос выбились из двух булавок и повисли прямо над стареньким тазиком, укрытым пеной, той самой, которую тайно слизывал странный, худой и одноглазый кот. Клава работала на дому с утра до ночи, как пленная слониха на заготовке бао-(бабьих) стволов, но женщина она была редкая, потому что на всех её подоконниках росли разнообразные яркие цветы. Жила она тихо, местным мужским дуракам незаметно... Олег сделал правильный вывод и знал, что есть на этом свете множество женщин, у которых в доме никогда не вырос ни один цветок…, а это большой намёк на отсутствие внутренней чистоты и невидимой благодати.
А в это время её великовозрастные компьютерно-кнопочные «дети», болеющие ненавистью к окружающей среде и бетонным эгоизмом, забирали все деньги от путешествующих постояльцев и использовали её материнский инстинкт на весь его бескорыстный объем…, от жарки утренних блинов до стирки грязных вьетнамок и шорт. Орлов хорошо понимал, что совесть – это врожденный признак, но дети Клавы выросли без неё, потому что среда обитания весь период их взросления пресекала любые попытки проявления совести, сознания, сострадания и даже зачатков чистой любви…
Однажды ранним утром в сиянии восходящего Солнца доктор Орлов увидел Клавдию с тем самым одноглазым странным котом на руках. Животное было похоже на иллюзию Ёшкиного кота, но Клавдия об этом не знала. Она с подлинной любовью прижимала его в груди и стояла молча, не шевелясь и внимательно рассматривая знакомую даль. Кот в её руках не шевелился…, потому что был умный, внутри себя он понимал и принимал утреннюю человечью любовь к себе со всеми её вибрациям бьющегося у хозяйки сердца... Одинокая многодетная Клава была похожа на кошачью Мадонну, достойную кисти какого-то великого мастера, но не квадратного афериста или мазилы запойника с необоснованным гонором. Доктор заметил, что иногда она проговаривала свои мысли вслух и её горькие соленые слова медленно стекали по щекам…
Благословенный солнечный диск уже исчез за земным поворотом, и густой воздух стал понемногу остывать. Между кипарисов промелькнули три тени маленьких воздушных мышей, похожих на крупных ночных бабочек черного цвета. Они летали быстрыми геометрическими зигзагами в поисках вкусной мошкары, случайных божьих коровок и вездесущей кипарисной моли. Неожиданно к лицу Олега прикоснулось невидимое дуновение…, как почтовое послание далеких и долгожданных ветров, а в голову тихо постучали нежные пары шотландского виски… Где-то внутри стало намного лучше, чем было только что…, и он улыбнулся доброму привету из шотландского Эдинбурга.
Небесное полотно по всем своей ширине от горизонта до горизонта медленно покрывалось звездами, как глазами древнейших свидетелей…, моргая, они видели всё, а их звездные ресницы сияли в разные стороны под вселенские звуки дальних мелодий... Луна, как нелюбимая дочь тьмы, быстро включилась от мощных потоков исчезнувшего за горизонтом Солнца и, набирая яркость, осветила на морской глади дорогу к своему шарику… С моря потянуло йодом, прохладой, чистотой и бесконечностью этого процесса. Олег снова улыбнулся своим мыслям, глубоко вздохнул, выпрямился и уверенной пружинящей походкой здорового человека направился к старой скрипучей калитке…
«Скрип громкий и омерзительно-тревожный, так не скрипит даже дверь у бездетной и тяжело больной подагрой Бабы-Яги в алтайской тайге… Клава одинока, как вода в забытом таёжном колодце…, она хромает, у неё тоже подагра, встаёт в пять утра, её дети - эгоистичные сволочи, каждое утро съедают толстую башню блинов, оставляя бардак на столе и одну вилку на полу, помощи ей ждать неоткуда…, завтра калитку сделаю сам…, обязательно…, или я такой же проплывающий мимо холодный безразличный студень, как и все вокруг… Починю калитку и съеду отсюда к чёртовой матери…, в дальнюю гостиницу с балконом на море, двумя красивыми горничными в юбках в обтяжку и чистым душем. Очередной жизненный материал по алкашам и домашнему хаосу я уже полностью обновил… Хотел им книгу подарить, но дарить не буду…, зачем бесам сложная и правдивая книга о бесах? Логики нет…, для них книги – это пожизненное напоминание о личной ущербности…» - пронеслось в голове у Олега.
Это были мысли редкого социального донора, коим Олег и являлся все свои сорок девять лет. Если он мог хоть как-то оказать помощь более слабым людям, он это делал тихо, быстро и мгновенно забывал о содеянном, потому что был редким человеческим донором с группой крови – 1,618…, той самой, мало существующей и совсем бескорыстной, что незаметна для многих своей бесконечностью мужского Золотого Сечения.
Вечерний променад был его давней привычкой и всегда радовал тем, что на него невозможно было опоздать. Дома он любил подолгу бродить в ближайшем парке…, особенно осенью, когда мало прохожих, много дыма от сжигания листьев и в груди ощущается странная радостная тоска, переходящая в красивые раздумья… Бродить, в его смысле, означало искать правильный брод в обновлённую жизнь. Он часто становился моложе в своем внутреннем процессе брожения от глубоких размышлений над происходящим, - до идей изменения бесконечно-назойливых рутин… Где бы он не находился, в любое время года, при любой погоде и условиях, кроме, конечно же, атомной бомбардировки, Олег всегда вечером прогуливался по Земле…, а не по квадратным метрам личной библиотеки или большой кухне собственной квартиры, ну…, а на море это было святым и логичным делом, потому что так же делали и все остальные временно отдыхающие и даже временно живущие.
Один раз в год, посещая приморские летние берега, он тайно мечтал увидеть одинокую девушку, часами смотрящую на море и ожидающую своего любимого моряка… Он хотел услышать надежную музыку её мыслей и увидеть наяву одухотворенное лицо с глазами верности, не сопоставляя всё это с редкими образами прочитанных книг… Но до сих пор не нашёл, не видел, не услышал…, но надеялся, потому что был романтиком и постоянным донором с длинным обозначением нездешней крови. Скажу больше, он всё это понимал, как своё истинное предназначение на земле и, как сосуд, он был этим наполнен до самых краёв своего существа с ежедневными брызгами при ходьбе…
2
Недавно отреставрированная набережная, вытянулась вдоль моря до самого дальнего поворота и уходила дальше… Новые фигурные фонари светили равномерно, не обращая никакого внимания на дополнительную и бесплатную небесную лампу. Вокруг фонарей летали стаи мошек и мотыльков, разрывая хаотичную кашу брошенных паучьих паутин. Было светло, уютно, надежно и совсем не страшно. Олег шел неспеша и, как уверенный спортивный мужчина, пружинил в новых французских кроссовках цвета альпийского снега, разглядывая встречные лица и позволяя рассматривать себя…
Любая приморская набережная – это добровольный подиум и выставка достижений личного превосходства и удовлетворения тщеславия, но для Олега это была замечательная возможность считывать разнообразие генных комбинаций и скрытых эмоциональных проявлений. Он видел больше…, он видел главное, он видел…, кто искренне любит идущего рядом и, держась за руки, наслаждается вечерней прогулкой вдвоём, а кто холоден по причине долголетней привычки и стареющего безразличия…
Мимо него проходили люди с характеристиками и генетическими шифрограммами своего существования в этом мире. Они спешили жить, как короткое лето у Черно-Синего моря, они спешили насладится присутствием огромного количества воды с запахом странной мимолетной памяти... Одинаковых особей не наблюдалось, но разнообразие генетических вариаций уже давно не поражало его профессиональное отношение к себе подобным. Многие…, очень многие вели себя так, как будто они культурные люди… Они не мешали жить другим и в этом было их неосознанное преимущество. Орлов всматривался в сидящих на лавочках и медленно проходящих мимо в модных пиджаках с розовым мороженным…, в бегущих и катающихся на велосипедах и самокатах, громко хохочущих, держащихся за руки, улыбчивых, тихих, пьяных, толстых, худых, нормальных и спортивных, бедно и пышно одетых…, злых и добрых, хмурых и унылых, маленьких детей с неизвестным будущим и взрослых со своим обязательным прошлым и настоящим, пробегающих личную и единственную дистанцию жизни. Калейдоскоп большого скопления людей вдоль набережной был похож на брызги Млечного Пути. Только там звезды, а здесь люди, среди которых были лица с явным презрением к окружающим, и они интересовали доктора больше всего…
«…а моя массажистка случайно умерла в Португалии два месяца назад. Какой она была мастер…, святые Небеса, подлинная «Нуэстра синьёра де Аточа». Она трогала меня там, где даже не притрагивался мой муж…, она была подлинным мастером чужих тел и возбудителем чужих мертвых фантазий. Ах…, какая она была массажистка! Умерла…, вы представляете…?»
Пронеслось в чужом телефоне для чьих-то ушей. Это были глубоко сформированные мизантропы, по каким-то уверенным и стабильным причинам их сыто-изобильного бытия, медленно гуляющие с породистыми, очень ухоженными, дорогими собаками и предпочитающие светло-кремовые тона в одежде, сумках, обуви, мороженном и мыслях...
Холерично-громкие «буги-бойзы» в цветных шортах с лицами альпинистов-смертников появлялись группами с бутылками пива в руках и в сопровождении вызывающих спутниц, одиноких, совсем не принцесс, тоже с бутылочным пивом, ярко крашенными волосами, канцелярским пирсингом на лице и жадным поиском новых скальпирующих эмоций... Возле лавочек, заполненных отдыхающими, голуби воровали тайну у понятия секса и прыгали на спину друг другу прямо на виду у всех. Это были постоянно голодные птицы…, но что с них возьмешь, кроме утренних криков и неожиданных белых пятен на всех автомобилях…
Проходя мимо спортплощадки, Олег бросил взгляд на фанатичных энерготрансляторов и накопителей силы, художников собственных физиоформ, усиленно пыхтевших над своими телесными массами: серьезные молодые ребята, небритые «ламберт-сексуалы» с обязательной бородой, из разных весовых категорий, городов, понятий и временных мироощущений. Там были и девушки с хвостиком на затылке, голыми животами с обязательно облегающем материалом на заднице и в ярких кроссовках для подчеркивания личных акцентов и плавных переходов линий в более новые, театрально демонстрируя своё безразличие, холодность и полное отсутствие понятия целомудрия.
«… раньше были сословия…, их уничтожили…, теперь сословий нет, а если чего-то нет, то сначала пустота всегда заполнится чем-то сырым, пластилиновым и неотшлифованным, подобием каких-то временных группировок по интересам… Для формирования новых сословий должно пройти тысяча лет, то- есть сорок поколений правильных генетических браков красивых духовно и физически людей для закрепления логики в происходящем… А пока на каждом шагу пироманты личного файерверка, маньячные селфисты широкого профиля, пожиратели разнообразной продукции в ярких обертках…, зашедшие в пустое беличье колесо с показной демонстрацией своего бега для всех….» - размышлял Орлов, разглядывая чужое физическое тщеславие.
Спортплощадка пыхтела, дергалась, приседала и без остановки восхищалась собой… Она рассматривала себя и фотографировалась, она обожала этот совершенно кратковременный процесс личного бытия. Этот маленький мир изнасилованного напоказ физического «совершенства», как закрытая тема для хилых ленивцев, диктовал свои правила эротизма для всей остальной пробегающей мимо, снующей туда-сюда, не тренированной «серости». «… потому что каждому свой путь…, без предупреждающих светофоров и чистых зеркал на очень крутых поворотах…, без каменных табличек со стрелками…, без намека на анализ происходящего».
Людей на набережной было много. Олег прошел мимо нескольких лавочек, заполненных одинокими девушками, сидящими в плотской засаде… Они стали рассматривать его, как проходящее мимо ничейное породистое животное…, без хозяйки и поводка. В их девичьих разговорах внезапно появились непредвиденные паузы… Орлов читал, как они задерживали свой любопытный заинтересованный взгляд на его персоне, переглядывались, исподтишка толкали друг друга и что-то шептали с очаровательными улыбками и тайным интересом своих мимолётных вожделений…
Мимо, как груженный замороженным мясом корабль, прошёл толстый мужчина в новеньких итальянских туфлях с безразличным лицом директора отечественной обувной фабрики. Он был озабочен каким-то мысленным лабиринтом… За ним проследовали две беременные женщины с конусным мороженным в руках, громко обсуждающие последние модные тенденции в области детского питания и силиконовых люриксовых сосок… Они обе были похожи на ныне беременных, сосредоточенных, собранных, красноречивых, бывших заботливых стюардесс…, совершенно не скучающих за небом и алкогольными пассажирами с претензиями на острую исключительность. Всё медленно и по-старому стекало в бездонный ящик жизни…
Сбоку в уши влетела чья-та мимолетная телефонная фраза мужским голосом - «я здесь на набережной с мелким…!». Через три секунды с другого боку Олег услышал фразу другого мужчины – «я здесь у моря с сыночком!».
«Насколько две разные подачи собственного ребенка из разных уст… Насколько мгновенно читается уровень воспитания, образования и даже уровень мужского мышления… Чудны дела твои, Господи, чудны…, беспощадно разнообразны и мне весьма понятны… Для кого-то родной ребенок – просто «мелкий», а для кого-то - «сыночек». Такое у детей и будет взросление и будущее… Это мне вошло в уши не случайно…, а для вечного понимания мудрой пропасти между людьми из совершенно разных, давно насильно стёртых, но всё же существующих понятийных сословий…» - размышлял Олег, продолжая идти вперед вдоль медленно дефилирующих и одновременно отдыхающих…
В его глаза бросилась картинка, заставившая доктора остановиться. В стороне шла семья, он, она и бегущий впереди ребенок. В правой руке отец нес старую, большую, игрушечную обезьяну. Судя по поведению ребенка, эта игрушка была ему совсем не нужна. Но отец её нес, ради личных своих убеждений, что эта обезьяна может в любой момент понадобиться его маленькому сыну, как что-то срочно необходимое, теплое и надежное… Отец нес обезьяну, как символ его любви к ребенку… Отец нёс обезьяну по собственному желанию…, очень неудобную для длительного ношения просто так, без убеждений…
Олег бросил мимолётный взгляд на освещенный пирс. Там снова никто не стоял и не ожидал своего единственного капитана… Не те это были времена, чтобы девушки стояли на берегу и, вглядываясь вдаль, прижав руки к груди в неловкости учительницы геометрии…, и ожидали бы любимого…, не те времена…, или уже совсем не те люди…
Где-то совсем близко снова включились звуки раздражающего антагонизма, громкие волны дубасили во все стороны. Напитая и накуренная толпа орала и свистела…, кто-то стал агрессивно и по-хамски читать непонятный текст, картавя и искусственно заикаясь между громкими ударами. Этот звуковой раздражитель доносился из ближнего парка. Олег свернул в противоположную сторону, поближе к морю, в тишину зарослей веревочных ив, к почти пустой длинной лавочке, которую он заприметил не сразу. Он не мог себе даже представить, с кем судьба уготовила ему совершенно неожиданную встречу и зачем…
3
Длинная лавочка была занята только наполовину. Там сидели две ухоженные девушки с чистыми, расчёсанными волосами и один крепкий мужчина с тщательно подстриженными усами, в белоснежной футболке, обтягивающей его колированную фигуру. На футболке на груди слева выделялся яркий герб СССР, автоматически вышитый специальной компьютерной программой. Олег сразу же обратил внимание на его монолитную шею…, она была как будто бы высечена из загорелого диорита. Картина показалась ему весьма необычной для этой местности и даже исключительно удачной и обнадеживающей…
«Такие редкие картинки – это реальные зачатки для обязательно неожиданных продолжений. Это подлинный советский человек тех героических времен и он ближе к государственным программам, чем к самому себе… Девчонки ухоженные, из совсем другой девичьей касты, такие не ходят в джинсовом рванье, нет черного маникюра и омерзительных татуировок на ногах и руках…, глаза наполнены игрой, хотят от жизни не опасных мелькающих приключений, любят море…, как место свободы, оголения и сбора чужих восхищенных взглядов на своём теле для поддержки постоянной уверенности своей железной женской привлекательности… Ни хрена не изменилось со времен птеродактилей и мегалодонов…, строителей Баальбека и нежности белоснежных туник Санторини…».
Это были первые мысленные зарисовки, которые автоматически пришли в голову доктору Орлову.
Мужчина имел крепкую голову, внимательные глаза тренированного волкодава и прижатые уши, как реальный признак настоящего хищника. На пальце правой руки был заметен четкий след от обручального кольца, которого не было. Его лицо почему-то сразу же показалось Олегу каким-то знакомым и где-то уже неоднократно виданным, но он не придал этому внутреннему сигналу особого внимания…, мало ли на свете похожих людей…, померещилось…, красивая мимолётная паутинка памяти, туманный бред…, пролетающий мимо дежа-вю…, нейронная ошибка…, случайное заблуждение, с кем не бывает…
- Добрый вечер…, для всех, кто меня слышит! Сто семьдесят пять тысяч раз прошу прощения за внезапное беспокойство… и перебой вашей милой беседы, могу ли я занять совершенно свободную половину этой прекрасной лавочки? – сходу зарядил Олег и улыбнулся своей неотразимой доброй улыбкой в свете ближайшего фонаря с хаотично летающей кипарисной молью. В его внутреннем тайном понимании это называлось –«включить многофункциональное обаяние».
Наступила трехсекундная пауза. Олег хорошо знал, что именно обозначает такой стопорный замедлитель после его захода на быструю посадку к незнакомым людям.
- О, да, пожалуйста..., добро пожаловать под сень этих чудесных ив!
Первым среагировал доброжелательный мужчина с гербом бывшей страны на груди и оценивающим заинтригованным взглядом. Не каждый день он встречал мужчину, умеющего извиниться сразу сто семьдесят пять тысяч раз за три секунды текста… Он дал разрешение на лавочную посадку красивым баритоном уверенного в себе человека…, не раз пускавшего под купола вечерних деревьев вежливых незнакомцев, хмельных девиц, пожилых бывалых стариков и даже бездомных кошек, и ничейных собак, дико страдающих одиночеством и отсутствием искренней человеческой дружбы.
- Добро пожаловать…, - мило воскликнула девушка справа, дёрнула голым плечом и ярко улыбнулась большими губами, покрытыми водостойкой, антидождевой и одновременно противослезной помадой.
Её нога в перламутровом босоножке кокетливо шевельнулась, как блесна на большую рыбу. С её плеча медленно сползла бретелька под прозрачной марлевой кофточкой прошитой, золотистой нитью, сверкающей, как светлая мраморная паутинка в отблеске любых фар. На большом пальце её левой руки Олег заметил кольцо, как у Пушкина на знаменитом портрете Тропинина. Девушка заметно и медленно вернула прозрачную бретельку в первоначальное положение, приподняла левую бровь, дернула челкой и два раза моргнула романтическими ресницами. В общем, легкий уловимый импульс в свою сторону не прошел мимо глаз Олега.
Вторая девушка в очень мини шортах и белоснежной маечке от «Веры Вонг» с надписью готическим шрифтом на немецком- «Regen sind keine Tr;nen» сузила охотничьи глаза для наведения резкости и тщательного осмотра нового представителя мужской особи, зовущего, необычно вежливого, весёлого, интригующего, возможно, интересного собеседника, свалившегося на голову откуда-то из ярко освещенной набережной… Она промолчала и быстро сменила обыкновенную позу на более загадочную и эротичную, потому что поняла больше, чем это было для неё необходимо.
«… губы природного происхождения…, четкий абрис красоты, ничего постороннего, ничего лишнего, яркая гармония. Определенный сигнал правильной реакции самки на появление нового вечернего персонажа… Это норма» - подумал Олег.
Её тонкие серебряные браслеты с цветными кубиками на запястье ударились друг о друга и произвели тихий звон. Олегу показалось, что это о ком-то зашептали её внутренние и до блеска отполированные желания… Романтизм взаимных наблюдений испортил неожиданный и противный бабахающий удар со стороны. Снова там… взорвался экскаваторно-бульдозерный ритм, свист, улюлюканье, крики, различимая ругань и истеричные девичьи визги в никуда… Кто-то читал бессмысленные слова утрированным юношеским голосом с омерзительными интонациями умственно отсталой особи. Это раздражало… Там было место тёмных душ при большом количестве лампочного света и чужих внутренних пустот.
Именно в этот момент ветви густой ивы дёрнулись от первого прикосновения дальних мигрирующих ветров. У Олега на душе стало торжественно от прохладного ощущения кожи… Он вспомнил фразу, сказанную много лет назад одним бывшим пациентом его психиатрической клиники: «…счастье – это редкое, светло-теплое, совершенно мимолетное чувство внутри и больше ничего, это совершенно короткое бесплатное состояние без денег, без алкоголя, без наркотиков, без дорогих шмоток, оргазмов, золота и всякой выдуманной элитной жратвы…, это совершенно мимолетное разрешение прикоснуться к тому, чего вообще не бывает на этом свете…!»
Олег догадался, что своим появлением перебил повествование крепкого мужчины. Быстро присел на лавочку, забросил ногу на ногу и затих, стараясь полностью раствориться в воздухе для продолжения логики дальнейших событий и понимая, что случайностей в жизни никогда не бывает…
- Итак, на чём я остановился…, ах, да…, уже где-то на двух тысячах метров сильнейший порыв ветра закрутил мой парашют в спираль и смял купол. Затем я осознал большую неудачу и близость смерти, но это уже не в первый раз…, автоматически прошла перегруппировка всего организма и поиск быстрого решения. Затем порыв повторился с новой силой и меня понесло в сторону от места назначенного приземления. Что я чувствовал в это время…, и не рассказать…, но я продолжал бороться за свою жизнь со стропами судьбы…
- О, Боже! – воскликнула красивоногая девушка в очень мини шортах.
- Давным-давно ещё в училище наш знаменитый инструктор и рекордсмен по затяжным прыжкам майор Дудин предупреждал, что такое может произойти от сильного порыва шквального ветра и к такому сценарию нужно быть готовым всегда… Там наверху свои физические законы и такие сгустки бродячих ветров возникают над всеми континентами и океанами. Вот именно на такой природный трюк я и попался. Меня, как пришлую тучу…, швырнуло вправо, купол сложился в скомканную газету, стропы заканатились, а запасного парашюта у меня не было, потому что он не был предусмотрен в этом прыжке. Я стал падать вниз с утроенной скоростью, над головой мой купол хлюпал, как сухая марля и громко заикался, но всё же…, хоть и совсем немного, но замедлял моё падение. Скажу вам правду, что при таком раскладе выжить всё-таки можно, но переломы и полгода госпиталя обеспечено…, и то…, если очень повезет!
- О, Боже, какой ужас…! – снова воскликнула девушка.
- И что вы думаете…, куколки…, кто меня спас?
- Кто? – спросил «перламутровый босоножек» искренне беспокоясь о прошлом парашютном прыжке слегка знакомого мужчины.
- Меня спасла наша дорогая ночная лампа - обыкновенная Луна! – с улыбкой произнес мужчина и посмотрел в небо в сторону хорошо очерченного круга.
- Как это…? – спросила вторая девушка, поправляя прядь чистых волос.
- Она вышла из-за туч и осветила озеро, куда меня сносило ветром. На подлёте к воде, куда меня принесло, я пробовал гасить падение и хоть на четверть выпрямить купол, но уже видел приближение озерной глади и вовремя сгруппировался. Я сомкнул ноги и удачно влетел в воду. При другом раскладе вода могла бы сыграть роль настоящего бетонного пола, и я бы поломался, как Буратино на уральских лесозаготовках. Потом…, уже на нашей базе в Казахстане, все твердили одну и ту же фразу…, мол, мне повезло…, но я не согласен с такой формулировкой. Что значит это самое «повезло»? Никто меня никуда не вёз и даже не собирался… Нельзя терять самообладание в пиковой ситуации, нужно бороться до конца без паники и с надеждой на спасение. Я так и делал…, инстинктивно рассматривая приближение воды и ориентируясь на лунный свет… И это, между прочим, был мой девяносто третий прыжок после четырёх тысяч.
- Ничего себе! – произнесла знаменитую фразу-клише девушка в шортах.
Орлов внимательно прислушивался к рассказу…, ощущал блуждающий ветер и, наблюдая за полетами комаров, заметил перед своим лицом миниатюрную стайку обыкновенной мошкары. Он отмахнулся. Стайка переместилась выше. Такая же мошкара вилась над головой крепкого мужчины и двух его спутниц…
«…это очень хороший признак внутреннего здоровья данных людей. Над теми, кто болен, мошкара не летает из-за особо-искаженного излучения кожных покровов, изуродованного на молекулярном уровне запаха и биологического предупреждения…». Олег всегда прислушивался к омерзительному хвастовству тех, кто в походах и на рыбалке громко объявлял, что комары их не кусают, дабы подчеркнуть свою исключительность в прекрасном мире чётко прописанных физических законов. Глупцы-хвастуны, ущербные, одинокие люди, без анализа и внимания. Людей со здоровой кровью и обычным излучением комары кусают всегда. Но они, как древний индикатор человеческого здоровья, никогда не притронуться к зараженному человеку со смертельно опасной кровью. Орлов знал эту тему очень хорошо, благодаря долгому и тесному общению с китайскими врачевателями. Именно они объяснили ему странные закономерности, почему в одних домах живут тараканы, а в других никогда, почему пчёлы никогда не занимают брошенные птицами скворечники, почему колибри для постройки своих гнезд воруют паутину только у одного вида пауков, почему энергии заблуждений всегда больше, чем энергии открытий, почему на территории всех домов для умалишенных в особые дни собирается огромное количество божьих коровок…, почему кладбищенские собаки соблюдают тишину даже вечером, почему пауки никогда не плетут паутину на обыкновенных каштанах…, почему африканские пчёлы никогда не производят мёд…, и ещё тысячи почему…?
- Прошу прощения великодушно, - вошел в разговор Олег, - но вам должны были преподавать «глубокую адаптацию вашей психики к неожиданным и обязательно худшим условиям существования». А такие знания не только преподают в специальных лётных институтах, но в первую очередь они должны накладываться на прирожденный фундамент, чтобы опереться на саму природу вашего существования. Ваш подход к смертельной опасности основан на генетически полученных знаниях, которые нигде не зарождаются, кроме околоплодных вод правильных материнских животов… Это заслуга вашей родной мамы и больше никого в этом мире, все остальное - это приобретенные навыки во время учебы и многочисленных тренировок.
Наступила значительная тишина с примесью удивления. Девушки, затаив дыхание, внимательно ловили каждое слово внезапного незнакомца и с интересом рассматривали его слегка небритое лицо. Они красиво отмахивались от мошкары, а пальцы с ярким маникюром выглядели как запрещающие светофоры для летающих насекомых. Олег улыбнулся и продолжил:
- Людям всегда нужно конкретное объяснение любого явления, поэтому люди и придумали для самоуспокоения слова-определения – «храбрость и бесстрашие» и уж совсем банальное слово и одновременно глупейшее клише –«повезло». На самом деле, вы совершенно правы, никто никуда вас не вёз. Никакого «повезло» на свете не существует – это изящная русская словесность и частая обыденная форма речи. Это было ваше огромное желание жить, которое включило психоактивную часть вашего головного мозга, которое, в свою очередь, люди объясняют, как инстинкт самосохранения в агрессивной среде и самообладание в пиковой ситуации, что вы и продемонстрировали при падении в воду. Сказать по-простому - не каждый может собрать свою волю в железный комок и выжить, когда страх сидит на кончике носа и поёт знаменитый и никем не слышный гимн Смерти со специальными словами в четыре куплета...
- И это вы называете – «сказать по-простому?» - спросил выживший парашютист с улыбкой.
- У Смерти есть своя личная песня в четыре куплета…? – переспросила одна из девушек.
- А я и не знала! – поддержала другая.
- Можете нисколечко и не сомневаться…, вы многого ещё не знаете. Очень часто даже долгожителям Тибета не хватает целой жизни, чтобы хоть что-то узнать вовремя о том, кто мы такие и что здесь делаем? У такой логичной субстанции как Смерть – есть всё, даже золотая телега с вечными ответами на все вопросы, свой личный новогодний салат оливье, «дым над водой» и собственные куранты с очень тихим боем, который слышат все на последней секунде своего дыхания. Наше государство в лице думающей верхушки таких людей, как вы, отбирают в лучших коллективах профессионалов и собирает в специальные закрытые команды. Между прочим, в связи с моей профессией психиатра, я эту тему знаю досконально и много раз проверял крепких парней на глубокую устойчивость к ситуативной опасности и ни разу не ошибся по результатам их работы…
Мужчина-парашютист с удивлением и явным вопросом посмотрел на Олега. Туда же продолжали смотреть и обе девушки, уже хорошо понимая, что к ним подсел совсем непростой человек.
- Вы, многоуважаемый, - продолжил Олег, - можете не задавать мне абсолютно логичный с вашей стороны и тривиальный вопрос со всех других сторон - «откуда я это знаю?». У вас профессиональная отличная подготовка в своей области, а у меня в своей. Конечно же, я, имея уши…, не мог пропустить мимо ваш удивительный рассказ об отказе парашюта и падении на воду в ночное время. Скажу вам больше: очень часто человек испытывает торжественное чувство счастья, когда близится совершенно осознанный конец его жизни… Потоки адреналина и карусели безумных мыслей поднимают весь организм на невидимую высоту и создают там торжественный праздник бесстрашия и полного согласия с неизбежностью. Это смысловая органная музыка свыше.
- О, как вы правы…!
- Приведу вам, как профессионалу, пример из моей жизни. Однажды меня познакомили с человеком из легендарного отряда «Вымпел», который должен был прыгнуть на крышу заднего вагона идущего поезда с титановым альпинистским крюком. Он был тренирован и очень хорошо понимал, на что он идет…, когда нужно выскользнуть из парашютных лямок, чтобы не снесло в сторону и куда воткнуть титановый заточенный крюк, чтобы потом выполнить свою особенную работу. Вот уж был редкий виртуоз и профи, такой же, как и вы...
Но это всё в теории, потому что Поле Событий в нашем измерении – это глубоко выверенная и абсолютно логичная математическая саморегулируемая программа, которая всегда умнее любого живущего человека…, повторяю, любого. Она же и готовит каждому своё личное испытание, и глубоко плюёт на человеческое мнение в любом его изложении или интерпретации… Но, скажу я вам, небольшие лазейки для профессиональных аналитиков всё же существуют. Опытный и долго тренированный офицер «Вымпела» целый час рассказывал мне свои мысли и эмоциональное состояние железного страха, когда на подлете к вагону, по чьей-то высшей воле, он не успел отстегнуть те самые лямки, слетел в сторону, но стропами зацепился за вентиляционную трубу крыши последнего вагона и болтался у самой земли. Он последовательно и в деталях рассказывал мне о том, как, зависнув вниз головой, он смотрел на колеса поезда, как на личную травмированную смерть идущую со скоростью 100 км в час, как подтягивался по стропам наверх, как сломал четыре ребра и три пальца на левой руке, как успел увернуться от множества встречных столбов, наконец, взобрался наверх…, отстегнул эти лямки и далее, не смотря ни на что…, выполнил задачу, остановив поезд в нужном квадрате у назначенного моста...
Есть еще люди в наше время, богатыри – не мы! Это народ особенный, настырный, космический… Как-то у меня была тихая командировка в закрытый военный городок в глухой Сибирской тайге. Двадцать крепких парней тренировались там каждый день, чтобы через пару недель отправиться на какую-то чужую войну за три девять земель. Верхние круги управления данной важной операцией хотели понимать хотя бы приблизительно: каковы шансы этого коллектива выполнить задачу и есть ли реализм кому-то из бойцов вернуться живым или шансов вообще нет? На первый взгляд - это вопрос туманно-иллюзорный, это вопрос, скользящий к хитрым гадалкам в никуда, то есть, скорей всего – это запрос закрытым информационным каналам, знающим судьбоносное предназначение каждого человека на земле и точку его смерти, то есть ухода прочь из этой системы в другую систему измерений и понятий…
- Это же невозможно… Как же такое можно узнать…? – спросил космонавт.
- Есть весьма фантастическая методика, которой меня учили девять лет, но кое-что я могу приоткрыть. Двадцать крупных фотографий взрослых мужчин лежали у меня на столе, они были прикреплены новенькими скрепками к исписанным листам. Это было ровно двадцать сочинений на сакраментальную тему: «Смысл моей жизни». Вы, вообще, можете себе представить, что любой человек на этой теме вскрывается изнутри, как новенькая и совершенно закрытая консервная банка? Ничто и никогда так хорошо не вспарывает внутреннюю суть человека, как самостоятельные усилия по осознанию и написанию личных внутренних убеждений и формулировок, направленных на высказывание личного и для всех остальных потаённого… Сочинения те писались специально в холодном классе, поздним вечером, после тяжёлых физических нагрузок, когда мозг приказывает уснуть и совсем не хочет работать. Как вы уже понимаете, тема эта во все времена была психологически скользкой и глубоко проверочной и к ней есть только два реальных подхода, которым можно доверять: либо написать глубоко и много, либо написать кое-как и совсем коротко. В этом и состоит первая ловушка, а всего таких характерных «изо-внутренних» ловушек…, хм…, скажем так, - много!
Я вам скажу, что однажды мой приятель был назначен читать лекции в одном солидном учебном заведении, но перед тем, как начать вколачивать в молодые головы специальный материал, он задал всем написать сочинение именно на эту тему. Это был самый мудрый ход, которым сегодня никто не пользуется из преподавательских составов разных вузов. А зря! Получив сочинения, он обомлел не только от безграмотности, но и от внутреннего мусора в головах тех студентов. Он не был в шоке, он был шокирован личным осознанием того, какой сырой и глупый человеческий материал сидел перед его глазами. Эта тема вскрывает любого человека на закрытую истину его прихода в этот мир.
Итак, вернемся к тем двадцати парням и их сочинениям. Поговорка «краткость – сестра таланта» в данном случае совсем не уместна, здесь совсем другой алгоритм развития тонких событий и любое заранее известное клише – это лишний всплеск в сторону. Двадцать разных индивидуумов, благодаря содержанию их сочинений после внимательного прочтения сразу же были разделены на две группы. Скрытая задача состоит в том, чтобы свести любой максимум к минимуму и наоборот, нужный минимум возвести в максимум. И это совсем не игра слов, как может вам показаться на первый слух – это задача начинать думать в правильном направлении, убрать лишнее и поднять на поверхность лучшее! Первая группа была минимальная – это те, кто полностью осознавал себя в этом мире и написал много и глубоко, вторая максимальная – кто просто отписался лозунгами, ради проформы и ушел спать. В первой группе было шесть человек, во второй – четырнадцать. А никто и не сомневался в такой арифметике изначально. Именно так и было заявлено наверх в Отдел Аналитических Прогнозов для отчета в (ГУПО) Главное Управление Планирования Операций. Результат: через три месяца пятеро из первой группы с задания не вернулись, один выжил, плюс погибли два из второй группы, итого: как и было изначально спрогнозировано наверх: 20 минус 7. Так вот: те, кто полностью себя осознает и может в любом состоянии глубоко сформулировать смысл своей жизни, всегда готовы на самопожертвование ради поставленной цели и погибают раньше всех – это многократно доказанный статистикой закон под названием - « глубокое исключение возможных случайностей». И это есть реальный закон высших законодательных сил в Поле Событий, о котором знают единицы аналитиков.
- Ничего непонятно, но дико интересно! – воскликнула девушка с браслетом.
Орлов не слышал слов девушки, он сидел задумавшись, вспомнив какой-то яркий эпизод того времени. Внезапно он очнулся и продолжил:
- Хотел бы с вашего позволения, уважаемый, задать вам вопрос…
- Да, пожалуйста… – ответил мужчина с гербом СССР, искренне заинтересовавшийся новым собеседником.
- Почему-то… я уже целых пять минут смотрю на вас и ловлю себя на мысли, что я вас знаю и где-то видел не один раз, а многократно? Мне очень знакомо ваше лицо…
- Это все из-за телевидения. Это оно, вездесущее…, часто показывало мою физиономию на фоне неба, а также моих двух коллег плюс газеты, журналы, интервью, репортажи…
Олег поймал подсказку, быстро её обработал в голове, поднял брови от удивления и его осенило.
- Бог мой, я вас узнал…, есть…, точно, так это же Вы…, о, Господи!
- Кто? - одновременно произнесли две девушки и зеркально переглянулись.
- Как, вы что не знаете – кто этот человек? – включил ещё больший ретранслятор Орлов, намеренно поднимая градус женского любопытства.
Олег ударил себя ладонью по колену, что является самым откровенным признаком удивления и восхищения. Девушки посмотрели на мужчину собеседника и их глаза расширились ещё больше в полном сюрпризном недоумении и растерянности.
- Это же Леонид Царёв – знаменитый советский космонавт! Вот это встреча, воистину, «…под сенью ив, средь шумного бала случайно…, я весь ослеп от блеска звезды Бетельгейзе…!».
Олег был удивлен до глубины души, а ничего не подозревавшие девушки онемели и открыли рты.
- Ой! Вы…, вы…, настоящий космонавт? – воскликнула девушка слева.
- А мы и не знали…
Для себя Орлов понимал ещё с 1990 года, что молодость вообще не интересовалась отечественной космонавтикой, а фамилия Гагарин –для многих уже была названием обыкновенного парка или обозначением современной певицы. Молодость уже была совсем другая, не читающая ни бумажных газет, ни мудрых книг. У неё не было особого государственного радио для утреннего позывного и ощущения общего дыхания страны: одного на всех и для всех. Новая молодость уже давно не прислушивалась к утренним объявлениям о достижениях своей Родины, не строила новые города, дороги, заводы и плотины…, не штурмовала целину…, не лазила по горам в поисках слюды, бокситов, «чугунных рельс» и костей мамонта…, она не жила историей своей страны и её сердца не бились в унисон с большими часами на городских площадях… За них это якобы делали всем известные олигархи с очень сытыми ухмылками воров-всезнаек и перемудреной усложненной речью, а на самом деле это делали руки десятков миллионов совершенно никому неизвестных работяг с лицами изнуренных рабов и глупостью неустроенной жизни. Весь невидимый процесс какого-то протекающего мимо прогресса… новой молодости был до энергосберегающей лампочки в туалетах пивных баров, потому что она была большой конопляной дырой в преддверии «Нового ковчега» и ничем больше… Это были самостоятельно подготовленные и печальные чужие пути будущих постоянных заблуждений…
- Это что же получается? Я вышел на прогулку на Коктебельную набережную и, ничего не подозревая, встретился, прямо сказать…, с человеком из космоса, с легендой мировой космонавтики? Святые небеса! Клянусь обратной стороной Луны – это совершенно неожиданный поворот в моей жизни, это выходки поля событий, вот это удача, вот это «флешь рояль»! Как поётся в знаменитой песне – «заправлены в планшеты космические карты и штурман уточняет в последний раз маршрут…!».
- Давайте-ка, ребята, споёмте перед стартом, у нас ещё в запасе четырнадцать минут…
Громко подхватил Царёв и, весело захохотав, протянув Орлову свою крепкую ладонь. Олег в ответ протянул ладонь свою, стыковка двух рук произошла удачно, и он продолжил куплет:
- Я верю, друзья, караваны ракет, помчат нас вперед от звезды до звезды…
- На пыльных тропинках далеких планет останутся наши следы! - снова подхватил развеселевший Царёв.
Девушки переглянулись. Они никогда не слышали эту песню и, тем более, не знали ни слов, ни мелодии, ни того времени первых космических штурмов, ни общего дыхания страны…
- Фантастика и магия Черно-синего моря в действии… It’s a kind of magic! – произнес Олег по-английски и крепко пожал руку советскому космонавту. - Моё имя - Олег Орлов!
- Космонавт Царев, позывной «Алмаз», как слышно…, приём…?! А эти прекрасные дамы - сразу две Ольги, просто сидевшие на скамейке в поисках мягких и неопасных приключений, замечательные слушатели моих парашютных историй! – весело отрапортовал самый настоящий проходчик холодных пространств. Он был весел и горд.
Услышав одинаковые имена двух девушек, Орлов мгновенно насторожился, потому что понимал то, на что многие не обратили бы совершенно никакого внимания. Он думал о странном сочетании четырех букв «О» в одном месте. Две Ольги без известных ему фамилий и он – Олег Орлов. Такой расклад, по его внутреннему понимаю, всегда обещал быть тревожным, потому что Олег хорошо шифровал ощущение странных сюрпризных тем Поля Событий… Закончив анализ полученной информации, он продолжил вести себя ровно с вдумчивой пунктуацией личных подозрений и глубоким анализом верхних намёков для всех присутствующих… Для доктора любое О – это был вход в лабиринт, освещенный в самом начале белым цветом бумаги.
- Я – Земля! Вас слышу лучше, чем в Хьюстоне…, вас понял, приём…! Всё хорошее происходит неожиданно, как и всё плохое. Я искренне рад, что по невиданной никем воле оказался в нужное время и в нужном месте, а мог пройти мимо этой золотой лавочки и никогда не встретить настоящего героя-космонавта и двух фей космического сопровождения…
От слов Олега две Ольги переглянулись и улыбнулись, что вполне логично для молодых женщин этого измерения.
- Своим полетом туда, - Орлов театрально поднял глаза вверх в сторону дальней россыпи Плеяд на ночном небе, - вы удлинили вашу тень на земле и оставили след для будущих поколений, вы очистили путь дальнейшему прогрессу. В свои космические объятья вас принял великий эфир и позволил приблизится к матрице нашего существования…, вы больше, чем человек, вам Поле Событий выписало уникальный билет, и вы им воспользовались, потому что вы – идеально устойчивый к любой вакуумной энтропии…
Орлов широко улыбался.
- Много веков люди думали, что однажды, вот-вот, они научаться летать…, и они научились. Самка орла всегда кричит своему самцу во спасение жизни –«далеко не залетай!», но он улетает, но не так высоко, где были вы. Вы - избранный хотя бы потому, что не попали в список случайно погибших по «Верхнему Расписанию» … А вы очень хорошо понимаете, что Смерть всегда побеждает, даже с отсрочкой, только по одной простой причине – все мы смертны в этом измерении.
- О, да…, вы снова напомнили мне страшный факт безысходности! - поддержал Царёв.
- Я благодарю Поле математических Событий за возможность увидеть вас воочию наяву и пожать руку человеку героической профессии космического первопроходца… Ваша десница, облеченная в космическую перчатку, трогала космос, где никогда я не был и, скорей всего, не буду в ближайшие 4000 лет… Скажу вам прямо сейчас словами знаменитой поэтессы, словами человека, узнаваемого узким кругом ценителей слова и глубиной скрытого смысла. Это отрывок из её большой поэмы о проникновении в космос генетически правильно-выверенных парней своего большого государственного образования, где у власти совершенно «случайно» оказались редчайшие люди с мозгами, честью и совестью, рассудительностью и мудростью, редким образованием, памятью и способностью анализировать. Уж простите за такую вычурную витиеватость, но только данный подход даёт понимание, кто может летать и летает…, а кто не может даже ползать и лежит на диване на высоте 20 сантиметров над землей… Итак, сейчас блесну на память:
Где мельницы машут обрубками рук,
Где лестницы подняты в даль поднебесья,
Где так ограничен очерченный круг –
Вдали зеленеет земное полесье…
Вселенную штурмом? – Берутся не все!
И в космос летает не каждый землянин…
Но в бесконечном земном колесе
Все так же ромашка цветет на поляне.
И космос не каждому дан по плечу!
И бездна немая особенно давит
Но я все равно в небеса улечу,
А Землю Родную потомкам оставлю…
На трех лицах появились признаки искреннего удивления. Олег красиво читал стихи, говорил много и вдохновенно, не заикаясь, не Э-кая, как миллионы говорящих ненужных пустот…, с восторгом, искренне, наивно, весело и восхищенно, по-мальчишески, без намека на фальшь, но с акцентом на эйфорию и торжественность.
Все это время полковник Леонид Царёв слушал его и улыбался приятным словам и воображению Олега в майке с каким-то непонятным дурацким текстом, который было трудно прочесть. Девушки открыли рты от перебора чувств, они многое не понимали в словах нового персонажа, но вопросов не задавали. Они с самого начала не знали, что их приятный парашютист-собеседник по приказу Родины улетал куда-то в верхнюю даль и вернулся, и они, конечно же, не могли знать, что он самый настоящий Герой Советского Союза, потому что, когда он летал в космос, страна была, а их еще не было под светом ближайшей звезды. Такова была математически нафаршированная цифрами насмешливая реальность таинственного Поля Событий… и пересечение линий разных судеб для опыта, впечатлений и наполнения чужой памяти. От уверенных и приятных слов Орлова в воздухе появился благодарный восторг, логичный вывод, красивая приятность и тридцатипроцентная благодать, застывшая над обыкновенной лавочкой у моря, под сенью ив, у фонаря в мареве йода, стаек мошкары и молекул воздушной соли…
- А хотите водки с бочковыми солеными огурцами, китайского вина и свежайшей чавычи с пивом, а?
Совершенно неожиданно во весь голос произнес космонавт Царёв и широко улыбнулся во весь рот. В его приглашении Орлов увидел искренность и услышал призыв личного триумфа под звуки торжественных маршей. Он снова насторожился, но решил предложение принять.
- Я хочу…, мы хотим…, хотим, хотим…, хотим…!
Закричали от восторга обе девушки, захлопав в ладоши, как это делают дети в детском саду при виде Деда Мороза и мешка с обязательными конфетными подарками.
- А что такое чавыча, это такая неизвестная колбаса…? – спросила Ольга.
- А разве китайцы делают вино? А я никогда не пила китайского вина…, только русскую водку и шампанское! – произнесла с восторгом другая Ольга.
Неожиданное экспромт-приглашение с водкой, вином и пивом девушкам очень понравилось. Они предвкушали ближайшее развитие событий и им казалось, что всё будет не просто хорошо, а будет замечательно. Им это казалось…, как кажется многим, из-за непонимания места событий и постоянного разнообразия потоков жизненных уроков с последствиями.
- Мои будущие внуки никогда меня не простят, если я откажусь шарахнуть водки со знаменитым на весь мир космонавтом. Но, разрешите узнать, как я могу поучаствовать в процессе наполнения дружественного стола? Я всегда готов…, клянусь блестящим Луноходом на поверхности кратера Гумбольдта!
- Ого…, ваши познания в астрономии настораживают, - громко произнес Царев, - как сказал бы наш главный врач в Центре Подготовки –«вы идеально устойчивый и быстро ориентируетесь» – громко засмеялся Царёв, - я вас умоляю, профессор, я живу здесь неподалёку на нашей спец даче в четырехкомнатном люксе с двумя холодильниками, забитыми сверху донизу чем угодно. Там только пива пятнадцать сортов. Не забывайте, что государство заботиться о своих космонавтах всегда, везде и во всем, а пенсии у нас, как таковой, и не бывает…, мы консультируем новые отряды специалистов до самого конца.
Олегу обращение – «профессор» очень понравилось и не прошло мимо его ушей незамеченным.
- А что скажут специальные наблюдающие силы, охраняющие любое несанкционированное проникновение на правительственные объекты? - начал Олег.
- О…, это не тема…, с охраной я договорюсь, они нормальные ребята на умной работе, с понятием и чётким разделением правды на ложь и «более» на «менее» …, - быстро опередил Царёв.
- Ура…, какая прелесть…, пятнадцать сортов пива! Вот это да…! – восхитилась Ольга в перламутровых босоножках и снова дернула красивой ногой, как коварно-голодный подводный удильщик.
Обе девушки звонко смеялись, предвкушая банки с цветными надписями на обтекаемых боках. Их воображение было радостно и счастливо яркому вечеру в обществе самого настоящего космического космонавта. Если бы он был бульдозерист, хлебороб, слесарь, металлург, бухгалтер или шахтер пятнадцати стахановских списков - это было бы скучно, совсем не так весело и совсем не романтично, чем настоящий государственный космонавт, побывавший там, возле чужих наблюдателей в диком перепаде температур… Это была их женская правда.
Свежайший новенький ветер шелковым прикосновением быстро прошелся по шее Олега, тронув гладко бритый затылок. Он очнулся от странных мыслей личного подозрения, достал из кармана белоснежный носовой платок с вышитыми двумя журавлями с жирной черной надписью по-японски «Кюрын», и вытер мокрую кожу затылка. С моря потянуло устойчивым запахом йода, колыханиями тёмной массы воды и мимолетными рыбными взглядами…
На самом верху осветительного фонаря собралось много мошкары и мотыльков, там же висели замысловатые чертежи чьей-то разорванной и брошенной паутины, много света и постоянно подогреваемый воздух. Там была своя Галактика и своя Вселенная, ничего не знающая об Олеге, длинной лавочке с живым космонавтом, Черном море, чавыче и чужой человеческой жизни в сумме двух О и плюс ещё два…
Там, вокруг горячих ламп освещения, летали свои космонавты в скафандрах из пыльцы и с обязательным импульсивным треском для воздушных мышей в темноте. Они кружили над яркими фонарными звездами, постепенно теряя свои тоненькие «скафандры» и обжигая хрупкие крылья. Они предпочитали умирать на свету, а не в пасти невиданных локаторных чудовищ, барражирующих соседний мрак…
4
Через десять минут веселого разговора о спиральных галактиках, эриктральных звездных сообщениях и диффузной газовой туманности все четверо подошли к высокой сплошной стене за кипарисным частоколом.
Такие заборы Олег всегда называл государственными, а там, где царит и главенствует государство, там нельзя возникать просто так из ниоткуда и надеяться на быстрое изменение чужих строгих правил. Высота забора была больше шести метров, повсюду были заметны отблески совершенно новеньких болтов и геометрических титановых креплений, предсказуемое изобилие дорогих камер слежения и аккуратно-вычурная покраска с сигнализацией и реалистичными пластиковыми всходами электронной травы. Любой нормальный человек с внутренним видением происходящего и анализом собственной логики сразу бы сделал вывод, что за таким высоким препятствием есть нечто, куда совать свой нос простому, мимо гуляющему и пока живому организму, нельзя.
- Товарищ полковник, нас уже засекли и ведут в полный рост на экранах японских мониторов! – с улыбкой произнес Орлов.
- Я в курсе, товарищ профессор…, у этих ребят масса электронных помощников и они замечательно знают своё дело. – ответил Царёв.
Уважаемый читатель! Продолжение на авторском сайте!