По хронологии написания это произведение шестое, но собой она открывает весь нарнийский цикл. Что самое интересное: Льюис справился с этой задачей, эта шестая сказка по-настоящему выглядит как предыстория всех последующих историй. И предыстория весьма интересная, надо сказать. У многих авторов не получается написать, как правило, достойный и полноценный приквел, но в случае с Льюисом это правило не сработало. Его предыстория в некоторых отношениях превосходит последующие истории.
В большом количестве аннотаций и рецензий к нарнийскому циклу можно встретить различного рода аналогии с творчеством Толкиена о Средиземье. А иногда просто без всяких намёков ставят в один ряд произведения этих двух выдающихся литературных деятелей. Это ошибка на мой взгляд. В лучшем случае, нарнийский цикл можно поставить рядом, пожалуй, только с “Хоббитом”, но не с “Властелином Колец”, и уж тем более не с “Сильмариллионом” – эпические полотна с героическими сюжетами сильно отличаются от сказок про волшебную страну, в которую время от времени попадают дети из человеческого мира, дабы принять участие в очередной борьбе добра со злом.
По-моему, Льюис хотел в “Племяннике чародея” до читателя донести главную мысль: зло ниоткуда не появляется, и просто так не рождается, а появившись – порождает другое, следующее зло. Дети – мальчик Дигори и девочки Полли – попадают в Чарн, где один из них разбудил королеву-ведьму Джадис – впоследствии в будущем родоначальницу Зла в Нарнии. Но дети попадают в Чан из Леса-Между-Мирами, в который они переносятся благодаря злой воле дяди Дигори. В свою очередь дядюшка Эндрю “заразился” оккультизмом от своей крёстной (“Держу пари, она была злой феей” – подумал про себя Дигори). Ну, а главные герои – дети – невольно поспособствуют появления зла в Нарнии. Тем самым, прослеживается связь, череда, цепочка связанных друг с другом событий, несущих в себе зло. И этот вывод основан исходя из реальной действительности подобного положения дел.
Первые две главы сказка выглядит как некое приключение, связанное с раскрытием какой-то неведомой тайны. А вот в третьей главе “включается” сюжет – дети в Лесу-Между-Мирами. В очень необыкновенное место они угодили, и Льюис постарался акцентировать на это внимание. Это было место вне всех мест, откуда исходит всё. Пребывание в нём подействовало на детей так, что они забыли обо всём, каждому казалось, что он был в этом месте ВСЕГДА. Они, наверное, чувствовали и ощущали себя, как Адам и Ева в Эдеме, они пребывали в первоначальном человеческом состоянии. Но потом, конечно, они узнали друг друга, после чего мир тут же опять овладел ими.
Относительно христианских параллелей в своём нарнийском цикле Льюис предпочитал высказываться осторожно. Льюис, как эксперт в области аллегорий, утверждал, что книги не были аллегориями, и предпочитал называть христианские аспекты в них «предположительными». Известна его фраза: “Изначально не планировалось ничего, связанного с христианством, этот элемент проявился как бы сам по себе”. Тем не менее, в нарнийских хрониках предостаточно христианских образов и параллелей, с трудом верится, что они “проявились как бы сами по себе”. Тут имело место быть авторскому намерению, никак не иначе.
Дети попадают в Чарн, в мёртвый мир руин, праха и тлена. Там они будят Зло. Каким образом? Проявления своеволия несёт в себе недоброе лихо, особенно если оно сопряжено с дозволенностью. У человека всегда есть выбор, и если человеком не руководят благие намерения, если человек не внимает внутреннему духовному голосу, то этот выбор не приносит радости и пользы, этот выбор оборачивается бедствием.
Спустя какое-то время по прошествии целой череды последующих событий дети созерцают сотворение нового мира. Огромный лев творит этот мир, его песнь рождает жизнь. Так происходит встреча детей с Асланом, который, как понимают они, не совсем обычный лев. В реальном мире часто мы пытаемся выразить в словах “Бог” или “бог” то, что на самом деле невыразимо выразить в каких-либо словах. Ни одна религиозная система в человеческом мире не в состоянии точно дать определение Того, кого мы называем “Бог” или “бог”. Так и с Асланом в нарнийском цикле. Его воспринимают и обращаются к нему, как к нечто большему и великому, чем он выглядит в глазах всех тех, кто видит его и общается с ним. Для нарнийцев он – Великий Аслан, Великий Лев, Покровитель и Защитник, что-то вроде Отца. (Небольшое отступление: к теме об Отце. Мой преподаватель по Ветхому Завету и Истории Религий говорил, что самой весомой причиной отдалённости человека от Бога является то, что в своём большинстве люди (верующие в Бога) настроены в первую очередь воспринимать Бога, как некое Высшее Существо, как Творца, как Высший Разум и т.д. Богатое религиозное воображение верующих людей подскажет достаточно подобных эпитетов и титулов. А вот правильнее воспринимать, говорил тот преподаватель, в первую очередь Бога, как Отца, Отца с большой буквы. И настоящий отец является одновременно и строгим, и любящим. Если ты сделал что-то плохое, то отец тебя накажет. Если сделал что-то хорошее — получишь его одобрение, он порадуется о тебе, поможет, будет с тобой. А когда тебе печально и грустно – он прижмёт тебя к своему сердцу. Все люди для Отца с большой буквы – это в первую очередь его дети, а уже потом – создания. Вот таким-то Отцом для нарнийцев Льюис изобразил Аслана).
К сожалению, вместе с собой дети принесли в этот новый мир разбуженное ещё в Чарне Зло – Ведьму Джадис. Они сделали это не специально, они просто хотели избавить свой, человеческий, мир от её присутствия. Тем не менее, первые минуты новорожденного мира были омрачены. Диалог между мальчиком Дигори и Великом Львом достоин особого внимания. Великий Лев не наказывает, не гневается, он вразумляет. И мальчику становится совестно, он сознаётся в своих ошибках. Более того, Великий Лев одновременно с мальчиком скорбит о больной маме мальчика.
Тут надо обратить внимание на один момент. О том, что надо быть ответственным за свои ошибки. Аслан не заставляет мальчика быть ответственным, но говорит так, что мальчик не может отказаться. Аслан в этот момент одновременно серьёзен и добр, он действует, как настоящий отец, который хочет, чтобы сын его осознал ошибку и исправился.
Сцена, разыгравшаяся в саду с яблоком жизни, до боли узнаваема. Любой, кому более-менее знакома Книга Бытия Священного Писания, невольно найдёт сходство с одним известным на весь мир библейским эпизодом – вкушением запретного плода. Параллель, как бы Льюис не пытался “сгладить” наличие христианских мотивов в данной сказке, уж очень очевидна. Но если в том библейском эпизоде человек не выдержал испытания, что впоследствии обернулось для него духовной катастрофой, то в этой сцене мальчик раскусил лукавство и поборол в себе искушение. Льюис показывает, что человек может не поддаться злу, что человек может не сбиться с пути – поколебаться, но не сбиться. Льюис хочет верить в такого человека, хочет донести эту мысль до читателя, придать читателю уверенность, зажечь в нём оптимизм. Льюис показывает, что человек должен быть стойким в духовной борьбе.
Книга эта, несомненно, обладает достаточным количеством достоинств, чтобы дать ей наивысшую оценку.