Так уж случилось, что во время своих командировок, в которых я за четверть века побывал бесчисленное количество раз, мне приходилось слышать разнообразные истории. Вот одна из них. Мой сосед по московскому гостиничному номеру все вечера напролёт висел на телефоне в поисках какого-то дефицитного лекарства.
— Для тёщи ищу, — сказал он мне однажды устало, повесив трубку. — Врач сказала: найду, протянет ещё, а так надежды мало. Болеет сильно. Жалко тёщу, столько мне добра сделала, вовек не рассчитаться.
Каково же было моё удивление, когда, достав наконец-то это лекарство и сообщив радостную весть жене по телефону, он, положив трубку, с досадой сказал:
— Ну вот, теперь и тёще лекарство понадобилось!
Увидев мой недоумённый взгляд, рассмеялся и сказал:
—Тёщи у меня две.
— От первой и второй жены? — спросил я.
— Да, нет. Женат я, слава Богу, один раз, а вот тёщи две.
И рассказал мне свою историю:
— Родителей своих я не знаю, вырос в детдоме. Восемнадцать лет исполнилось, сначала в армию, потом на свободные хлеба. Устроился на завод, дали место в общежитии. А какая жизнь в рабочей общаге? Карты, пьянки, девки. Чувствую, засасывает меня эта жизнь и решил пойти учиться. Поступил на вечернее отделение, стало не до гулянок — днём у станка, вечером в институт. В выходные в институтскую библиотеку, в читальный зал. Там я с Наташей и познакомился. Уж не помню причину, но в очереди за книгами я ей нахамил, а потом так стыдно стало, что дождался её на выходе и прощения попросил. Она рассмеялась тогда, взяла меня под руку, и мы пошли.
Потом она мне рассказала, что сильно расстроилась, когда я ей в очереди что-то резкое сказал, подумала: такой приятный парень, а вести себя не умеет. А когда я к ней с извинениями подошёл, что-то, говорит, щёлкнуло внутри, и она поняла, что я и есть её мужчина.
Красивая была, мужики на улице головы поворачивали. Я ревновал, но больше комплексовал, конечно — такая красавица и вдруг моя. А, когда узнал, что у неё отец шишка в горисполкоме, вообще приуныл. Но она всё меня успокаивала, что папа у неё мужик, как говорится от сохи, и что на дух не переваривает сынков своих горисполкомовских коллег.
Столько лет прошло, а то время счастливое — как сейчас перед глазами. Наташа на четвёртом курсе на дневном училась. Я в субботу и в среду всегда к ней приходил в институт и ждал, пока она закончит. В среду у меня занятий не было, и в этот день я на работу во вторую смену ходил. Сяду на скамейку и жду. Она бежит со всех ног. Обнимемся, я её покружу немного, и идём гулять по городу.
Как-то раз мне говорит: «Мои родители хотят с тобой познакомиться. Я им сказала, что у меня есть жених». Я чуть не помер от счастья: даже заикнуться боялся, а она сама — жених. Но попросил с родителями притормозить немного, нужно хотя бы костюм приличный купить. Ну, а потом эта трагедия. Жду её в среду, нет никого. Я забеспокоился, может, заболела. Попросил студентку, что мимо шла, позвонить её родителям, якобы подружка. Стоим с ней в будке, она звонит, там поднимают трубку, она просит Наташу пригласить. Вижу, у неё глаза округляются, на меня смотрит, трубку кладёт и говорит: «Ваша Наташа погибла». Пьяный водитель врезался в людей, стоящих на остановке, несколько человек покалечил, двоих сбил насмерть: какую-то женщину и Наташу.
Похороны помню плохо. Все дни как в тумане, на работе дали отпуск на неделю, на занятия не ходил и вообще решил учёбу бросить. На сороковой день поехал на кладбище, положил цветы на могилку и разрыдался. Сижу на скамеечке, плачу. Слышу, рядом тоже кто-то плачет. Поднял глаза и понял, что это Наташины родители. Так и познакомились.
Стал я к ним в гости ходить, и каждый раз, меня провожая, Мария Игнатьевна в глаза так заглядывала и спрашивала: «Серёженька! Вы же ещё к нам придёте? Пожалуйста, приходите, не забывайте нас». Наташин отец — мужик суровый, молчит, но в глазах та же просьба. Ну, как тут не придти? А когда Тимофей Фёдорович узнал, что я вуз бросил, свой суровый характер показал. Восстановился я, и опять жизнь завертелась. Вот только на девушек я вообще не смотрел.
Привык к Наташиным родителям, можно сказать, прикипел. Родителей я своих не знал, а тут как мать с отцом. И они меня любили как сына, даже предлагали к ним переехать, но я не соглашался. Так в общаге и жил. Вуз закончил, диплом защитил. Мария Игнатьевна, она педагогом в школе была, очень мне помогла. Помню, как-то пришёл к ним, а у них гости. Тимофей Фёдорович и говорит им: «Знакомьтесь, это наш зять». С тех пор так и пошло: я зять, они тесть и тёща.
А тут решил тесть дачу строить. Выделили им, райисполкомовским и прочим шишкам, отличное место — и от города недалеко, и речка с лесом рядом. Он меня и спрашивает: умею ли я строить? А нас в детском доме всему научили, не то, что в нынешних иждивенцев растят. У меня к тому времени отпусков за два года накопилось, и взялись мы с тестем строить. Вокруг бригады наёмные, а мы сами. Даже печку по чертежу сами выложили. Тесть лежанку решил сделать типа русской печки, но небольшую. Я его спрашиваю: «Что такую маленькую?» А он говорит: «А это для внуков, ты же не будешь всю жизнь в холостяках ходить».
Короче говоря, надумали старики меня женить. Приду, а у них какая-нибудь девица сидит. То сё, трали-вали, ей уходить, тёща мне: «Сергей! Проводите гостью». Ну, провожу, попрощаюсь, на транспорт посажу, и все дела. У меня и мыслей-то никаких не было, а Мария Игнатьевна однажды меня и спрашивает: «Неужели ни одна не понравилась?» Я в шутку всё хочу обратить, а она: «Хватит холостяком ходить. Нам с Тимой так внуков хочется». Вот тогда я всей душой прочувствовал, что они мне родные. Однако душа ни к каким девушкам не лежала, но всё равно через тёщу жену себе нашёл.
Известно, что главный враг работяг — это нормировщик. Только наладятся рабочие план перевыполнять, им тут же режут расценки. И так по нарастающей. Мы уже к этому привыкли и старались сдерживаться, всё равно не дадут заработать, а тут нам так неожиданно сильно порезали расценки, что мы возмутились. Я к тому времени бригадиром был. Хотя и звали меня в ИТР, всё-таки высшее образование, но это в то время было не по мне. Пошёл к нормировщикам, начал свою правоту доказывать. Девчушка молодая сидит, чуть не плачет. Говорит, что она, дескать, ни при чём, начальство заставило. Я к начальнику, поговорил с ним по-мужски, понял он меня, вызвал ту девчушку и попросил со мной разобраться. Посидели мы с ней, пришли к компромиссу, а под конец она меня и спрашивает: «А вы меня не помните? Нас Мария Игнатьевна знакомила».
Короче говоря, через пару месяцев подали мы заявление в ЗАГС. На свадьбе с её стороны мамаша (отец от них давно ушёл, потерялся где-то) и её родня, с моей — Мария Игнатьевна с Тимофеем Фёдоровичем и ребята из бригады. А когда я увидел в глазах Марии Игнатьевны слёзы, то понял, о ком она плачет.
Первое время жили у тёщи родной, до сих пор вспоминаю с содроганием, вредная оказалась бабёнка. В профкоме мне говорят: подожди немного, вам, как двоим работающим на нашем заводе, квартиру вот-вот выделят, но я выпросил комнату. Потом пацаны погодки родились, квартиру нам дали, а пацаны всё лето у деда с бабой на даче. Мария Игнатьевна преподаватель, отпуск 48 дней, моя в послеродовом декрете. Потом на работу вышла, но всё равно выходные мы всей семьёй на даче. Все вокруг к нам привыкли, даже мыслей не было ни у кого, что внуки-то у тестя с тёщей чужие. А к родной бабушке мои пацаны ни ногой, да и она их стеснялась — всё молоденькой прикидывалась, а тут внуки.
Пацаны, считай, у деда с бабкой и выросли. Тимофей Фёдорович их на даче уму разу учил: пилить, строгать, дрова колоть, забор поправить, грибы собирать, рыбу ловить. Мария Игнатьевна по математике гоняла — у обоих с этим предметом проблемы были. Как-то я сыновьям сказал, что в детдоме рос, так они растерялись: «А как же деда с бабой?» Жена нашлась, сказала: «А деда с бабой нашего папу усыновили, когда он уже взрослым был». Жена у меня умница, что говорить. Ни разу меня к памяти о Наташе не приревновала, наоборот, берегла эту память. На кладбище к ней всегда меня одного отпускала. Дружно живём, слава Богу.
Когда пацаны мои уже в старших классах учились, мы всем подарок преподнесли: девчонку родили. Назвали Наташей. Тесть с тёщей души в ней не чаяли, особенно тесть. Мужик он был очень суровым, вида не показывал, но Наташка всё чувствовала и любила его, как никого. Придём к ним в гости, она: «Деда!» — и к нему на руки. Тот обнимет её и еле слёзы сдерживает.
Наташка росла гиперактивным ребёнком: егоза и непоседа, на месте минуты не усидит, а тут сядет рядом с дедом и в куклы играет или рисует. Тесть ей краски купил, кисточки, так она малюет, язык высунет от усердия, мы с женой только диву давались. А сказки как он ей читал! Заберётся к нему на колени, свернётся калачиком, а он читает. Бывало, и засыпала так. А дома страницу не дослушает и уже на другое отвлекается.
Она и про смерть тестя нам сообщила. Ей шесть лет тогда было. Сидим дома, а она вдруг: «Деда умер». Мы: «Кто тебе сказал?» Она отвечает: «Деда». И тут же звонок, тёща звонит: тесть скоропостижно скончался. Сидел в кресле, газету читал, она смотрит: что-то затих, а он уже и неживой. Примчались к ним, в квартире соседи, тесть на диване лежит, врача вызвали, чтобы на вскрытие увезти. Наташка села рядом, как обычно сидела, и давай в куклы играть. Мы в шоке. Жена спрашивает: «Наташа, дедушка умер, тебе, что его не жалко?» А она отвечает: «А мне деда плакать не велит». Мы в растерянности, а бабушка соседка говорит: «Душа-то его сейчас тут находится, дитя её чувствует». В тот раз я впервые воочию убедился, что душа после смерти существует.
После смерти Тимофея Фёдоровича тёща резко сдала. На пенсию вышла, предлагала нам съехаться или кого-нибудь из пацанов к себе прописать на всякий случай. Но тут родня её активизировалась — то не было никого, а тут племянники с племянницами зачастили, на нас волком смотрят. Уговорили мы её племянницу свою к себе прописать, все и успокоились. А дачу тесть ещё при жизни на меня перевёл. Сейчас все там летом живём, тёща родная завидует и ревнует. Как узнает, что мы Марии Игнатьевне что-то купили, или в ремонте квартиры помогли, или ещё что-то, так и ей подавай.
Вот и лекарства эти. Знаю, что они ей ни к чему, но подай и всё тут. Возьму грех на душу, скажу, что не нашёл, а искать даже и не буду. Нужно успеть Наташке краски купить, у меня тут целый список. Она же теперь у нас на художника учится. Я поначалу против был: что это за профессия — художник? Сельский клуб оформлять? А как увидел портрет Тимофея Фёдоровича, что она написала, понял, что талант у девчушки. Всё сумела передать: и суровость его напускную, и душу добрую.
Она теперь у бабушки живёт, за ней уход нужен. И, даже сказать неудобно, в церковь вместе с ней ходит. Тёща-то моя на старости лет в Бога уверовала, да и не просто так, а по-настоящему. И Наташка моя, хоть и молодая, а в церковь ходит не просто бабушку сопровождать, а молится вместе с ней. Странно как-то, но тут уж ничего не попишешь, они у меня упёртые и сами с усами. Никого не слушают, живут душа в душу. Соседи Марии Игнатьевне завидуют, а та Наташку балует — денег даёт на краски да на мольберты. Иногда даже ссоримся по этому поводу. Но, это так, для порядка. Наташка у нас молодцом, всё понимает и меру знает, а бабушке эти подарки для внучки в радость. Ну и пусть радуются.