(окончание)
* * *
Через пол-Европы и через весь Советский Союз проехал полк Григория Ожинкина, чтобы воевать с японцами в Манчжурии. Но в этой, очень сильно пересечённой и гористой местности не было таких страшных и затяжных равнинных боёв, какие на боевом пути Григория происходили под Ленинградом, в Прибалтике, польской Померании и на Одере в Германии.
После окончания войны с Японией, последующая служба Григория в армии продолжалась на Дальнем Востоке. И, когда в сентябре 1945 года в Хабаровске на большой площади во время какого-то праздничного гуляния по случаю недавней победы над Японией и окончательного завершения Второй мировой войны, увидел он, как много одиноких девушек и молодух танцуют в паре друг с другом, у него в голове всё так и перевернулось от сострадания и боли:
- Милые вы мои! Да кто же вас брюхатить-то будет, а? А ведь всем вам рожать давно пора – рожать да детей растить...
До демобилизации, ещё во время послевоенной службы на Дальнем Востоке, Григорию часто доводилось бывать в больших городах. Это бывало и по армейским делам, но также получал он и увольнения на выходные дни, конечно. И каждый раз в ту пору возвращался из увольнения он в часть, в обязательном порядке успев «оприходовать», уж простите за такое казённое и расхожее слово, но зато оно является честном по своей сути..., но, ладно, пусть будет другое не лучшее слово – успев накоротке «вылюбить» обычно двух, а то и трёх девушек или молодых женщин.
При этом солдат никогда не мудрствовал лукаво: в поисках кандидаток, желающих забеременеть, он неспешно прохаживался по площади возле автобусного или железнодорожного вокзала или по ближним к ним улицам. И такие легко находились: да кто ж тогда из них, оголодавших по мужской ласке и бесперспективных по части замужества, не хотел иметь детей?
В одном дальневосточном городе, а дело это было в самом начале столь необычной сексуальной затеи Григория Ожинкина, искал он укромное место для важного и приятного препровождения времени с самой первой его случайной женщиной, приглашённой для интимного дела и согласившейся отдаться именно для этой цели – для зачатия ребёнка.
Примерно в километре от вокзала они обнаружили какой-то большой, старый и запущенный то ли парк, то ли лесопитомник. В дальней от вокзала стороне и низинной части этого парка их внимание привлекло небольшое зданьице в два помещения. Судя по раскуроченным трубам, ранее в нём была какая-то служба для водоснабжения или полива чего-то.
Как вскоре выяснилось, ещё во время войны и долгое время после неё в этом домике жили бездомные: в одной комнатке ютились двое фронтовых калек, один из них был полностью слепой, а другой – безногий. А во второй комнатке сгруппировалась стайки из полдюжины беспризорников: пацаны эти спали прямо на полу на куче разного тряпья и ветоши.
На то время, пока и взрослые бездомные калеки, и беспризорные дети промышляли в городе, чем могли, на шухере в домике оставался один из мальцов: сторожил какое ни на есть скудное общественное имущество.
Григорий легко договаривался с этими малолетними «охранниками» и за пару-тройку сигарет всегда получал на полчаса «номер» в комнатке калек, потому что в ней было сколочено подобие широких нар. Днём взрослых «хозяев» никогда не бывало на месте, поэтому проблем с ними ни у кого не было: это были два довольно нервных, уже беспросветно спивающихся человеческих подобия.
Вот на этих нарах Григорий долгое время и исполнял свой мужской долг «за себя и того парня» – каждый раз с очередной девушкой или женщиной, которая по его предложению соглашалась стать матерью. Для убедительности в зачатии они обычно повторяли это дело дважды – именно поэтому ему и требовались те самые полчаса времени. Хотя кто там подсчитывал краткие минуты ворованной их услады...
Одним разом дело обходились только тогда, когда его временная дама очень спешила: всё же он на вокзалах договаривался с ними, а транспорт никого ждать не станет. И только в самом начале своей детопроизводной эпопеи Григорий замечал, что пацаны-охранники втихаря подсматривали за его «взрослыми делами». Но потом они отстали. Наверное, привыкли к этой рутине, или им уже надоело дразнить себя попусту: наблюдал Григорий за ними и такое грешное дело.
А будущих матерей находил он легко.
Околачиваясь возле железнодорожного или автовокзала, красивый молодой человек под каким-нибудь благовидным предлогом затевал разговор с девушкой или женщиной, за которой замечал, что та хоть и тайком, но кидала на него весьма красноречивые, жадновато раздевающие взгляды. Голодных до мужика женщин и девушек в ту пору было много, и понять, чего так сильно хочется именно этой мающейся душе, Григорию было просто очевидно.
Полюбезничав с очередной озабоченной дамой обо всём и ни о чём, вскоре он произносил контрольную фразу, услышав которую вначале каждая из них как бы цепенела от неожиданности, но потом приходила в себя, после чего более-менее нормально реагировала и смотрела на него уже по-другому, но в основном – не верящим взглядом, мол, как такое возможно предлагать. А красавец в это время говорил открытым текстом:
- Я только делаю детей, но без того, чтобы стать их отцом, – и далее без утайки Григорий рассказывал им, почему принял такое непростое решение.
Затем помогал нести вещи согласившейся на это дело дамы. Они заходили в известный уже вам домик в парке, где Григорий от всей души и от всех щедрот своего большого сердца красиво делал своё мужское дело. И в этих словах нет абсолютно никакой скабрезности: на то короткое время их близости он действительно отдавал себя без остатка – хотя бы ради если и не счастливого, то приятного зачатия ребёнка.
На ласковые слова и нежные услады он никогда не скупился, наперёд зная: когда ещё в следующий раз перепадёт, да и перепадёт ли вообще ещё бедолаге такое же счастье – пусть украдкой, но всё же покупаться в море мужской ласки, внимания и заботы, пусть даже они были такими краткими и всё равно осуждаемыми.
Общеизвестно, что с солдата взятки гладки. Поэтому у Григория, с первых же слов столь откровенно обозначавшего свои намерения, не возникало особых проблем с девушками и женщинами, которые хотели бы – а ведь этого вопиюще хотела каждая! –создать прочную семью на долгие годы. Получив своё, женщины исчезали из его жизни, а он продолжал методично занимался своим мужним делом – нисколько не блудил, лишь целенаправленно делал детей.
* * *
Мобилизовался старшина Ожинкин, наконец-то, в 1948 году. В общем и целом почти восемь лет кряду он служил, воевал и затем снова служил в армии. Шёл ему уже двадцать седьмой год. И тогда ещё, на Дальнем Востоке, он давно уже сбился со счёта, сколько детей заделал, но примерно прикидывал, что должно было их быть не менее двух сотен.
После армии Григорий решил пожить в одном областном городе в европейской части Союза, где устроился работать на большом заводе. Ему выделили койко-место в рабочем общежитии, вот он и застрял в этом городе на некоторое время.
Ещё на фронте у него промелькнула мысль, а позднее, уже во время службы в Хабаровске, он более конкретно осмыслил её и крепко-накрепко зарёкся: до сорока лет не жениться ни при каких условиях, а только делать и делать детей. И постараться сделать их как можно больше.
Но уже в самом начале гражданской жизни случились у него несколько крупных скандалов – как с желавшими выйти за него замуж девушками, так и с жильцами из его комнаты. Последний скандал разгорелся именно по причине вечно устраиваемого Григорием бардака со своим бесконечным «женским конвейером». Разными по натуре были эти мужики – его сожильцы по комнате рабочего общежития. Но главным движителем для противодействия «аморальному» образу жизни Ожинкина стала заурядная мужская ревность к его успехам.
Из-за скандалов и подлой зависти своих сотоварищей съехал он из общежития. И стал жить у одной старушки в её домике на окраине города. Это оказалось не только не дорого, но даже к лучшему: за выполняемую Григорием работу по дому, хозяйству и огороду добрая женщина кормила его завтраками и ужинами, а также стирала его постельное бельё и одежду. У него тогда даже какое-то подобие семьи сложилось: будто мамкой родной стала ему эта незабвенная тётя Клава...
А ещё он сообразил, как бы понадёжнее избавиться от назойливых претенденток в жёны, для чего раздобыл фальшивое обручальное кольцо с позолотой – это чтобы легче было отсекать бесконечные попытки «окольцевать» столь видного кавалера.
«К себе на дом» Григорий никогда не водил своих «дам» не столько из-за того, чтобы не тревожить тётю Клаву, сколько для того, чтобы не приваживать их и позднее не отбиваться от наиболее злостных преследовательниц. По этой причине «работал» он большей частью по наработанной ранее привычке к подобным встречам где-нибудь в парке или на природе, или же на дому у очередной дамы, мечтавшей о ребёнке, причём, именно от него. Но такое случалось редко, только когда он твёрдо бывал уверенным, что очередная его женщина точно безмужняя, чтобы не нарваться на пулю или заряд дроби от какого-нибудь рогоносца.
И тогда же ему очень полюбилась одна быстрая и «деловая» поза: погуляв по парку и выбрав укромное местечко, они практически одетыми заходили за укромную скамейку, где становились возле её спинки. Дама опиралась о неё руками, а он якобы обнимал её сзади и, практически не раздевая, полами своего пальто или плаща прикрывал её неглиже и делал нужное дело. При минимуме обнажения, зато совершенно легко достигались возможность для спонтанного любовного содеяния и обеспечивалась полная безопасность этого процесса.
Главным для Григория было – быстрее получить доступ к интимному месту, да и страждущая этого же дела дама обычно не претендовала на более продолжительные знаки интимного внимания. Погуляв затем некоторое время – до обретения Григорием очередной «боеготовности», они снова останавливались возле этой же или другой скамейки, чтобы закрепить успех зачатия – к этому он каждый раз склонял своих дам, опираясь на опыт «знающих людей».
Но после одного крупного скандала с угрозами и истерикой, когда его выследила-таки одна дамочка, Григорий уехал из этого областного центра. И затем, лет шесть работая сезонным или вахтовым рабочим на Севере или в Сибири, поездил по всему огромному Союзу – от крайнего запада и до востока, от самого севера и до юга. При этом нигде надолго не задерживался, зато везде, в том числе в поездах, усердно и в изобилии рассеивал своё семя.
Как ранее уже говорилось об этом, поступал Григорий так не из-за неумеренного своего сладострастия или болезненного себялюбия, хотя прошёл он и через такое дело тоже, чего уж тут душой кривить. Но больше действовал сообразно своему долгу, сформировавшемуся сообразно просьбе умершего от смертельной раны, незабвенного фронтового товарища Коли Зубцова: «...назови своего сына моим именем».
И всё это время трудился в поте лица, как добровольный и добросовестный стахановец. Но он не только усердно выполнял свой многолетний план, а и охотно брал встречные обязательства – это когда какая-нибудь женщина из его «бывших» предлагала повторить зачатие, если с первого раза такое не происходило. Несколько раз случались и такие истории.
* * *
Когда в космос полетел Юрий Гагарин, аккурат в те дни Григорию Ожинкину исполнилось тридцать девять лет. До намеченного им ранее сорокалетнего холостяцкого возраста оставался ещё год, но ему отчего-то вдруг просто до ужаса как сильно захотелось иметь уже собственного, законного «космонавта». Поэтому он вернулся на родную орловщину, где почти сходу женился – уже в самом начале лета, менее года не дотянув до зарочного своего «холостого» срока.
Женой Григория стала бездетная разведёнка, очень хорошая в быту и общении молодая женщина, его односельчанка Марина, работавшая учительницей начальных классов в его родной школе. Ну, и в марте на следующий год у него, как по заказу, родился законный первенец. Его он назвал Николаем, конечно.
Родившегося через полтора года второго сына для продления рода своего назвал отцовским именем – Тимофеем, а третьего – Василием, в память о не вернувшемся с фронта отце Марины. Четвёртого же сына назвал Степаном, в память о погибшем фронтовом друге-твериче.
Пятого ребёнка решили не зачинать уже оба, потому что долгожданной дочери Григорий так и не подарил своей любимой жене, всё отшучивался на её претензии:
- Да не умею я делать девок! Сама же видишь, что одни только пацаны у меня получаются!
Да и поздновато уже стало им рожать детей: Марина хоть и была моложе на одиннадцать лет, но младшенького сына он подгадал сподобить себе почти к золотому юбилею. А ведь сыновей нужно было ещё на ноги поднимать да ставить на крыло, а это ой как долго длится...
Красивыми и справными выросли сыновья Григория Ожинкина – настоящие богатыри, знающие цену копейке, уважающие труд и почитывающие старость. Но это – уже отдельная, красивая и очень большая история. В которой, может быть, одному только богу ведомо, сколько единокровных их братьев и сестёр под разными фамилиями-отчествами разбросано по всему бывшему Союзу.
март-2021 – декабрь-2022