И яблоки были золотые, солнечные. И оттого, что их было много – в руках белоголовых ребятишек, в подолах женщин, грудами на столах, у нас на коленях, смеющихся просто оттого, что – лето и солнце, и яблоки – повсюду – в руках, на деревьях, в траве под ними.
И аромат солнечного лета – нет, само лето! – состояло только из них – золотых волшебных яблок и золотого счастливого смеха и волшебных яблонь, столь щедро…
Он ходил среди оторванных рук и ног, вспоротых и вывернутых наизнанку людей, среди окровавленных неподвижных мужчин и женщин, он старался не задеть никого, чтобы кому-то из них, здесь лежащих, не стало еще больнее, чем было, но он ходил среди них, потому что где-то здесь была его мама.
Он не знал, куда смотреть. Впервые он оказался выше всех взрослых, хоть было ему всего 4 года.
Он должен был найти маму, вот же она, только что держала его за руку, до того,как снаряд, прицельно пущенный кучкой пьяных от крови извергов, врежется в них, взорвет и погасит этот солнечный день, и не станет яблок, и куда-то вдруг исчезнет мама.
Он чувствовал, что вот-вот заплачет, его личико уже свела гримаса, но он знал, что плакать нельзя, потому, что мама говорила: мужчины не плачут!
И еще он знал, что где-то здесь она, и что не надо шуметь, а вдруг кто-то подаст голос, позовет, а он не услышит.
И шло солнце к вечеру, и приходили какие-то люди и что-то говорили. Но он ничего не хотел видеть и слышать.
Он помнил только, что нельзя плакать и нельзя шуметь, чтобы найти ее.
ДНР, 2016 год.