Олег Дмитриевич стал просыпаться раньше, чем обычно. Сегодня вот встал в 8:50, хотя ранее предпочитал досыпать часов до десяти-одиннадцати. Никогда он не верил в удачу жаворонков, любил засидеться в ночи и долго смотреть красочные сны, никогда его не разочаровывавшие. Но теперь спать становилось буквально в тягость, крепко засыпать не получалось. Всё в жизни, что находилось на своих местах и работало почти как часы, утрачивало прочный фундамент. Олег Дмитриевич болел тяжелой болезнью, долгое время прятавшейся беззвучно в теле, но теперь, буквально за полгода, отвоевавшей себе почти весь его мир.
Надел мягкие тапки, растер спину и руки, холодевшие с каждым днем, и пошел на кухню, ставить чайник. Утренние процедуры умывания, бритья, заседание в комнате для мальчиков, как называли мужской туалет в былые времена. Завтрак. Олег Дмитриевич достал из холодильника суденышко со сливочным маслом, достал серый хлеб, который предпочитал также держать в холоде. Поставил на стол одну единственную тарелку для всего, что не являлось супом, что не могло разлиться, а первое он не ел уже давно. Супруга стряпала и супы, и борщи, и горячее, и холодное, но теперь ее не было, давно ушла. И нет, не из жизни. Скорее уж она ушла в жизнь, покинув монотонное сонное царство, в котором она тоскливо сосуществовала с Олегом Дмитриевичем. Они прожили вместе лет пятнадцать, тринадцать из которых будучи супругами. Вместе им было нормально. Разрывая светлые и темные полосы жизни, встречающиеся впереди, они находили свой брак удачным, взаимоспокойным и комфортным. А если спросить Олега, давайте иногда называть его просто Олег (он вряд ли нас слышит да и не обиделся бы), если спросить его сейчас, то он бы ответил, что жену любил и любит до сих пор, и что на самом деле он никогда и не думал, что всё это прервется раньше, чем за кем-то из них придет подруга с косой.
Смерть. Или СмертЪ, если уж мы стали придумывать всему названия женские и мужские, то ведь и Смерть должна иметь мужской род про запас. СмертЪ бы пришел за Олегом Дмитриевичем, а Смерть за Кларой Андреевной. А может наоборот. Теперь Олег нередко думал о чем-то таком. О Смерти. Мужчина-смертъ, наверное, был бы лучшим вариантом, он бы пришел, похлопал бы по плечу, может быть принес бы с собой ящичек хорошего пива. «Ну что, Олег Дмитриевич, времени конец, пора нам с тобой познакомиться и тут же расстаться, ведь я всего лишь самый краткий миг твоей жизни. Не всякий меня и замечает. Но раз уж ты меня ждал и готовился, я вот тоже пришел не с пустыми клешнями. Посидим что ли на дорожку? Выпьем, вспомним всё что было и в всё, что захочешь. Только не спрашивай меня, что ТАМ. Я понятия не имею. Я только серп срезающий, а что с колосьями происходит потом – даже и помыслить мне трудно. Ну что, давай, светлое пиво на светлую грусть».
Но Смертъ мог оказаться вовсе и не таким понимающим и добрым мужиком. Он мог быть ужасным созданием, которое запугает Олега так, что всему конец и никакой тебе лирики. Никакого рая, никакого ада, а только вечно вибрирующее ощущение себя загнанной жертвой. Однако, смерти-женщине он бы все равно доверился в последнюю очередь. Вряд ли она могла быть красавицей, прекращающей жизнь любовными объятьями или хотя бы доброй матерью. Впрочем, об этом он немало читал в книгах, посвященных религиям мира. Мать, принимающая дитя обратно в свое лоно, чтобы родить его в другой мир, загробный. Горка на могилке – живот роженицы. Как-то жутко. Или явится просто какая стерва, начнет расспрашивать, что Олег Дмитриевич сделал за жизнь, был ли умен, справедлив, успешен, был ли первым из первых? Нет, не был. Ну и поделом тебе. И косой по шее. Или она явится молчаливой полупрозрачной девушкой, которая просто постоит рядом с ним, положив ледяную ладонь на грудь, и ее мягкий взгляд закроет его глаза…
Не ожидал Олег Дмитриевич, что его жена, будучи уже не очень молодой, внезапно повстречает интересного мужчину и решит, что жизнь только начинается, что можно взять и просто покинуть привычный мир… Олега. Клара так и сделала. Спокойно всё объяснила ему, потом потихоньку собрала основные вещи, и уехала. Изредка возвращается забрать что-нибудь. Странным благородством с ее стороны было оставить ему квартиру, а не попросить его переехать, разделить имущество. Ее новый мужчина был, как заключил Олег из цветущего и нарядного вида своей бывшей жены, ее новой машины и даже новых повадок, весьма обеспечен и не скупился на подарки.
Теперь вот один, без женщины, без горячих блюд, без всего горячего, что было в его жизни до. Он задумчиво размазывал мягкое масло по ломтику хлеба, а потом небрежно бросил получившийся бутерброд на тарелку. Есть ведь не хотелось. Он потерял аппетит уже как полгода, что удручало. Олег не был таким гурманом, он просто любил поесть, когда голод даст о себе знать. Когда ешь не по расписанию, а по требованию естества, и тогда пища обретает истинный вкус и смысл. Болезнь унесла это естественное здоровое ощущение. Даже запах любимой жареной курицы или картошки не будил в нем радостного предвкушения, слюнки не текли. А ведь это была такая простая, такая естественная радость. Бывшая жена знала о болезни бывшего мужа, но это никак не повиляло на ее желание уйти. И тут Олег Дмитриевич был ей даже благодарен. Если бы она оставалась с ним из жалости, это оскорбило бы его и, наверняка, раньше времени свело в могилу.
Врач, курировавший постепенное, но необратимое нисхождение Олега Дмитриевича в мир мертвых, прогнозировал конец пути где-то в пределах года. За горизонтом маячили какие-то лекарства, которые, вероятно, могли бы продлить этот путь или сделать его менее мучительным (а мучения, по словам Эскулапа, вскоре могут начаться), но всё это стоило денег, которые взять было абсолютно неоткуда. Врач возлагал надежды на какую-нибудь программу, по которой Олега могли бы взять на лечение бесплатно, но шансов было мало и пациент, кажется, совсем не стремился к этому.
Олег Дмитриевич, на момент повествования ему все 47 лет, всю жизнь писал. Работал журналистом, публицистом, ваял коммерческие тексты и даже сотрудничал время от времени с политическими организациями. В последние годы он вел собственную колонку в небезызвестном журнале, при этом руки у него были полностью развязаны. Он мог говорить с читателем на любую тему, и его тексты всегда пользовались популярностью, цитировались, репостились. Теперь он размышлял о некой малой форме, в которой сможет выразить свое видение смерти. Об этом мало кто любит читать, это не развлекает, но он собирался найти такой путь изложения, который не опечалил бы читателя и даже слегка приободрил. Не можешь приободрить себя – приободри других.
«Современность вообще оставляет смерть за скобками своих интересов. Обсуждается здравоохранение, обучение, карьера, успех. Готовность к смерти предполагает, видимо, определенную этику, никак не связанную с ценностями, трендами современной жизни. Смерть отменяет все эти ценности, ведь они остаются в мире, в то время как человек в нем перестает быть. Но люди живут так, как будто бы заберут всё свое с собой. Впрочем, это явление не только сегодняшнего дня. Вот, например, посмотреть на захоронения древних царей – что египетских, что скифских или кельтских – все пестрят богатством, вещами. Будто всё это пригодится на том свету. Быть может не вот эти именно предметы, а как бы их проекции в царстве мертвых. Хотя наличие могил и все эти убранства, если их не разворовывают чернокопатели (отвратительный народец), остаются на месте и демонстрируют зрителю скорее тщету царских надежд. Мумии так и лежат высохшими, а их вещи валяются рядышком. Мистическое сознание, разумеется, опять скажет о том, что некие отражения всего этого перешли в мир следующий. Такая точка зрения подходит и к сегодняшнему дню, пусть люди верят, что их достижения, их деньги и власть, а главное они сами – никуда не денутся. О смерти современный человек предпочитает не думать вовсе. У него другие заботы. И иногда он обнаруживает себя уже у врат, уже при смерти и тогда поздно что-то обдумывать, менять или осознавать. Да и вопрос – а что осознавать? Этичность своей жизни? Жил ли ты так как хотел, в согласии со своей совестью? Так или иначе, а всё, что нас ждет или не ждет там, за гранью, остается абсолютной тайной, хотя сколько о том написано и сказано».
Олег Дмитриевич откусил уголок бутерброда и погрузился в чувствование вкусовых рецепторов. Медленно пережевывал, размалывал хлеб с маслом, превратившийся в частички, по языку. Он закрыл глаза и смаковал как в рекламе чего-нибудь невероятно вкусного. Но вкуса почти никакого не было. Отголоски жирного, что-то сухое-землистое. От злости хотелось выплюнуть этот обман на пол. Где мой вкус? Где вкус обычного бутерброда с маслом? Он пошел к холодильнику, достал брикет, вчитался в состав. Тот оказался вполне обычным и даже неплохим, без заменителей. Эту марку давно уже присмотрела жена, они только и покупали ее который год. Дело было не в масле. И хлеб был, видимо, как раньше. Дело было в Олеге и его гаснущем восприятии обычных деталей мира. Ему в голову пришла мысль о большом голодании. Не есть день или два. Тогда вкус обострится. Нужно попробовать.
Он залил внушительную горку красного чая в старом чайничке, поставил вместе с кружкой на поднос и пошел в кабинет. У Олега Дмитриевича был свой кабинет, просторный, с библиотекой, дубовым столом, хорошим ноутбуком. Здесь он мог творить, размышлять и читать любимые романы. Вполне возможно, дух его всегда обитал именно здесь, даже когда тело находилось в другой комнате, спало или было в отъезде. Говоря поэтически – его сердце жило здесь. И разум тоже. Телу просто приходилось высиживать с этими двумя, подергиваясь жирком и теряя энергичность. Олег поставил поднос на стол, подальше от компьютера, щелкнул клавишу включения системы и пошел достать себе книгу с полки. Хотел перелистать довольно редкое издание «Степного волка» Германа Гессе на родном писателю немецком.
Он не глядя протянул замерзающую руку, зная с закрытыми глазами, где и какая книга находится, но пальцы прошли свозь пустоту, не встретив заветной преграды из потертых корешков. Часть полки и книги на ней исчезли. Исчезло всё, а на месте объектов зияла черная непрозрачная выщербина. Как будто бы кто-то вырвал, стер резинкой небольшой участок пространства. Смотрелось это абсолютно дико. Олег Дмитриевич отдернул руку и отошел в сторону. Он всматривался в пустое место и пытался найти в голове хоть одну адекватную и не слишком быструю мысль, чтобы ухватиться за нее. Он поморгал, протер глаза, даже попытался отмахнуться рукой. Клякса оставалась на месте. Он снова протянул руку и медленно стал приближаться к полкам. Пальцы ничего не нащупали, соприкоснувшись с краем дыры, а потом прошли дальше, куда-то внутрь. По самое плечо Олег Дмитриевич засунул руку в ирреальную темноту, но так и не встретил никаких преград. Более того, с той стороны рука была вольна перемещаться по любой траектории. Там не было ничего в самом буквальном смысле слова. На самом же деле за полкой была довольно тонкая стена, общая с соседской квартирой. Темная дыра была неровной и только теперь Олег заметил со всей ясность, что некоторые книги задеты ей только частично. Часть корешков съело только сверху, а какие-то посередине. Съело… Он прошелся к чулану и достал мощный фонарик, но обратно возвращаться медлил. С одной стороны, разум требовал, чтобы ситуация нашла объяснение. Соседи пробили дыру? Такую дыру и беззвучно? Не может быть. Игра разума? Не хотелось об этом думать. Олег Дмитриевич надеялся, что хотя бы голова его до конца будет работать нормально.
Но выщербина оставалась на месте. Проще всего было бы сравнить ее с выпавшей текстурой в какой-нибудь компьютерной игре. Это и там смотрится странно, а в реальной жизни – ум Олега Дмитриевича просто коротило от того, что он видел. Он еще раз засунул руку по локоть в мистический проем и понял еще одну вещь – когда он пытался ощупать тыльную часть стены, его рука уходила в такую же пустоту. Законы физика явно были попраны и посрамлены. Олег сходил к соседу, спросил, не сверлил ли тот ничего, тот сказал, что ничего такого не делал, даже не став уточнять, к чему был вопрос. Весь день он избегал возвращаться в кабинет, засев с компьютером на кухне. Ноги ломило, руки замерзали, по желудку прокатывались волны странной прохлады. Вечером Олег Дмитриевич тихонько зашел в кабинет, щелкнул включателем. Хорошего чуда не произошло, клякса оставалась на месте. Почувствовав сильную усталость, он отправился в спальню и, не раздеваясь, завалился спать.
Под утро очнулся и замер. Внимание было напряжено до предела, но Олег Дмитриевич какое-то время не мог понять, в связи с чем. Стал прислушиваться. Ничего особенного услышать не удалось, но смутная тревога никуда не уходила, и он ощущал потребность встать и проверить квартиру. Ему не пришлось обшаривать ее всю, ведь ноги сами привели его в кабинет. Не включая свет, Олег прислушался. Это был очень тонкий, регистрируемый каким-то внутренним ухом звук, похожий на шипение метели в телевизоре. Очень тихое шипение, откуда-то издалека. И далёко это было скрыто за пределами черной дыры. Олег Дмитриевич никогда не пробовал какие-либо наркотики и сомневался, что чай или даже просроченное сливочное масло могли дать такой странный эффект, но внимательно почитал в интернете о различных случаях наркотических и психозных галлюцинациях. Простейшим способом проверить себя было – показать кому-то еще выщерблину. Бывшая как раз собиралась на днях заехать за одним столиком, который так долго забывала забрать.
«Алло, привет, Клара. Да, привет. Ты сегодня не планируешь за столиком заехать? Ну да, я его подготовил, вытер с него пыль. Он тебя ждет. Сегодня в 16:00? Ага, отлично. Да, у меня всё в порядке, спасибо. Давай тогда, жду».
Весь день Олег Дмитриевич считал каждую минуту, ему не терпелось выяснить, что же это в кабинете – невероятная пространственная аномалия или у он уже так близок к концу, что рассудок начал давать сильные сбои. Он сходил в магазин за продуктами, посидел над статьей о смерти, рассуждая о том, что могло бы быть после.
«Если предположить, что у нас есть сознание, не привязанное к телу или способное отпустить его и жить независимо… Тогда что же оно будет воспринимать? Ведь, судя по всему, мы живем сознательно, когда вспоминаем себя, но вспоминаем мы, обращая внимание на то, что существуем. Так человеческое тело становится как бы формой для сознания, становится материей, на которой и сосредотачивается сознание. В том числе и во сне. А когда материя исчезает, что же тогда будет привлекать сознание и давать ему ощущение себя? Впрочем, может быть эта система (если предположить ее существование и отбросить всяческие эзотерические фальшивки, мастурбацию фантазии и ощущений, которые сегодня в такой чести) является более комплексной и существует больше действующих лиц, чем мы думаем. Быть может между телом и сознанием, а также над сознанием есть еще что-то… Плацдарм…»
Клара приехала к 16:20, эти двадцать минут было особенно трудными, Олег ощущал себя юнцом, ожидавшим важного свидания, хотя настоящий повод был напротив мрачным и странным. Бывшая снова была в красивом платье, облегающим ее, все еще интересную, фигуру. Он даже подумал, а не наряжается ли она так специально перед их встречами, чтобы подчеркнуть, что живет хорошо. Лучше, чем тогда… С ним. С другой стороны, они жили не так плохо и проблемы с тем, чтобы купить новой одежды, не было. Раньше она всегда одевалась достаточно нейтрально и редко разбавляла гардероб. А теперь вот стала наряжаться.
Видимо, Клара хотела показать себе или окружающим, скорее первое, что в ее жизни что-то изменилось, что теперь она другая, новая, нарядная – и жизнь новая, яркая. Размышляя об этом Олег испытывал двоякие чувства. Конечно, ему было и немного обидно как мужчине, что ему предпочли другого, ему было грустно без нее, но еще он чувствовал за нее и некоторую радость, что она нашла путь к лучшему, нашла в себе силы изменить свою жизнь так, чтобы чувствовать больше настоящего счастья. И было видно, что она довольна всем. Она не просто сходила налево, не просто удовлетворила скрытые страсти, но нашла путь к чему-то лучшему. Почему же за нее не порадоваться?
– Ты, Лежа, выглядишь немного уставшим. Не забываешь есть?
– Спасибо, девушка. Не забываю, но теперь почти уже не чувствую вкус. Да что там почти. Всё что угодно мне дай из вкусного, а я буду чувствовать во рту пепел.
– Ох, Лежа… А что говорил врач в последний визит?
– Ничего нового. Поболею пока. Может найдет для меня какую-нибудь программу. Всё обойдется.
Стоит сказать, что Клара не знала о болезни Олега Дмитриевича всего. Только к моменту их расставания он стал активно обследоваться, но ей о результатах сказал лишь в общих чертах. Бывшая не знала, что всего через год, если бы не покинула Олега, смогла бы стать вдовой. Теперь она лишила себя возможности заполучить такой знаковый жизненный титул. Хотя, кто знает, как там чувствует ее нынешний? Но это всё были просто глупые мысли в голове Олега Дмитриевича, от которых он спешил отмахнуться.
– Давай я тебе столик к машине спущу, вместе выйдем. Пойдем, он у меня в кабинете.
– Никогда не любила эту твою башню молчания или как ты там ее называл по-зороастрийски? И что там делает мой столик? Он же в гостиной стоял.
– Да я его перенес, чтобы протереть… Посмотреть ножки. Показалось, что одна шатается.
– И ты пер его через всю квартиру в кабинет, чтобы просто ножки посмотреть?
– Слушай… Идешь или нет?
– А вынести ты его просто не сможешь? А я пока пойду в машину.
– Ну зайди ты со мной. Тут это, спросить тебя кое-что хотел, показать.
– Что показать? Я спешу, Олег.
Клара за пять минут проявила все черты характера, которые раздражали Олега Дмитриевича всю их совместную жизнь. И одна из черт – проницательность. Женская проницательность. Даже если она не знает, что там такое, она уже чувствует, что ей это не нужно и безотчетно отказывается.
– Клара, ну не усложняй ты. Ну пройди на минуту, можешь не снимать свои шикарные сапоги.
Внимание к красным кожаным сапогам немного переключило Клару, этого потепления на полградуса хватило, чтобы она, все же, уступила и пошла в кабинет. Олег пропустил ее и отправился следом. Бывшая вошла в кабинет, погладила свой столик, стоявший рядом с дверью, и в ожидании воззрилась на Олега Дмитриевича.
– Вот, сюда подойди – с того места, где она стояла, было невидно темное пятно в полках.
Она, демонстрируя нетерпение, прошла, куда сказал Олег.
– Ну и что? Что тут, Лежа?
Олег Дмитриевич смотрел на пятно, потом на Клару, потом опять на пятно. Такое невозможно было обойти взглядом, но Клара явно ничего не замечала.
– А ты видишь вон там книжку, на ней написано «Der Steppenwolf»?
– Я вижу эту надпись у тебя на любу, Лежа…
– А, я просто… Подумал, тебе интересно будет. Помнишь, как мы когда-то обсуждали «Степного волка»?
– Может и помню. Это мне не интересно, и я не понимаю, Олег, зачем мне было сюда тащиться, ты мог и к дверям поднести.
– Так ты видишь ее или нет?
Но Клара уже выпорхнула обратно к выходу. Олег Дмитриевич был рассержен. Его ужасало, что бывшая, похоже, не видит эту страшную аномалию в полке, а значит, что “не так” что-то с ним самим. Было неудобно за странную ситуацию – мало ли, что она подумала. Затащил ее в дом, может имел в виду нечто романтическое, хотел привлечь внимание.
– Ладно, принеси воды что ли, Лежа, – сказала она, стоя в дверях. Никогда он не носил ей воду, но теперь, видимо, должен был. Он молча, глядя перед собой, пошел в кухню. Нашел прозрачны стакан, из которого она предпочитала пить раньше, налил воды. Потом взглянул на стекло, помедлил, вылил в раковину. Включил кран и хорошенько обтер стакан под холодной струей. Теперь порядок, можно было налить и нести обратно, рассерженной бывшей жене. Нате, пейте.
Олег Дмитриевич вышел в коридор и не обнаружил там Клару. Позвал, прислушался. В квартире было тихо. Он позвал еще, обошел все комнаты. Видимо, пока мыл стакан, она сбежала на улицу. А столик не взяла. Ну конечно, ждет, чтобы он сам ей его вынес. Олег набрал ее номер, послушал гудки. Ну нет, раз не отвечает, значит пусть сама возвращается за своим столиком. И чего такого? Ну попросил ее зайти. Да, было один раз, что Олег Дмитриевич попросил Клару зайти, а сам начал нудить ей что-то о том, что она могла бы и остаться. Что-то нашло на него тогда, какая-то ностальгия. Вот их квартира, вот они. Зачем уходить? Но это было (ныло) лишь раз. Может Клара побоялась, что сейчас начнется что-то подобное, а такие разговоры портят настроение, вытягивают силы, когда ты и не хочешь обидеть человека, и не собираешься выполнить его просьбу. На тебя наседают годы, прожитые вместе…
Позвонил еще раз. Снова гудки. И ладно. Были проблемы и посерьезнее. Она ничего не видела, а он и теперь видит это пятно, которое теперь слегка изменилось. Оно стало больше и как будто бы вогнулось внутрь.
***
Олег принес с кухни швабру, и потихоньку стал засовывать ее в выщерблину по прямой. Он не был удивлен и одновременно он был в ужасе – стены напротив не встречалось. Там было пространство. Он водил шваброй вверх, вниз, по сторонам – нигде дерево не встречало препятствий. А потом он вздохнул и разжал холодные пальцы. Швабра полетела вниз. Пять минут он стоял, стараясь дышать бесшумно и слушал, когда же послышится звук приземления. Но никакого звука не случилось. А квартира находилась всего на третьем этаже, куда ей там лететь? Под землю? Он высунулся, крепко держась за полки и крикнул. Эха не было. Но было ужасно не по себе. Эта странная темнота, эта фантастическая пустошь противоречила не только законам физики, она спорила со всем живым и проявленным.
Внутри ее тебе нельзя было быть. Здесь просто нельзя было существовать, невозможно. Ты чувствовал, как эта пустота вгрызается в тебя, подобно тысячам зубов пираний и начинает разъедать не только твое тело, но и мышление, чувства, память. Всё здесь должно было превратиться в ничто. Олег Дмитриевич высунул голову из пятна, сел на пол и заплакал. Руки были ледяными, ноги немели, он был очень нездоров. Но впервые он видел, похоже, то, что ждет впереди. Впереди было ничто. Одновременно враждебное и индифферентное ко всему тому, чем ты являлся. Думал и являлся, потому что думал и чувствовал.
Снова за статью. Теперь, когда пред глазами была яркая иллюстрация того, что, судя по всему, ждет после того как болезнь возьмет верх и Олега Дмитриевича не станет. Нет, никаких тебе образов с косой, никаких ангелов или демонов, никакого рая, если ты был ничего; или ада, если ты был так себе.
Просто вокруг тебя смыкается пустота и просеивает на всех уровнях даже не в пыль, но в тут же исчезающие микрочастицы. Утешением было то, что после этого некому горевать о самом себе. Но это потом. А сейчас было очень горько. Почему эта чернота появилась сейчас? Чтобы он был готов к ничему? Чтобы выбить у него из-под ног хотя бы тот минимум надежды? Что же это за садизм? Олег Дмитриевич решил сходить за бутылкой виски. Да, сейчас Ирландия могла хоть немного поправить положение, ему нужна была ее сила, для того, чтобы бороться. Врач говорил, что пить не стоит, ну и пусть не пьет. Сейчас иначе уже нельзя. Пошла Клара, пошла болезнь, врач, жизнь и смерть. Всё!
Вышел из подъезда и вдохнул. Воздух был прохладным, густым, успокаивающим. Он двинулся в магазин, расположенный к счастью прямо через дорогу, и тут заметил машину на обочине. Это была машина Клары. Значит, она до сих пор здесь? Подошел, заглянул в окошко. Бывшей в салоне не оказалось. Набрал ее еще раз и снова не дождался ответа. Что же, кто ее знает. Вернулся домой с вики, налил себе в рюмку, и стал глядеть на изуродованные полки с книгами. Пребывать в покое оставалось недолго.
***
Было похоже на то, что кто-то шаркает где-то внутри дыры. Шаркает, кашляет, что-то бормочет. Вдруг оттуда показались две руки, чумазые мужские руки. Обхватили края дыры и вытолкнули из темноты голову, шею, туловище алкоголика Петра. Олег Дмитриевич не заметил, чтобы тот перемахивал ногами через высокий порог дыры, но вот тот уже полностью стоял в его кабинете и оглядывался. Петр умер три года назад. Умер прямо в подъезде, там его нашли. С перепоя то ли сердце, то ли что-то другое отказало. Их знакомство случилось очень давно, они оба жили в этом доме около десяти лет. Сколько Олег помнил Петра, тот пил, постепенно превращаясь из наглого и сильного выпивохи в алкаша слабого и запущенного. Когда-то Олег Дмитриевич с Кларой возвращались домой, уже подошли к подъезду, и тут на них вырулил Петр в сильном подпитии. Глаза его упали на солидную грудь Клары, и он, с присказкой «Ого, какие», подошел и обеими руками схватился за материнские признаки теперь уже бывшей жены Олега. Теперь уже бывший муж отреагировал незамедлительно, отделав Петра так, что тот остался лежать, предварительно извинившись за всё содеянное. С тех пор он не поднимал глаз на Клару, а с Олегом Дмитриевичем смущенно здоровался. Прошли годы, алкоголь взмахнул косой, и тело бедняги увезли навсегда муниципальные работники. Олегу не было жалко Петра, он вообще о нем никогда больше не думал.
И вот Петр вылез из выщерблины прямо в кабинет Олега Дмитриевича. Покойный алкоголик осматривался, стараясь понять, видимо, где он, а потом нашарил взглядом Олега и как-то пренебрежительно посмотрел на него.
– А, Олег Димыч…, – видно было, что он пьян, язык плохо слушался.
– Петр?
– Ну…. Да. Петр я – сказал он, отвечая на глупый вопрос. – Твоя хата? Нормально – он обшаривал взглядом интерьер. – А я такой смотрю, свет горит. Дай, думаю, наведаюсь.
– Наведаешься? А сзади тебя там что? Дверь?
Петр обернулся и посмотрел позади себя.
– Там полки, Димыч… Какая нахуй дверь?
– Ты дыру не видишь, что ли? – почти криком спросил Олег
– Дыру? Какую?
– Большую дыру из которой ты и вылез.
Петр помедлил. А потом до него как дошло. Но не то.
– А, Олег Димыч… Обидеть меня хочешь, да? Дыра, из которой я вылез. Ну смейся, смейся.
– Ты сюда, ко мне в кабинет, вылез вот оттуда.
Петр опять обернулся на полки. Посмотрел на Олега как на идиота.
– Я не знаю уже, как и откуда я пришел, но точно не из книг твоих ****ых, Олег Димыч. Дмитриевич.
Олег Дмитриевич пытался собрать мысли и унять дрожь. Он до сих пор и вовсе не верил в привидения. Что мог призрак алкаша забыть у него дома?
– Петя, ты же умер. Года три назад ведь. В подъезде тебя нашли и увезли.
– Не брешешь? – вид у Петра был такой, как будто бы он задал абсолютно обоснованный вопрос. Он был невозмутим и продолжал смотреть на хозяина квартиры как на весьма недалекого человека.
Олег стал обдумывать этот вопрос со всей серьезностью. Ну да, сомнений не было. Петр давно помер.
– Слышь, а нахуй тебе книг столько? Еба, да тут на всю улицу хватит чтива – он снова стал оглядывать кабинет.
– Где ты был, Петр? – спросил Олег Дмитриевич теперь уже почти шепотом. – Где ты был, до того как увидел свет и меня?
Гость на секунду задумался.
– Так я здесь и был где-то. Где-то здесь…
– Где? Как?
– Че ты заладил, Димыч? Отвали уже.
Положение было напряженным. Олег Дмитриевич выпалил:
– Ладно, Петя. Еще раз. Тебя здесь не может быть, ты давно сдох. Ты спился до смерти.
На лице Петра проступила картинная обида.
– Вещи ты говоришь страшные, хозяин. А это у тебя что, вискарь? – он указал на бутылку. – Плеснешь мне глоточек?
Олег в полном бессилии потупился, отвинтил крышку, налил. Но когда взгляд его вернулся в то место, где стоял Петр, никого там не было.
Олег подошел к дыре в полке, просунул голову внутрь пустоты и позвал Петра там. Было тихо. Темнота снова начала смыкаться над ним, и он поспешил выбраться. Он снова ощущал, как быстро на молекулярном уровне разрушалась его суть.
Руки продолжали быть холодными, он чувствовал себя совсем изможденным. Олег Дмитриевич поплелся в спальню, закрыл дверь на ключ. В руках он сжимал ирландский виски. Сделав пару мощных глотков и не почувствовав ни вкуса, ни тепла, мужчина упал спать. Уснул практически мгновенно. Сквозь сон Олег Дмитриевич слышал какие-то далекие звуки, похожие на шипение экрана, залитого слепым белым шумом.
Проснулся через пару часов, к вечеру, ощущая себя даже хуже, чем прежде. Он быстро вспомнил, что было до забвения. Привстал, нашарил бутылку, которую поставил на пол перед отключкой, и сделал три глотка, приговорив напиток уже больше, чем наполовину. Опять никакого эффекта. Олег наощупь включил старенький торшер, стоявший здесь с первого дня, а ранее принадлежавший его матери. Он помнил его с детства, тканевая шапка желтого цвета, пропускавшая сквозь себя прохладный свет лампы. Нехотя Олег Дмитриевич залюбовался этим светом. Лучики как будто бы гладили его небритое дряблое лицо. Им было все равно, что он уже не тот маленький мальчик. «Олежек, иди ужинать!».
Он раскинул занемевшие руки по сторонам, левая пришлась на часть кровати, где раньше спала Клара. Ощущение как будто кисть повисла над пропастью. Взглянул в ту строну и с ужасом соскочил с кровати. Черная выщербина, ближе к подушке.
Щелчок, он разблокировал замок и открыл дверь. В квартире было почти темно. В кабинете черная дыра никуда не делась. Итого их было уже две. Плюс пьяный гость из иного мира... Олег вернулся в спальню и стал разглядывать дыру. Ледяные руки сводило, голова гудела и была такой тяжелой… Он взял подушку со стороны Клары и заткнул ей выщерблину. Отошел. Вид кровати теперь достоин наброска Дали. Подушка, воткнутая в перину. Вот и название придумал. На глазах у Олега Дмитриевича подушка едва заметно пошевелилась. Потом ее кто-то легонько дернул. «Дернул с той стороны…», - подумал Олег. А потом подушку плавно начало затягивать. И вот дыра снова зияет своей чернотой. А потом из нее прямо к потолку подлетел фонтан из перьев.
– Олеееег – его звали. Таинственный и протяжный женский голос. Прямо оттуда.
Олег Дмитриевич застыл.
– Я теееебя съеееем, – голос смаковал каждое слово, был дружелюбным, спокойным, а главное убедительным.
Олег в одно мгновение выскочил из спальни и захлопнул дверь, подумав, что больше туда не вернется никогда. За дверью послышались шорохи, что-то огромное двигалось по комнате. Перед глазами Олега Дмитриевича пронеслись недавние образы, которые он сам себе нафантазировал, когда рассуждал о Смерти. Там, в спальне, наверняка копошилась она. Обязательно ли было ждать, когда он проснется? Нельзя ли было затащит его в эту открывшуюся черную дыру пока он спал? Огромное создание, упирающееся рогами в потолок. Оно ходит на восьми костяных ногах, покрытых хитином, похожих на скорпионьи, и у него длиннющие черные руки с множеством локтей и острыми клешнями.
Нет, этого он себе раньше не представлял... Образ вламывался к нему прямо в мозг. Как будто бы в голове Олега Дмитриевича была такая же квартира и был сам он, он стоял, привалившись вспотевшей спиной к двери своей спальни, а за ней из черной дырки в кровати выползало гигантское отродье. И он ничего не мог сделать с этой картинкой, не мог просто тряхнуть головой и прогнать жуткую грёзу. Там никого нет! Это только в голове. Ледяные руки. Черные клешни, пробивают древесину двери и хватают Олега за плечи. Больно сжимают мышцы и разрезают их. Он понимает, что на самом деле этого не происходит, но это происходит как будто бы параллельно с «на самом деле», и ощущается более, чем реально. Он сполз вниз по двери и отключился.
Очнулся Олег Дмитриевич глубокой ночью. В квартире не горел свет, хотя он помнил, что включал его. Он плохо помнил, что именно произошло перед потерей сознания, но инстинктивно схватился за плечи и ощупал их. Всё было на месте. Он буквально откатился от двери и со страхом взглянул на нее. Простая прежняя дверь из ПВХ. Обитая белым шпоном. А что бы с ней могло случиться? Олег Дмитриевич продолжал вспоминать, почему дверь его пугала, почему он вообще очнулся около нее, сидя на полу. Происходило что-то страшное, но что. Он открыл белую дверь и зашел в спальню. Там горел свет, на полу валялась разлитая бутылка виски. В кровати красовалась дыра. Его снова окатило страхом, и он решил, что лучше пойдет в кабинет. По пути понажимал на включатели, свет не включался.
Уже в кабинете он подошел к окну и стал смотреть на ночную улицу, украшенную фонарями. Центр города, повсюду красивые дорожки, яркие магазины, старая архитектура. А вон машина Клары стоит. Стоит точно так же, как и днем, когда Олег выходил за выпивкой. Значит она до сих пор не уехала. Странно, более чем. Может быть что-то случилось с машиной, и она уехала на такси? Но она припарковалась в месте, не предусматривающем долгий простой. Ее давно уже должны были эвакуировать. Он поразмыслил, и решил позвонить ей. Может быть она не понимает, что ее машину могут с минуты на минуту увезти. Да, он звонит ей ночью, но и она повела себя странно. Ушла, не попрощавшись. Не отвечала на звонки. Но жена осталась верна намеченному курсу и снова не взяла трубку. Включил фонарь, хотя бы этот свет не подводил.
Мгновением позже, как по заказу, позвонил ее жених. Ему, Дмитриевичу.
– Добрый вечер, Олег. Это Павел. Я вас не хотел беспокоить, но Клара сегодня к вам должна была заехать днем. Дома до сих пор ее нет, телефон не отвечает. Хотел вот спросить… Может вы в курсе…
Олег не знал этого парня и не хотел знать. Он еще раз глянул на машину под окном.
– Да, знаете, она сегодня заезжала, но уже давно.
– В котором часу?
– Да где-то в четыре с копейками.
– Случайно не говорила вам, куда поедет дальше? Вы простите меня, просто я за нее немного волнуюсь, она так надолго не пропадает обычно. Ночь на дворе…
Обычно не пропадает надолго, ага. Выкуси, приятель. На часах было почти два ночи. Жениху явно не хотелось признавать, что он не знает, где его женщина. Особенно признавать это перед ее бывшим.
– Я ее тоже попробую набрать, может быть она мне ответит. Если вдруг что, я вам скину сообщение, Петр.
Олегу было приятно вот так сказать этому приятелю, что может быть Клара ответит именно ему. Тебе не ответит, а мне да. Гнев просто обжигал его, каждая секунда разговора с парнем Клары была бычьей красной тряпкой. Положив трубку, он почувствовал себя глупым и злым. Ведь на том конце человек беспокоился о другом человеке. Олег Дмитриевич мог бы сказать, что ее машина здесь. Но и что тогда? Странная ситуация. Если с Кларой что-то случилось, тогда это жутко и подозрительно, что он скрыл от ее мужа такую важную информацию. Ладно, вначале он сам разберется, что случилось, а потом уже будет рассказывать другим. А если тот поедет ее и искать и прикатится сюда? Разберемся. Еще раз Олег стал набирать номер жены. Стал слушать гудки и только сейчас понял, что не впервые слышит какой-то звук в кабинете. Звонит ей и слышит. Он отнял трубку от уха и замер. Что же это… Мелодия? Глухо, откуда-то… Из выщерблины. Подошел к полкам. Действительно, откуда-то с той, темной стороны, звучала мелодия. А это значит… Что Клара… Ох ты, господи. Но как же она там оказалась? Или ее мобильник. А может и не ее? Очередное наваждение. Снова позвонил, прислушался. Да, из недр неестественной темноты доносилась мелодия.
Нужно еще раз спуститься, проверить ее машину. Просто потрогать ее руками, чтобы убедиться, что это не кажется. А потом? Потом, видимо, нужно звонить спасателям. В полицию. Парню этому, вторичному. И что он, Олег Дмитриевич, скажет спасателям? Женщина оказалась в стенной дыре? Упала в неведомую пропасть у меня в квартире? Хорошо, пусть будет любой позор, но действовать нужно. Он отправился к входной двери и чуть было… Чуть было не полетел в пропасть. Попятившись, упал на задницу. Входной двери не было. Во всю ширь ее заменила новая выщербина. Оттуда донесся холодный женский смех.
Значит, отсюда не выйти. Всё, конец подкрался совсем незаметно. Хозяин квартиры смотрел на то, что было дверью в мир и понимал, что больше у него двери нет. Мира нет. Только дом. Дом, постепенно разъедаемый черными разводами. Сколько он продержится? Если он сходит с ума, если болезнь так убивает его разум, то вряд ли стоит ждать каких-то перемен. Он поднес к глазам телефон и горько усмехнулся. Сети не было. Ясно. Всё понял. «Всё понял!» - он крикнул в пустоту. Что же теперь? Он сел за стол в своем кабинете и стал глядеть в окно. А за окном, ведь, ничего. Мир, он ведь ничего. Когда тебе до него не добраться, он выглядит просто отлично, в каждой своей детали.
Олег Дмитриевич сделал небольшие правки в своей статье. Может ее никто и никогда не прочтет, но, для порядку. Пробежался наискосок. Подумал, что глупее ничего не читал. О смерти, обо всем этом. Что толку об этом бухтеть. В сущности, бухтеть – коротать чье-то время. Больше никакого толка. О жизни, о смерти. Жить нужно, а рассуждать о жизни – это плохой диагноз. Плохой, как у него, у Олега. Куда уж хуже. Руки леденели до дрожи.
***
Ему было очень плохо, тело ломило. Он прошаркал к кладовке. В кладовке, как припоминалось, есть настоящий трос. Еще одно увлечение Клары, оставшееся здесь. Скалолазание ей быстро наскучило. Длинный трос. Дверь на месте. Открыл – темно, но темнота обычная. Коробки, коробки, пыль. Коробки с фотографиями родителей Клары. Вот старая настольная лампа. Просила не выкидывать. А вот и трос, буквально новый. Поискал на полках повыше и нашел еще одну вещь, пригодится.
Олег глянул на кабинет. Хорошее место, сколько здесь было прочитано и написано. Он стоял посреди него, обвязав поясницу веревкой. Кажется, длинны хватит, чтобы добраться до другой стороны земного шара. Дернул, проверить, хорошо ли привязал конец троса к батарее. Выдержит. Он медленно подошел к выщербине и просунул в нее руки, отпустил кольца веревки. Ничего, никаких ощущений. Просунул голову – снова это ощущение расщепления. Мысли, картинки, чувства, всё стремительно приближается к нулю. Отстранился. Ну уж нет! Не так просто. Не для того я столько лет тут горбился, чтобы меня за секунду не стало. Он включил фонарик, закрепленный на голове. С ним можно будет хоть что-то разглядеть. «Я иду, Клара, держись». Олег выдохнул, развернулся спиной, и стал просовывать ноги в разверзающуюся дыру.
Ноги, по пояс, потом и по грудь, и вот он полностью во тьме. Олег стал медленно спускаться, перехватывая трос и регулируя карабины. Ниже. Еще ниже. Дышать здесь было тяжело. Мысли в голове воспламенялись, они старались бежать прочь от разъедающего воздействия пустоты. Но Олег удерживал их, он удерживал всего себя в пучке, противясь забвению. Никакая деталь не должна быть потеряна, ни одно воспоминание, ни одна минута, дорогая ему, образовавшая его таким, каким он теперь был. Это требовало чудовищного напряжения, Олег Дмитриевич взмок. Ему было жарко. Тело буквально горело. И это вызывало у мужчины улыбку. Огонь и лед бились друг с другом, отстаивая первенство. Он чувствовал чье-то присутствие, но до сих пор оно оставалось безмолвным и безучастным. «Что там? Съешь меня? Ну давай, старайся лучше!». Вокруг, даже при включенном фонарике, невозможно было разглядеть ничего, кроме черной пустоты. Тяжело дыша, он следовал ниже и ниже, хотя все труднее было сказать, в какой плоскости он двигается на самом деле. Тело немело, руки то и дело норовили разжаться, как бы забывая, что они делают.
Еще долго можно было видеть, если бы мы смотрели внутрь той самой выщербины, подрагивающий огонек, спускающийся и спускающийся ниже, в пучину тьмы.
Конец