Никогда ещё Женька не испытывал такую сильную боль. С каждым движением тела её сабельные удары невыносимо кромсали шею и плечи. Голова раскалывалась. Даже лёгкое прикосновение грубой ткани воротника комбинезона к небольшим, еле обозначившимся прыщам, появившимся ниоткуда, прямо под щёткой только-только отросших волос, как будто замыкало электропроводку.
Искры из глаз.
Чирьи.
Страшное дело.
Володька Лавенецкий «просветил» – эта болезнь «сучье вымя» называется. Лечится печёным луком: прикладывается, перевязывается – и жди! Лук, он от ста недуг - вытянет всю гнойную дрянь за пару дней. Правда, нужно, чтобы чиряки созрели. И ещё нужен покой и тепло.
«Всего-то, - раздражённо бурчал себе под нос Женька, - завернём щас в какую-нибудь санаторию…». Откуда берутся чирьи на войне, невесело размышлял парнишка, где и так бед хватает? И сам же отвечал себе: от грязи. В учебном полку специальную медицинскую брошюрку листал.
И от недоедания, конечно.
Не помнил, когда последний раз нормально ел. Чмошники из тылового обеспечения вечно не успевали (не торопились) за боевыми порядками танкового батальона, и рассчитывать приходилось больше на НЗ или «бабкин аттестат», то есть, «что Бог подаст» и жалостливые люди.
А грязь… Куда от неё деться. Вон Лёня Криволап вообще вывел теорию о пользе грязи. Я не трогаю её – она меня. Главное, не нарушать баланс. Не переводить мыло зря…
А если серьёзно, откуда было взяться элементарной гигиене? Который уже день спят они почти друг на друге под своей боевой машиной на мёрзлой земле, застилая брезентом пространство выкопанной щели. Комбат наставлял: «В прорыве по вражеским тылам необходимо всегда быть готовым к движению! На ночную стоянку машину укрывать брезентом и держать мотор в тепле, но и не сжечь его! Сразу трибунал».
Танковая печь под мотором больше коптила, чем грела. Начитанный «башнёр» веселился: от её дыма и чада экипаж больше смахивал на известных гоголевских персонажей с рогами из «Ночи перед Рождеством», чем на бойцов Красной армии. Чумазые и страшные, одно слово «мазутчики-танкисты». Вчера проезжали деревню, остановились подзаправиться водой, ну и нужду справить. Заскочили в хату, а там трое малых на печке, как увидели лица освободителей в саже да в копоти, так заорали с испугу, что пришлось срочно ретироваться. И смех, и грех…
Бесконечные январские оттепели 44-го года, здесь на юге Украины, - грязь и сырость - не добавляли энтузиазма и в отношении водных процедур. От такой жизни и возникают чирьи, был убеждён Саныч. «Вон, валенки мокрые насквозь, аж чавкает всё внутри. Подожди чуть-чуть, - успокаивал болящего, - скоро пополнение прибудет в бригаду, будет пару дней для отдыха. Сразу отпущу в подвижной полевой госпиталь, и всё будет «тип-топ»!
Вторую неделю 22-я гвардейская танковая бригада, 5-го гвардейского танкового корпуса 38-й армии 1-го Украинского фронта практически не выходила из боёв. Поэтому потери родного 208-го отдельного гвардейского танкового батальон были огромны: более сорока процентов машин и экипажей были потеряны. Но танкисты упорно выполняли поставленную задачу и двигались в общем направлении - Сквира, Звенигородка.
Если бы юный танкист хотя бы писарем в штабе был, то понял, что заваривается серьёзная каша. И только корпусное начальство ведало - начиналась Корсунь-Шевченковская операция, конечной целью которой являлось окружение и уничтожение более чем семидесятитысячной немецкой группировки. В общем, готовился второй Сталинград, но на этот раз на Днепре.
Тридцатьчетвёрку сильно дёрнуло на ухабе, заряжающий застонал от боли. Спасибо Вовке, не пожалел своей порции водки, щедро намочил ею тампоны и перевязал шею бинтом индивидуального пакета. Володька - без пяти минут учитель, - и хоть постарше Евгения, общая эрудиция и начитанность последнего уравнивала «силы» и только способствовала крепкой фронтовой дружбе.
Хочешь - не хочешь, а задумаешься: однажды на бивуаке нагадала ему цыганка… такого! И, что в боях он заговорённый от серьёзных ран, и будет после войны начальником, и семья будет, и дети, и проживёт долго…
В общем, бред какой-то!
Но, вот в боях за Фастов «поймал» экипаж болванку. Прямо напротив места заряжающего. Она проломила броню, никого кроме Женьки не задела и сгинула. После оглушающего удара у него оказалось продольное рассечение под нижней губой и пять передних зубов нижней челюсти, так аккуратненько легли во рту, выскочив из своих гнёзд в десне. В горячке боя гвардеец языком поднял их и с помощью нехитрой манипуляции руки поставил на место. Прижал верхней челюстью и всё. Материального подтверждения пребывания болванки в корпусе машины так и не нашли. Правда, в момент удара оба башенных люка были открыты, чтобы не угореть – после выстрелов от сгоревших порохов «хоть святых выноси». Лёня шутил, что болванка от зубов рикошетом ушла в небо… А зубы ему вставили в госпитале. Металлические. «Чтобы грызть фашистов насмерть» – опять пошутил механик-водитель.
За сто дней Женькиной войны из тех, с кем он начинал осенью сорок третьего, практически никого не осталось. У танкистов понятия «ветеран» не существовало. Экипажи становились «старожилами» уже после третьей танковой атаки.
Машина резко затормозила.
«Криволап, так твою… раз так!» - Женька чуть не разбил себе лицо о казённик орудия. Приехали!