Конгрегация Клеветы СПб, которая злословила, злобствовала, поливала Пушкина (АСП)помоями злонамеренных измышлений и довела таки до того, что Поэт пошел «искать смерти" (по его уверению баронессы Зизи Вревской) и был смертельно ранен выбранным им самим стрелком-палачом, не успокоилась и после отпевания усопшего …
Поляк Булгаков Фаддей в зловонной истерике 4 февраля в письме хохлу Стороженко злобствовал (по Лебедевой Э.) или торжествовал (по А Труайя) во всю голосом врага (по А. Битову):
@ / .../ У нас разнесся слух, что поэт Пушкин убит на дуэли бароном Дантесом, кавалергардским офицером, — за жену. <…> Жаль поэта <…>, — а человек был дрянной. Корчил Байрона, а пропал, как заяц. Жена его право не виновата. Ты знал фигуру Пушкина: можно ли было любить, особенно пьяного!
[Стороженки: Фамильный архив. Т.3. Киев: Типография Г.А. Фронцкевича, 1907]@
Охотно подхватывая пикантную сплетню, Булгарин именует Пушкина рогоносцем, имитатором Байрона, а заодно уродом и пьяницей.
Рогоносец или рогач… С этим более менее ясно: Пушкин был дипломирован и даже выбран на должность коадьютора Ордена кокю … Ему рожки Долгоруков показывал публично на светском балу… А Ж-д-Антес (быстр тронувший и расплавивший ледяное сердце женки гения), лихо вслух каламбурил по поводу тайн ее тела (corps) и ее мозолей (опять же corps)
Склонность объяснять более или менее экстравагантные поступки поэта подражанием Байрону была свойственна и друзьям, и противникам Пушкина (подробный перечень примеров см.: [Пушкин 2004: 51—52], статья В.Д. Рака). Булгарин, критикуя Пушкина, неоднократно именовал его имитатором английского поэта (см., например: [Булгарин 1830а; 1830б; 1833]. Следы реакции Пушкина на подобные обвинения прослеживаются, например, в черновых вариантах незавершенной повести «Гости съезжались на дачу...» (1828—1830), один из персонажей которой передает досужие толки и отзывы критики о поэте:
«П<ушкин> есть в свете такое же дурное подр<ажание> <?>, <как> в своих стихах, Лорду Байрону. Что вам кажется в нем оригинальным < — > ничтожно как довольно посредственное подражание»
[Пушкин 1937—1959, т.8, кн.2]. См.об этом также:[Пушкин 1950, прим. Б.С.Мейлаха].
Французы не признавали мировой уровень поэзии Пушкина и величали его не более как имитатора, копировальщика и ювелира-чеканщика чужих стихов и мыслей…
Обидно, да ладно …
Пьяница, вакх, вакханки, Бахус и пьянство. Это бесспорно (почти) и вполне согласуется можно с автопризентацией самого Нашего Всего: см, стихотворения «Ю<рье>ву» («Любимец ветреных Лаис…», 1820; опубл. 1829) («А я, повеса вечно-праздный, / Потомок негров безобразный…») или «Послание к Л. Пушкину» («[Что же? будет] ли вино?», 1824) («У меня закон один: / Жажды полная свобода / И терпимость всяких вин») [Пушкин 1937—1959, т2, кн.11].
Хорошо известен анекдот, рассказанный поэтом в письме к жене от 11 окт. 1833 г:
«Знаешь ли, что обо мне говорят в соседних губерниях? Вот как описывают мои занятия: Как Пушкин стихи пишет — перед ним стоит штоф славнейшей настойки — он хлоп стакан, другой, третий — и уж начнет писать! — Это слава!»
[Пушкин 1937—1959, т.15].
Е. Кардаш в ст. «Корчил Байрона, а пропал, как заяц» Опыт комментария – 2016» уверяет: «Созданный в его письме образ Пушкина, конструируемый оппозициями «хороший поэт vs. дурной человек» и «Байрон vs. заяц», являет собой часть масштабного культурного феномена — так называемого «пушкинского мифа», который начал складываться еще при жизни поэта, а впоследствии усваивался и трансформировался поколениями читателей и исследователей, переживая разнообразные актуализации в зависимости от эпохи и контекста
[Краткий обзор ключевых составляющих пушкинского мифа и основных этапов его формирования см., [Загидуллина 2001]».
В паре «жаль поэта <…> — а человек был дрянной» ничего нового в прибитом на сертук (так у АСП) владельца и обидного для него нет (а сертуку – все равно = на то есть камердинер). Это парафраз французской пословицы: «хороший поэт, плохой человек» = «bon po;te, mauvais homme». А французы уверяют = мы не русские – мы знаем ЧТО говорим. Прим. В собрании пословиц разных народов (Лондон, 1813) французское выражение приводится в качестве аналога английского «the better workman, the worse husband» («чем лучший работник, тем худший муж»), но составитель замечает, что это не пословица в собственном смысле слова, но само утверждение настолько справедливо, что он счел необходимым включить его в издание [A Complete Collection of English Proverbs, Also the Most Celebrated Proverbs of the Scotch, Italian, French, Spanish and Other Languages / By J. Ray. 5th ed. London: G. Cowie, 1813]. Составитель другого сборника, напротив, указывает, что эти расхожие представления не всегда соответствуют истине [Select Proverbs of All Nations: Illustrated, with Notes and Comments / By Th. Fielding <J. Wade>. London: Longman, Hurst, Rees, Orme, Brown, and Green, 1824].
Но при чем же тут заяц в концепте «Корчил Байрона, а пропал, как заяц»? И где тогда их спаситель (иисус) – дед Мазай и яйца?
Роберт Дарнтон в таких случаях предлагал насторожиться: : «Если нам непонятен смысл поговорки, шутки, стишка или обычая, — это верный признак того, что мы обнаружили что-то интересное» //см. Дарнтон Р. Великое кошачье побоище и другие эпизоды из истории французской культуры – 2002//.
Версия 1 = по всём виноват завистливый князь П.А. Вяземский, который ехидничал, критикуя Булгарина и первым ввел в дискус зайца: он первым сравнил литературного оппонента с «зайцем, который бе¬жит меж двух неприятельских станов» [Остафьевский архив 1899 = пись¬мо А.И. Тургеневу от 5 мая 1824 г)
Версия 2 = Пушкин сам себя мистифицировал и творил собственную пушкинскую мифологию – в Моя родословная и в басне о зайцах будто бы не пустивших его в Питер для участия в бунте 14 декабря…
Версия 3 = у этого сравнения есть собственный, не очевидный на первый взгляд, источник. Фраза «Корчил Байрона, а пропал, как заяц» противопоставляет два несоизмеримых по масштабу образа и содержит обвинение в неоправданной претензии на значительность = Булгарин стремится унизить конкурента даже в могиле. Ведь именно это обвинение Булгарин и его сторонники предъявляли в 1830-е Пушкину: стремясь к реформации сложившейся литературной иерархии и аытаясь свалить поэта с трона русского Парнаса, т.нзв. «демократическая» критика настаивала на фиктивности репутации представителей «литературной аристократии», якобы лишь поющих друг другу панегирики, но не способных добиться подлинной славы, т.е. расположения широкого читателя
Версия 4 = Заяц – архетип, часть устойчивой речевой форму¬лы - якобы «пропал, как заяц» соответствует конструкции типа «пропал, что капустный червь», «пропал, как Бекович», «пропал, как швед под Полтавой», «пропал, как мышь на подтопе». Но зайца то вы в них не найдете. Не тот продукт и «фрукт».
Значит искать надо смысл всей комбинации «заичья смерть». Она существует в европейской и русской словесной культуре как целый известный знатокам мотив:
1) «попасть, как заяц в тенета» — Снегирев И.М. Русские народные пословицы и притчи. М.: Университетская типография, 1848
2) «изловить» его, «словно зайца в силки» - древнерусская переводная повесть XII—XIII вв «Девгениево деяние»
3) «подстрелят, как зайца», «он <…> не давал ему в долг водки, <…> клялся, что при первой встрече убьет его, как зайца» и др.,, которые вещают:
заячья судьба печальна, а заячья смерть неизбежна, бесславна и банальна, а значит и глупа; новость о зайце всегда трагична…
В итоге в научной и популярной литературе сложилась и устоялась такая концепция гибели Пушкина: враги, а их было много и поэт их сам себе нажил острыми и даже злобными эпиграммами и высказываниями, травили его как травят охотники зайца; Пушкин — жертва <…>. Загнанный, затравленный, измученный, он был погублен мощными силами социального зла — противниками, которым одинокий поэт мог противопоставить только гибель»
[Лотман Ю.М. Александр Сергеевич Пушкин: Биография писателя // Лотман Ю.М. Пушкин / Ред. А.Ю. Балакин, О.Н. Нечипуренко, Н.Г. Николаюк. СПб.: Искусство—СПБ, 1995]. Именно такой взгляд на историю гибели поэта стал основой вульгарных и «бульварно-романтических» ее версий [Лернер Н.О. Пушкин и Смердяков // Вечерняя Красная газета. 1928)
Молва «Пушкин был великий поэт, но пропал как заяц» полюбилась многим. Вы можете найти ее в текстах :
романа Василия Камен¬ского «Пушкин и Дантес»
романа С.Н. Сергеева-Ценского «Невеста Пушкина»
эссе М. Харитона «Почему на могиле Пушкина есть и крест, и магендавид?»,
очерка А. Синявского «Путешествия на Черную реч¬ку»
повести С. Довлатова «Заповедник»
романа В. Качана «Юность Бабы-Яги» …
Ремарка не слишком достойного человека в советской да и русской литературоведческой традиции оказалась живучей и способной за пару столетий превратиться в философскую и нравственную максиму, побуждающую читателей задуматься о трагической участи гения и о нелепости, непредсказуемости и хрупкости человеческой жизни.