- Он просто пропал?
- Ну да. Это все, что осталось.
На пыльный стол передо мной шлепнулась тяжелая коробка. Картон совсем смялся в углах – видимо, ее немало раз вот так швыряли. Посередине коробку пересекал ярко-желтый скотч.
- Сколько ему было?
- Шестнадцать.
У Тео в руках папка, откуда он выуживал информацию. Мы менялись, теперь пыльная работа досталась мне, а он просто зачитывал данные. По сути это было не обязательно, достаточно было сверить список вещей. Но было самое начало дня, мы еще не успели устать, поэтому любопытствовали.
- Ровно?
- Что?
- Ровно шестнадцать?
- А… Погоди, сейчас. – Тео ведет пальцем по странице, нахмурившись. – Ан нет, наврал. Без двух месяцев шестнадцать. А что?
- Да нет, просто… - сказал я, подумав про Сея. Моему Сею осталось три месяца до шестнадцатилетия. При мысли о нем я сжимаю правый кулак, пытаясь отбросить воспоминание о вчерашней ссоре. Это все сейчас неважно.
- Бедный мальчик. Что там еще? – я беру канцелярский нож и медленно разрезаю скотч. Важно не повредить содержимое коробки.
- Вещи нашли на пляже спустя где-то неделю. Собачники. Их несколько раз промочило дождем и замело песком.
- Что удалось выяснить? – спрашиваю я, аккуратно открывая зип-пакет с одеждой. Затем надеваю резиновые перчатки. Так положено – чтобы не испортить улики.
- Ничего. Как в воду канул! – отзывается Тео, усмехнувшись. Я понимаю этот каламбур, но все равно поднимаю на него глаза. Это обычное дело. С каждым годом работы в следствии твоя кожа наращивает еще один слой. Иначе – труба. Но меня задело.
- Ты чего, Рик?
- Да нет, просто… Он же пацан совсем, - отвечаю, сам не до конца понимая, чего это я. Неужели это все вчерашнее. – Что там по списку?
- Брось! Столько лет прошло.
За неделю мы дошли до 1987-го, начав с текущего, 2020-го. Сколько ему могло быть? Шестнадцать плюс тридцать два… нет, тридцать три… Все, перестань, говорю сам себе, скоро ланч.
- Что по списку, говорю?
- Так, - Тео снова опускает палец на страницу. – Джинсы Levi’s 48 размера, синие. – Поднимает на меня вопросительный взгляд.
Руками в перчатках я медленно достаю массив загрубевшей ткани в еще одном пакете. Твердый комок материи, скованной временем. Синий цвет едва угадывается сквозь время и полиэтилен. Открываю, чтобы убедиться. Затем осторожно кладу пакет на стол рядом.
- Есть! Что дальше?
- Футболка желтого цвета.
________________________
Спустя шесть часов, ланч и еще пару десятков таких коробок я сижу в опустевшем офисе, за своим столом. Сегодня четверг – впереди еще один день работы в архиве. Все это надо изредка перебирать – проверять, все ли на месте – одежда, личные вещи, документы. Архив предназначен для сохранности этого барахла. Казалось бы, куда они денутся-то, но случается всякое, вот и приходится там иногда торчать.
На автомате растираю пальцы друг о друга – за столько часов в резиновых печатках кожа рук тоже становится немного резиновой и пахнет, как резина. Разминаю пальцы, трогаю кожу, пытаясь вернуть ощущение собственных рук.
Передо мной компьютер с открытым поиском. Я выжидаю, занимаясь руками и дав себе шанс еще раз обдумать намерение. Зачем мне это? Мало ли их там – в этих коробках. Пропавших. Мертвых. Чужих. Мне бы сейчас ехать домой, а не блуждать в руинах.
Однако я уверенно заношу над клавиатурой руку, которая уже чуть больше моя, и ввожу в строку поиска имя, которое прочитал в карте. Массимо Рино. Всплывают старые заголовки газет. Открываю первый - «Пропал подросток». Вижу фото, впечатанное в старый газетный лист. Этот скан был сделан гораздо позже самой газеты, поэтому цвет бумаги – какая-то смесь желтого и серого, напоминающая… песок.
Само фото – квинтэссенция этих оттенков. Тем не менее, сквозь время на меня смотрит молодость. Парень снят вполоборота. Будто кто-то позвал его в то время, когда он смеялся над чем-то, или же окликнувший развеселил его. Губы изогнуты в легкой ухмылке, в глазах - легкомыслие, от которого приятно. Волосы, прямые и светлые, спускаются до кончиков ушей. Блестящие пряди небрежно спутались - возможно, в тот момент, когда его позвали - и он резко повернулся. Сказали ему «Эй, Массимо, глянь сюда!» или что-то такое. Интересно, как задолго до исчезновения было сделано это фото? Мне этого не узнать.
Мне потребовалось усилие, чтобы оторваться от его лица. Я стал читать… «18 августа вышел из дома и не вернулся…», «Одет был в синие джинсы, желтую футболку и белые кроссовки Nike…», «На шее была повязана красная бандана».
«Вырядился как петух» - вдруг пронеслось в голове. Я дернулся, как от испуга. Будто кто-то, стоящий за мной вплотную, сказал это, нарушив тишину кабинета. Это не мои мысли. Это мои слова, ведь я произносил их раньше, но я не считаю так. Глядя на Массимо, на его молодость, я не испытываю ничего злого. Все что я чувствую, это сдавливающую горло горечь, оттого что кто-то забрал у него этот взгляд и ухмылку. Его жизнь.
Меня увлекает дальше. Я кликаю по другому заголовку. «Найдены вещи пропавшего подростка». Датировано почти десятью днями позже первой заметки. Тот же список вещей, который мне зачитывал Тео сегодня. Белые носки, поясная сумка, солнцезащитные очки, плеер... Далее идут спекуляции на тему. Посчитали, что это было либо убийство, либо самоубийство. Однако следов борьбы не было, вещи были сложены аккуратно. Стало быть, сам.
Я возвращаюсь в главный список и просматриваю остальные заголовки. Я хочу узнать больше. Жажду понять. Но сухие (высохшие) фразы многолетней давности глухи к моей жажде. Заголовки однотипны, разные газеты нашего необъятного города писали примерно одно и то же. Заметок на удивление много, это странно мне – город большой, а этот мальчик совсем нет. В чем тут дело?
В одной статье я вижу новое: «…очередное нападение на подростка закончилось фатально». «Рино давно вызывал недовольство сверстников своим поведением». Я вспомнил его лицо. Кого и на что он мог вызывать? В его глазах я видел только добро. «Как говорят одноклассники и учителя, Массимо не раз давал повод заподозрить себя в нетрадиционных ценностях». Я закрываю глаза. Зажмуриваю их с силой. Я чувствую, что меня сдавило что-то извне. Только вот мне кажется, что оно сдавливает меня давно, но заметил я только сейчас.
- Да что тебе надо от меня? Что я сделал тебе?!
- Ты же мой сын!
- И ч-т-о?!
Я дал ему пощечину вчера. Сам не ожидал. Но оно будто где-то зрело-зрело и вот вырвалось. Утром я чувствовал обиду на него. За то, что он заставил меня это сделать. Ударить собственного сына!
- Ну да, он необычный мальчик у нас, но тебе не стоит так расстраиваться. Подумай о сердце, дорогой! - Моя жена очень заботлива.
Мой сын покрасил волосы и проколол уши. Когда я увидел это, у меня упало сердце. Это как увидеть, что на дом, что ты строил очень долго – действительно долго! - упал здоровенный дуб. Так я себя чувствовал. Все псу под хвост. И ведь это не все. Он завел блог и показывает это все людям. Они все увидели этот дуб, раздавивший мой дом. Вчера вечером я увидел, как он красит ногти. Я смел все с его стола и влепил ему пощечину.
Смотрю на свои руки. Мне вдруг сильно хочется, чтобы они опять стали похожи на резину, чтобы я хоть ненадолго почувствовал, будто они не мои. Я придурок. И моя жена тоже.
Когда я открыл пакет с джинсами Levi’s сегодня, я услышал едва уловимый звук. Это песчинки с пляжа посыпались на пол. Бесчисленные крупицы прошлого. Я снова услышал это сейчас и вдруг увидел себя на том пляже. Стою рядом с грудой вещей светловолосого мальчика. По берегу гуляет вольный ветер, носит песок туда и сюда, заметая джинсы, и плеер, и сумку – все, что осталось. Может быть, кто-то оборвал его жизнь. А может, это была не расправа, но… освобождение.
Может, он просто снял с себя всю одежду, оставшись голым. А затем пошел во тьму воды. И она приняла его – в отличие от людей. Он снял всю одежду, а заодно скинул все то, что на него пытались надеть другие. То, что я когда-то позволил надеть на себя, не заметив. И то, что сдавливает меня сейчас так сильно.
- Ты же мой сын!
- И ч-т-о?!
Что следует из этого, Рик? – спрашиваю себя. Думаю, я тот, кто должен всеми силами защищать его жизнь. Чтобы она не ускользнула. Чтобы не просыпалась, как песок сквозь… Смотрю на свои пальцы. Опускаю лицо в ладони. Чувствую, как боль внутри нарастает, но, кажется, дышать становится легче.
Ноябрь’ 21