Графиня Елизавета – последняя в роду Белёвских – угасла под вечер, когда распухшее багровое солнце покидало притихший город, уже оставленный упокоившейся графиней навсегда; закатившись за окрестные дома, солнце тоже отправилось «умирать». Тень старого дерева легла на окно и прикрыла длинное худое тело серым саваном. Елизавета, бывало, подолгу глядела на это дерево – его ослабевшая, согнутая под грузом лет и испытаний спина и голые корявые ветки, вытянутые вверх, словно в мольбе, казались похожими на неё самоё; они росли, жили и состарились вместе.
Содержание её толстой тайной тетради, забытой на стуле, оказалось предоставленным всем желающим, и являло собой своеобразную летопись долгой, но невыразительной жизни, где всё оказалось не тем, чем поначалу виделось.
Первые записи – почти ежедневные, восторженные, подробные: жёсткий кринолин и открытая спина с рядом трогательных выпуклых позвонков, длинные сильные пальцы, играющие клавишами рояля, «средь шумного бала случайно…».
Позже – отрывочные, спешные, с большими промежутками, без начала и конца, зафиксированные небрежным порывистым почерком: Мейерхольд, тонкая папироса в янтарном мундштуке, капризно отставленная рука, известное «и каждый вечер в час означенный», кокаиновый и алкогольный туман, исступлённый восторг и отчаяние, богема.
Потом она писала редко и беспорядочно, большей частью разрозненные бессвязные воспоминания в попытках заполнить пустоту и чёрные провалы памяти.
О том, чего нет, нет уже давно, словно и не бывало, и её участь – медленно, но верно забывать, а она отказывалась это делать и, напротив, старалась вспомнить во всех подробностях и деталях.
В этих воспоминаниях был «белый» муж, отрекшийся от любимого города – одним только происхождением и существованием своим он оскорблял простое, кроваво-красное полотнище новой жизни, они все оскорбляли; это происхождение им с сестрой пришлось смывать с себя долгие годы, да что там смывать – соскребать вместе с кожей.
Вспоминала, как, выйдя из дверей дома, муж задержался у мостовой и посмотрел вверх, на окно, подле которого она стояла, затем резко отвернулся и ушёл. Много лет спустя в почтовом ящике оказался конверт, подписанный его рукой, без штемпелей, не заклеенный, абсолютно пустой.
Была сестра Варвара: её «красный» муж погиб уже после того, как «белый» – Елизаветы – исчез, и они остались вдвоём в одной комнате большой коммунальной квартиры в здании, когда-то принадлежавшем их семье, остались почти врагами, и доказывали что-то друг другу вежливо-язвительными голосами, особенно поначалу – отголоски этих обид и разборок просочились в тетрадь, но разобрать, кто был прав-виноват из этих записей не представлялось возможным – так и жили.
Варвара умерла в блокаду – они не смогли покинуть Ленинград, впрочем, не пытались – и хрупкий мир Елизаветы окончательно разлетелся на мелкие осколки.
С тех пор в тетрадь порой записывались лишь бюджетные расходы и напоминания, её позднее содержание превратилось в грубый подстрочник тусклого будничного существования, напрочь лишённый первоначального очарования и поэтики.
И вот теперь пожелтевшими страницами старой тетради слабо играл ночной ветерок, пробравшийся в форточку; в сущности, её давно следовало закрыть.
* * *
Написано на игру копирайта К2 «На недельку».
Условия игры: написать связный текст из пятнадцати предложений, используя нижеприведённый набор слов (слова менять нельзя):
оставленный, папироса, тень, окно, Ленинград, забывать, у мостовой, подстрочник, конверт, разлетелся, богема, Мейерхольд (не хотите, не используйте), тайной тетради, графиней, ослабевшая, спина, закрыть, кринолин, открытая, "то, чего нет", на стуле, умирать( в переносном значении), красное, город, смывать, клавишами, белый, черные, известное, домА, отрекшийся.