Посвящается Луцию Апулею
Утренние лучи солнца лизнули закрытые веки Мартына Шугаева, бывшего фрезеровщика вентиляторного завода «Красный Ленин», а ныне заслуженного пенсионера. Сознание Мартына глюкнуло, потыкалось по осклизлым стенам лабиринта его тяжёлого, свинцового сна и, наконец, проклюнулось на поверхность. Мартын открыл глаза и уставился на пыльную люстру на сером потолке. Что-то с ним было не так... Он попытался вспомнить вчерашний вечер. Как всегда, он не смог отрицательно ответить на вечный вопрос своего старого приятеля Михеича, будет ли он третьим. Ну конечно да, ядрёна вошь! Второй оказалась бывшая нормировщица вентиляторного завода Таичка, женщина с кирпичного цвета лицом и мутноватыми светло голубыми глазами. Мартын помнил, как они пили синьку , лакируя ее пивом Охота в подзапущенной квартирке Михеича. Мужской разговор вертелся вокруг темы взаимного уважения и работы на вентиляторном заводе. Таичка же разбавляла их неспешные фразы темой пропажи куда-то нормальных мужиков, а те, что остались, почему-то женщин в упор не видят. Мартын с Михеичем на Таичкины провокации не велись. Возраст наверное…
Возвращаясь вечером домой после знатной попойки по Есенинскому бульвару, Мартын, сильно треснулся головой о фонарный столб, прямо напротив памятника Есенину. Огромная, саднящая шишка на лбу подтверждала это его воспоминание. Мартын захотел выматериться, но его уста внезапно гнусаво и нараспев произнесли:
По вечернему бульвару
Мы с тобой гуляем парой
На тебя глазея, штоб...
Въехал бошкою я в столб.
Появление этих слов в голове Мартына, озадачило его даже больше, чем почему-то невысказаный, очень даже к месту, матерок. При этом Мартыну захотелось как-то переделать, усовершенствовать две последние строчки, так внезапно родившиеся в его голове, они показались ему несовершенными.
И Мартын вдруг понял, что он - Поэт.
Может быть огромная шишка на его лбу это ещё один орган чувств? Он стал слышать простуженные стоны пирамидальных тополей, шепот листвы, ощущать затхлую прогорклость нынешнего окаянного времени. Красивые и очень значимые фразы бурным потоком наполняли его голову. Он с трудом успевал выстраивать их в рифмованные четверостишия. Поиск рифмы стал его навязчивой идеей.
Когда Мартын вышел на улицу, его там встретила вчерашняя веселая компания с их извечным вопросом. Однако, к изумлению корешей, Мартын как бы их и не узнал, прошел мимо, бормоча что-то себе под нос. Белочку, похоже, словил, сочувственно решили кореша.
За неимением дома бумаги, Мартын записывал свои несомненные нетленки на кусках обоев, методично обрывая их со стен квартиры и сшивая их мебельным степлером. Обоев должно было хватить надолго. Сознавая несовершенство своего стихотворного стиля, Мартын записался в литературный кружок ПодТекст, по программе Московского долголетия. С радостным нетерпением он ждал издания альманаха, в который вошли и его лучшие стихи.
Так прошли недели, и месяцы.
Посмотрев как-то на себя в зеркало, Мартын вдруг покрылся холодным потом. Он не увидел себя в зеркале! Значит он умер и ходит призраком по квартире? Вместо своей, так знакомой ему, бордовой, давно не бритой физиономии с иссиня-красным носом он увидел лицо бледного пожилого человека, с горящим взором и темными кругами вокруг глаз. Преображение свершилось.
ПодТекст