Самые первые детские воспоминания у меня связаны с семьей и нашим домом.
Жили мы в деревне Байроновка, в десяти километрах от райцентра. В самом начале деревни проходила железная дорога. От нее до нашего дома достопримечательностей не было, обычные дома с палисадниками и огородами.
Только, не доходя метров сто до нашего дома, была дорога на кладбище. Почему-то это место звали «заэтап». Дорога вела на Север, в Братск через Квиток. Уже взрослая я узнала, что по этой дороге гнали этапом заключенных. А за этапом шли обозы простых людей. Так легче передвигаться, особенно зимой. Да и охрана сопровождала заключенных. Вот и образовалось такое слово «заэтап».
Дом моего деда был пятистенный, с большими сенями и высоким крыльцом. С этим крыльцом у меня связано много детских воспоминаний и мое первое воспоминание об отце.
Мужики в деревне сеяли табак-самосад. Осенью его выкапывали, сушили в сенях или на крыльце под потолком. А потом крошили специальным ножом. Но поскольку кусочки были разной величины, табак просеивали через большое сито.
На мне был синий капюшончик – пальтишко плюшевое с капюшоном. Был конец сентября.
Отец сеял табак на газету, я тихонько стояла рядом. Когда из табака выросла большая горка, я быстро наступила на нее.
Отец осторожно снял меня с табака, отряхнул ботиночки. Объяснил, что так делать нельзя.
Я снова встала в сторонку и смотрела, как растет пирамидка из табака. Снова наступила. Отец уже строже поговорил со мной. А когда я наступила в третий раз, он меня слегка шлепнул. Видимо, это было в первый и последний раз. Я горько-горько заплакала, больше от обиды.
Отец собрал табак, успокаивал меня, как мог. Потом он пошел покурить - поговорить с мужиками. В доме напротив жил его друг Саня Козлов. Тоже фронтовик. Я сидела у отца на коленях и уже не плакала. Но вспоминая о шлепке, начинала всхлипывать. Отец целовал меня в макушку и что-то приговаривал ласковое на ушко.
Еще помню, что мама доверила нам печь блины. Ей надо было доить корову. Когда вернулась, то ворчала на отца, что блины толстые. Мне было жалко его. Я ведь тоже помогала – вертелась у него под ногами.
А весной его не стало. Этот день я тоже запомнила на всю жизнь. Может потому, что я часто об этом рассказывала отцовым сестрам. Мне было тогда три с половиной года.
В конце мая мы всей семьей: родители, старшие братья и я пошли заготавливать дрова. Туда же в «заэтап», за кладбище.
Был теплый весенний день. Пилили ручными пилами. Вдруг отцу стало плохо. Он сел отдохнуть под дерево. Я крутилась вокруг него. Отец стал как-то неестественно заваливаться на бок. Видимо, он сказал: «Умираю», потому что я побежала к маме с криком: «Папа умирает». Мне, конечно, никто не поверил. Но потом увидели отца с серым лицом, подбежали к нему. Средний брат Вена погнал на велосипеде в деревню за фельдшером.
– Берегите девчонку, – были последние слова отца.
Прибежала фельдшер, сделала укол, отца пытались поить молоком, но оно стекало струйкой по подбородку на пиджак.
Прошло более полувека со дня смерти отца. Но я берегу в своей памяти эти драгоценные воспоминания. Я даже будто помню атмосферу того майского дня.
Отец не водил меня за руку в школу, не защищал в драках от мальчишек, не ходил со мной в лес за земляникой. На моей свадьбе его тоже не было. Мои дети знают своего дедушку только по фотографиям.
Отец прошел в войну, неделю был в окружении, за что уже после войны его послали строить дорогу на Мурманск.
Сейчас я уже старше своего отца, он умер в сорок два года от инфаркта.
Но порой мне кажется, что папа оберегал меня в самых трудных жизненных ситуациях. Он незримо находился рядом со мной.
Я уверена, что человек жив до тех пор, пока жива память о нем.
Апрель 2022г.