Перед последним курсом учёбы в МЭИ нас в очередной раз, в последний! – послали на уборку картофеля.
Право слово, ну, не колхозникам же его убирать! Им надо деньги платить, трудодни начислять, больничные оплачивать, а тут студенты-бездельники пропадают! И всего-то – размести их да корми, а за копалкой, как миленькие, поползут, иначе – отчислят их из института к ядрене фене – и жаловаться некому будет.
Привлекали, конечно, и солдат, и инженерных работников… Что даром штаны протирать, от них всё одно – никакого проку, а тут – великие тонны корнеплода, запасы для Столицы нашей великой социалистической Родины!
"Небось, картошку все мы уважаем,
Когда б с сольцой её намять!"
И вот привезли нас в подмосковный не то санаторий, не то дом отдыха трудящихся, чтобы мы близлежащему колхозу помогли.
Кроватей набили в комнаты – гуще, чем в солдатских казармах, питание сносное организовали, ну, и культурную программу запустили, чтобы молодёжь с тоски не удавилась и не спилась, ибо – сухой закон. Поймают поддатого – вон из ВУЗа!
Привезли однажды очень популярный вокально-инструментальный ансамбль, но факир, наверно, был пьян, потому что через час, не выходя из автобуса, группа укатила обратно в Москву, заявив, что де забыли музыканты инструмент, без которого никак петь не могут – гитарный регулятор звука, «квакушку».
И пришлось нам самим себя развлекать.
Решили конкурс устроить – какая бригада смешнее песенку про наш быт сочинит. Дали на всё про всё – неделю.
Гитарист у нашей бригады был толковый, Володя Лукьянов. Сбацает всё в лучшем виде, было бы что играть.
Дело осталось за немногим – написать хохму и выучить.
Насчёт сочинить – был у нас способный рифмоплёт, Серёга Берестов. Много песенок разных про студенческую жизнь написал, да и пел их неплохо, когда ему аккомпанировали.
Сел он после ужина в уголке – и срифмовал куплеты за час с небольшим на незатейливый мотив беляевского «Гимна болотных геологов». Помните?
Все болота, болота, болота,
Восемнадцатый день болота!
Мы бредём, отсырели от пота...
Что ж поделать, такая работа,
Ох, такая работа!..
Суть песенки Серёги была в том, чтобы мы одуревали от монотонности работы на уборке картохи, а апофеозом номера предполагалась реприза при исполнении последнего куплета:
…По ночам нам мерещатся клубни,
Бесконечным потоком мелькая.
Что поделать! – все дни наши – будни!
Что поделаешь! – жизнь такая!
Ох, жизнь – такая!!!
Задумка Серёги была в том, что один из исполнявших, изображая сбрендившего студента, в завершение песенки должен был выскочить из ряда исполнителей на середину сцены и, кривляясь, пропеть рефреном: «Что поделаешь! – жизнь такая!», а потом уж весь «ансамбль», показывая на него пальцами, мол, вот до чего дошло! – должен был допеть завершающую строку: «Ох, жизнь – такая!!!»
На роль сбрендившего вызвался Игорь Родькин, всегда любивший показать, что он не такой, как все. Думаю, не последнее значение в его поведении играло то, что он пытался ухаживать за симпатичной девушкой с соседнего факультета. Да и голос его, несколько визгливый и при этом – хрипловатый, как нельзя лучше подходил к роли.
Текст песенки был весьма незамысловат – и бригада за один вечер его выучила, а Игорь так комично выскакивал в репризе, что все мы держались за животы – от смеха.
И вот наступил момент генеральной репетиции – накануне выступления.
Всё было прекрасно, пели мы довольно слаженно, гитара чётко держала темп, но вот в последний момент закапризничал Игорь. Его стали одолевать сомнения – не окажется ли он смешным перед залом, в котором будет сидеть его симпатия.
Но нам удалось его вразумить – и на завершающем прогоне Игорь исполнил роль – лучше некуда.
И вот настал звёздный час.
Организаторы видели репетиции бригад – и, желая завершить конкурсный фестиваль апофеозно, поставили нас последними. Это вселяло надежды на победу.
Бригада за бригадой выходили на сцену, вызывая в зале жидкие смешки и аплодисменты. Что взять со студенческой самодеятельности! Хлопали, по большей части, знакомые и друзья исполнителей.
Но, наконец, ведущая вызвала на сцену нас.
Володя ударил по струнам – и мы запели. Нет, несмотря на то, что на сцене нас накрыло волнение, слова ребята почти не путали. Немножко пели вразнобой, но это было не так важно, потому что общий смысл песни до зала долетал.
Игорь заворожённо не сводил глаз с предмета своего обожания.
Мы и не заметили, как дело дошло до последнего куплета. Пропели четвёртую его строку, после чего из второго ряда исполнителей должен был выскочить кривляющийся Игорь.
Прошла секунда, володина рука замерла над гитарой – надвигалась катастрофа.
Парень, стоявший с Игорем по соседству, толкнул последнего локтем, после чего наш солист репризы строго и чинно, ровными шагами, без эмоций на лице – вышел из-за спин, дошёл до середины сцены – и дрожащим голосом произнёс заученную фразу.
Когда мы вразнобой допевали последние слова, двое или трое показали на Игоря пальцами, но в этом не было ровно никакого смысла.
Зал хохотал. До коликов.
Симпатия Игоря заливалась смехом.
Но – не над юмором нашей песенной репризы, а над тем, насколько неловко и смешно она была подана.
И прежде всего – над неловкостью Игоря.